Текст книги "Богиня парка (сборник)"

Автор книги: Людмила Петрушевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

История страха

История страха, взаимного страха матери и сына возникла не на пустом месте. Для этого понадобился тот пустой первый брак, от которого и родился данный ребенок, и понадобился и второй брак, муж в котором представлял собой дипломата в будущем, а пока что только переводчика с двух языков, парнишка был осторожный и талантливый, что пока не проявлялось, но проявилось: был взят за границу представителем крупного чего-то (сталь и чугун, к примеру) и с осторожностью поехал, а сына от чужого брака рекомендовал оставить (решительно), так как много воды утекло с момента женитьбы и чужому сыну было уже сколько-то лет, серьезная учеба в супершколе (опять-таки языки и математика), при этом не сирота, имеется бабушка и большая квартира, все как положено.

Мальчик впервые стал жить без матери, и, забегая вперед, скажем, что навсегда. Мальчик был как мальчик, любящий сын и внук, способный, ленивый и с хитрецой, кудрявый, красивый, в общем все как положено, чтобы сердце матери щемило от тоски – но другие горизонты открывались перед нею, она спешила к новой жизни за границей.

Теперь возьмем эту мать ребенка и тут же оставим в покое, не будем осуждать, так как многие жены дипломатов и таких вот торговых представителей покидали своих подросших детей, брать их можно было только (допустим) до шестого класса. Причем каждый раз такие матери хорошо думали и о будущем, что это полезно также для ребенка, когда семья будет иметь положение за границей, это сулит большие деньги тем же детям. Что говорить!

Тем не менее, осторожный и талантливый супруг, путем экономии и, быть может, хорошо скрытых от родины подарков при сделках, скопил денег и купил дом, немаленький по нашим меркам, но дешевый домишко в пригороде большого европейского города, где и столица рядом, и в то же время чистый воздух и тишина, вдали виллы, луга, быстротекущие реки и замкнутые аборигены, а в данном месте неподалеку еще и арабские кварталы, что существенно, опять таки, снизило цену дома.

Однако перед этим муж, осторожный и талантливый, распрощался со своим чугунным хозяином и со страной Россией и перешел в другую, теперь уже местную, фирму, таким же организатором и переводчиком, каким был перед тем в русском представительстве, но причем теперь он представлял уже интересы резко другой стороны, то есть иностранной державы, являя собой блестящий пример местного покупателя чугуна, прекрасно знающего, где что плохо лежит на родной сторонке и кого надо и можно денежно подбадривать, как в свое время подбадривал его тот иностранец, чье место он затем занял, поначалу с меньшей зарплатой, чем у старого барана, но потом с гораздо большей – за хорошие результаты и за то, что имел домашние заготовки, то есть не все связи продавал барану, не во всем предал родину. Их теперь, эти связи, он и раскрутил. Его быстро повысили.

Он был ценный кадр – шпион-перебежчик, что-то в этом роде, двойной агент, принесший с собой все адреса явок, все имена! Блестящее знание языков, говорил без акцента, блестящее знание слабостей и щелей своей бедной вороватой родины, через которые щели можно воздействовать и загребать, загребать, загребать чугун и сталь, пока там, на глупой родине, директора не платят рабочим, а те питаются картошкой с участков и растят детей на маргарине и кислой капусте.

Однако вернемся к главному и невидимому персонажу, к тому самому, оставленному в свое время на глупой родине ребенку мальчику, которого его неродной теперь уже зарубежный отец не желал принимать категорически и ни в каком виде, и даже на каникулы, такое было жесткое требование: нет!

Достаточно, что им с бабушкой было посылаемо.

Настал момент, когда вдруг на этого мальчика (кто он был в тот период, студент или уже аспирант, неизвестно, время летит), на этого Леньку пошла тяжелая артиллерия в виде приехавшей мамы.

