Текст книги "Русские исторические рассказы (Совр. орф.)"

Автор книги: Людмила Шелгунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава VI
Поход в Венгрию

Юрий хотя и снова лег спать, но от волнения заснуть не мог. Он слышал, как еще до свету стали нагружаться телеги и навьючиваться отгулявшиеся верблюды.

Боярину Димитрию и Юрию велено было явиться в палатку к Батыю.

Друзья наши не могли не заметить, что Батый чем-то недоволен.

– Неужели Батый узнал, что я послал домой весточку? – с тревогою думал Юрий.

– Быть беде! – говорил Димитрий.

– Не вышло бы что из-за инока, – шептал Юрий.

Батый же долго смотрел на него и затем пальцем подманил к себе поближе.

– Тебя зовет Юрием?

– Юрием.

– Зачем же ты именуешь себя царевичем? – спросил Батый.

– Никогда себя царевичем не именовал.

– А когда задумал жениться на моей дочери?

– Никогда не хотел на ней жениться. У меня есть невеста в Венгрии, – твердо сказал Юрий.

Батый поверил ему и ушел в кибитку к старшей жене.

С этого времени Юрий никогда не видал больше Аллы, которая была выдана замуж за кого-то из важных ханов.

И вот, в этот же день двинулась грозная туча татар, в Галицкую и Владимирскую области.

Как появившийся в степи огонь пожирает все, до чего дотрагивается, так и татары жгли и убивали все, что попадалось им по пути. Князья южной России побросали свои города и бежали большей частью в Венгрию, а те города, которые не тотчас же сдавались, брались хитростью или обманными обещаниями. И в том и в другом случае все жители убивались, а дома их сжигались.

– Ты видишь, – говорил Димитрию хан Батый, – что против меня никто устоять не может.

– Видно так Господу угодно, – отвечал Димитрий.

– Отчего же ты не хочешь взяться за оружие?

– Против своих-то, хан?.. Помилосердуй! Лучше на себя руки наложить.

– Зачем, зачем? Не надо. Я это только так говорю.

Все чаще и чаще заговаривал Батый таким образом. А у Димитрия вся душа изболела, глядя на поля, усыпанные трупами русских.

– О, Господи! – говорил он, – да что же делает в Венгрии князь Михаил? Ведь он обещал просить короля Белу прислать войско против татар.

– Запировал на свадьбе сына, – отвечал ему Юрий.

Не стало, наконец, мочи Димитрию молча смотреть на истребление своего народа и стал он измышлять, чем бы ему помочь.

– Что это за Венгрия такая? – спросил у него однажды Батый, – зачем все ваши князья убежали туда?

– Убежали они туда за помощью.

– Как за помощью?

– Да. Там царствует гордый король Бела IV. Страна у него богатая, чудесная, города красивые, и теперь он набирает против тебя войско…

– Что? – вскочив, крикнул Батый.

– Да, войско. И наберет несметную силу и двинется на тебя, а с ним двинутся наши князья.

– Ты врешь!..

– Прикажешь молчать, я буду молчать, только я никогда не вру, – отвечал боярин.

С этого дня мысль о Венгрии не давала Батыю покоя и чем боярин больше отмалчивался, тем неотступнее приставал к нему хан со своими расспросами.

– Так скажи же мне, – говорил он боярину, – что по твоему мнению надо делать? Не ждать же мне здесь венгерского войска?

– Нет не ждать, – отвечал Димитрий, – а идти в Венгрию сейчас-же, пока войско еще не собрано. Не медлить ни минуты, и идти сейчас же.

Батый задумался. Все кругом него молчало. А боярин молился в душе. Ему более всего хотелось выжить татар из земли русской.

– Хотя этим-то принести пользу своим, – думал Димитрий, и точно принес пользу.

Долго сидел Батый, насупившись и, наконец, поднял свое смуглое лицо, сверкнув маленькими глазками и сказал:

– Ты прав! – Надо идти на Венгрию и завоевать весь мир, как завещал Чингиз-Хан.

Придя к себе в палатку, Димитрий упал на шею к Юрию и долго не мог говорить.

– Что случилось, крестный? – спрашивал Юрий, не помня себя от тревоги.

Пленники имели полное основание тревожиться от всего. Почувствовав, что боярин весь дрожит от рыданий, Юрий пришел к тому заключению, что опасность грозит ему, Юрию, так как крестный не стал бы плакать, если бы смерть грозила ему самому.

