Текст книги "Небо любви"

Автор книги: Людмила Маркова

Несколько лет назад, когда поползли слухи о том, что суточные в загранкомандировках сократят и появится много рейсов по России и СНГ, а полеты в Южную Америку прикроют, многие бортпроводники били себя в грудь, говоря, что ни одного дня не останутся в «Аэрофлоте». Некоторые действительно уволились, преимущественно молодые, а пришедшие сюда когда-то по зову сердца так и остались здесь. И все стерпели, и остались верны отечественной технике, не желая переучиваться на «Боинги». Это – как Родина для человека. Если он уже не молод, то ему трудно покидать ее, как бы плохо здесь ни жилось. Молодым проще, они легче адаптируются. Вот пусть молодые и летают на импортной технике, а на его век и отечественной хватит.

Так, за размышлениями, Роман незаметно добрался до аэропорта.

– Здорово, Ромка, сто лет тебя не видел, приятель, – воскликнул Витька Бобров, с которым давным-давно летали еще на «тушках». – Я уж думал ты уволился.

– Как видишь, слухи о моей смерти сильно преувеличены.

– Ты прав, – засмеялся Витька, – иногда кажется, что уйти отсюда все равно, что приблизить свою смерть. Рад тебя видеть. К сожалению, времени у меня мало, а то потрепались бы. Эх, уже на самолет пора топать. Бригада подобралась – без слез не взглянешь, только молодняк да стажеры. А ты куда летишь?

– В Ереван.

– Ну, счастливо!

– И тебе удачно слетать.

На предполетном разборе Роман отметил про себя, что вся бригада состоит из молодых ребят и девчонок, и только он один, старик, затесался среди них. Но зато как четко и обстоятельно отвечал Роман на связанные с безопасностью полетов вопросы, задаваемые на брифинге бригадиром – миловидной девушкой. «А она, молодец, – хорошо к рейсу готовится, серьезна и требовательна, а с виду не подумаешь», – отметил про себя Роман.

После окончания разбора ребята и девчонки вспорхнули, словно бабочки, и, смеясь, побежали на борт самолета. Он встал медленно и тяжело, морщась от тупой головной боли. Его пятьдесят тяжелым грузом давили на плечи. И только подходя к лайнеру, крылья которого слегка раскачивались от сильного бокового ветра, он почувствовал себя в своей стихии.

Знакомый техник в теплом комбинезоне усердно осматривал двигатель. Роман поежился, вспомнив о трагедии, произошедшей в дождливый осенний день, когда двадцатишестилетнего техника, непоседливого, энергичного и жизнерадостного парня, засосало в работающий двигатель. То, что от него осталось после того, как он был пропущен через мясорубку, – зрелище не для слабонервных.

Приступив к своим обязанностям, Роман постепенно забыл и о тяжелом похмелье, и о своем юбилее. Все аварийно-спасательные средства – трапы, огнетушители, кислородные приборы – должны быть исправны и находиться на своих местах. Все это Роман проверил так же, как и работу электрооборудования, давление в дверях и надувных трапах, и остался доволен результатами этой проверки.

– Бортпроводникам собраться во втором салоне! – объявил командир корабля, чтобы, как обычно, провести предполетный разбор. Он первым протянул руку Роману, как старому знакомому.

Группа подвыпивших спортсменов долго не соглашалась пристегиваться ремнями. Один из них ругнулся, когда Роман настойчиво затянул на нем ремень.

– Еще одно скверное слово, и вас попросят выйти из самолета, – спокойно заявил Роман.

– Прости, брат, мы же матом не ругаемся, мы им разговариваем, – миролюбиво отреагировал нарушитель спокойствия.

– Вы уж как-нибудь потерпите, у нас это не принято, – скрывая улыбку, ответил Роман.

– А как ребенка пристегнуть? – спросила молодая мама, держа пухленькую десятимесячную девочку на коленях.

– Ребенка держите на коленях, прижмите к себе, но не пристегивайте, – объясняла Вика, возглавляющая бригаду бортпроводников.

Все заняли свои места, пристегнулись. Самолет взлетел. Но что-то не понравилось Роману в звуке двигателей, что-то было не так, он это нутром чувствовал. За столько лет он наизусть знал, как шумит двигатель на разных типах самолетов на определенных этапах полета.