Она появилась с подарочками, проночевала, утром прошлась по родительской квартире (протечки, щели, стены, а пол!) и забастовала на этом. Как вы живете! Немедленно ремонт! Евроремонт квартиры! Так! Бабушку мы берем к себе. Ленька, пока что снимешь квартиру, деньги будем присылать. Да я сама тебе сниму. Ремонт с перепланировкой это год минимум, и все должны уехать из квартиры, так сказал прораб.

Никакие попытки уцепиться, укрыться, уйти от разговора, от разрушаемых стен не были приняты во внимание.

Что тебе надо, не хочешь чтобы я сняла тебе, снимай сам. Вот деньги!

В довольно резкой форме произошел этот разговор, даже монолог. Ленька молчал, по-дурацки улыбался и пялился в компьютер.

Денег он не взял и исчез еще до того, как мама, зажав старенькой бабе с ее робкими возражениями пасть, начала срочно продавать антиквариат.

Все щелястое, хромое, разваленное отвезла на Девичье поле, в одну лавочку, в подвал, все эти шкафы и комоды красного дерева, кресла и этажерочки, все что мамаша прикопила за годы своего небедного житья (муж бас, сама балетная) – все было спущено с лестницы под предлогом реставрации (мебель, действительно, скрипела и покачивалась при использовании).

Старушку, все еще красавицу, хотя и глуховатую (мало что понимала в диких воплях дочери и переспрашивала), вечно безропотную, хотя и с вытаращенными глазками, решительная дочь повела за собой громкими в крик обещаниями, что скоро она, балетная бабушка, вернется в свою новую, отремонтированную до блеска европейскую квартиру, а пока что ты поедешь во Флоренцию («Че?»), – крик: «Во Францию!!! – («Ку-да?») – крик: «В Лондон!!!» – (глухой ропот: «А Ленечка?») – крик: «И Ленечка твой приедет!!!..», (глухой вопль: «А Ленечка-то? Где он?») – ясный, четкий вопль в ответ: «Он приедет, ясно тебе (тихо), тетеря такая», – (опять свое: «А Ленечка где?») – нетерпеливый крик: «Глухая совсем, что ли!!!»

Дело в том, что Ленечка действительно исчез. Тихий, кудрявый. Небольшого роста молодой человек. Тихий, как тот первый муж, который тоже после нескольких месяцев домашних криков тестя-громовержца, баса-профундо (а кто засел опять навсегда в сортире? А в ванную не взойти и т. д.), вдруг этот тихий муж исчез с вещами на выход. Сам ушел, раньше чем попросили.

Так что кудрявый, умный и смешливый Ленечка растворился в едком растворе, называемом народ, а мама его увезла свою мамашу в прекрасную зарубежную страну, как и было задумано в этой семье, в этом союзе двух переводчиков. Кое-что из украшений и картин было транспортировано за рубеж, но весь старушечий хлам (перчаточки, туфельки, послевоенные сумки, конверты с письмами, шубки, помятые как бумажные цветы старые штопаные балеринские пачки, стопка новых слежавшихся балеток и т. д.) – все ушло в мусорные контейнеры тем людям, которых можно назвать городским кишечником.

Может быть, и Ленечка среди этих теней там обретается, так как мать, энергичная женщина со связями, перетрясла всех знакомых и далее по цепочке выяснила все каналы и явки, всех подруг и все даже мимолетности своего взрослого сына (тьфу!), но самого его нигде на свете не обнаружила.

Зачем она искала его и почему он скрывался, недолго осталось тайной, выяснилось само собой, но остается тайной до сих пор его местопребывание, так как он не нашелся.

Мать его повсюду твердит о расчлененном трупе, но ничего не доказано, мало того, даже когда ей пришлось съездить в Америку, где Ленечку знали одно время как важного сотрудника серьезной фирмы, ни один телефон ничего ей не ответил вразумительного, а в концерн маму сына сотрудника не пустили (грубо) секьюрити. Отвечали на все «но-оу», такого нет, нет, не было (типа и не будет).

