Текст книги "Мужчина высшей пробы"

Автор книги: Людмила Леонидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Как любой женщине, Оле нравилось нравиться.

С веселым, заводным характером, она умела радоваться от души и, разрывая собственное сердце, плакать от горя. По жизни лидер, Оля любила быть первой. Завоевать уважение ребят было не просто, но еще тяжелее сделать так, чтобы Кирилл Петрович выделял ее среди всех, а точнее, попросту обращал на нее внимание.

Пробегая мимо его кабинета, она стала замечать, что ее сердце колотилось с такой силой, что окружающие должны были слышать его стук. Когда Заломов заглядывал в ее класс, не только беспричинно заливалась краской, но терялась, бормотала какие-то глупости, за что потом злилась на себя.

Ее перестали волновать старые институтские тусовки, а Денис, назначенный всеми ее парнем (считалось, что у них роман), стал казаться каким-то мелким, заурядным. Все его остроумие, которым некогда восхищались и она, и все сокурсницы, – пошлым, а дорогой прикид сыночка богатых родителей – инфантилизмом.

Она гнала мысли и ругала себя за то, что в студенческие годы напозволяла ему, да и себе, впрочем, такого! Об этом она могла поделиться только с подругой Лелькой. Строгая мама так и не стала близким человеком для Оли. У нее другой характер. Зато бабушка понимала Олю с полуслова.

В последнее время Татьяна все чаще замечала, что Оля маялась в надежде найти путь к тому, кто все прочнее занимал место в ее сердце.

«Ну что, что мне такое нужно сделать?» – говорили глаза девушки.

– Если это человек мысли, сделай так, чтобы он оценил твои, – как-то между прочим в разговоре посоветовала бабушка.

Оля долго думала, и наконец ей пришла в голову интересная идея. Она хорошо помнила институтские лекции о том, что образование во всем мире построено по двум принципам: тьюторскому и кафедральному. В тьюторской системе, которая родилась в двенадцатом веке в двух английских университетах Оксфорде и Кембридже, все было подчинено индивидуальной образовательной программе студента. Учащийся выбирал с тьютором, то есть наставником, программу и предметы, какие будет учить.

Все старые российские школы были устроены по образцу кафедральной системы. Этот тип обучения существовал еще со времен Ломоносова. Когда он знакомился с европейским опытом организации университетов, то увидел только кафедральную систему, где главным считалось усвоить сто процентов того, что предусматривал общий для всех базовый курс. В этом случае выбора у ученика не существовало.

Недавно педагогами всего мира было обращено внимание на тот факт, что несколько последних нобелевских лауреатов в области химии оказались выпускниками Кембриджа.

Заломов в своем лицее стремился сделать образование полисистемным: одним, кто не мог определить свои наклонности, предлагалось учить все подряд, другим, выбравшим путь с детства, назначался тьютор.

Оле достался класс, где существовала старая система обучения. Но она упрямо размышляла над тем, как все же выявить те или иные наклонности учеников, о чем не раз разговаривала с Заломовым. Ведь кто, как не классный руководитель, должен знать своих воспитанников!

– Дерзайте, – не возражал он.

Однако ей пока ничего путного в голову не приходило.

Задание, которое она придумала после долгих раздумий, могло помочь и ей, и ребятам определиться, пока еще не поздно. Ведь даже если они не пойдут учиться дальше, каждый должен знать, будет он чинить машины, помогать больным или танцевать. А может быть, среди них окажется будущий Толстой или Билл Гейтс?

Задание заключалось в том, чтобы ребята в письменном виде поделились мыслями о жизни, о себе. Сочинение, которое она предложила, должно было помочь и ей, и ученикам. Она предлагала написать о самом сокровенном, что понравилось или запомнилось, будь то яркое впечатление, картинка из детства, строчки любимого романа, запавшие в душу. Собственные комментарии были обязательны. Каждый мог раскрыть себя. Поощрялось любое выражение эмоций – злость, ненависть, радость по отношению к поступкам близких людей, героев книг или кино.

Ребята порадовали Олю. Откровения оказались самыми разными: кто-то ностальгически вспоминал детство, Винни Пуха, другие – черепашек нинзя, восхищались Гарри Поттером, героями «Ночного Дозора».

