Текст книги "Русские исторические рассказы (Совр. орф.)"

Автор книги: Людмила Шелгунова

Глава VII
Дед Савва

Ермак вступил в Искер или в Сибирь 26-го октября, торжественно отслужив молебен. Прожив в городе несколько дней и не видя никого, казаки начали сомневаться и бояться, что, сев все припасы, они пропадут. Тем более, что и пуль осталось у них немного. Но вот 30 октября явились к ним остяки с князем своим Боаром с дарами и запасами. Они поклялись Ермаку в верности и просили его покровительства. Вслед затем явилось множество татар с женами и детьми. Ермак ласково принял их, успокоил и, взяв легкую дань, отпустил обратно в юрты. Бывший разбойничий атаман оказался разумным, гуманным правителем, сумевшим внушить доверие к своей власти в грубых, диких туземцах. Своих казаков он держал в ежовых рукавицах и рассказывают, что еще дорогою, узнав, что двое из его дружины собрались бежать в Россию, он велел положить их в мешки и бросить в воду.

Через несколько дней после взятия города казаки стали говорить Ермаку.

– Отпусти ты нас, хоть человек десять, к Анисье. Навестим мы наших раненых да хоть русских пирогов поедим.

– Идите, ребята, с Богом, только завтра будьте обратно. Да ведите себя хорошо. Пока поход не кончим, о женитьбе думать не позволю.

Пошли наши казаки. Снег только что выпал, а река покрылась мелким льдом. Распевая песни, подошли они к Абдулкиному двору.

За воротами уж стояли хозяева с Анисьею во главе. Тут же стояли и некоторые раненые, поднявшиеся с постели.

Анисья на радостях, что пришли дорогие гости, не пожалела угощенья и столы за веселым ужином ломились под разными кушаньями.

– А что же, хозяюшка, дочь-то твоя не идет с нами ужинать? – спросил кто-то из казаков.

– А не идет она оттого, что не может оставить Матвея. Очень он тяжело ранен, боимся как бы не скончался – отвечала хозяйка.

А Феня, тем временем, сидела у постели молодого и красивого казака, к которому почему-то особенно лежало ее сердце, и горячо молилась, прося Бога спасти его.

В просторной избе лежало еще человек пять раненых, но все они были уже в памяти и только часто просили пить.

День этот на Абдулкином дворе был знаменательным. Во время ужина в окно кто-то постучал.

Ваня тотчас-же вышел и спросил молоденького татарчонка.

– Что тебе?

– Мамка прислала к вам. Мы нашли у деревни старого, старого старичка. Он только и говорит: Анисья, и больше ничего. Так мамка думает, что он ваш.

– Что такое? – крикнула Анисья.

Ваня рассказал ей.

– О, Господи! Да неужели дедка? Ну, все равно, сынок. Закладай лошадь и поезжай. Тут близко.

Лошадь была мигом заложена. Ваня сел в розвальни с татарчонком и они поехали по первопутке.

Старик так был утомлен, что в виде покойника лежал на скамейке, но при виде Вани, которого он все-таки узнал, или лучше сказать угадал, он привстал и стал креститься.

– Можешь-ли ты, дедушка, дойти до саней? – спросил Ваня.

– Дойду, дитятко, дойду.

И старик, надев армяк и взяв котомку, вышел на крыльцо. Запасливая Анисья положила в сани шубу. И, уложив дедушку, Ваня закрыл его шубою и, поместившись рядом с ним, выехал за ворота.

– Ох, дитятко, да как ты бойко по басурмански говоришь.

Домой Ваня приехал, уж когда совсем стемнело, и казаки бережно внесли старика в избу.

Старик сначала бодро сел за стол и, выпив браги, стал рассказывать, как он шел к ним и как добрые люди его постоянно подвозили. Искал он Анисью не наобум. Строгановы узнали от торговых людей, что вот неподалеку от Сибири есть заезжий дом, и что там баба-хозяйка Анисья.

– Ну, вот я и дошел, а теперь и умереть можно, – проговорил дедка Савва.

– Зачем, дед, умирать, – возразила Анисья, – поживи еще с нами.

Но дед, добравшись до дому, стал слабеть, точно на путешествие он употребил все свои последние силы. Да оно так в действительности и было.

Все раненые настолько поправились, что ушли в Сибирь, и остался только один Матвей, который, хотя и встал, но на службу не годился и, чтобы не сидеть, сложа руки, он помогал Фене ходить за стариком! Оставшись, однажды, с казаком ночью, дедка подозвал его к себе и говорит:

– Все я думаю о тебе да о Фене. Вам бы надо жениться.