И вдруг самолет накренился на одну сторону и в салоне появился запах дыма. Началась паника. Многие вскакивали со своих мест, пытаясь убежать в хвост.

– Safety position. Принять безопасную позу, – четко произнес командир.

Его голос казался спокойным и уверенным, и так же уверенно почувствовал себя Роман. Наступил его час, тот один-единственный решительный час, когда человек должен показать все, на что он способен. Наполеон считал, что от одного мгновения, от одной мысли зависит исход сражения. В благоприятный момент, эта мысль вспыхивает и наступает сокрушительная победа.

– Голову на колени, обхватить ноги под коленями! – приказывал Роман, и решительный голос Вики вторил ему.

«Молодец, девочка», – в который раз мысленно похвалил ее Роман.

Другие бортпроводники, на секунду онемевшие от страшной неожиданности, быстро подключились, и скоро в салоне воцарился порядок.

Самолет стремительно приближался к земле. Роман чувствовал на себе взгляды пассажиров. Они смотрели на него преданными глазами, смотрели с надеждой, верой, мольбой. Сейчас он был самый старший, самый опытный, самый мудрый и самый знающий. Он обменялся с Викой взглядом и ободряюще подмигнул. Вика неожиданно ответила улыбкой. «Молодчина», – красноречиво говорил ей глазами Роман. «Ты тоже», – отвечали Викины глаза.

Самолет грохнулся о землю, и посередине фюзеляжа стала образовываться трещина. В передней части уже бушевало пламя.

– Начать эвакуацию! – успел прохрипеть командир и потерял сознание.

– Отстегнуть ремни, снять обувь, оставить все, на выход! – кричали бортпроводники.

Двери в передней части самолета открывать было опасно. Вика направляла пассажиров первого салона к другим выходам. Голос ее гремел:

– Ко мне, прыгайте, съезжайте, убегайте!

Роман казался вездесущим. Он со скоростью барса и с гибкостью пантеры двигался по всему самолету, выталкивая растерявшихся пассажиров из самолета. Они слушались его, они доверяли ему, они полагались на его знания и опыт. С каждым спасенным пассажиром Роман чувствовал себя сильнее, моложе, энергичней. Я молод, я все могу, я спасу вас – говорили его мощная фигура, его уверенные действия, его ловкие движения. Это был парадокс, но в эти минуты он чувствовал себя счастливым. Уже горела середина самолета, нужно было уходить. Дым стоял в горле и щипал глаза.

– Надо уходить, мы сейчас все сгорим! – закричала тоненькая бортпроводница Нелли.

Она была такая юная, такая светлая, такая тонкая, такая неискушенная. Она так хотела жить! Но трещина разверзлась, и она провалилась, словно в ад, в горящее пекло. Мощная струя пены помчалась за ней вслед. Это подоспевшие пожарные стремительно разворачивали свои действия.

– Вика, а где женщина с маленьким ребенком?! Ты не видела, она не покидала самолет?! – диким голосом кричал Роман.

– Нет, ее не было! – истерично закричала Вика и зарыдала.

– Прыгай! – Роман толкнул ее на трап.

Он побежал в хвост и увидел потерявшую сознание молодую маму. Зажатая в ее руках девочка зашлась от плача. Роман схватил обеих и потащил к выходу. Он не заметил, как на нем загорелась одежда, как обуглились пальцы на левой руке. Он упорно тащил драгоценную ношу к выходу. Он знал, что оставались секунды до взрыва. В последний момент женщина пришла в себя и, взяв дочь на руки, прыгнула на трап. Голова у Романа закружилась, поплыла, и все вокруг завертелось в бешеной карусели.

Большая очередь из стюардов и стюардесс, знакомых и не знакомых Роману, толпилась около пункта сдачи крови, так необходимой ему сейчас.

Положение было критическим, срочно требовалось прямое переливание крови.

Роман медленно поднял веки и увидел трубки, протянутые от одной постели к другой.

«Кто же это? Кто теперь станет моим кровным братом или сестрой?» – мелькнуло в воспаленном сознании Романа.

