Текст книги "Русские исторические рассказы (Совр. орф.)"

Автор книги: Людмила Шелгунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава V

овгородцы, отдохнув зиму от войны, рады были с весны двинуться в поход. Жены проводили мужей, девушки отцов и братьев, и храбрый Всеволод отправился с братом. Но до Суздальской области они не дошли, а у реки Дубны, стали лагерем, и Всеволод стал размышлять, что войско у него не настолько велико, чтобы он твердо мог быть уверен в победе. День проходит, он не отдает приказания двигаться вперед, другой проходить – он стоит на месте, и третий и четвертый проходят, а лагерь все не снимается.

– Скоро ли же мы выйдем? – спросил, наконец, Изяслав.

– Выйдем-то мы скоро, – сказал князь, только не туда, куда ты думаешь. Я хочу вернуться. Зачем нам принимать в чужом пиру похмелье?

Изяслав так был поражен, что, слова сказать не мог, а Всеволод послал Павла отдать приказ, чтобы снимались с лагеря, так как он намерен идти обратно в Новгород.

– Так ты вот какой! – вскричал Изяслав: – так ты вот как держишь свое обещание! После этого ты клятвопреступник!

Но никакие увещевания не помогли, и потому Изяслав с дружиной вскочил на коня и прямо поскакал в Новгород. Новгородцев всегда легко было расстроить, и теперь Изяслав довел их до страшного раздражения. К прибытию Всеволода своевольство дошло до того, что народ без разрешения князя стал сменять посадников, и даже приговорил одного из чиновников к смертной казни и бросил с моста в Волхов. Вся площадь была полна людей, кричавших, что надо идти на Суздаль.

Князь ничего сделать не мог, и послал гонца в Киев. Из Киева приехал митрополит Михаил, и снова зазвонил вечевой колокол. Народ сбежался, и митрополит стал их усовещевать. Сначала все слушали его внимательно, но мало-помалу, слово за слово, и все заговорило в один голос.

– Да что же это мы разве не честные люди? Дали слово помочь…

– Как трусы бежали с полпути.

– Не выпустим и митрополита.

– Запрем его!..

– Куда же пойдем мы в такой холод? – проговорил князь.

– А мы заставим тебя идти, – кричали ему в ответ, – не умел сходить летом, так сходишь и зимою.

Новгородцы настояли на своем. Они не выпустили митрополита, а сами, не смотря на жестокий мороз, выступили 31 декабря. Холод был ужасный, но они терпеливо сносили его, и 26-го января дали кровопролитную битву на Ждановой горе. Битва была ужасная: новгородцы потеряли множество народа, и суздальцы тоже потеряли немало, но все-таки заставили новгородцев отступить.

Вернувшись в Новгород, им пришлось отпустить митрополита, который предсказывал им неудачный поход.

После этого в Новгороде уже не было ни часа покоя. Народ ежедневно собирался на площадь, и до княжеских хором доносились страшные угрозы. Два близких человека к князю, Павел и Мирославич, ненавидели друг друга, и говорили вещи совершенно противоположные. Мирославич только и твердил:

– В бараний рог их надо согнуть! – а сам, при каждом разборе, брал и с правого и с виноватого все, что мог.

Павел же выходил на площадь, вмешивался в толпу, и с ужасом слушал что говорилось.

Паша обыкновенно встречала его во дворе, и спрашивала:

– Ну, что узнал?

– Выгонят они князя. Непременно выгонят.

– Да чем же они недовольны?

– Да всем, даже тем, что он любит охоту.

Павел махнул рукой.

– А тут еще Мирославич подбивает его держать народ в ежовых рукавицах, – сказал он.

Паша побежала в дом, и передала княгине тревожные вести.