– Нельзя, – отвечал ему Матвей.

– Отчего нельзя? Кто мешает?

– Атаман не позволяет. Пока не кончится поход, мы должны жить монахами.

– Это-то дело! Какой уж поход с бабами.

– Ну вот, так и атаман говорит.

– А все-же обручиться-то вам надо.

И вот, на следующий день дед подозвал к себе Феню и высказал ей свое желание.

– Обручитесь вы при мне. Я спокойнее умру.

Феня исполнила желание деда и стала невестою Матвея.

Старик был очень доволен и в этот день даже привстал, но тут же уснул и с этого времени стал спать постоянно, да так и заснул на веки.

Старика похоронили тут же неподалеку, где был похоронен и Абдул.

Родные поплакали и забыли. Матвей ушел в город, но как он, так и другие казаки, и даже сам Ермак посещали Анисью, и Ермак много раз говорил ей:

– Отдай мне в дружину сына.

Но у Анисьи всегда находилась какая-нибудь отговорка: то овин надо выстроить, то баню поправить.

Наконец Ваня сам сказал, что все поправит и уйдет с казаками.

– Помни же, парень, свое слово, – сказал Ермак, – при мне будешь.

Глава VIII
Иван Кольцо у Иоанна Грозного

В Сибири рать его вела себя безукоризненно и местные жители были очень довольны Ермаком, обложившим их небольшою данью.

Хотя о Кучуме не было ни слуха, ни духа, но он не дремал. Племянник его Махметкул, поправившись от полученной им раны, внезапно напал 5-го декабря на 20 человек казаков, ловивших рыбу в озере по близости от города и убил всех до единого. Узнав об этом, Ермак направился туда, догнал татар и обратил их в полное бегство.

В эту зиму нечего было и думать о дальнейшем походе. Дни были коротенькие, темные, а ночи длинные и морозные. Казаки ходили на охоту и, разумеется, никогда не пропускали случая зайти погреться к тетке Анисье.

– Теперь, – говорила Анисья, – нам нечего и перебираться в Россию, ведь и тут будет та же Россия.

– Кончим войну, – говорили ей казаки, – тогда атаман позволит нам жениться и выбирай из нас любого для твоей Фени. А теперь наш атаман на баб и смотреть не позволяет и сам не смотрит.

Никто об обручении Фени не знал.

Наступила весна, реки разлились, а в Сибири снегу много и каждая маленькая речонка делается страсть какая. В это время явился к Ермаку один татарин и говорит ему, что Махметкул стоит на вершине за сто верст от города на реке Вагае.

Ермак тотчас же послал туда отряд казаков. Казаки тихонько подкрались к стану ночью, когда татары спали; напали на них, окружили шатер Махметкула, захватили его и привели в Сибирь к Ермаку. Ермак очень ласково обошелся с царским племянником и отлично содержал его.

Услыхав, что Махметкул живым достался в руки казаков, Кучум, стоявший на реке Ишиме, горько заплакал, тем более, что к этой беде присоединилась еще и новая: сын князя Бекбулата, убитого Кучумом, князь Сейдак, двинулся на слепого царя. Еще пуще прежнего заплакал Кучум.

– Горе мне! Горе! – говорил он, – все против меня.

Ермак, зная, что Кучум в такой беде, перестал его бояться и, оставив в городе Сибири часть казаков, отправился с другими воевать против вогулов, остяков и татар, живших по Иртышу и Оби. Взяв одну татарскую крепость, он перевешал непокорных, а остальным в знак верности велел целовать свою окровавленную саблю. После этого он подошел к крепости, стоявшей на высоком берегу Иртыша, где правил князь Демьян, с двумя тысячами татарских воинов. Все предложения сдаться он гордо отвергнул и Ермак узнал, что в этом городе находился кумир, вывезенный из России во время ее крещения. Этот идол становился в воду, которую татары пили, говоря, что она им придавала бодрость. Казаки выстрелами так напугали татар, что легко взяли город, но идола найти не могли. Казаки победоносно пошли далее и всюду выстрелами разгоняли неприятеля. Так, городком Нарымским они завладели одним выстрелом и нашли там только жен и детей, но вскоре явились и мужья и принесли повинную и дань. Затем Ермак, вступил в страну знатного остятского князя, Самара, который, соединившись с другими князьями, надеялся победить русских. Но хвастливый Самар был неосторожен и крепко спал на рассвете, когда казаки ударили на его стан. Войско Самара разбежалось от первого же выстрела. Далее Ермак покорил еще несколько городков и, пройдя немного пустынною Обью, вернулся назад. Во время этого похода был убит старый атаман Никита Пана, которого Ермак сильно жалел.