– Ты очнулся, милый? – услышал он знакомый голос.

– Оленька, это ты? – слабо прошептал Роман.

– Это я. И я от тебя никуда не уйду. Никогда.

Пересохшие губы Романа растянулись в улыбке, глаза заволокло влагой. «А ведь пятьдесят совсем не возраст», – радостно подумал он.

Глава четвертая
Верные друзья

Первым человеком, кто навестил Юльку на второй день ее пребывания в больнице, была Лариса, та самая бортпроводник-инструктор Лариса Шнырева, о которой у Юльки не так давно еще складывалось не лучшее мнение. В палату легкой походкой вошла совсем другая женщина – молодая яркая шатенка, живые карие глаза, волосы заплетены в мелкие косички, полные губы, чуть тронутые помадой пастельных тонов, и больше никакой косметики. Одетая неброско и со вкусом, Лариса казалась образцом элегантности.

«Да она просто красавица!» – с восхищением подумала Юлька. О том, что Лариса Шнырева, встретив мужчину своей мечты, превратилась в совсем другого человека, и не столько внешне, сколько внутренне, Юлька уже слышала. Отношение Ларисы к людям изменилось настолько разительно, что многие отказывались верить в искренность этих изменений. Лариса входила в положение каждого своего подопечного, стараясь научить, помочь и ободрить в случае неудач. Прежде чем проверить знания бортпроводников, касающиеся тонкостей их работы, Лариса из кожи вон лезла, дабы преподать материал грамотно и в такой доступной форме, чтобы этот материал легко отложился в их памяти, для чего она приводила массу примеров из жизни. Речь шла и о путях эвакуации, и о технологии питания пассажиров, и о действиях бортпроводников в аварийной ситуации, и о применении аварийно-спасательных средств, и о медицинском обслуживании на борту.

– Юленька, что произошло? – бросилась к ней Лариса, едва переступив порог палаты. – Как я за тебя переживала! Надо же было такому случиться, чтобы в один день.

– Что в один день? – спросила Юлька, тронутая вниманием совершенно постороннего человека.

– Да нет, ничего, – быстро сказала Лариса. – Это так, мое личное. Главное, как у тебя дела и что говорят врачи?

– Ничего страшного, обострение язвы желудка, о которой я даже не подозревала.

– Какие лекарства нужно привезти? – сразу предложила свою помощь Лариса и еще больше удивила Юльку такой метаморфозой.

– Спасибо большое, Ларисонька. Я еще не знаю, что мне прописали.

– Так надо узнать. Может, мне с доктором встретиться, поговорить? – заботливо спросила Лариса.

– Нет, нет, что ты. Мой муж уже достал доктора расспросами, – запротестовала Юлька, а про себя подумала: «Как же приятно обнаружить в человеке такие хорошие качества, о которых и не подозреваешь. Прости меня, Лариса, прости за все дурные мысли о тебе».

– И чей же это муж достал доктора? – послышался притворно-возмущенный голос Волжина, явно довольного тем, что его назвали мужем.

– Вот, познакомься – Лариса, моя коллега и очень хороший друг.

– Очень приятно, Станислав, – улыбнулся Волжин, вручая Юльке необъятный букет, похожий на пышную крону фантастического дерева.

– Может, мне выйти? – неуверенно спросила Лариса, заметив, как Волжин не сводит глаз со своей невесты, сидящей в цветах, словно Дюймовочка.

– Оставайтесь, Лариса, я сейчас все равно к доктору пойду, – произнес Волжин и, наклонившись к Юльке, спросил озабоченно: – Ну как ты, детка? Спала?

Юлька кивнула, заливаясь краской. Впервые Стас назвал ее столь интимно – «детка» – в присутствии других. А ведь она уже не та шестнадцатилетняя девочка, которую Стас называл «котенком», «птенцом», «деткой». И, возможно, для чужого уха все эти ласковые уменьшительные обращения покажутся странными. Но, взглянув на Ларису и не заметив в ее глазах ни малейшего оттенка удивления, Юлька окончательно успокоилась.

