Текст книги "Небо любви"
Автор книги: Людмила Маркова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава восьмая
Похороны
– Стас, я не могу больше здесь находиться. Я устала. Забери меня отсюда, – каждый раз при приходе жениха жалобно просила Юлька.
– Даже разговора об этом не заводи, – строгим тоном возражал Волжин. – И время не трать напрасно на уговоры. Я не могу пустить все на самотек. Зная тебя, нетрудно догадаться, что, едва ты выйдешь из стен больницы, как забросишь свое лечение. А тебе обязательно нужно пройти курс. Я сейчас много работаю и не имею возможности за тобой приглядывать. А сама ты достаточно легкомысленна, чтобы свести все рекомендации врачей на нет. Это еще счастье, что с тобой не случилось ничего подобного в рейсе.
– Но я же не собираюсь сразу выходить на службу. Меня, наверное, спишут на некоторое время с летной работы.
– На некоторое время? – грозно спросил Волжин. – И ты еще смеешь надеяться снова выйти на летную работу? Лучше забудь об этом.
– Ну почему, Стас? – возмутилась стюардесса.
– Юля, давай раз и навсегда закроем эту тему. Я не намерен вести разговор о том, что давно решено, – сказал, как отрезал Волжин.
Юлька по опыту знала, что когда Стас обращается к ней так официально, по имени, то ничего хорошего ждать не приходилось. Чтобы не показывать своего раздражения, она отвернулась к окну и устремила взор на кровавый закат, зловеще озарявший стерильную палату, до смерти ей надоевшую. И впервые за последний месяц почувствовала себя не вполне счастливой. А ведь в ночь накануне свадьбы Юлька совершенно искренне думала, что оставит свою работу по первому же требованию Стаса. И не трудно было догадаться, что он очень скоро этого потребует. Но она так соскучилась по самолетам, по ребятам, девчонкам и даже по пассажирам, несмотря на то что большинство из них имели, мягко говоря, неспокойный нрав.
– Поешь лучше. Моя мать приготовила совсем недавно, все еще горячее, – прервал ее размышления Волжин, выкладывая из сумки продукты.
– Спасибо, не хочу. У меня совсем нет аппетита, – холодным учтивым тоном сказала Юлька.
Волжин приподнял ее подбородок, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но Юлька упрямо опускала ресницы, тая под ними обиду.
– Посмотри на меня, – потребовал Волжин, продолжая сжимать пальцами ее подбородок.
Она послушно взмахнула ресницами, и вдруг, совершенно неожиданно, поплыли строчки будущих стихов:
Не спрятать грусть, не опустив ресницы,
И пальцев легкий хруст не утаить.
Мне камнем не лежать в стенах больницы,
Мне облаком прозрачным в небе плыть.
Заметив ее отсутствующий взгляд, Волжин решил, что это лучше, чем мелькнувшая в Юлькиных глазах неприязнь, которою она тщетно пыталась от него скрыть.
– Будь умницей, поешь, – смягчил тон Волжин. – Чем больше ты будешь слушаться, тем быстрее тебя выпишут.
– Слушаться кого? – спросила Юлька, упрямо сжимая пухлые губы.
– И доктора, и меня. Ведь ты не можешь утверждать, что лучше доктора знаешь, как выйти из своего состояния. Да и я посидел над энциклопедией, чтобы разобраться в твоем недуге.
Не найдя уместным что-либо говорить, Юлька отвернулась. Вся злость куда-то улетучилась, вместо нее пришли усталость и безразличие. Почувствовав себя бесправной, беспомощной, пойманной, словно зверь в капкан, Юлька тяжело опустилась на кровать.
– Вижу, ты сегодня не в настроении и мое присутствие тебя совсем не радует. Но я не уйду, пока ты не поешь, – с мягкой настойчивостью сказал Волжин.
– Хорошо, я поем, – отрешенно согласилась Юлька, послушно взяв ложку. Не ощущая во рту никакого вкуса, она молча глотала бульон, словно это было лекарство, которое ее принудили выпить.
– Вкусно, детка? – нарочито заискивающе спросил Волжин и, встретив ее удивленно-обиженный взгляд, не выдержал и рассмеялся.
– Я тебя убью! – воскликнула Юлька, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, но не сумела, и расхохоталась.
Волжин вздохнул с облегчением и, посадив Юльку к себе на колени, стал кормить ее с ложечки. Теперь бульон и в самом деле показался ей вкусным.