Вернувшись в Сибирь, Ермак увидал, что помощь ему нужна. Из восьмисот казаков у него осталось не более трехсот. Счастливый покоритель Сибири дал знать Строгановым, что ему Бог помог одолеть слепого царя, взять его столицу, землю и царевича, а с народов взять присягу в верности. К царю Иоанну он послал друга своего Ивана Кольцо с грамотою, в которой говорил, что его бедные опальные казаки, мучимые угрызениями совести и раскаявшиеся, шли на смерть и присоединили знаменитую державу к России, во имя Христа и великого Государя, на веки веков, доколе Всевышний благоволит стоять миру; что они ждут указа и воевод его, сдадут им царство Сибирское и без всяких условий, готовые умереть или в новых подвигах чести или на плахе, как будет угодно ему и Богу. Иван Кольцо поехал к царю, готовый на лютую казнь преступника.

Строгановы были в восторге от новой победы и поспешили в Москву. Они умоляли утвердить Сибирь за Россиею. Почти в одно время с ними явилось и посольство Ермаково с драгоценными соболями, чернобурыми лисицами и бобрами. Иван Кольцо был принят не как разбойник, а как почетный гост.

– Что скажешь? – спросил его царь.

– Не вели казнить, а вели миловать, – отвечал Кольцо, – Ермак повергает к стопам твоим царство Сибирское и царевича Махметкула. Он посылает тебе в дар 60 сороков соболей, 20 черных лисиц и 50 бобров.

С этими словами Иван подал царю грамоту о покорении Сибири.

^{Иван Кольцо подал царю грамоту о покорении Сибири.}

Царь так был рад, что велел трезвонить во все колокола, а сам стал расспрашивать подробности о походах, хвалил казаков и послал им денег, сукон и разных подарков, а Ермаку послал шубу со своего плеча, серебряный ковш и два дорогих панцыря. Ермака он назвал князем Сибирским и на помощь к нему отправил триста ратников с двумя воеводами: князем Семеном Волховским и Иваном Глуховым. Царь точно также щедро наградил землями и Строгановых.

Вот что поется по этому поводу в песне:

 
    Как на славных на степях было Саратовских,
Что пониже было города Саратова,
А повыше было города Камышина,
Собирались казаки-други, люди вольные,
Собирались они, братцы, во единый круг:
Как донские, гребенские и яицкие;
Атаман у них Ермак, сын Тимофеевич,
Есаул у них Осташка, сын Лаврентьевич.
Они думали думушку все единую:
Уж как лето проходит, лето теплое,
А зима настает, братцы, холодная,
Как и где-то нам братцы, зимовать будет;
На Яик нам идтить, да переход велик,
А на Волге ходить нам, все ворами слыть.
Под Казань град идтить, да там царь стоит,
Как грозный-то царь Иван Васильевич;
У него там силы много множество,
Да тебе, Ермаку, быть там повешену,
А нам казакам быть переловленным.
Да по крепким по тюрьмам порассаженным,
Как не золотая трубушка вострубила,
Речь возговорил Ермак, сын Тимофеевич:
Гей вы думайте, братцы, вы подумайте.
И меня Ермака, братцы, послушайте:
Зазимуем мы, братцы, поисправимся,
А как вскроется весна красная,
Мы тогда-то, други-братцы, во поход пойдем,
Мы заслужим перед грозным царем вину свою:
Как гуляли мы, братцы, по синю морю.
Да по синему морю по Хвалынскому,
Разбивали мы, братцы, бусы-корабли,
Как и те-то корабли, братцы, не орленые,
Мы убили посланничка все царского,
Как того-то ведь посланничка персидского.
Как во славном было во городе во Астрахани
На широкой, на ровной было площади,
Собирались казаки-други во единый круг.
Они думали думу крепкую,
Да и крепкую думушку единую:
Как зима-то проходит все холодная,
Как и лето настанет, братцы, лето теплое,
Да пора уж нам, братцы, во поход идтить;
Речь возговорит Ермак Тимофеевич:
Ой вы гой еси, братцы, атаманы молодцы,
Эй, вы делайте лодочки каломенки.
Забивайте вы кичета еловые,
Накладайте бабаички сосновые,
Мы поедемте, братцы, с Божьей помощью,
Мы пригрянемте, братцы, вверх по Волге реке,
Перейдемте мы, братцы, горы крутые,
Доберемся мы до царства басурманского,
Завоюем мы царство Сибирское,
Покорим его мы, братцы, царю белому.
А царя то Кучума в полон возьмем.
И за то-то государь царь нас пожалует.
Я тогда-то пойду сам ко белу-царю,
Я надену тогда шубу соболиную,
Я возьму кунью шапочку под мышечку,
Принесу я царю белому повинную:
Ой ты, гой еси надежда православный царь,
Не вели меня казнить, да вели речь говорить.
Как и я-то Ермак сын Тимофеевич,
Как и я-то воровской донской атаманушка,
Как и я-то гулял ведь по синю морю,
Что по синю морю по Хвалынскому;
Как и я-то разбивал, ведь бусы-корабли,
Как и те-то корабли все не орленые:
А теперича надежда православный царь.
Приношу тебе буйную головушку,
И с буйной головой царство Сибирское.
Речь возговорит надежа православный царь.
Как и грозный-то царь Иван Васильевич:
Ой ты, гой еси Ермак сын Тимофеевич,
Ой ты, гой еси войсковой донской атаманушка,
Я прощаю тебя, да и со войском твоим,
Я прощаю тебя да за твою службу,
За твою-то ли службу мне за верную.
И я жалую тебе, Ермак славный тихий Дон.
 