Этот день можно было назвать днем открытых дверей, каждый час Юльку навещал новый посетитель. Сначала пришли Сонечка с Олегом и Илюшей. И Юлька ахала, охала, со слезами на глазах прикасаясь к загипсованной руке сына, словно экстрасенс, способный делать чудеса. Затем появились мама с Сергеем, затем Марина с мужем, а затем почти все приглашенные на свадьбу. Между этими визитами Юлькин нареченный то уезжал, то снова возвращался, привозя какие-то лекарства, продукты, одежду, книги. Чтобы задобрить медсестер, недовольных слишком большим наплывом посетителей, Волжин то и дело совал им какие-то сувениры, шоколадки, коробки конфет, бутылки шампанского.

Заботливое внимание друзей и родственников так глубоко тронуло Юльку, что в горле у нее то и дело першило от надвигающихся слез благодарности и любви к родным и коллегам. Вокруг все утопало в цветах и благоухало, напоминая о лете в самом разгаре, и Юльке казалось, что она находится и не в больнице вовсе, а на собственной свадьбе. Только к вечеру, наконец-то оказавшись наедине с Волжиным, Юлька почувствовала жуткую усталость и жжение в животе. Напрасно она пыталась скрыть от Стаса свою боль, обмануть его было почти невозможно.

– Детка, тебе больно?

– Немножко, – с трудом произнесла Юлька.

– Где больно? Покажи, где больно, – обеспокоенно спросил Волжин, присев на краешек постели. И глаза его потемнели от сочувствия и тревоги.

На пороге появился доктор и всем своим видом выражал явное недовольство.

– Так, мои дорогие. Либо мы лечимся, либо я передаю вас другому врачу, – заявил он железным голосом. – У нас существует тихий час. А посещение реанимации и вовсе запрещено. Так, как будем себя вести?

– Простите, доктор. Впредь этого не произойдет, – заверил его Волжин.

– Ну хорошо, поверю. А вас, барышня, если ночь пройдет спокойно, завтра переведем в обычную палату, – сказал доктор и пощупал Юлькин лоб. – Температуру сегодня мерили?

– Н-нет, – заикаясь, сказала Юлька. – Забыла.

– Хорошую трепку задал бы я вам, будь вы моей дочерью. Налицо температура.

– Почему температура, доктор? – ужаснулся Волжин.

– Не волнуйтесь, Станислав Евгеньич, температура – это еще не самое страшное, – успокоил его врач. – Но запомните, самое главное для больной – покой и положительные эмоции. Но это вовсе не значит, что надо устраивать тут бразильский карнавал. Итак, даю вам пять минут для прощания. Больной пора принимать лекарства.

– Я понимаю, доктор, только у Юли возникли боли в животе, – поспешил сообщить Волжин, опасаясь, что врач не станет его слушать.

– Напрасно вы думаете, что это для меня неожиданность. Сейчас мы сделаем девочке обезболивающую инъекцию, и боль как рукой снимет. Ну-с, я ухожу и, когда вернусь, надеюсь, вас уже здесь не застану.

– Хорошо, доктор, – не смел возражать Волжин.

Как только врач вышел, Стас взял Юлькины ладони и прижал к своим губам. Он молчал, устремив на нее бесконечно нежный, любящий взгляд, в котором читалась мольба: «Прошу тебя, выздоравливай, только выздоравливай быстрее».

– Стас, прошу тебя, пожалуйста, не смотри на меня так, – прошептала Юлька.

– Ты умеешь читать мысли?

– Твои, да. А тебя это пугает?

– Меня больше пугают одинокие вечера без тебя.

– Я скоро, очень скоро поправлюсь и вернусь к тебе. Я обещаю.

– Постарайся, детка, ты только очень, очень постарайся, – проглатывая комок в горле, произнес Волжин.

– Я скоро буду с тобой, очень скоро, – сказала Юлька и закрыла глаза, так легче было прощаться. В уголках глаз застыли слезинки, которые, к счастью, Волжин уже не увидел.

– Снотворное будем колоть? – ласково спросила пожилая медсестра и улыбнулась Юльке.

– Да, пожалуйста, – улыбнулась ей в ответ Юлька.

И в эту минуту в коридоре больницы послышался какой-то шум, состоящий из множества голосов. Один из них громкий, настойчивый и очень знакомый, принадлежал длинноволосой блондинке, явившейся внезапно и ярко, как комета, и против которой не могли устоять ни дежурный врач, ни медсестры, ни нянечки.