Один из учеников, никогда не проявлявший себя как художник, вдруг неожиданно в тетради по литературе совсем неплохо изобразил бородатого Хемингуэя в голубом ореоле моря, написав, что зачитывается произведениями американского писателя. «Алкоголь и женщины – это позерство и самоутверждение автора, – писал он, – по-настоящему Хемингуэй обожал только море. В этом я его поддерживаю».

Девочки размышляли об актрисах, фотомоделях, любви, предательстве, измене.

Ольга Алексеевна гордилась учениками, радовалась, что откровения позволят выявить пристрастия ребят. Она воображала, как удивится ее задумке Кирилл Петрович. Интересно, что он скажет об этом!

Собрав тетради и поблагодарив учеников за сотрудничество и понимание, Ольга Алексеевна с ношей мудрых мыслей собиралась было покинуть класс, но в дверях ее догнал новенький. Максим, хорошо себя зарекомендовавший и среди ребят, и среди учителей, хмурясь, подал ей тетрадь, на глазах порвав несколько вырванных из нее страниц. Досадуя на себя, он тихо сказал:

– Ничего не получилось!

– Не расстраивайся, – утешила она мальчика. – Я разрешаю тебе написать дома. Подумай, может, что-нибудь придет в голову.

Юноша упрямо покачал головой.

Каково же было ее удивление, когда уже в учительской в тетради нового ученика она обнаружила случайно оставленные Максимом строчки. Абзац из пушкинской «Сказки о царе Салтане» настораживал, взывал к размышлению:

 
Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу, и приплод
Тайно Xбросить в бездну вод.
 

Далее шел густо перечеркнутый текст. Комментарии мальчика к тексту Пушкина разобрать было невозможно. А все остальное, что было написано, он с яростью вырвал.

Позже Оля не раз возвращалась мыслями к этим строчкам, не подозревая, что отгадка будет настолько ошеломляюща!

А сейчас ей не терпелось проверить сочинения и похвастаться перед великим учителем.

Стараясь не признаваться себе в том, что ее тянуло к Заломову, теперь Оля каждый раз придумывала повод для встречи с ним. Сочинения ребят – разве не повод для серьезной беседы?

Ей все время казалось, что после танца на тусовке в доме Дениса их связала какая-то неведомая нить. И только они одни знают об этом. А может, все это плод ее воображения? Конечно, Заломов нормальный мужчина, которому все мужское не чуждо. Вон как он смотрел на эту «Мисс Очарование», которая выпуклыми ягодицами крутила перед его носом и трясла налитыми, как мячики, грудями. А у нее, у Оли, маленькая грудь и бедра совсем не то! Вот если бы лифчик с прокладками под грудь, с черными кружевами!

«Возьму его с собой в летний лагерь», – подумала она про себя. Собирая в дорогу сумку, добавила под стать верху трусики, невольно поймав взгляд бабушки.

Татьяна, наблюдая, как Оля укладывается в дорогу, молча посмотрела на вещички ее дамского туалета: и на кружевной лифчик, и на трусики, и на открытое платьице, которое явно не лучшим образом подходило для походов.

Ее вопросительный взгляд означал гораздо больше, чем слова.

– Ну, ба, ты что? – стараясь поглубже запихнуть собранное, сердилась на саму себя Оля. – Там же дискотеки будут. Мне в чем-то появляться нужно. Знаешь, как девчонки теперь в шмотках разбираются? Просто майку или топик за три копейки не наденешь, высмеют.

– У вас ведь в школе не дети нефтяных магнатов учатся? – возразила бабушка.

– Мой папа тоже обыкновенный человек, однако я считаю, что женщина должна одеваться модно, чтобы... – Оле очень хотелось сказать «нравиться», но она ограничилась выражением: – достойно выглядеть.

– А-а, – не скрывая иронии, протянула бабушка, – считаешь, что в этом легкомысленном сарафанчике ты будешь выглядеть вполне пристойно перед...