Мама вернулась к себе в поместье, а ее мамаша, глухая красавица, оказывается, тут же по приезде нашла себе приют и с тех пор каждый день выметалась вон на свое теперешнее основное место, на автобусную остановку, где была крыша и кое-какие стены, она там приладилась сидеть в любую погоду, с утра и дотемна, являя собой позор семьи переводчиков-посредников.

Она там сидела, шептала (из проезжавших мимо машин это было видно), глухо шептала что-то, о Ленечке, видимо, тоска так и глядела из ее пустых прекрасных глаз, но никогда ни слезы, упаси Господи!

Мама Ленечки все еще активно ищет его, наезжая раз в полгода на родину к квартиросъемщикам за квартплатой, терзает там каждый раз по новой Ленечкиных друзей и особенно подруг, привозит им подарки (ясное дело, недорогие, от распродаж, с глобальной уценкой), но ничего у нее не получается, полный стоп, стена, причем мать все больше боится.

Ужас стоит в ее глазах, когда она возвращается домой и ничего не может поделать, каждое утро ее престарелая глухомань уже смотрит из рамы автобусной остановки как кукушка из часов, готовая громко и глухо закуковать про загубленную жизнь Ленечки.

Мать его во всем согласна со своей матерью, жизнь его загублена, его нет на свете, но причину видит в былом невоздержанном образе жизни Лени – бабы, пьянки на днях рождения, какие-то гранты за большие деньги, которыми он два раза награждался как крупный талант, плюс все время ездил в ту же Америку, к примеру, бесплатно, на феллоу-шип, то есть получал как бы премию, но в виде зарплаты и снимаемой квартиры. То есть денег было немеряно, и где они? Прогулял, прогулял свою жизнь, горюет доморощенная шпионка мама, все выяснив и не в силах задним числом научить ребенка как жить, как беречь деньги и т. д.

И что же? Вместе со многими знаниями и умениями, всем этим своим талантом что? Расчленен как результат, считает мать и докладывает об этом мужу.

Ленечка был объявлен в розыск, однако кто-то что-то говорил, указывал даже, где он объявлялся за последние месяцы, на каком-то симпозиуме, делал доклад, см. в интернете – смотрела, фамилия как-то не так написана, и имя не то, доктор Леон такой-то, никто на запросы почему-то не отвечал, и все опять стопорилось.

Знали, зачем она его ищет, буквально все русские вокруг, то есть слава у этой семейки была устойчивой, плюс еще и глухая мать все сидела на автобусной остановке, видимо, все ожидая внука, как ожидала его в вестибюле школы во времена оны, когда все у нее было: квартира, мебель и ребеночек.

Дальше дела пошли по нисходящей, бабушка перестала есть вообще, глухо мотивируя это тем, что рот болит, местный красавец в своем стерильном кабинете выписал ей какие-то мертвому припарки за бешеные деньги, застраховать старушку в свое время никому и в голову не пришло. Мазали этой мазилкой с большими трудностями, старушка боялась открыть ротик, опасалась, что будет больно, после первого скандала с дочерью и первой обработки ранок.

Затем дочь плюнула и повезла мамашу в русское представительство к своему врачу, который тут же диагностировал известное, тяжелое и продолжительное заболевание.

Тут дочь как прорвало, она звонила всем и жаловалась, что же будет, долгая и мучительная кончина, тает, тает на глазах. Покупаем лекарство, а она не берет в рот, а операция за большие деньги, и что это даст, а кормить как, а она смотрит, как будто мы ее съедим (в те поры старушка вообще уже не говорила).

Затем все, кончилась и эта болезнь, и глухая красавица исчезла, растворилась в зарубежном тумане, и опять пошли разговоры с Москвой, фанатические поиски сына и его тела.

Люди уже слушают вполуха ее бред об убитом сыне, соображая, что тут скорее надежда чем беда, но явный страх глядит из глаз матери, зияет как прорва в разговорах, чего-то она все-таки боится. Поэтому хочет знать.