– Перестань, крестный, – твердо сказал он, – неужели ты думаешь, что я боюсь смерти? Да я десятки раз думал, что самая лютая смерть лучше нашей жизни среди татар.

– Не о том, сынок, плачу, – отвечал боярин, – а о том, что я взял на душу тяжкий грех. Батый идет на венгров и на другие народы.

– Так о чем же горевать? Радоваться надо. Значит, наши русские женщины не будут больше видеть, как конями топчут их детей. Помнишь, как билась в Галиче молодая женщина? А помнишь, как девушка, убегая от татар, при нас утопилась? И мы ничего сделать не могли? А помнишь, как люди живьем горели в хатах. Неужели ты хотел-бы, чтобы все это повторялось?

– Все это так, – отвечал боярин, – но я боюсь, что я его втравил в новую войну, в новую резню, а может быть он успокоился бы и ушел бы к себе.

– Никогда-бы этого не было. Почти двадцать лет пьют они русскую кровь и не перестанут ее пить. Пусть же русские вздохнут, а татары попробуют иноземной крови. Если ты натравил Батыя, то честь тебе и слава.

– Меня так потрясло известие, что татары уйдут, что я даже испугался, что взял грех на душу. Конечно, чужую кровь видеть легче, чем свою родную.

– Ведь если татары возьмут и Новгород, то вся Россия сгинет. Слава Богу, что хотя на время избавим родину от напасти и она пока вздохнет.

Воевода успокоился и с удовольствием узнал, что татары не мешкают и готовятся к новому походу.

Глава VII
Добрая весть

Спасенный Аллою инок, между тем, с страшными опасностями пробирался к Киеву, куда понемногу стали собираться попрятавшиеся по всем углам и дебрям, жители. Многие скрывались в ближайшем лесу и жили в медвежьих берлогах. Каждый татарин казался страшнее лютого зверя. Русские были преимущественно землепашцами и, несмотря на бедствия, за оружие не брались. Они кормили и содержали ратников, но и только. Это выползание из нор походило на гибель тараканов, посыпанных порошком. Спустя некоторое время оставшиеся в живых тараканы снова начинают показываться и селиться в старых местах.

А Чебушовы осенью, живя в лесу и собираясь переселиться подальше, не могли тронуться с места, вследствие тяжкой болезни отца Юрия, кончившеюся смертью.

После похорон Татьяна Юрьевна Чебушова, хотя и слышала, что татары ушли и что в Киев можно опять вернуться, но от горя не могла тронуться с места.

Любимицею ее сделалась совершенно поправившаяся Стеша и она с утра вместе с нею уходила на могилу мужа и оставалась там до сумерек, наступавших очень рано.

Прислуга, видя, что боярыню их нельзя уговорить вернуться, наняла работников и начала поспешно сколачивать на зиму избушку.

Татьяна Юрьевна чувствовала, что не дело делает, не соглашаясь ехать в город или в какое-нибудь село, но не могла совладать с собою и не могла покинуть милой могилы.

– Ведь кроме этой могилы у меня нет ничего на свете, – говорила она маленькой Стеше.

– Боярыня, сколько раз ты мне говорила, что не веришь в смерть Юрия? – отвечала ей Стеша.

– Это правда, что не верю, а все-таки страшно как-то.

– Да и что зимой делать у могилы, даже и лампадки затеплить нельзя! Дождем заливает.

Разговор этот происходил в шалаше, где сидела Татьяна Юрьевна и Стеша, и несмотря на шубейки, обе дрожали от холода.

– Матушка боярыня, – войдя, сказала няня, – какой-то инок пришел и непременно хочет тебя видеть.

– Зови, няня, зови сюда скорее!

Няня приподняла ковер, которым был завешан вход, и позвала инока. Монах перекрестился на икону и поклонился боярыне.

– Ты ли будешь Татьяна Юрьевна Чебушова? – спросил инок.

– Я самая и есть, – отвечала Чебушова.

– Ну так, матушка, Бог милости прислал! – сказал монах, доставая что-то завернутое в тряпицу.

– Жив? – крикнула мать.

– Жив, – отвечал монах, вынимая образок и показывая его, – знаком тебе этот образок?

– Ну еще бы! Откуда ты его взял?