Оля чувствовала, что бабушка все понимает и что ей очень хочется расспросить о Кирилле Петровиче. Отчего он опять выбрал именно Олю для работы в лагере? А о чем рассказывать-то? Ничего ведь не было. Ни-че-го! А в летний лагерь из тех немногочисленных преподавателей-женщин, что работали в школе, ехать никто не хотел, у всех были свои дела: кто на дачу с детишками собрался, кто с мужем отпуск провести. «Девчонкам-школьницам мужчина не во всех вопросах может маму заменить!» – постарался объяснить Оле необходимость ее пребывания в летнем лагере Заломов.

– Хочу выглядеть достойно перед ребятами, – продолжая убеждать себя больше, чем бабушку, упрямо бормотала она, – и это не сарафанчик вовсе, теперь такие платья открытые. В журналы мод загляни.

– А не коротковато для платья? Все-таки хоть и на отдыхе, но ты же учительница?

– Странно, что не говоришь: «Вот в наше время!» Ко мне мамаши такие молодые приходят, а обожают рассказывать, что в их время и юбки были длиннее, и краски на лице меньше, а уж без лифчиков никто не загорал и в стрингах не ходил.

– Без лифчиков не загорали, это точно. В стрингах не ходили, потому что трусиков вообще не было. Только панталончики на резинках до колен. И ни колготок, ни лифчиков с кружевами. – Бабушка кивнула на Олину сумку. – Чулки хлопчатобумажные на круглых резинках, от которых следы на ногах оставались... – Она чему-то улыбнулась про себя. – Маме твоей уже кое-что от цивилизации досталось. А вот в коротких платьях еще до войны на танцы бегали. – Бабушка, опять задумавшись о чем-то своем, махнула рукой: – Твоя жизнь – тебе решать! Хватит, я твоей мамой занималась!

И Оля решила.

Жизнь в летнем лагере оказалась совсем не сахар. Ответственность за ребят во сто крат выше, чем в школе. Что-бы и в речке не утонули, и в лесу не заблудились, и местные не обижали, и многое другое, о чем Оля даже не подозревала. До танцев дело не доходило. К вечеру она как подкошенная валилась с ног. И только присутствие Заломова помогало, не хотелось ударить в грязь лицом. Помощь и его твердую руку она чувствовала всюду. И еще она чувствовала... хотя вполне возможно, что ей это казалось, как Кирилл Петрович бросал на нее взгляды, в которых прочитывалось нечто большее, чем внимание к коллеге. Когда она серьезно поцарапала ногу в лесу, он лично сделал перевязку. Пальцы мужчины ее мечты касались бедра, он дул на свежий шрам, щипавший от йода, низко склонившись над ней. Оля жаждала, чтобы его губы прикоснулись к бедру, ей так хотелось погладить густую шевелюру волос.

– Ой! – вскрикнула она, хотя ей было совсем не так больно, и схватила его за руку. Он поднял голову.

– Потерпите, Олечка, – ласково сказал он и даже виновато улыбнулся. – Вот видите, не уберег я вас!

«Олечка, Олечка», – ночью стучало у нее в голове. Назвал по имени, так ласково! А она могла бы звать его Кириллом? От такой крамольной мысли даже пропал сон. Оля вышла на воздух. Летний лагерь располагался на опушке леса. Огромная желтая луна, которая словно касалась верхушек сосен, освещала все вокруг.

– Что, болит? – услышала она за спиной знакомый голос и вздрогнула от неожиданности.

– Вы тоже не спите? – повернувшись к нему, пробормотала она.

– Простудитесь. – Кирилл Петрович заботливо накинул на голые печи Оли свою куртку. – Пойдемте пройдемся, – предложил он.

Они направились к озеру. Девочки из летнего лагеря почему-то прозвали его Колдовским.

Несмотря на теплый июльский вечер, Олю познабливало. Обычно разговорчивая и веселая, сейчас она не знала, о чем говорить, а потому молчала, словно бука. Они дошли до озера и остановились на берегу. Луна, освещая все вокруг, круглым ярким шаром отражалась в прозрачной воде.

Первым начал Заломов.

– О чем вы думаете? – чтобы нарушить молчание, спросил он.