– Только я все не съем, – предупредила Юлька. – Ты мне поможешь, Стас?
– С превеликим удовольствием, закладывай мне в пасть, – с готовностью согласился Волжин и широко раскрыл рот, чем вызвал у Юльки очередной взрыв смеха.
Стас понимал, что не вовремя выразил свой протест относительно Юлькиного желания вернуться на летную работу. Ему, конечно, следовало бы сдержаться и не вступать в прения с Юлькой, учитывая ее состояние, при котором нужны только положительные эмоции. Но уж очень задело его за живое Юлькино непонимание и глупое упрямство. Желая загладить свою промашку, Волжин, щекоча усами Юлькино ухо и скрывая притворство, шепнул:
– Котенок, ты пока не думай о работе, у нас еще будет время об этом поговорить. Ты мне обещаешь выбросить все дурные мысли из головы? Обещаешь?
– Я обещаю, Стас, честное слово, – потянулась к нему Юлька и с благодарностью взглянула на Волжина.
Тронутый порывом ее нежности, Стас притянул к себе Юльку и зарыл свое лицо в ее шелковистых волосах.
– Детка, любимая моя, ты только выздоравливай, прошу тебя.
Юлька притихла, прижимаясь к нему и чувствуя себя абсолютно защищенной.
На следующий день Волжину сообщили страшную весть: Луиджи больше нет в живых. Как сказать об этом невесте и уберечь ее от нервного срыва, он себе и представить не мог, но понимал, что непременно должен поддержать Сонечку, а также понимал, что присутствие Юльки на похоронах Луиджи невозможно и одновременно необходимо. Волжин посоветовался с лечащим врачом, порекомендовавшим для Юльки успокаивающие инъекции.
– Следовало бы избегать синтетических средств, но в исключительном случае атаракс – лучшее, что можно придумать. Он оказывает успокаивающее действие, а также нормализует сон. Есть и в таблетках, но для вашей жены лучше приобрести атаракс в ампулах. Правда, не во всех аптеках это лекарство можно купить, это препарат новой волны. Пойдемте в мой кабинет, посмотрим в Интернете, где атаракс продается. И еще мне хотелось бы, чтобы вы оба выслушали мои рекомендации. Как достанете препарат, зайдите ко мне.
Скоро Волжин вернулся в больницу с нужным лекарством.
– А теперь выслушайте меня, Юлия Николаевна, – присел на краешек Юлькиной кровати доктор, – я говорю это в присутствии вашего мужа, потому что не уверен в том, что вы будете следовать моим рекомендациям, если не будете ощущать контроля над своими действиями. И не вздумайте на меня обижаться, ибо у меня есть все основания упрекнуть вас в нарушении режима. Я уже имел возможность убедиться в вашем легкомыслии.
Волжин одобрительно посмотрел на доктора, чья обличительная речь была хорошим вступлением для предстоящего разговора.
– Так вот, для закрепления достигнутых результатов целесообразно санаторно-курортное лечение.
– Доктор, так я здорова? Вы меня выписываете? – вспыхнули радостью зеленые глаза.
– На ваши вопросы, Юленька, я отвечу и да и нет. Нет, потому что лечение следует еще продолжить. И да, потому что я вас выписываю по просьбе Станислава Евгеньича.
– Стас! – радостно воскликнула Юлька и благодарно посмотрела на него, вкладывая в свой взгляд все переполнявшие ее чувства.
Волжин смутился, не зная, как рассказать Юльке о причине, заставившей его совершить действия, так одобряемые ею.