– Он сам мне его дал и велел снести к вам и все рассказать.

Инок в подробности рассказал все, что видел и все, что Юрий приказал ему передать.

Мать и старая няня плакали от радости. Стеша вся превратилась в слух.

– Так боярин Дмитрий при Батые? – спросила Татьяна Юрьевна.

– Да и в большой у него милости.

– А Юрий?

– А Юрий при боярине. Меня к нему привела дочь Батыя и вывела на дорогу.

– Какая дочь Батыя?

– Молоденькая девушка. Она его привела из палатки и говорила с ним по ихнему, – отвечал инок.

– О, Господи! Так он по ихнему и говорит! – вскричала мать.

– Тебе, сударыня, бояться этого нечего. Он вере своей не изменит. Так он и сказал.

^{– Тебе сударыня бояться нечего. Он вере своей не изменит.}

Наградив инока, Татьяна Юрьевна стала поговаривать, что, пожалуй, лучше ей уехать в город, что там сын скорее найдет ее.

Вместо хаты из бревен была устроена часовня над могилою и в ней повешен образ.

Глава VIII
Бегство Юрия

Татары, между тем, двигались со своими кибитками, женами, детьми и стадами за Карпаты, куда и появились раннею весною. Тут князья и короли увидали, что татарское иго не шутка. Первым досталось полякам, потом, обложив их данью, Батый двинулся ж Венгрии.

Храбрые венгерцы даром не сдавались. Татары по-прежнему проходили огненным потоком, совершая такие же жестокости, какие совершали в России.

– А ты прав, – говорил боярин Дмитрий Юрию, – на чужую кровь легче смотреть чем на свою родную.

Разговор этот происходил в стане, раскинутом на берегу реки, через которую предполагалось переправиться на следующее утро, в виду венгерского войска, которое намеревалось не пустить татар далее.

– Послушай, боярин, – отвечал ему Юрий, – и если я не прав в том, что я скажу тебе, то ты прямо говори мне. Ты знаешь пословицу: «с волками жить – по волчьи выть».

– Знаю.

– Ну, как ты думаешь, отпустит нас от себя когда-нибудь Батый?

– Не знаю. Может быть и отпустит.

– Нет, никогда не отпустит. Он тебя будет всегда держать при себе. Ты, боярин, защитник Киева. Он всем будет тебя показывать и будет тобой кичиться. Я думаю, что теперь нам всего лучше бежать.

– Нет, я не побегу.

– А я думаю бежать. Но я убегу так, что ни тебя, ни себя не подведу.

– А как же?

– Теперь сходи к хану и скажи ему, что завтра я готов воевать за него с венграми и завтра же меня или убьют или возьмут в плен.

– А, понимаю.

– А ты погорюй обо мне. Помни, боярин, мое слово, иди по моим следам. Ступай же к хану.

Пошел Димитрий к Батыю и обрадовал его известием, что Юрий готов воевать с венграми.

С раннего утра началась переправа. Много легло тут татар, но количество войска взяло и тут перевес и, после целого дня переправы, татары были на другой стороне, а к вечеру завязался страшный бой.

Батый никогда не принимал участия в битве, а стоя на возвышенном месте, знаками делал распоряжения или же посылал кого-нибудь из бывших при нем всадников с приказанием.

Юрий находился при нем.

– Скачи, Юрий, к хану Байдару и скажи ему, чтобы двинулся правее в обход, – крикнул Юрию Батый.

Сердце у Юрия дрогнуло и он понесся изо всей мочи.

– Теперь всего удобнее, – думал он.

Подскакав к хану, он передал ему приказание Батыя и, повернув, направился назад, но подался в сторону, где была стычка, и вмешался в густую толпу. Сам ли он соскочил с лошади или упал с нее, но только конь его принесся назад один.

– Верно храбрый русский убит! – сказал хан Байдар своим приближенным, – это его конь.

– Да, это его конь.

В сторонке, в кустах, рядом с несколькими трупами лежал Юрий весь в крови. Завидев раненого татарина, едва передвигавшего ноги, он крикнул довольно громко:

– Абдул, а Абдул!

– Кто зовет? Помочь не могу. Сам так ранен, что не знаю, донесет ли Аллах, – тихо отвечал татарин.

– Скажи в стане, что Юрий, русский, убит, – проговорил Юрий.