Долго ли, коротко ли жили все в таком напряженном состоянии. Но новгородцы не унимались; они призвали граждан ладожских, псковских и, уговорившись с ними, осудили Всеволода на изгнание. Они обвинили его торжественно:

1-е) что он не блюдет простого народа, то-есть не заботится о простом народе, и любит только одни забавы и охоты с ястребами, соколами и собаками.

2-е) что он хотел княжить в Переяславле.

3-е) что он ушел раньше всех с поля битвы на Ждановской горе.

4-е) что он не тверд характером, то держит сторону одних, то других.

Новгородцы, предъявив эти обвинения вошли в княжеские палаты и, взяв князя, увели его в епископский дом. В тот же день они увели туда же и княгиню, и детей ее, и ее мать, вдову князя Святоши. Из прислуги с ними, между прочим, добровольно пошли Паша и Павел. Ни князя, ни княгини, ни тещи из горниц не выпускали.

– Не может же быть, чтобы меня тут долго держали? – говорил князь на другой день. – Ведь заступятся же за меня и братья и дядья.

– Да вспомнят ли они о нас? – с сомнением говорила княгиня.

– А не вспомнят, так я пошлю к ним Павла, чтобы он рассказал, что с нами делают.

– Нет, князь, – смело возразил князю Павел, – меня от себя не отсылай, не будет меня, так никто о тебе и не позаботится. Ты посмотри, что делают теперь бояре. Так и забирают чужое добро, так и спешат.

– Это правда, князь, – подтвердила Паша, теперь уж взрослая девушка. – Если может кто помочь, так разве только игумен Юрьевского монастыря.

– Девушка правду говорит, – подтвердила княгиня.

– Пиши, князь, письмо, а мы доставим, – осмотрев за дверьми, не слушает ли кто из стражи, сказала Паша.

Они на всякий случай стали говорить шепотом. Результатом разговора было то, что на следующее утро Паша просила ее пропустить в ворота.

– Зачем тебе? – спросил начальник стражи, заслоняя калитку.

– Купить кое что надо, да потом хочу сходить к отцу, – спокойно отвечала Паша.

– Пропустить ее, – крикнул начальник, – только помни, что впредь мы пускать вас никого не будем.

– Я ведь не заключенная, – сказала Паша, – а добровольно пришла с княгиней и с детьми.

– Ну, это нам все равно, – отвечал ей начальник.

Паша прошла сначала на торговую площадь, а оттуда уже быстро вышла за городскую стену и чуть что не бегом пустилась бежать к отцу.

Путь был неблизкий и к дегтярному заводу она пришла уже после полудня.

Глава VI

– Где отец? – спросила она у тетки Агафьи.

– В лесу, у печки, – отвечала та.

Паша, не говоря ни слова, побежала по лесной тропинке. Отец, укладывавший пни в яму, издали заметил ее и по виду ее угадал, что что-нибудь случилось неладное.

Паша торопливо рассказала ему, как князя обвинили и как всех их посадили в епископский дом.

– Ведь его могут даже убить, – прибавила она.

– Могут, – серьезно отвечал старик.

– Мы так полагаем, что одно спасение и одна надежда на Юрьевского настоятеля, и я свезу туда письмо от князя. А ты мне должен помочь.

– Как?

– Завтра ночью приезжай на лодке в город, но стой не у берега, а я выйду и крикну филином. Ты подъедешь и возьмешь меня.

– Ладно.

– А на следующую ночь привезешь обратно. А теперь пойдем в избу, я поем чего-нибудь, и ты свези меня в город.

Тетка Агафья рада была угостить дорогую гостью и уставила весь стол.

– Ты, татка, приноси нам теперь почаще меду. Тебя, может быть, и будут к нам пропускать. Ты такой безобидный старичок.

– Можно, – односложно отвечал отец.

– А брат где?

– Брат в лесу, корчует пни с работником, а работницы жнут.

Поев наскоро, девушка сама стащила в воду лодку и, подождав отца, взялась за весла сама. Она страшно торопилась, но все-таки к епископскому дому пришла вечером.