Конечно же, она думала о нем: какой он умный, сильный, славный. Ну хоть бы капелька недостатков! И еще она думала, что от него исходит такое обаяние, против которого невозможно устоять.

– О своих мыслях я рассказываю только самым близким людям, – кокетничая, отозвалась она.

– Например, кому? – Чуть насмешливый вопросительный взгляд в ответ.

– Тем, кому я очень доверяю.

– Мне показалось, что у нас с вами сложились вполне доверительные отношения, – настойчиво, но мягко возразил он.

– Да, конечно. Но это очень личные мысли. Я еще к вам не привыкла.

– Что же мне нужно такого сделать?

– Мало времени прошло... – не отвечая на его вопрос, словно самой себе сказала она.

– Еще через неделю привыкнете?

Оля понимала, что он шутит, но все же разозлилась.

– Когда вы сердитесь, ваши глаза из синих превращаются в черные.

Он развернул Олю к себе лицом.

– Черных глаз у людей не бывает, – совсем не зная, что говорить, прошептала она, чувствуя, будто ею овладевают колдовские чары.

«Озеро!» – вспомнила она девчонок.

– Вы, наверное, не помните, как я однажды сказал, что выбрал вас.

– Помню, – вдруг совсем потеряв голос, хрипло отозвалась Оля. – Это было при первом нашем разговоре, я тогда поинтересовалась: «В каком смысле?»

– Все точно. А теперь? – Голос директора звучал чуть взволнованно.

– Что теперь?

– Теперь вы поняли в каком?

Широкоплечий мужчина в джинсах и ковбойке, держащий ее за руку, был недосягаемым и в то же время близким, родным и желанным.

Каждое его движение, жест, случайное прикосновение вот уже столько дней, пока они здесь среди шумных и непоседливых детей, казались ей значительными и важными, как для юных школьниц взгляды однокашников. Чувствовал ли он то же, что и она, не желающая даже себе признаться, как давно и безнадежно влюблена?

Всегда прохладная рука девушки в его крепкой ладони сделалась горячей.

– Олечка... – Он заглянул в ее глубокие синие глаза. Она так долго ждала этого мига, что последующие слова не остались в памяти.

Она только помнила, как сама, встав на цыпочки, обняла его за шею, сомкнув в кольцо руки, ощутив, какой он большой и сильный, потом как он дотронулся губами до ее губ, как, осторожно взяв на руки, понес ее куда-то, уложил на траву.

Пахло земляникой и мятой. Он раздевал ее при свете луны, и шум леса заглушил их стоны.

Его загорелое тело касалось ее груди, ее бедер, и не было большего счастья в жизни, чем ощущать в себе этого мужчину. Такое счастье дано не каждому. Это был настоящий мужчина, мужчина высшей пробы.

Оля долго училась называть его просто по имени. Ореол уважения вокруг него не позволял переступить черту, за которой кончалось «вы» и начиналось «ты».

– Если ты не отучишься называть меня по отчеству, я буду чувствовать себя стариком, – упрекал он Олю.

– Я постараюсь, – положив голову на его необъятную грудь, счастливо шептала Оля.

Ее жизнь стала теперь другой, тайна, которую они охраняли от окружающих, сближала их еще больше. День наполнился ожиданием ночи.

Оля боялась выдать себя. На людях, среди ребят ей ни в коем случае нельзя было раскрыться.

Для Заломова в летнем лагере ничего не изменилось. Кирилл Петрович оставался таким же, как прежде: ровным, уравновешенным и всегда галантным. Он так же, как всегда, мог подать ей руку, переводя через ручей, помочь донести что-то тяжелое, просто улыбнуться, когда усталость валила ее с ног. А она нет! Это было нечестно и невыносимо.

Бивачный образ жизни добавлял в их отношения романтичность, остроту, свой, ни с чем не сравнимый смак. Однако в нем были и заметные минусы. Как каждой девушке, ей хотелось хорошо выглядеть, подкраситься и принарядиться. Но увы! Майка на голое тело, шорты и джинсы были ее повседневной одеждой.

«Эх, бабушка, как ты была права! – вытаскивая со дна сумки кружевной лифчик, сокрушалась она. – Зачем он здесь, в лесу?»