А там, далеко, где-то так же живет и боится свою маму сын Ленечка, кудрявый мальчик, дитя времен ее позорной молодости, тогда она вылезала из кожи, чтобы не быть брошенной женой и одинокой матерью – и добилась своего, теперь и свой домик за рубежом, поместье, и замки вокруг, и чистота, все выскоблено, все отремонтировано, но стоит ей вдуматься, как вот оно: Ленечка. Московская квартира, где он до сих пор прописан и является совладельцем, куда он может в любой момент вселиться, а конъюнктура на мировом рынке плохая, все меньше запасов сырья, нищая родина высосана до костей, вплоть до снижения численности населения, работа у мужа нервная, в России на чугун, алюминий и металлы, на нефтяные трубы сели свои большие люди, по поведению бандиты, теперь то ли муж останется без работы, поскольку руки ему укоротили, то ли фирма закроется сама, а содержание жизни тут требует больших трат, и получается, что единственный источник дохода – это московская недвижимость, которую и продать-то нельзя, поскольку вот он: Ленечка прописан!

Но он скрывается, если даже жив.

И вот тут возникает какое-то всеобщее подспудное мнение, что она его ищет не только ради квартиры и денег. Какие-то инстинкты толкают ее на эту гонку, то ли охотничьи, инстинкты прирожденной разведчицы, то ли бедные материнские, раздавленные и отодвинутые – но сын ей безумно нужен. Ей нужна, видимо, хотя бы его могилка поплакать. Что-нибудь!

Одна у нее уже есть, но она не молчит, а тоже спрашивает: Ленечка, Ленечка.

Автобусная остановка пустует, тут все на машинах, и редкий путник сидит на лавочке, напоминая несчастной проезжающей мимо дочери о той глухой красавице, чей тихий след остался в виде пустоты, полной пустоты на фоне ликующего пейзажа.

Вещи великого человека

Первое: должно пройти время. Но и (второе) все должно совпасть. То есть время должно пройти, но не слишком большое, потому что за сорок, к примеру, лет это да, становится ясно, что все вещи великого человека стоят дорого. Но и – с другой стороны – сорок лет достаточно мало. Никто это дорого не станет покупать пока что. Нужно двести-триста лет, чтобы вещи человека были признаны ценными (вещи в любом смысле слова, в том числе пепельница, стулья, книги из личной библиотеки – а уж что говорить о рукописях!).

Стало быть, должно совпасть то, что и времени бы прошло много, но и, допустим, чтобы живы были наследники, для которых утерянные вещи великого человека значат гораздо больше, нежели для музеев. Особенно при некоторых обстоятельствах, о чем много ниже.

Музей не заплатит; через сорок лет все еще довольно зыбко, великий-невеликий, гений или выдающийся, или просто значительный, кто поставит точную оценку? За сорок-то лет много других имен зажглось своим новым светом, и потомки еще не очнулись, не разобрались, кого за кого принимать и чье наследие беречь как источник будущих неслыханных богатств, к примеру (а это обстоятельство для коллекционеров разного уровня есть главное).

А то возьмут впопыхах разгон, нагонят шумихи в финансовых целях, получат средства, попыхтят, поставят памятник, а три поколения спустя какой-нибудь неуч из верхов спросит, пролетая на машине: «А кто это?» И снесут творение. Мало ли сгинуло имен под прессом мировых наслоений этой вселенской помойки: несут и несут ведрами, кипами, мешками, ящиками. Несут то, что составляло смысл жизни, с трудом осуществленные мечты, вроде бы победу, а стало гнилью и неразличимой трухой, то есть вне вихря действий заинтересованных лиц все это опало как пыль, реально успокоилось и вернулось в состояние химических субстанций, подвергаемых дальнейшему расщеплению.