– Скажу! Туда тебе и дорога, собака. Кабы не рана, то я бы добил тебя, любимчик ханов!

Вскоре стало смеркаться и наступила чудная, тихая лунная ночь. Долина была покрыта трупами и ранеными, которые стонали и приподнимались. Среди трупов стоял Юрий и быстро раздевал венгерца с изрубленным лицом и, надев на себя его одежду, заменил ее своею. Некому было видеть его спешной работы. Он на ходу застегивался и поправлялся и быстро затем углубился в лес, несколько раз осенив себя крестным знамением.

– Боярин, Димитрий, – сказал в этот вечер Батый своему пленнику, – приходится мне огорчить тебя, да что же делать! Ведь сынок-то твой не вернулся.

– Знаю. Конь прискакал один.

– Сейчас привели раненого Абдула и он говорит, что видел русского, – сказал один из присутствующих ханов.

– Ну и что же?

– И тот подозвал Абдула и велел передать, что он умирает.

Боярин сделал вид, что он огорчен. Он действительно был огорчен! Теперь ему не с кем было отвести души.

Всю ночь пировали татары, радуясь победе. Расправлялись они с побежденным народом точно так же, как расправлялись с русскими в России. Жестокости их навели страх на всю Европу.

Это нашествие татар напомнило Европе нашествие Аттилы.

Юрий же в эту ночь прошел так далеко, что сам потом удивился. Шел он по какой-то дороге, куда? Он и сам не знал. Ему необходимо было уйти подальше от Батыя.

Утром он увидал какое-то местечко, не то село, не то город, и смело вошел в него.

В то время в Венгрии было очень много беглецов из России и потому он скоро нашел соотечественников и был ими принят. Но, отдохнув, он отправился дальше в столицу, чтобы найти свою Фросю и чтобы повидать князя Михаила и сообщить ему все, что он знал и видел собственными глазами.

Глава IX
Батый

Так боярину Димитрию пришлось одному остаться в плену у Батыя.

Он пришел вместе с ним в Хорватию. Сербию, в Болгарию, на Дунай, в Молдавию и Валахию. Татары, как саранча, проносились по этим благословенным землям и оставляли после себя разорение и смерть.

Батый только и твердил о том, что надо завоевать весь мир. Оно, может быть, и было бы так, если бы судьба не вмешалась в это дело.

Обложив данью все завоеванные народы, Батый остановился на некоторое время, чтобы дать отдохнуть своим ратникам и пополнить свои стада.

– Приехал, гонец! – заговорили все в стане, – привез какие-то вести. Прямо прошел в кибитку к хану.

Димитрий, сильно скучавший за последнее время, немного встрепенулся, услыхав это известие и тотчас же отправился к Батыю, который по прежнему благоволил к нему и не забывал, что пошел он в Европу по совету боярина.

В шатре Батыя все сидели и стояли молча. Хан был чем-то сильно встревожен.

Увидав Димитрия, он тотчас же подозвал его к себе.

– Раз ты мне дал добрый совет, так и теперь мне хотелось бы знать, что ты скажешь, – сказал он.

– Если я не могу служить тебе на войне, то послужить готов советом, – отвечал Димитрий хану, – говори, что надо.

– Вот видишь ли, добрые друзья мои дали мне знать, что великий хан или царь наш Октай скончался. Теперь престол его наследовал его сын Гаюк. Гаюк меня ненавидит.

– Плохо!..

– Да, мне будет плохо. Не только он, но и все теперь меня будут обижать, – продолжал Батый.

– Тебе не трудно теперь самому о себе позаботиться, – сказал боярин.

– Ты и храбрый и мудрый человек и точно читаешь мои мысли. Так надо идти домой и там устраиваться.

– Да и скорее идти, – подтвердил Димитрий, – идти, пока еще никто не знает, что новый хан тебя не любит.

– Верно, верно, друг, мой Димитрий!

Хотя татарам победителям жилось привольно, но все-таки они точно устали проливать кровь и обрадовались приказанию поспешно сниматься с лагеря и идти домой в свои дикие места.

Проходя по завоеванным землям, Батый оставлял после себя уполномоченных сборщиков дани. Сборщики эти уплачивали дань вперед из своего кармана, а потом уже взыскивали уплаченные деньги и взыскивали все более, не стесняясь вымогать всевозможными средствами.