Глава IX
Коварство Карача и гибель Ермака

Ермак не сидел, сложа руки, в ожидании возвращения послов, а продолжал делать завоевания. Так прошли года 1582 и 1583.

Ермак так обрадовался возвращению Ивана Кольца, что на радостях задал пир.

Волховской привез с собою в Сибирь очень мало запасов, думая, что в такой богатой стране может ли быть недостаток в хлебе и что казаки наверное запаслись всем на зиму. Казаки же запасли только для себя, а не для царских войск, и потому запасы вышли очень скоро, начался голод и появилась цынга. Цынгою начали умирать и казаки и ратники и умер воевода Волховской. Вьюги и морозы были так сильны, что мешали выходить на охоту, и даже Абдулкин двор был забыт – значит, и тут беда. Но вот наступила весна, и можно было отправиться на охоту. С наступлением весны и окрестные народы навезли всего, и казаки вздохнули.

В скором времени явились к Ермаку посланные от Карача с подарками. У мурзы или князя Карача, бросившего своего царя в несчастии, был на Таре большой улус, а по всем окрестностям множество приверженцев. Карача мечтал спасти свою родину от нашествия чужестранцев, и содержал в Искере лазутчиков. Послы его так сумели говорить с Ермаком, что он поверил им, будто Карача просил послать к нему воинов, чтобы защитить от ногаев. Он снарядил сорок воинов под начальством Ивана Кольца. Эти сорок храбрецов могли одним залпом разогнать тысячи дикарей, но шли к ним не как к врагам, а как друзьям. Казаки остановились отдохнуть и в это время коварный Карача напал на них на сонных и перерезал всех до единого. Эта резня послужила сигналом всеобщего восстания. Все русские данники присоединились к Караче, убивали где только могли русских, и осадили Искер или Сибирь. Ермак оказался окруженным со всех сторон и ничего не мог сделать, потому что осаждающие стояли так далеко, что пули не могли достигать до них, и надеялись голодом заставить город сдаться. Находясь в такой крайности, казаки решились на отчаянное дело. 12 июня, ночью, атаман Матвей Мещеряков прокрался сквозь обоз в стан Карача за несколько верст от города, и со своими удальцами бросился на сонных татар. Тут казаки забыли всякую пощаду и били направо и налево. Два сына Кучума пали от их руки, а сам князь бежал на озеро с несколькими приверженцами. Казаки засели в обозе, когда с рассветом татары стали на них двигаться и сражались необыкновенно успешно. В полдень осада была снята и город освобожден. Все селения и народы пришли с повинною, а Карача бежал за Ишим.

Не долго горевала Анисья, потеряв деда, слишком много было у нее дела. Во время осады татары чуть ее не убили. Она, все что могла, перетаскала в лес, и лошади у нее работали все время. В лес же она спрятала и Феню, но не успела уйти только сама, так как хотела все-таки дом запереть. Татары приехали на лодках и заметила она их, когда они уже вышли на берег. Они ее тоже заметили и бегом пустились к ней.