Но вот редкостный случай – все совпадает (см. начало), прошло сорок лет со дня смерти великого человека, и хоть пока что музеи гроша ломаного не дадут за его вещи, примут если в дар и то спасибо большое с нашим поклоном – но жива вдова. Вдова же занята главным делом своей жизни и собирает свой музей мужа (вопрос, не окажется ли и он на помойке после ее закономерного старухи ухода).

Но пока что все совпало, повторяем, и начинается другая история, связанная с другим великим именем, никому не известным. Говорится же у индийских мыслителей – самые великие уходят незаметно (живут незаметно, поправим мы).

Поздно вечером этот великий незаметный человек идет по своим заповедным местам: почти что грибник, охотник, сборщик.

Всемирное занятие в бедных странах, собирательство. Не общенародное повседневное в каждом доме созидание хранилищ, сохранение с великими трудами наработанного, мытье, чистка, шебуршение в хорошо устроенных многосотлетних кладовках, нет – а именно собирательство по окрестностям чего попало и что плохо лежит.

(Плохо охраняемую собственность мы не имеем здесь в виду и воровство этой собственности, это особь статья и тоже черта общего самосознания – то есть что: ничто не должно принадлежать одному, а все должно принадлежать всем, а именно первому нашедшему – даром, к примеру, что это чей-то дом. Нашел кто-то этот, к примеру, дом, поднял головенку, поглядел округ, потянул на себя – и тут главное: никто не опроверг, не погнал. Стало быть, нашедший персонаж находится в своем праве и сразу же неохраняемое может свозить со двора).

После этого по-гоголевски лирического отступления вернемся к нашему великому человеку; он вооружен чем надо: такая кривая на конце вилка заостренная, то ли стрелка с двумя побочными крюками. Похожа на морской трезубец, только средний зубчик длиннее и прямой, а два посторонних согнуты лапками, загребать.

Ясно, что уже прошло сорок лет со дня смерти другого великого, о котором была речь в начале.

Нашему же человеку шестьдесят с лишком, он пенсионер.

Он тоже великий человек, он вооружен не только трезубцем, но и знаниями целого мира, знает все. Знает искусства и историю искусств. Знает науку, знает литературу, разбирается во всем. Светоч разума, в полном смысле слова. Знает, что есть НЛО и критика чистого разума, общая теория поля и джаз, темпера и интернет, педагогика и прошлое мира, имеет свои версии и никому их не сообщает. Одно, что не хочется, а другое, что некому. Распалась связь.

А был широкий собственный круг друзей и магия всеобщего преклонения, были открытия, были Любови, были деточки, были достижения во всем, светлый горизонт и прорыв в будущее! И вот будущее настало, но почти монашеское пренебрежение к условностям этого мира, нежелание идти в общем строю, биться за формальное признание, т. е. писать и печатать, публиковать, получать ученую степень – это нежелание участвовать в пошлой мирской круговерти и сделало свое дело.

Учеников не было. А только ученики и последователи в дальнейшем составляют опору учителя, его славу, его семью, его ревностных защитников, гурьбу заинтересованных лиц.

А он не заводил учеников, то есть он пытался воспитать из детей гениев, но дети есть дети. Они ведомы (с ударением на «о») по жизни своими генами и друзьями-подружками, так-то вроде они что-то берут у родителей и даже временно становятся выдающимися, то ли в два-три годика, то ли в десять-одиннадцать, но потом стоп. Не хотят в пубертатном периоде становиться кем хочет родитель, идут наперекор, ломают свою судьбу, свое будущее – и себе же во вред. Хоронят свои таланты простым плевком. Им лень. Чем больше отец старается, лезет из кожи вон, занимается с отпрысками своим любимым делом, тем, что не было ему дано свершить – тем меньше участвует ведомое (ударение на «о» опять) поколение во всех этих занятиях. Пока однажды не заявят «дай поговорить влюбленному человеку» (это в ответ на замечание, что как же ты, все еще не занимался, а сам уже два часа висишь на телефоне, на время погляди, ночь), а то вообще дитя сорвется и не ночует дома, а дома ждут волшебные вещи – фортепьяно и балетная палка, специально сделанный станок, или, допустим, мольберт с кистями и красками, или тетрадь с недописанными стихами, или математические совместные изыскания! Интернет, кладезь знаний – и то, они интернетом готовы пользоваться, но в своих бессмысленных целях – игры, порнушка, знакомства.