– Учитывая ваш анамнез, Юленька, в дальнейшем нужно избегать конфликтных ситуаций, нервно-психических переутомлений и, естественно, отрицательных эмоций. Вам следует строго соблюдать режим труда и отдыха. Наиболее рациональный интервал между приемами пищи три-четыре часа. Пища должна быть максимально щадящей и в то же время полноценной. В суточное меню необходимо включать молоко, кисели, яйца всмятку, мясные и творожные суфле…
Юлька делала вид, что слушает назидательную речь доктора, а сама уже витала в облаках, предвкушая долгожданную свободу. Она незаметно наблюдала за Волжиным, который внимательно слушал доктора, и выражение его лица при этом было сосредоточенно-серьезным. На какой-то миг Юльке показалось, что это не ее будущий муж, а заботливый папа, обожающий читать ей нравоучения и одновременно холить и лелеять. Она даже не удивилась, когда ей сделали внеочередную инъекцию, и, еще больше расслабившись после нее, словно через призрачную дымку видела, как доктор выписывал рецепт, что-то объясняя то ли ей, то ли Стасу. А потом Стас вдруг из сильного и уверенного сделался слабым робким и странно звучащим голосом, совсем не своим голосом, сказал совершенно нелепую вещь, как будто Луиджи больше не существует. Она смотрела на него с недоумением и не понимала, зачем ему нужно было так жестоко шутить. Это так не вязалось с его поведением, ведь Стас всегда старался оберегать ее от излишних волнений. Его склонившееся над ней лицо выражало сострадание и нежность, и Юлька совсем перестала понимать, что происходит.
Она не помнила, как Стас помог ей одеться, как они попрощались с доктором, как ехали в аэропорт и, пройдя все предполетные формальности, сели в самолет. И только после того, как лайнер качнулся, проваливаясь в воздушную яму, Юлька, ощутив себя в знакомой стихии, начала осознавать происходящее.
– Куда мы летим, Стас? – спросила она, и голос ее прозвучал так глухо и растерянно, что Волжин сжался, как перед прыжком через пропасть, поскольку снова приходилось повторять то, о чем язык не поворачивался сказать.
– Мы летим на похороны Луиджи, – коротко ответил он и осторожно обнял Юльку за обмякшие плечи.
Лицо у нее опрокинулось и слилось с белой облачностью в иллюминаторе. Она закрыла глаза и откинулась на спинку кресла.
– Выпей лекарство, детка, это поможет. – Волжин приложил к ее губам стакан с водой, предварительно положив в рот таблетку элениума.
Юлька послушно проглотила и снова откинулась в кресле, не открывая глаз.
Он смотрел на нее, боясь пошевельнуться и не зная, как помочь, как утешить, как защитить ее. Такую хрупкую, такую чувствительную, такую несчастную, такую родную. Тонкие Юлькины пальцы дрогнули в его ладонях, и он понял, что она плачет.
– Стас, что будет с Сонечкой? – наконец произнесла Юлька. – Ведь всю жизнь она только и делала, что помогала людям. А теперь ей самой требуется помощь. Только помочь ей невозможно.
Она еще хотела что-то сказать, но не смогла, захлебнувшись беззвучными рыданиями.
Волжин бережно прижал к себе Юльку и шептал на ухо слова утешения, которые не помогали, а только еще больше ранили, напоминая ей о том, как ее подруга любила Луиджи, от которого она уже не услышит таких слов.
– Ну чем мне помочь тебе, котенок? – выдохнул Волжин, и глаза его потемнели от боли.
– Я справлюсь, ничего, я справлюсь. Соню надо поддержать. А я справлюсь, – сквозь слезы повторяла Юлька.
– Я сделаю все, что ты скажешь. Ведь ты лучше знаешь Соню.
– Спасибо тебе, – сжала Юлька его руку. – Если бы не ты, не знаю, как бы я это перенесла.
Похороны были роскошными. В гробу из красного дерева, весь в цветах, лежал элегантный Луиджи, одетый в строгий черный костюм, так подчеркивающий его аристократическую бледность, которая теперь имела совсем другое происхождение. Было много цветов и было много народа, любившего Луиджи Бусеми и пришедшего его проводить в последний путь.
Черный платок, спрятавший пышные рыжие волосы, огромные глаза, потемневшие от горя, делали Сонечку неузнаваемой. Она стояла между Волжиным и Юлькой, готовыми в любой момент подхватить ее под руки.
После того как произнесли прощальные речи, предстояло закрыть гроб и опустить его в могилу. Комья сухой земли падали в яму, и сопровождавший их глухой звук, ужасней которого Сонечка не слышала в своей жизни, заставлял ее вздрагивать. Соня внезапно покачнулась, но сильные руки Волжина спасли ее от падения.
– Соня, обопрись на меня, – шепнула Юлька и взяла ее под руку.
Серое лицо Сонечки было похоже на изваяние, она не могла плакать.
– Соня, родная моя, поплачь, я прошу тебя, – тихо умоляла ее Юлька. – Тебе обязательно нужно поплакать.