Если бежать в лес, то это значило показать им дорогу к тому месту, где у нее все спрятано, а этого она ни в каком случае не желала.

Что тут делать? Из двора у нее, кроме ворот, были две калитки. В виду татар, приехавших на двух лодках, она заперла ворота на крепкий запор и в то время, как они ломали ворота, она выбежала в калитку, незаметно пробралась к реке и, перерезав ножом веревки, на которых были привязаны лодки, она вскочила в одну из них, отпихнулась от берега и, выехав на середину реки, отпустила там вторую лодку, которую тащила с собой. Татары заметили это, когда дело было сделано. Проклятия и брань неслись вслед за расторопною бабою, но она не смутилась и только помахивала веслами и плыла посреди реки. Татары посмотрели ей вслед, потараторили промеж себя и пошли к городу пешком.

Анисья же, дождавшись ночи, причалила к берегу и вышла в лес. Лес она знала как свои пять пальцев и к утру была уже с Фенею и с работницею, которая боялась страшным образом татар.

Когда осада была кончена, то Иван, служивший уже у Ермака, и Матвей тотчас же отправились спроведать Анисью, а так как Ваня знал, где спряталась мать, то туда и прошел прямо.

Радость свидания была великая, Анисья, несмотря на свой мужской характер, даже заплакала, увидав сына и Матвея.

Так как они были отпущены на короткий срок, то и посоветовали матери тотчас же начать перебираться, чтобы иметь возможность помочь ей.

Ермак как ребенок плакал по своем погибшем друге Иване Кольце..

– Никогда не прощу я этого Караче, не прощу пока жив буду, – говорил он и снова бросался на землю и рыдал.

Тоску свою он надеялся размыкать на поле брани и пошел вверх по Иртышу, где завоевал все местечки до Ишима: с непокорными он поступал жестоко, а с безоружными милостиво. Один князь вместе с данью прислал ему свою дочь, невесту сына Кучума. Татарка была очень красива, но Ермак находил, что воину не след обзаводиться семьею, и отправил ее обратно к отцу.

В начале августа к Ермаку, вернувшемуся уже в столицу, пришли гонцы от бухарских торговцев и обратились к нему так:

– Доблестный завоеватель! Едут к тебе с товарами бухарские купцы и дошли они уже до Иртыша, а тут остановил их царь Кучум. И вот они послали нас к тебе с поклоном и просят тебя выручить их.

Не подозревая ничего дурного, Ермак взял с собою самых храбрых и самых надежных казаков и приготовил большую лодку.

Иван Савин зная, что идти им придется вверх по Иртышу, просил позволения съездить к матери проститься.

Анисья чинила двор, он был почти что уничтожен. Она, как баба рабочая, не сидела сложа руки.

Как услыхала Анисья, что Иван опять идет в поход, так и заплакала.

– Ой, чует мое сердце недоброе! – причитала она, – быть беде.

Несмотря на ее причитанье, Ваня все-таки отправился. Феня украдкой тоже поплакала, потому что боялись за Матвея, а не посмела спросить у брата: идет ли с ними Матвей?

Поплыли наши казаки вверх по Иртышу до Вагая реки, но бухарцев нигде не встречали. Раздумье взяло Ермака. Не предательство ли какое?

Не стал бы он сомневаться, кабы мог видеть, что по берегам из-за каждого куста выглядывали татары царя Кучума.

Наступила ночь – зги не видать. Велел Ермак вернуться в Иртыш, а тут полил и дождь.

– Пристать бы куда-нибудь, – послышался в лодке голос.

– Да вот тут недалеко от берега островок есть.

– Ну, причаливай! – скомандовал Ермак.

Лодка причалила к островку, казаки вышли и раскинули шатер.

– Ну, тут никто нас не потревожит, – говорят казаки. – Этакая темень, да и вода кругом, лодок тут ни у кого нету. Значит, можно выспаться.

Лодку привязали к кустам и все улеглись. Волны по Иртышу шумно раскатывались, дождь бил по шатру, и под этот шум, заглушавший всякие другие звуки, казаки заснули крепким богатырским сном.

А враг в это время не дремал. На берегу был Кучум с целым войском.

Один из его татар так провинился, что Кучум приговорил его к смертной казни. Кучум, произнося приговор, прибавил:

– Если выищешь брод на остров, то будешь цел, я прощу тебя.