Дом постоянно сторожило тридцать человек воинов. Начальник прямо заявил, что более никого выпускать не будет и что припасы князю будут доставляться на дом их людьми.

– Ну что? – спросил князь, встретив Пашу.

– Все готово, завтра ночью отец свезет меня в монастырь, – отвечала девушка.

– А ты знаешь, – продолжал князь, – что нам не позволено посылать в город своих людей?

– Как же мы сделаемся?

– Нужда и не тому научит, – заметил стоявший тут же Павел.

– А ты что придумал?

– А из окна мы спустимся в сад, а в саду в одном месте стена чуть держится, и я ее еще немного разберу, да и выпущу Пашу, если только она не побоится одна пройти по городу, а боится, так я ее проведу.

– Ничего я не боюсь, – отвечала Паша, – одной легче, убежать, чем вдвоем.

Письмо настоятелю было написано и на следующий день оно было тщательно зашито в сарафан девушки.

Паша пошла через двор с детьми в сад, куда ее свободно пропустили. Павел пошел туда же со старшим мальчиком. Пока дети бегали и играли, он указал полуразрушенную стену, заросшую кустарником, Паше и та, внимательно осмотрев, осталась довольна.

– Тут и старуха бы выбралась, – сказала она, – а переулочек, куда сад выходит, я знаю. От него легко выбраться на реку.

Весь этот день прошел очень тревожно. Спокойны и веселы были только дети, ничего не подозревавшие.

Ночи уже были темные и не лунные. Вечером начальник стражи расставил везде караул и воины, ходя вокруг дома, только иногда протяжно кричали: «Слушай»!

В доме и в горницах все огни были потушены и только лампадки теплились перед иконами. В саду сторожей не было, но в сенях и во дворе все выходы и входы были заняты.

К полуночи даже крики «слушай!» стали раздаваться как-то ленивее. Вдруг среди ночной тиши тихо отворилось окошко и из окна той комнаты, где не теплилось даже лампадки, показалась темная фигура и спустилась в сад. За нею показалась еще фигура и тоже спустилась в сад, а в окно стал смотреть князь и прислушиваться к малейшему звуку. Шагов слышно не было, так обе фигуры тихо ступали по мягкой тропинке. Они, крадучись, пробрались в крайний угол и Павел поднялся уже на верх стены и молча протянул Паше руку, как вдруг оба они замерли… Тут же около них послышался протяжный крик, только что пробудившегося человека: «Слушай»! и вслед за тем послышались тяжелые шаги поднимавшегося в гору сторожа. Очевидно, что сторож присел на уступ полуразвалившейся стены, и проснулся от легкого шороха, который произвели Павел и Паша.

Лишь только сторож отошел шагов на десять Павел быстро притянул к себе Пашу и шепнул ей.

– Скорее спускайся, он не скоро вернется.

Он с гигантскою силою перекинул девушку на другую сторону, так что она стала на уступ, затем, как тень скользнула вниз и так искусно скрылась, что Павел, не смотря на все свое внимание, ничего более не слыхал. Он дождался, когда вернувшийся сторож еще раз прокричал: «Слушай!», и опять зашагал в гору.

Павел перекрестился и тихо пошел к окну, где его ждал князь.

А Паша тем временем шла притаившись по переулку, а затем, спустившись к берегу, прибавила шагу и более чем скоро добежала до условленного места, где крикнула филином. Неподалеку послышался плеск воды от весел. Ночь была совершенно тихая и Паша ясно слышала, как к берегу подходила лодка.

– Паша, ты? – тихо проговорил старик.

– Я, я! Слава Богу!

Когда лодка отошла от берега, Паша несколько раз перекрестилась.

– Греби тише, – сказала она, – тут всего четыре версты.

Глава VII

Лодка подошла к Юрьевскому монастырю до рассвета и Паша, выйдя на берег, сняла с себя сарафан и выпорола письмо, которое завернула в платок.