Перед лицом такого горя Юлька почувствовала себя сильней, понимая, что теперь она, а не Соня должна взять на себя роль утешительницы. Юлька вспоминала белозубого Луиджи, такого щедрого и такого веселого, что казалось, он никогда не состарится, не говоря уже о смерти. Какой же широкой была у него душа, и как льнули к нему дети! Ведь это он помог ей в трудную минуту сомнений и колебаний, когда рождение второго ребенка казалось для нее катастрофой. А вот Луиджи взял да и превратил рождение Ильи в праздник, позаботившись о том, чтобы в саду, увешанном разноцветными фонариками, играла живая музыка и в небо взвивались фейерверки.
– Сонечка, я так благодарна Луиджи за все, за все, что он сделал для нас. Он был таким благородным, – едва сдерживая слезы, сказала Юлька.
– Я не вижу больше никакого смысла в продолжении жизни, – каким-то странно-спокойным и не своим голосом сказала Соня.
– Неправильно все это, неправильно! – горячо возражала Юлька. – Подумай, как ему тяжело сейчас видеть тебя такую, убитую горем. Ведь ради твоего счастья он жизнь готов был отдать. Он так тебя любил! Так любил!
– Да, любил. Только не поверил в меня. И умер. Он думал, что этим сможет заставить забыть меня об этой чудовищной трагедии. Ах, Юлька, мне так больно, что он ушел. И ушел так страшно. Как молиться теперь о его грешной душе?
– Неправда! Он не сам ушел. Это они довели его, это они – убийцы! – возмущенно говорила Юлька.
– Ты, правда, так думаешь? – пристально посмотрела на нее Соня, и губы ее дрогнули.
– Конечно, правда. Сонечка, милая, родная моя, любимая! Ты так нужна нам всем! И Луиджи это знал, и хотел, чтобы ты жила счастливо, – быстро-быстро говорила Юлька, и голос ее дрожал.
– Юленька, спасибо тебе, родная, – севшим голосом произнесла Соня, и из глаз ее нескончаемым потоком потекли слезы.
Юлька обняла подругу и тоже заплакала. В это время плакали многие, не только они.
Когда стихли последние рыдания, Волжин обнял Соню за плечи и сказал:
– Поедем с нами в Москву. Там тебе легче будет.
– Нет, нет. Я останусь здесь, с Луиджи. Ведь до сорока дней душа витает рядом с домом и видит все, что в нем происходит. Так пусть Луиджи видит меня в своем доме, как всегда этого хотел.
– Наверное, ты права, Соня, – грустно взглянула на нее Юлька, вспомнив похороны своего собственного мужа. – Я тоже останусь с тобой.
Когда Волжин услышал эти слова, то насторожился, стараясь спрятать свое напряжение и понимая, что настал очень трудный момент. Ведь Юльке нельзя было оставаться здесь, а Соне трудно было оставаться без Юльки. Разрешить ситуацию могла только сама Соня.
– Нет, ты еще не вполне здорова, я категорически против, – твердо сказала она, – мама останется со мной.
Не успело еще щедрое сицилийское солнце спуститься за облака, как освещенный багряными лучами лайнер взвился в небо, держа курс на Москву. Юлька положила голову на плечо Стаса и украдкой рассматривала его сосредоточенное лицо, по выражению которого невозможно было ничего прочесть. Она впервые заметила глубокую складку, прорезающую его широкий лоб, морщинки возле глаз, с ироническим прищуром, особенно придающим сходство с пропавшим в Кармадоне Сергеем Бодровым, твердо сжатые волевые губы и седой ежик когда-то черных волос.
– Что? – повернулся к ней Стас, почувствовав на себе ее пристальный взгляд.
– Нет, нет, ничего, – поспешила заверить его уличенная в подсматривании Юлька.
– Тогда почему ты так рассматриваешь меня? – ровным голосом спросил Стас.
Юлька не сразу ответила, удивившись тому, что даже у таких сильных и уверенных в себе мужчинах, как Волжин, может быть настолько беззащитное выражение глаз – словно у сильного зверя, получившего смертельную пулю.
– Бедная Сонечка! Я хочу, чтобы ты знал, Стас, я не выживу, если с тобой что-то случится, – неожиданно для самой себя сказала Юлька.
Волжин притянул ее к себе и коснулся губами шелковистого завитка на виске.
– Пока я тебе нужен, детка, я буду жить, – твердо произнес он.
– Давай умрем в один день.