– Ляна! – обрадованно воскликнула Юлька, увидев умопомрачительную подругу в воздушных одеждах и с коралловыми розами в руках. Когда одни мужчины восхищались ею, говоря неизбитые комплименты, а другие заверяли, что ее красота может свести с ума, она отвечала с легкостью: «Ваши слова меня не удивляют. Это массовое явление».

– Здравствуй, дорогая, – горячо обняла ее Ляна. – Прости, раньше к тебе выбраться не могла. Вот тебе витамины, морс, лекарство, прибор для измерения сахара, что-то еще тут мама передала.

Ляна выкладывала из сумки всякую всячину и аккуратно размещала в тумбочке.

– Лян, спасибо, но зачем мне всего так много? И зачем мне этот прибор для измерения сахара? В больнице наверняка это все имеется.

– Не спорь со мной, я лучше знаю, что нужно, а что нет. Сама будешь каждое утро проверять свой сахар. Это очень важно. Тут вот инструкция есть, все в ней расписано.

Елена Александровна, так звали яркую молодую женщину, когда-то работала бортпроводницей в Шереметьево. Сначала она испытывала жуткий интерес к романтичной профессии стюардессы, но скоро ей все наскучило, и она, решительно написав заявление об уходе, оставила «Аэрофлот», ни капли об этом не сожалея.

– Не вижу перспективы, – объясняла свой уход дальновидная Ляна.

Никто не понял ее самоотверженного шага, да и неудивительно, в то время сеть международных линий расширялась, да и работа считалась одной из самых высокооплачиваемых. Это были лучшие времена в «Аэрофлоте», но, будучи от природы слишком прозорливой, Ляна смотрела вперед и не ошиблась.

Только очень близким людям предоставлялось право называть Елену – Ляной, к числу привилегированных примкнула и Юлька. Ляна сама не понимала, как это произошло, что при первом знакомстве с Юлькой она представилась, как «Ляна». Юлька сразу приняла это имя и, даже вспоминая о подруге или рассказывая о ней Сонечке, детям и маме, называла не иначе как Ляна.

Они когда-то вместе летали в продолжительные командировки, гуляли по Буэнос-Айресу, посещали злачные места в Таиланде, восторгались красотами Сингапура и находили много общего в своих взглядах на жизнь, хотя и разногласий у них было немало. Что касалось отношения к мужчинам, то здесь их взгляды совпадали полностью. «Недоступность – вот главный козырь перед сильной половиной человечества», – считали они.

Мужчины замирали от восторга, наблюдая за летящей походкой двух стройных длинноволосых девушек, одна из которых была зеленоглазая, с гривой пшеничных волос, другая – голубоглазая, похожая на арийку, обладательница натуральных волос абсолютно белого цвета. Стоило мужчинам заговорить с Юлькой и Ляной, как они с первых же минут попадали в поле обаяния этих удивительных нимф, восторгаясь их гибким умом и блестящей эрудицией. Одна из них, характером более мягкая, отличающаяся сдержанной обходительностью, с манерами, исполненными достоинства, безупречно женственная, покоряла мелодичностью своего голоса и задумчивым взглядом раскосых зеленых глаз. Другая – обладающая исключительной интуицией, отчаянно храбрая и вихреподобная, восхищала смелостью суждений и абсолютными пропорциями тела. Мужчины в экипаже просто жаждали их общества, но девушки только посмеивались, оттачивая на проглотивших аршин собеседниках свое остроумие. Потом они хохотали до упаду, обсуждая потерявших дар речи мужчин, подтрунивая над ними и скоро теряя к ним всякий интерес, материал уже был отработан.

Неудивительно, что две симпатичные, уверенные в себе девушки почувствовали взаимную симпатию друг к другу. К сожалению, ритм жизни не позволял им находить время для общения вне работы. И только после того как Ляна оставила «Аэрофлот», подруги иногда встречались, проводя вечера в долгих беседах, лишь на миг прерываемых хрустальным звоном пенящихся бокалов.