Со светом зазвонили к заутрени и отец с дочерью, вытащив лодку на берег, пошли в монастырь. В церкви народу почти не было, кроме монахов.

Пашин отец подошел к одному монаху.

– Отец святой – сказал, он, – укажи мне отца настоятеля.

– А вон там у клироса-то стоит отец настоятель, – отвечал монах.

Отец и дочь тотчас же направились к клиросу.

– Отец настоятель, – прошептал ему старик, – дочь моя привезла тебе письмо от князя Всеволода Мстиславовича.

Высокий седой настоятель быстро обернулся и пристально посмотрел на отца и дочь.

– Когда кончится служба, я поговорю с вами, – отвечал он и, подозвав к себе послушника, отдал ему какой-то приказ.

Паша ушла в темный уголок церкви и, встав на колени, горячо молилась, но молилась не о себе, а о дорогом для нее княжеском семействе. Она еще продолжала стоять на коленях, когда послушник, дотронувшись до ее плеча, молча указал ей на дверь и пошел вперед.

Отца и дочь ввели в келью настоятеля, стены которой были увешаны иконами, перед которыми теплились лампадки. Настоятель сидел за столом.

Паша помолилась на иконы и потом поклонилась в ноги отцу настоятелю.

– Ну что, дочь моя, скажешь? – спросил ее настоятель.

– Отец настоятель, на тебя одного только и надежда. Спаси и князя, и спаси семейство его, и малых детушек и тещу его.

– Слышал я, слышал, какая беда над ними стряслась. Так правда, что его заперли? – спросил настоятель.

– Правда, правда, отец настоятель, – отвечала Паша, – заперли и тридцать воинов стерегут ночь и день. Я крадучись ушла и вот привезла тебе от князя письмо.

Она подала письмо настоятелю. Он долго и внимательно читал его и потом, сложив, сказал:

– Передай, девушка, князю, что я все сделаю, что могу, и прежде всего дам знать великому князю в Киев о том, что случилось с князем Всеволодом. Новгород платит дань великому князю Ярополку и потому великий князь может быть что-нибудь и сделает. На себя же я плохо надеюсь. Станут ли такие мятежники слушать наши увещевания…

– Отец святой! – вскричала Паша: – не говори так! Как не слушать слов твоих! Ты только начни говорить а увидишь, что будет!

– Да я не отказываюсь, – проговорил настоятель, благословив Пашу на прощанье.

Паша с отцом пробыла в монастыре до вечера, а в сумерках села с ним в лодку.

В полночь лодка тихо подошла к берегу и девушка осторожно стала подниматься на берег и вошла в переулок.

Долго пришлось ей стоять около их стены и ждать. Сторож, как на грех, ходил постоянно около сломанного места и то и дело кричал: «Слушай!» Раз только он отошел подальше и в стене Павел тотчас же слегка кашлянул, Паша в ту же минуту кашлянула в ответ и снова притаилась, так как сторож тотчас же повернулся и пошел назад. Ходил он ходил так с час, перекликался с другими сторожами и, наконец, встретившись на верхнем углу с другим сторожем, он остановился с ним перекинуться словом другим и разговор этот кончился тем, что оба они сели.

Паша подождала немного и, крадучись, подошла к стене, ощупала ее, поднялась на приступок и только подняла руки, чтобы уцепиться за верх, как встретила руку, потянувшую ее. Не прошло и пяти минут, как она была снята со стены и две темные тени стали пробираться по садовой тропинке.

– Паша тут? – прошептал князь.

– Тут! Тут!

Паша первая была поднята в окно, а потом по веревке влез и Павел. Затем веревку втянули в окно и окно тихонько заперли.

Князь, княгиня, теща и Павел с Пашею прошли в горницу, освещенную теплившимися перед иконами лампадами, и девушка вполголоса рассказала, как она отдала письмо настоятелю и что он отвечал.