И вот уже отец замкнулся в себе, и даже уже уходит из семейки, где все нагрето, привычно, сытно, скучно, так или иначе устроено, где вечно ночью ждет в постели жена с книжкой и бессонными очами, больными от подозрения – красавица и умница, кстати, и ученая на небольшой стадии, кандидат наук, а не просто так домработница пришей кобыле хвост: плюс к тому же два иностранных языка.

Муж уходит к другой красавице и умнице, тоже кандидату и даже почти доктору наук. У нее и поселяется и живет на другом уровне. Новая красавица много обеспеченнее, выше по бытовым достижениям, по запахам и вкусам и по красоте интерьера.

Тут, однако, (мимоходом отметим) получается еще больший сбой, чем случай с воспитанием из детей гениев. Раньше, в прошлом гнезде, человек был главным. В его собственном жилье обитала вся семья, он сам осуществлял всеобщее руководство по поговорке «вольно черту в своем болоте бродить», принимал друзей, вел беседы не торопясь, ел собственную скромную пищу, ютил детей и жену – все на своей территории.

В новом же качестве он оказался приживалой, примаком, приемным сожителем, там его не любила мать жены, которая вела осаду новой семьи с помощью громких телефонных переговоров со всеми подругами и бесед на кухне с собственной дочерью, дочерью в расцвете сил, в почти сорок лет ставшей в результате сожительницей постороннего мужика. Герлфренд что ли теперь тебя называть? Поскольку вы не узакониваете отношения? А я стала мать герлфренда? И твой сын стал кем? Герлфрендз сан по-вашему? Свидетелем сожительства родной матери с посторонним мужчиной? Как это все понять?

Но текла и текла жизнь. Похоронили ту мать новой незаконной жены, маму этой герлфренд, что так негодовала, поделили ее большую квартиру пополам по справедливости, половину отдали совершеннолетнему внуку, о котором мама герлфренд так пеклась, подозревая пришлого френда в намерении захватить жилплощадь, принадлежащую, по ее мнению, законному наследнику, ребенку дочери – а сама герлфренд-профессор купила себе небольшую квартирку в центре, а наш герой в свете этих приобретений тоже побегал, настоял на разделе прежнего имущества (так как он благоразумно не выписывался с родной жилплощади) и получил от жены себе комнату как результат разъезда – прежняя жена и дети обрели небольшое помещение где-то в спальном районе, а бывшему главе семьи досталась комнатушка в коммуналке.

То есть всех обделили, обнесли как на пиру последних – всем все ухудшили. Был он хозяин в своем доме и жена его была полноправной хозяйкой – но нет, тот дом он разрушил, а в новом доме места себе не согрел, вечно подозреваемый в захвате не своей территории, и пришлось покушаться на права своей предыдущей семьи и отымать у них для себя кусок жилья, о боги. А что оставалось делать? Эффект падающего домино.

Теперь к совпадению времен и обстоятельств в наследии великого человека, о чем шла речь вначале.

Темным вечером наш великий вышел с большой сумкой и трезубцем на охоту. Он обошел свои владения, то там, то сям останавливаясь и перевешиваясь через край, внимательно склоняясь. Что-то теребил своей трезубой вилкой, оттаскивал в сторону, пробирался в глубь. Азарт охотника вел его, как каждый вечер, от объекта к объекту.