– Лучше давай будем очень долго и счастливо жить вместе, – грустно усмехнулся Волжин.
Ему так давно хотелось назвать Юльку своей законной женой! Но все сложилось таким образом, что свадьба откладывалась на неопределенное время, и говорить о ней сейчас выглядело кощунством. Волжин не сомневался в Юлькиной верности, и все же иметь свидетельство о браке было бы для него спокойней.
– Стас, а ты меня не отправишь назад в больницу? – совсем по-детски спросила Юлька. – Я теперь буду во всем тебя слушаться и все делать так, как ты скажешь.
– Нет, не отправлю. А ты меня не перестанешь любить, если я буду очень строг к тебе?
– Никогда не перестану. Даже если ты меня будешь иногда наказывать, – горячо уверила Юлька.
– Энергия тоже любит материю, но изменяет ей с пространством и временем, – пытался пошутить Волжин, но шутка получилась какая-то уж очень печальная. Он понимал, что впереди еще предстоит борьба за то, чтобы Юлька оставила летную работу, и что, несмотря на ее уверения, она так просто не сдастся.
– Не говори так больше, – сжала губы Юлька и, обхватив тонкими руками его мускулистую руку, прижалась к ней лицом.
– Котенок ты мой ласковый, – прошептал Волжин и поцеловал ее в уголок губ.
Спустя три дня Юльке позвонили с работы, предложив путевку в Карловы Вары.
– Я немного подумаю, – растерялась она и, не кладя трубку, вопросительно взглянула на Стаса.
– Не надо думать. Ты должна ехать, – голосом, не терпящим возражений, произнес Волжин.
– Хорошо, я согласна, – ответила Юлька. – Когда ехать?
– Через восемь дней. Надо срочно приступить к оформлению визы, – ответили на другом конце провода.
– Стас, а как же ты?
– Что я?
– Ты остаешься один, – виноватым голосом произнесла Юлька.
– Мне, моя девочка, денежки надо зарабатывать. Я тебе задолжал столько, что всю оставшуюся жизнь просто обязан пахать за десятерых.
– Глупости ты говоришь.
– Далеко не глупости. Ты таких ребят одна вырастила. А я где был? Где был я? И это не гротескное самоуничижение. Это факт.
– Ты знаешь, Стас, мне ведь очень пригодились деньги, которые ты передал маме. Их хватило, чтобы заплатить за учебу Ильи в Швейцарии.
– Ты уже говорила, больше не повторяй. Мне стыдно за эти крохи.
– Не такие уж и крохи.
– Лучше не надо заводить эти разговоры. Это постыдный отрезок времени для меня. Давай лучше займемся визой.
– Ой, и правда! Мне нужно срочно сфотографироваться. На чешскую визу необходимо не обычное фото для загранпаспорта, а фото в более крупном плане. Короче, с большой головой.
– Ну тогда собирайся. Поехали фотографировать большую голову.
Все оставшееся время до отъезда Волжин очень много работал, не забывая следить за тем, чтобы Юлька соблюдала рекомендации врача. Родители Стаса, принявшие Юльку, как собственную дочь, – а она отвечала им взаимным расположением, – поначалу часто приезжали в гости, привозя пирожки, варенья, соленья и всякую прочую снедь. Елена Васильевна также старалась взять на себя большую часть домашних обязанностей, чтобы оградить еще не вполне здоровую дочь от хозяйственных забот, трое мужчин в семье – это не шутка. По такому поводу Волжин вступал в прения и со своей будущей тещей, и с собственными родителями:
– Уважаемые мои, прекратите усложнять жизнь и себе, и нам. Я уже пригласил помощницу по хозяйству. И не воспринимайте это в штыки. Можете приезжать в гости в любое время, если Юля не возражает. Только не надо убираться, стирать и готовить.
– Стас, я не хочу, чтобы в моем доме хозяйничала другая женщина, – возражала Юлька, хотя и понимала, что у нее слишком мало сил, чтобы содержать дом в порядке.
– Хорошо, тогда переезжаем в мою квартиру, где командовать буду я, – предложил Волжин.
После семейного совета решили, что до начала учебного года Илья с Олегом будут поочередно жить то на даче у родителей Стаса, то у бабушки Лены. Юлька же по настоянию Волжина переехала к нему на квартиру, где несколько дней до отъезда в Карловы Вары обоим было легко и спокойно.