– А как же теперь мы получим от настоятеля весточку? – проговорил князь.

– А вот как мы получим, – отвечала Паша, – я просила татку принести нам на днях меду. Если будут к нам допускать, так он все нам и оборудует, а не будут, так я старым путем могу и дня на три сходить.

– Верная ты моя девушка, – проговорила княгиня, обняв Пашу.

Дня через два князь Всеволод услыхал на дворе какой-то разговор, и выслал своего старшего сына Владимира узнать в чем дело.

Мальчик вскоре вернулся и говорит:

– Сходи, батюшка, сам, там старик с медом.

Князь тотчас же спустился вниз.

– Да почто вы меня не пускаете? – чуть не кричал старик.

– Нельзя! Никого не велено пускать! – отвечала стража.

– Ну полно, полно! – вмешался князь. – Это бояр ко мне пускать не следует, может быть, а простого старика, постоянно приносившего нам мед, отчего не пустить? Ну, сам посуди!

Войн согласился и старик прошел с своим медом.

Дно бурака все было уложено листьями, а под листьями лежало письмо от настоятеля. Письмо не было обращено к. князю, а в нем просто было написано, что в Киев скачет гонец, а монахи уговаривают народ. Письмо просили сжечь сейчас же, что князь и исполнил.

Хотя монахи действительно уговаривали, но только все это ни к чему не повело. Дни проходили за днями, недели за неделями, и хотя сидеть князю и ждать было очень скучно, но все таки время пролетело очень скоро. Через семь недель в Новгород приехал княжить выбранный народом Святослав Ольгович.

Новгородцы стали судить да рядить, что им с отставным князем делать. Вот тут-то монахи и помогли.

Но буйным новгородцам непременно хотелось сделать что-нибудь особенное и они послали сказать князю, что без залога не могут отпустить его. Заложником они требовали его сына Владимира.

Мальчик охотно соглашался остаться, но княгиня просто убивалась.

– Не убивайтесь, матушка княгиня, я охотно останусь с князем Владимиром, и сберегу его, – сказал Павел.

– Это правда, что он сбережет его, – заметил князь, – а когда все наши беды кончатся, мы выдадим за Павла Пашу замуж.

Так вопрос этот и был решен.

Глава VIII

Князь, оставив сына заложником, выехал с семьею за город и, оставив домочадцев в деревне, сам поехал искать защиты великого князя Ярополка.

Ярополк радушно принял племянника и, выслушав его рассказ о случившемся, сказал:

– Тебе племянник, я могу дать Вышгород, где ты и можешь жить спокойно. Место хорошее, перевези семью да и живи себе.

– Спасибо тебе, дядя, и на этом, – отвечал Всеволод, – но неужели тебе не обидно, что древняя столица Рюриковичей, всегдашнее достояние Киевских государей, не хочет более признавать их власти.

– Может быть мне и обидно, да ведь ничем я этого поправить не могу. Народ там своевольный и сильный. Ведь и теперь там, как говорят, страсти творятся.

Поехал Всеволод в Вышгород, куда приехала и семья его.

Так как княгиня жила около Новгорода, то, конечно, знала более или менее все новости и, приехав к мужу, передала ему, что ожесточение новгородцев против князя Всеволода так сильно, что они преследуют даже тех бояр, которые были преданы ему.

– А Георгий-то Мирославич, – продолжала она, – знаешь, что они с ним сделали?

– А что такое? – спросил князь.

– Да ведь они бросили его с моста в реку, а дом разграбили! И добра же, говорят, там было.

– Слава Богу, что они сына-то нашего отпустили, – проговорил князь.

Но и при новом князе мятежники не унимались и грозили даже застрелить Святослава. И, как всегда бывает, одни приняли одну сторону, а другие другую, и стали говорить, что при старом князе было лучше.

А лучше, так за чем же дело стало? Посадник и несколько знатных новгородцев и псковитян отправились к Всеволоду в Вышгород.