У него в комнате собралась большая хорошая библиотека, он обставил жилище письменным столом с настольной лампой, креслом и цветами на подоконнике, на стене висел старинный ареометр, предсказатель погоды со словами «великая сушь», а также имелась неплохая латунная люстра в стиле модерн, медный подстаканник тех же времен, картины в рамах (картины были отдельно, рамы отдельно, это он их почистил и объединил).

Это было его гнездо. Оттуда он выходил на охоту.

И вот результат: ночью он вернулся к своей второй жене как вихрь, как вестник свободы! Он сиял. Худое и измученное его лицо, обрамленное седыми волосками, несло на себе массу выражений, надежд, опасений и веру в победу, если кто умел читать по его виду (жена умела) – а внешне он был спокоен и задумчив.

Он сел на кухне выпить чаю.

Жена его, к тому времени уже инвалид первой группы, выслушала все с недоверием.

А затем был долгий поиск номеров телефонов и затем других номеров, сравнимый со шпионажем, были звонки, встречи, часы, проведенные в библиотеках, в архивах, а потом (внимание!) в дверь комнаты в коммуналке были вставлены дополнительные замки: понятно стало, что найдено сокровище.

Продолжались бессонные ночи, полные планов, не понятно было будущее, оно могло стать блестящим, но с частицей «бы».

Тем не менее все прошло по серединному варианту – не блеск, но и не провал.

Было в результате найдено единственное в мире заинтересованное лицо, некая вдова. Но, будучи богатой, она не спешила раскошеливаться, она требовала доказательств, получила их, спросила об источнике, то есть о том, кто держал этот архив – никто, отвечал сборщик материалов, никто кроме меня и нигде ничего не осталось. Как? Он уверил ее, что обнаружил эти вещи посмертно, тогда где? Где обнаружил? Пришлось сказать. Она сморщилась, внюхалась, что-то уловила, как бы отстранилась от этих запахов, однако отдавать материалы не хотела, положила на них свои на редкость красивые маленькие ручки, она желала сохранить все бумаги у себя для экспертизы и чтобы посоветоваться, но на уловку эту не поддались, материалы были убраны со стола, отобраны и уложены в папку с туманным намеком на то, что много есть заинтересованных, в том числе и за рубежом, документы могут быстро стать объектом публикации, пусть не за эти деньги и т. д., но держать их и под спудом нельзя: такая общенациональная ценность! Вы ведь слышали, как повысился спрос на Бунина после публикаций всех подробностей о его любовнице, которая жила с ним и с его женой, а потом ушла от них к лесбиянке Марге и до самой смерти прожила с нею! Где есть любовная история, там есть сюжет для фильмов, романов, и только это стоит денег!

То есть собиратель применил обычные коллекционерские штуки.

Вдова сразу поняла, что вопрос только в деньгах, правильно, западные люди быстро и много не дадут, стало быть, она вне конкуренции, ее деньги решающие. И тут же поверила во все. Дешевые штучки типа «другие больше бы предложили, я к вам только из уважения к первой» здесь были ни к чему. Гений сбора занимался этим вопросом, гений. Тут уж все совпало.

Повторяем, к искомому периоду обязательно должно было пройти сорок лет. Вдова должна была укрепить позиции, добиться создания музея-квартиры. Ее усопший муж, явный почти ребенок, все раздававший направо-налево, то есть умственный калека в обиходной жизни и бесспорный гений, должен был быть в свое время рассеянным до безобразия, чтобы оставить где-то неизвестно где и кому свои работы.

Скорее всего, это была какая-то не известная науке промежуточная жена между старой и той молоденькой, которая сейчас являлась старушкой и пережила мужа на сорок лет. То есть временная и неизвестная герлфренд гения.

У промежуточной жены (любовницы) или у кого-то (у другой?) столько лет пролежали эти работы, чтобы потом посмертно оказаться мусором, барахлом, выкинутым на помойку, и ночью попасться зоркому почти грибнику и охотнику с его трезубцем.