– Знаешь, о чем я сожалею, – грустно улыбнулась Юлька, – что я еще не скоро смогу выпить с тобой шампанского.

– Подумаешь, беда какая. Зато сухие белые вина тебе хоть сейчас пить можно.

– Откуда такая осведомленность? – удивилась Юлька.

– Мы тоже иногда читаем медицинскую литературу.

– Извините, так мы будем делать укольчик? – робко спросила медсестра.

– Будем, будем, – сказала Ляна и, попрощавшись с подругой, плавной походкой покинула палату.

Почувствовав, как путаются мысли после инъекции снотворного, Юлька устало откинулась на подушку. Перед тем как полностью погрузиться в сон, она успела подумать, что давно уже не была так счастлива от заполнившей ее без остатка любви к тем, кто вспомнил о ней сегодня.

Узнав о произошедшей авиакатастрофе, Волжин помрачнел, больше всего опасаясь, что об этом станет известно Юльке, которую нужно держать в неведении. Он надеялся, что у тех, кто приходил ее навещать, хватит здравого ума, чтобы держать язык за зубами. Первые три дня Волжин пропадал в больнице, стараясь оградить Юльку от страшной новости. Он сделал все, чтобы после реанимации Юльку поместили в отдельную палату.

– Стас, ну зачем все это? Я могла бы лежать и в двухместной палате, – пыталась возразить Юлька.

– Запомни, мои действия не оспариваются. Я лучше знаю, что нужно, а что нет, – тоном, подавляющим все возражения, говорил Волжин.

– А для чего это нужно? – робко спросила Юлька, всегда ощущавшая себя маленькой рядом со Стасом.

Вместо ответа Волжин подхватил ее на руки и посадил к себе на колени. Чуть касаясь, он провел рукой по ее побледневшим щекам, останавливая свой взгляд на ее вздрагивающих губах.

Юлька вспыхнула, угадав его намерения, и тут же почувствовала на своих губах его губы.

– Теперь ты поняла? – с трудом оторвался от нее Волжин. – Может, закроем дверь на ключ?

– Стас, ты с ума сошел. Нельзя, здесь же больница. Да и где ты видишь ключ? – бунтовала Юлька.

– Не стоит труда, чтобы договориться. Хочешь, через пятнадцать минут ключ будет в моих руках, – дразнил Юльку Волжин, довольный тем, что сумел увести ее мысли в другое русло. Понимая, что все равно наступит момент, когда ей станет известно о катастрофе, Стас всячески старался этот момент оттянуть.

Но неизбежное вскоре произошло. Едва доктор отменил постельный режим, как Юлька уже познакомилась с больными из соседних палат, и была очень удивлена, увидев в других палатах телевизоры.

– Стас, я хочу, чтобы у меня тоже стоял телевизор, – заявила она Волжину, который с головой окунулся в работу и не проводил уже столько времени в больнице, а приходил лишь вечером, перед самым сном.

– Зачем тебе телевизор, детка, я все равно тебя скоро заберу отсюда.

– Правда! – обрадовалась Юлька, тут же забыв о своей просьбе.

Днем она помогала нянечкам ухаживать за тяжело больными, а вечерами, в ожидании прихода Стаса, сочиняла поэму, посвященную истории их любви. Она вспоминала свою юность и те переживания, с которыми связано было рождение первых строк поэмы. Юлька уже смирилась с пребыванием в больнице и даже находила в этом некоторые преимущества, ведь у нее появилось столько свободного времени для своего сочинения.

 
Жизнь, прощай, я больше не могу
Пить тоску из родников твоих глубоких.
Мыслей мне не выдержать пургу,
Крыльев не расправить мне широких.
 
 
Землю мой закат не озарит,
Я не буду сожалеть об этом.
Просто смерть со мною говорит
Близким сердцу языком поэта.
 
 
Жизнь, прощай и злом не вспоминай.
Боль мою, увы, поймет не каждый.
Разлилась предсмертная печаль,
Что в груди бывает лишь однажды.
 
 
Мне не жаль садов цветущий рай,
Душу не охватит вдохновенье.
Только жаль последний в жизни май,
Только жаль последнего мгновенья.
 