Легко себе представить, с какою радостью встретил их князь.

– Вернись к нам княжить, – говорили они, – все наши добрые сограждане желают твоего возвращения.

Что могло быть приятнее такого приглашения. Князь Всеволод воспитывался в Новгороде и любил его как родину, а новгородцев считал братьями. Он страшно тосковал по своем северном городе, с радостью собрал свою дружину и выехал в Новгород, в свою наследственную столицу.

На пути он встретился с дружиною полоцкого князя Василько Рогвольдовича.

– Ну, братцы, – сказал Всеволод своим воинам, – не пришлось бы нам здесь драться. Ведь этот самый князь Василько был сослан моим отцом в 29 году в Константинополь. Он наверное захочет отмстить сыну.

– Не бежать же нам от него, – сказал любимец князя Павел.

Всеволод послал к полоцкому князю несколько человек уполномоченных и вместе с ними Павла.

Князь принял их в шатре.

– Чьи вы люди? – спросил их князь.

– Князя Всеволода Мстиславовича, – отвечал ему Павел, – бывшего князя новгородского, несчастного…

– Сына моего злодея! – мрачно проговорил князь. – А отчего же бывшего? Отчего же несчастного?

– Бывшего оттого, что новгородцы выгнали его, а несчастного потому, что он скиталец. Может ли изгнанник быть счастливым?

– Значит сам Господь отмстил за меня сыну и дал ему изведать, что значит быть в изгнании?

– Да, если хочешь, то так. Князю Всеволоду досталась тяжкая доля. Он был и в заключении и в изгнании, а теперь едет в Новгород, но что его ждет – неизвестно.

– Позовите князя вашего сюда, – отвечал им Василько, – зову его как друга, как брата.

Князья встретились в палатке Василько.

– Грешно, конечно, радоваться несчастью ближнего, – сказал Василько, – но я радуюсь и радость эта послужит тебе, князь, на пользу. Я не только не стану мстить тебе, но провожу тебя через свою область, чтобы тебя никто не обидел.

Василько приказал своей дружине готовиться и с честью проводил Всеволода через всю свою область.

Подойдя ко Пскову, Всеволод нерешительно вошел в город, но был встречен с душевным гостеприимством. Именитые люди стали его уговаривать остаться у них и послать сначала узнать в Новгород, точно ли новгородцы желают его возвращения.

Все пережитые несчастья сделали Всеволода осторожным и он, действительно, отправил в Новгород гонца. Новгородцы, услыхав, что князь Всеволод во Пскове, так рассердились, так взволновались, что стали грабить дома его доброжелателей и всякого, мало-мальски расположенного к князю человека обкладывали пенями. Они, таким образом, собрали 1.500 гривен.

Святослав, услыхав, что Всеволод намерен снова появиться в Новгороде, призвал на помощь брата и половцев и двинулся на Псков.

– Нет, – говорили псковичи, – мы приняли князя и не должны выдавать его головою.

Псков в то время был окружен дремучими, непроходимыми лесами, по которым были проложены лесные дороги. Псковичи завалили эти дороги и так энергично приняли меры, что Святослав дошел только до Дубровны и, побившись, побившись тут, порешил, что ему лучше вернуться.

Таким образом, Псков сделался отдельным княжением. Всеволод, убедившись в верности псковичей, послал своего любимца Павла за своею женою и семьею.

Княгиня с детьми и прислугою благополучно добралась до Пскова, где князь уже начал строить себе хоромы.

Паша, выйдя замуж за Павла, по-прежнему осталась в доме князя, где считалась не прислугою, а близким родным человеком.

С этого времени Всеволод жил мирно и мудро управлял своим городом. Его народ чтил и уважал своего набожного благочестивого князя Всеволода-Гавриила, гробницу которого и древнее оружие до сих пор показывают во Пскове в соборной церкви.