Грибник-охотник, ночной шпион, понял быстро, с чем дело имеет, его потрясающая эрудиция, знания и интуиция во мгновение ока подсказали ему, кто автор и что тут представлено, в этом древнем рваном ридикюле (по виду брезентовый мешок), и наш исследователь дополнительно буквально распутал по волоконцам содержимое помойного контейнера, расположил все в окрестных просторах (потом собрал, чтобы не сердить уже известную своим характером дворничиху) и нашел еще ряд вещей гения, предположительно его вещей – мундштуки, пахнущие «Беломором», слежавшиеся клетчатые тапки иностранного фасона в отдельной газете (там была, ура, дата именно сорокалетней давности!), а также невыразительные книги того легендарно поганого времени, но с дарственными надписями давно канувших авторов.

Собственно, именно по этим посвящениям (с именем-отчеством, а иногда и фамильярно по имени) наш гений-разведчик и утвердился полностью в своих подозрениях, от которых сильно забилось сердце.

Кто-то сильно любивший собрал и сохранил до своей смерти все, что составляло материальное свидетельство жизни знаменитости.

Писем и фотографий не было, нашлась почерневшая голубая ленточка. Сожгла письма? Поискал и понял, ряд вещиц на дне мешка был замусорен седым пеплом. В результате чего эти вещицы были осмотрены и отвергнуты (явно принадлежали покойной жене-не-жене, проще говоря, бабке, фамилия и имя, а также адрес которой немедленно всплыли из тьмы времен с датами, так как это были счета по оплате за квартиру и т. д., называвшиеся тогда «жировки». Она зачем-то их берегла.).

Наконец, акция завершилась продажей. Легальная вдовица купила все, когда из небытия вышла наружу амурная история ее мужа, происходившая, как легко было понять, уже на фазе очень близкого знакомства этой будущей жены и гения, т. е. был момент, когда он (видимо) жил сразу с двумя! Или ухаживал за своей молодой невестой, а сам ковылял к прежней зазнобе, не хуже чем английский принц Чарльз. И настоящая жена не могла допустить, чтобы эти документы попали кому-нибудь в ручки, каким-нибудь исследовательницам-аспиранткам, которые только и охотились что за жареными фактами. Желали сделать так называемые открытия.

Вдова купила все вплоть до жировок! Жареные жировки, неплохо сказано. Но именно на них и была фамилия с инициалами и адрес! Поисковик понял, чем вдова займется с горящими щеками буквально сразу же: выяснением возраста умершей. Старше или даже младше? Этот вопрос заставил ее трепетать, невнимательно считать деньги, смотреть сразу в оба угла кухни в полной рассеянности, буквально так, глаза врастопыр.

Имелся ли тут некоторый элемент шантажа, трудно сказать. Возможно, да. И уж во всяком случае грибник мог резко повысить цену на найденный архив уже после отдаленного обещания его опубликовать (в сопровождении сенсационных открытий о неизвестной музе гения! Загадка В.Е.В.) Но не стал мельчить. И так уже на эти первоначально заявленные вдовой деньги можно было поменять комнату на квартиренку и затем увеличить жилплощадь жены до двух комнат, можно было бы купить машину, представлялась также возможность съездить за границу, повидать мир, или наоборот: приобрести дом в деревне.

Он решил иначе: теперь в его отдаленной комнатушке стоит наиновейший компьютер, на нем можно делать мультфильмы, выпускать книги, журналы, писать музыку, создавать живописные произведения. Ни от кого не зависеть, кстати. И никому ничего не показывать.

Ибо зачем. Не с кем говорить и некому демонстрировать.

Сбылась мечта одинокого гения эпохи глобальной помойки, его ночные вылазки по грибным местам принесли невиданные плоды. Разум восторжествовал и тут, на самом дне жизни, для кого на дне, а для кого и на вершине.

Ведь это искусство высокой пробы, талант ученого: распознать в мусорных, залежалых бумажках подлинного их автора – да еще и затем найти документальное подтверждение имени, а затем и вызнать пути к вдове!