Юлька, как бы заново переживала то непереносимое отчаяние, охватившее ее, когда она увидела Волжина с женщиной, целующей его прямо на улице. И это после того, как Юлька доверилась ему, она, семнадцатилетняя, впервые познавшая мужчину. Юлька тогда жить не хотела и, поддавшись юношескому максимализму и не разобравшись, что к чему, скоропалительно согласилась выйти замуж за Андрея.

– Юля, ты не спишь? – постучала в дверь девушка из соседней палаты. – Я хочу сообщить тебе приятную новость.

– Заходи, Тонечка. И что это за новость?

– Это по поводу авиакатастрофы в «Аэрофлоте». Ведь несколько дней назад объявили, что погибла одна стюардесса, Нелли, кажется. А теперь сказали, что она жива, только сильно обгорела, и ей срочно требуется пересадка кожи.

– Какая катастрофа? – побелела Юлька.

– Так ты не знаешь? – растерялась Тоня. – По телевизору передавали.

Так тщательно скрываемая истина стала известна Юльке во всех подробностях.

– Почему, почему никто не рассказал мне об этом?! – возмущенно кричала Юлька, колотя по груди пытающегося обнять ее Волжина. – Я чувствовала, я все равно это чувствовала.

Волжин молчал, понимая, что лучший способ укротить Юльку – предоставить ей возможность излить свой гнев.

– А я еще удивлялась, почему Ромка Морозов не пришел навестить меня, а только позвонил, говоря какие-то странные вещи не менее странным голосом, – продолжала возмущаться Юлька. – А ему, оказывается, требовалась кровь, которую я могла дать! Я никогда, никогда не прощу тебе этого! Ведь ты знал, с самого начала знал, что произошло!

Она все говорила и говорила, осыпая обвинениями Волжина, которого беспокоило только одно – Юлька до сих пор не выдавила из себя ни слезинки.

– Детка, ну прости меня, – сказал он как можно проникновенней, незаметно гася пляшущие в глазах искорки, – если можешь, прости.

Юлька недоверчиво посмотрела на него, задрожала и тут же разразилась потоком слез.

– Мой бедный птенец, – тихо произнес Волжин, притягивая к себе плачущую Юльку. Услышав эти слова, она и вовсе затряслась в рыданиях. – Теперь уже лучше, – облегченно вздохнул Стас, вытирая Юлькины слезы.

Когда-то Волжин прочитал рассказ (автора он не помнил) о молодом мужчине, жизнь дочери которого висела на волоске – ее готовили к серьезной операции после автокатастрофы. Мужчина этот был близок к помешательству, настолько невыносимо для него оказалось ожидание исхода операции. Случайная женщина, встретившаяся ему в тот день, оказалась очень мудрой и отзывчивой. Понимая, что могло бы облегчить его страдания в тот момент, она отдалась ему, человеку, чьего имени даже не знала. Принимая его исступленные ласки, женщина не удивлялась ненасытным желаниям незнакомца и с готовностью отвечала на них, приводя его в состояние сексуального пика. И она спасла отца пострадавшей девочки от неминуемого помешательства. Оказывается, женщина обладала непревзойденным чутьем, которое подсказало ей, что в минуты серьезной опасности мужчине требуется выплеск сексуальных эмоций. Вместе с этой женщиной он стоял у стен больницы, ожидая конца операции. Девочка умерла. Ее отец плакал, уткнувшись в колени случайной женщины, которую уже любил.

«Интересно, с женщинами это также происходит?» – размышлял Волжин, находясь наедине с рыдающей невестой и не зная, что предпринять, а вслух произнес:

– Не надо так много плакать, детка. У тебя поднимется температура и заболит голова.

– Ну и п-пусть, – продолжала всхлипывать Юлька.

Волжин улыбнулся, ощущая, что кризис все-таки миновал.

Он заставил Юльку выпить воды, умыться, принять таблетку новопассита и лечь в постель. Она вела себя, как образцовый ребенок, беспрекословно слушаясь и выполняя все, что говорил Стас.

– Вот умница, – похвалил Волжин и, укрывая Юльку одеялом, прилег рядом.

– Стас, ты еще не скоро уйдешь? – с утвердительной интонацией спросила она.