– Детка, если хочешь, поезжай к матери на дачу, будешь на воздухе. Только тогда я не смогу видеться с тобой каждый день, – сказал Волжин, совсем не желая, чтобы Юлька воспользовалась его предложением.
– Нет, я останусь с тобой. Да и погода не располагает, целыми днями льют дожди. А воздухом я на курорте надышусь.
– А тебе не будет скучно оставаться одной весь день? – сомневался Волжин.
– Одиночество способствует успеху моих занятий.
– Да? И чем же ты собираешься заниматься? – поинтересовался Стас, прищуривая карие глаза.
– Это секрет, – улыбнулась Юлька. – Позже обо всем узнаешь.
Волжин приходил домой поздно, принимал душ, наскоро ужинал и ложился в постель, осторожно обнимая спящую Юльку. Близости между ними не было с тех пор, как умер Луиджи. Юлька испытывала благодарность к Стасу за его понимание и терпение. В последний вечер, перед тем как ей улетать в Чехию, Волжин пришел домой пораньше, решив, что нужно устроить Юльке прощальный вечер, и был приятно удивлен ожидающим его празднично сервированным столом.
– Девочка моя, ты угадываешь мои мысли. Только зачем надо было мучиться? Мы могли бы пойти в ресторан, – легко пожурил ее Волжин.
– Но ведь я на диете, – возразила Юлька. – И кстати, я только что из ванной. Еще голова мокрая.
– Прости, я совсем заработался. Сейчас приму душ и присоединюсь к тебе.
В свете мерцающих свечей Юлька показалась Волжину сказочно красивой и какой-то трогательно грустной.
– Ты звони мне, котенок, почаще, – попросил он.
– И ты звони мне, Стас. Ты знаешь, я тебе на прощание хочу подарить одну вещь.
– Какую же?
– Помнишь, я обещала написать поэму о нашей любви. Так вот я ее написала. Она напечатана в журнале нашего округа. Возьми ее.
– Ничего себе! Ты у нас уже автор поэмы и печатаешься. Спасибо, родная, я каждый раз буду читать ее перед сном. Как молитву, – улыбнулся Волжин и коснулся пальцами ее щеки. – Я буду скучать по тебе.
– И я буду скучать, – глухо сказала Юлька.
– Можно я поцелую тебя? – спросил Волжин и, не дождавшись ответа, раздвинул губами Юлькины губы, вкус которых уже начал забывать.
Ее руки обвили шею Стаса, и через секунду она оказалась на его коленях. Не отрываясь от ее губ, Волжин встал и направился со своей ношей в спальню.
– Я люблю тебя, детка, – шептал он, поглаживая ее спину. – Ты самое дорогое, самое родное для меня существо на свете.
В ответ Юлька только сильнее сжимала его шею, не решаясь открыть глаза.
Волжин осторожно расцепил ее пальцы и поцеловал сначала одну, потом другую мягкую ладошку. Он спустил с ее плеч шелковый халатик и, увидев обнаженное мраморное тело, замер в восхищении. Переведя дыхание, Стас впился поцелуем в розовый сосок, почувствовав, как задрожало ее тело.
– Больно, – застонала Юлька.
– Прости. – Стас с неохотой оторвал свои губы. Он любовался безукоризненными формами ее стройной женской фигуры, нежно касаясь ее изгибов и выпуклостей. Одна его рука играла ее небольшими упругими грудями, а другая ласкала бархатную кожу живота, не решаясь коснуться шелковистого треугольника, обдающего жаром. Она не произносила ни слова, и, ободренный ее молчанием, Волжин жадно припал ртом к увлажненному лону. Он помнил, как впервые почувствовал под своим языком пульсацию ее девичьей плоти, как пил этот нектар и как хотел продлить эту агонию. И сейчас ему очень захотелось испытать те же ощущения.
– Стас, – прошептала Юлька, громко дыша. – Я боюсь, я сейчас…
– Не стесняйся, детка, – оторвав на секунду губы, сказал Волжин, – ну же, я хочу, чтобы у тебя все получилось. – Он снова припал губами к заветному лону, почувствовав, как напрягся под его языком скользкий бугорок.
– Стас, – вырвалось из Юлькиных уст, и она судорожно забилась в его руках.
– Умница моя, – прохрипел Волжин и с каким-то неистовым остервенением вошел в нее, взрываясь на тысячи мелких осколков.