С этого времени Россия стала данницею татар, подпав под их иго, и продолжала признавать власть их более чем в продолжении двух столетий.

Легко себе представить, что это было за несчастное время!

Дойдя до устья Волги, Батый стал выбирать себе местечко, где бы ему утвердиться. Кочевая жизнь, очевидно, ему надоела и он захотел отдохнуть.

В 60 верстах от устья, на берегу реки Ахтубы (рукава Волги), он начал постройку города Сарая. Теперь еще сохранились развалины или остатки этого города. Тут Батый основал свои независимые владения, называвшиеся Золотою Ордою, и объявил себя повелителем всех земель от Урала до Дуная.

Мог ли кто-нибудь с ним спорить? Все государи и князья покорились ему.

Русские князья начали мало-помалу возвращаться на родину; так возвратился и князь Михаил, но не в Киев, а в Чернигов. Батый же играл князьями как пешками, одних миловал так, что дарил им города, а других, недостаточно льстивых, преследовал.

По своему обычаю хан призывал русских князей в Золотую Орду, куда они являлись покорными данниками с богатыми дарами. Все они знали очень хорошо, что в случае отказа ехать в Орду, ответит за это их народ.

Точно также был вызван из Чернигова князь Михаил. Ему пришлось покориться и приняв благословение своего духовника и запасные святые дары, он поехал со своим близким другом Феодором и с внуком Борисом. Прибыв в Орду, он уже хотел вступить в шатер Батыев, но языческие жрецы остановили его.

Хотя у Батыя был свой город и он мог бы жить в доме, но по старой привычке он лето проводил в шатре, где кругом него сидели его жены и домочадцы и приближенная свита, а посреди шатра стояла золотая чаша с кумысом, из которой все пили. Чаша эта никогда не мылась и была так грязна, что к ней противно было подойти. Из этой чаши всех русских князей заставляли пить.

Волхвы или жрецы остановили Михаила, сказав ему, что он должен пройти между двумя пылающими кострами для того, чтобы очиститься от всех злых помыслов, а затем поклониться их идолам.

– Нет, я этого не сделаю, – сказал Михаил, – я могу поклониться вашему царю, потому что Провидение вручило ему судьбу земных государств, но, как христианин, я не стану поклоняться ни огню, ни вашим идолам.

Когда ответ этот был передан Батыю, то он вышел из себя и велел сказать дерзкому князю, что если он не исполнит того, чего от него требуют, то будет убит.

– Да будет так! – отвечал князь и, вынув запасные дары, причастился святых тайн вместе с другом своим Феодором, и громко запел псалмы.

Внук его Борис умолял его покориться, как и умоляли окружающие бояре и боярин Димитрий. Но на все их просьбы он говорил только:

– Не погублю и для вас своей души!

Затем он сбросил с себя княжескую мантию и, подняв руки, прибавил:

– Берите славу мира, а я хочу славы небесной.

В эту минуту татары, как хищные звери, бросились на него, нанесли несколько ударов в сердце и начали топтать его ногами.

Русские стояли при этом и с ужасом молча смотрели на мученическую смерть. Только боярин Феодор не приходил в ужас, а громко пел хвалы мученику.

Наконец какой-то вероотступник Доман сжалился над князем и отсек ему голову, в последний раз прошептавшую: «Христианин есмь!»

Боярин Феодор был убит точно таким же образом.

Христианская церковь признала их обоих святыми.

Бояре вернулись обратно в Россию вместе с Борисом и привезли тела мучеников.

Прошло много лет и хотя Россия находилась под татарским игом, но не все же были в ней несчастливы.

Киев расцвел по-прежнему, хотя в нем не стало церквей и роскошных зданий в византийском вкусе.

Посреди фруктового густого сада стоял небольшой домик, чистенький и богатый. В этом домике жила счастливая семья Чебушовых. Юрий и Фрося жили окруженные детьми и внуками. Татары не трогали Юрия, так как думали, что он был взят в плен венгерцами, и сам Юрий постоянно поддерживал это мнение.

Татьяна Юрьевна едва уже двигалась от старости и верная Стеша ни на минуту не отходила от нее.

Хотя все они были счастливы, но ни на минуту не теряли сознания, что над ними тяготеет татарское иго.