– Конечно, не скоро, – уверил ее Волжин, одной рукою обнимая Юльку, другой снимая брюки, – я останусь с тобой до утра. – Заметив на себе вопросительно-жалобный взгляд, Волжин с трудом сдержал смех. – Детка, ну не бойся ты меня так. Я же не сексуальный маньяк, в самом деле.

Юлька обвила руками его шею и доверчиво прижалась к мускулистой груди. В его теплых объятиях она уснула, не дождавшись инъекции снотворного. Следом уснул Волжин.

Медсестра, неслышно постучавшаяся в палату, не дождавшись ответа, вошла и тут же покинула помещение, чему-то улыбаясь.

Утром Юлька почувствовала себя абсолютно здоровой. Мокрая подушка свидетельствовала о том, что температура пришла в норму. Теперь она четко знала, что ей делать. Прежде всего, она созвонилась с Олей, по которой так сох Ромка Морозов, и узнала все, что необходимо. После обхода, захватив с собой паспорт, Юлька всеми правдами и неправдами ухитрилась выйти из больницы незамеченной. Она вздрогнула, словно ее уличили, испугавшись звонка мобильного телефона.

– Детка, у меня сегодня очень тяжелый день. Или я приду очень поздно, или совсем не приду. Ты не жди сегодня, ложись спать, – сказал Волжин.

– Хорошо, хорошо, – поспешила ответить Юлька и подумала – это даже лучше, что Стас не сможет сегодня прийти.

К вечеру, вернувшись в палату, усталая и осунувшаяся, она осторожно прилегла на бок и застонала – перестала действовать анестезия.

– Юленька, готовьтесь, пора укольчик делать, – прочирикала молоденькая медсестра с редким именем Полина.

Юлька в ответ только тяжело вздохнула.

– Что такое? Почему мы вздыхаем? – для порядка спросила Поля, дождавшись, пока несколько капель из иглы брызнет в воздух. – Так, готово, в какую сегодня колем? – Поля наклонилась над Юлькой, так симпатичной ей, и вскрикнула от неожиданности, на светлых трусиках пациентки, в том месте, где медсестра собралась колоть, расплывались кровавые пятна. – Что это? – вскрикнула Поля и побежала за дежурным врачом.

– Что же вы натворили, Юлия Николаевна! – строго сказал дежурный врач после того, как сделал ей обезболивающий укол и наложил новую повязку на кровавое месиво без кожи. – Я вынужден буду жаловаться вашему лечащему врачу. И мужу сейчас же позвоню и обо всем расскажу.

– Не надо, Григорий Иваныч, не говорите ему, пожалуйста, – запричитала Юлька. – И не звоните, он сам скоро придет.

– Я все-таки позвоню, – не поддался ее мольбам врач.

Поля хотела помочь Юльке, пытаясь уговорить доктора, но тот был непреклонен.

Скоро приехал Волжин, которого посвятили во все, что произошло с Юлькой. Он прошел в палату и молча посмотрел на нее. Не выдержав его пристального взгляда, Юлька отвела глаза.

– Своими выходками ты способна довести меня до инфаркта, – нарушил молчание Волжин.

Юлька не смела ни взглянуть на него, ни ответить.

– Я не слышу тебя, – холодно сказал Волжин.

– Стас, пожалуйста, не сердись на меня, – умоляющим голосом промямлила Юлька. – Понимаешь, я должна была отдать Нелли хоть какую-то часть своей кожи. Иначе никогда бы не простила себе. А теперь, даже если она не выживет, я буду знать, что сделала все, что могла. Но теперь она обязательно выживет. Правда, Стас?

Волжин подошел к лежащей на кровати Юльке и, откинув одеяло, осмотрел марлевые повязки на ее ягодицах.

– Следовало бы тебя отшлепать, но я не садист, – уже более миролюбиво произнес Волжин. – Теперь у тебя не попа, а две половинки спелого арбуза.

Юлька осторожно улыбнулась, смея надеяться, что гроза миновала.

– Сядь ко мне, пожалуйста, Стас, а? – Она потянулась к Волжину.

Тот опустился на колени перед ее постелью.

– Что ты со мною делаешь, детка? Ведь это жестоко. – Он прижал ее тонкие руки к своим небритым щекам.