Можно себе представить, что татарин готов был на все. Он верхом въехал в воду и очень удачно поднялся на остров. Привязал лошадь к дереву и стал обшаривать остров; убедившись, что все спят, он тихонько отвязал казацкую лодку, а сам, вскочив на коня, уехал обратно.

– Ермак тут и все казаки спят мертвым сном.

– Не могу тебе поверить, – сказал Кучум, – привези что-нибудь оттуда и если это так, то я прощу тебя.

Снова поехал татарин, снова привязал лошадь и ползком пробрался до шатра, просунул руку и вытащил три лядунки с порохом.

Около этого места спал Ваня и шорох разбудил его. Он открыл глаза, приподнялся на локте и стал прислушиваться.

Все было как прежде. Иртыш шумел и дождь бил по палатке.

– Господи, помилуй, – прошептал он, – видно мне померещилось.

Он повернулся на другой бок и хотел заснуть, но тревожно бившееся сердце не давало ему покоя.

Он снова приподнялся на локоть: ему показалось, что вода шумит как-то иначе, не так равномерно. Но затем дождь захлестал сильнее, шум покрыл плеск воды и Ваня опять лег…

Он вдруг вскочил. Теперь он ясно услышал шаги нескольких человек.

– Ребята! – крикнул он, – вставайте!

Кое-кто проснулся и вскочил, но было уже поздно. Татары с диким криком бросились в шатер. Ваня оторвал холст снизу и крикнул Ермаку, чтобы он пробивался к лодке.

Ночь была так темна, что идти можно было ощупью. Ваня бросился к лодке, но ее не оказалось. Думая, что она отплыла за кусты, он спустился в воду, цепляясь за кусты, и пока он выбирался, то слышал только стоны умирающих, и на месте замер, стоя по пояс в воде.

Ермак же вскочил, начал рубить и вправо и влево и пробрался к тому месту, где была лодка, но ее не было, и он бросился в воду, чтобы вплавь догнать ее. На нем был панцырь, присланный ему Грозным. Тяжесть тянула его книзу и выплыть он не мог. Ваня видел, как атаман бился с волнами и утонул.

Это было 5-го августа 1584 года. Татары, добив всех казаков, сели на коней и поехали на берег. Ваня сидел ни жив ни мертв до самого утра. Утром он вылез из воды, пересмотрел убитых товарищей и, переплыв Иртыш на ближайший берег, крадучись пошел в Сибирь.

А тело Ермака, то погружаясь, то всплывая, тихо плыло по Иртышу. 13-го августа татарин Яним ловил рыбу в селении Епанчинские юрты и, увидав ноги человеческие, вытащил тело на берег и узнал Ермака по железным латам с медною оправою и с золотым орлом на груди. Над телом Сибирского героя татары надругивались и стреляли в него. Узнав, что найден труп Ермака, приехал даже Кучум; татары, исстреляв всю броню, зарыли тело в землю, а броню взяли себе.

Ваня, между тем, усталый, полуголодный пришел в Сибирь, и оповестил обо всем. Горько заплакали казаки.

– Пропали наши головушки! – причитали они, – ну, что мы за люди без атамана, без нашего князя Сибирского. Перебьют нас татары, как мух, и тела наши псам побросают. Нет, видно, нам лучше идти домой.

– А куда же я-то пойду – думал Ваня и прежде всего отправился к матери.

Велика была радость Анисьи при виде сына.

– И горевать я не могу, потому что ты цел – говорила она.

– Мамка, все уходят с воеводой Глуховым, – сказал Ваня, – а что же нам-то делать? Пойти с ними?

– Баб они с собой не возьмут, – отвечала Анисья, – да я сама не пойду. Я здесь привыкла. Дед наш умер. Татар я не боюсь. У меня был муж татарин и такой человек, что лучше и быть не может. Разве не родным он был вам отцом?

– Это правда, – сказала Феня. – Да ведь и Матвей не уходит, а с нами останется.

– Завтра вас повенчаем и заживем мы на Абулкином дворе, – продолжала Анисья, – и будем ждать русских. Одни здесь пожили и другие придут.

– Ну так и я останусь! – порешил Иван.

Так и было решено. Все четверо принялись за прежнее дело и направили его еще лучше, чем оно было.

15-го августа вышли казаки из города Сибири и город опустел. В него пришел сначала сын Кучума Илей, а потом пришел и сам Кучум. Но не долго пришлось радоваться и ликовать царю, пришел Сейдяк, сын человека, убитого Кучумом, и выгнал слепого старика из города.