СЕРДОБОЛЬНАЯ
Историческая повесть

Глава I
Василий Шибанов

На одной из улиц Белого города в Москве стоял красивый бревенчатый дом. На улицу он выходил двумя окнами, разделявшимися небольшою перекладинкою. Хотя дом был и новый и украшенный резьбою, но вместо стекол в окнах была вставлена слюда. Большой двор был обнесен досчатым забором, с дубовыми воротами и калиткою.

У окна, выходившего на улицу, сидел красивый мужчина, лет двадцати с небольшим, с окладистою русою бородкою и с добрыми, голубыми глазами. Он тревожно смотрел в окно на улицу.

– Да ты, Петруша, может-быть, напрасно тревожишься? – сказала молодая женщина, стоявшая посреди избы, – когда же мог приехать Василий?

– Не напрасно, Ириша! – отвечал Петр, – в лавку приходили ко мне бояре и сказывали, что Василий схвачен и что плохо ему, я уже сбегал к Федьке и просил его придти сюда. Он стрелец во дворце, может-быть, кое-что и слышал.

Молодая женщина, с большими черными глазами, была в красном волоснике, крепко связанном на лбу и совершенно закрывавшем волосы; поверх красной рубахи был надет синий, суконный летник, застегнутый под самое горло и с длинными, широкими рукавами, висевшими позади. Летник этот, сшитый как мешок, походил на сарафан. Длинные золотые серьги, с блестящими камнями, показывали, что эти люди были не из бедных.

Петр Шибанов считался в детстве рабом князя Курбского, но потом был отпущен, расторговался и стал зажиточным купцом. Жена его, Ирина Ивановна, тоже была из зажиточной семьи, любя вышла замуж, и жили они спокойно, припеваючи, пока над новым домом их не показались грозные тучи.

– Ну, вот и Федька идет! – проговорил Шибанов.

Кольцо в калитке звякнуло и по снегу заскрипели шаги высокого, красивого стрельца. В сенях стрелец стряхнулся, обтер ноги и, отворив низенькую дверь, вошел в горницу; прежде всего перекрестился перед иконами, занимавшими не только угол, но чуть что не половину стены из чисто выскобленных бревен и затем, поздоровавшись, опустился на широкую лавку, тянувшуюся вдоль всей горницы.

– Ну, Федя, ты знаешь, зачем я звал тебя? – сказал Шибанов.

– Я сам хотел к тебе придти, – отвечал Федор, – забуду ли я когда-нибудь, что Иришины родители приютили меня сироту?

– Говори скорее, что слыхал, что знаешь? – прервала его Ириша.

– Не слыхал, а сам видел, – вполголоса отвечал Федор, – мы стояли на часах и я был у самой двери. Царь сидел на своем троне, а какой-то боярин читал ему грамоту. Вдруг царь весь затрясся и закричал: «Привести его сюда»! Сейчас-же к нему привели твоего брата Василия и подвели близко, близко… Василий, как посмотрел на царя и точно хотел отступить, но не успел… Царь своим посохом – а у него наконечник острый, преострый! – уперся ему в ногу и проколол сапог и ногу, так что кровь потекла по ковру…

– И что же Василий? – крикнул Шибанов.

– Не моргнул. «Читай»! – крикнул царь боярину и боярин стал читать. Хоть душа у меня и ушла в пятки, но я стал прислушиваться и понял, что это читалось письмо от вашего князя Курбского. Князь-то ведь ваш бежал в Литву…

– Знаем, – ответила Ириша.

– И оттуда прислал письмо с Васькой…

– Неправда! – уверенно сказал Шибанов, – ты знаешь, какой князь был хороший человек? Ну может ли это быть, чтобы он послал на верную смерть своего любимого и верного слугу?..

– Ну, уж я не знаю как, а письмо было прислано и его читали царю, а царь готов был Ваську разорвать. Тяжело ему, бедному, теперь в темнице!..

Все трое замолчали. Короткий зимний день клонился к вечеру и комнатка освещалась только лампадками, горевшими перед иконами.

– Вам нечего ждать, когда вас заберут, – тихо продолжал стрелец, – уезжайте скорее! Лавку твою знают… Долго ли до греха?.. Ириша, уговаривай мужа, добрый совет даю!

В соседней комнате заплакал ребенок и молодая мать ушла к нему.

– Мне пора. Коли что узнаю, прибегу. Не медли, говорю тебе! Опоздаешь – хуже будет!