Платье, которое бабушка назвала сарафаном, тоже не пригодилось.

Здесь, на первозданно чистой природе, все, что не гармонировало и не сливалось с землей, травой, лесом, прозрачно чистым озером, казалось лишним, неорганичным, ненужным.

– Нагая ты прекрасна, как Ева, – проводя ладонью по двум маленьким грудкам и спускаясь по животу к пушистому бугорку, нашептывал ей возлюбленный.

Все было как во сне: купания голышом при свете луны, долгие поцелуи на траве и блаженный отдых.

Заплывая далеко, так чтобы никто не мог их увидеть, они занимались любовью посреди Колдовского озера. Огромный, словно медведь, вышедший из лесных зарослей, Кирилл обхватывал в воде бедрами ее хрупкое тело, и они до устали наслаждались друг другом. Теплая, как парное молоко, прозрачная вода обволакивала их нагие тела, возбуждая и добавляя в секс неповторимый аромат дикой природы. А потом они долго лежали на поверхности озерной глади, расставив руки, отдыхая и всматриваясь в ночное небо, ощущая себя почти в раю, пока первые голоса птиц не возвращали их на землю.

Весь следующий день Оля, готовила ли она с девочками еду, помогала ли мальчишкам собирать хворост для костра, думала об одном: скорее бы настали ночь и те счастливые минуты, когда они остаются вдвоем.

И, едва дождавшись, она вновь заползала ему под мышку, чтобы свернуться калачиком и ласкать, осязать того, о ком мечтала целый день. Каждая близость с любимым как большой праздник, мысль о котором невозможно отогнать.

Однако чем ближе подходила к концу смена, вопрос, что же будет дальше, все больше мучил девушку.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Дальше праздник кончился. Наступили будни.

Они вернулись в Москву. Полное осознание того, что случившееся между ними очень серьезно, пришло к Оле только по возвращении домой. Она не могла себе представить, как с этим жить дальше.

Внимательно приглядываясь к внучке, догадываясь, что произошло и что творится у нее в душе, и желая поддержать, бабушка сказала:

– Ты очень повзрослела и стала еще красивее.

– Спасибо.

Это был их условный язык.

Вслух они могли обсуждать любые темы, однако говорили обо всем вообще, не касаясь личностей. У мамы темы взаимоотношений между мужчиной и женщиной, секса всегда вызывали раздражение.

Оля обижалась на маму, которая не пропускала случая, чтобы упрекнуть молодежь:

– Мы так не делали, я не позволяла никому прикоснуться к себе, у нас с папой было по-другому.

Ее категоричность вызывала укор в бабушкиных глазах. Оля видела, как она качала головой, недоумевая. Оправдывая дочь, она частенько объясняла внучке:

– Это рассуждения с позиции возраста.

– Ба, но неужели у мамы в молодости все было так гладко? Она не влюблялась ни в кого, и у нее не было романов?

– Во все времена люди наступали на грабли, повторяли и собственные ошибки, и ошибки близких. Но чем размереннее жизнь, тем быстрее об этом забывается, – уклончиво отвечала Татьяна.

Оле очень хотелось расспросить, как за мамой ухаживали молодые люди, встречалась ли она с кем, как познакомилась с папой и почему ей, Оле, досталось отчество деда, а не отца. Объяснение, что великий хирург Алексей Рогов очень этого желал, теперь уже взрослую девушку не устраивало.

Однако мама уходила от разговора, а дочери не хотелось вступать с ней в конфликт.

– Конечно, – размышляла в частых беседах с внучкой Татьяна, – сегодняшняя эпоха меняет и отношения, и людей.

– Близкие отношения и нравы, судя по литературе, всегда были одинаковыми, – вступала на защиту современности Оля.

– Что ты, детка! Ведь раньше не было выражений типа: «Они занимались сексом». Разве это занятие, разве это действо?

– А что это? – еще более рьяно защищалась Оля. – Как в твое время назывались близкие отношения между мужчиной и женщиной? – с жаром вопрошала она и сама же отвечала на вопрос: – Никак. Можно сказать, что названия этому не было!

– Нет, неправда, – возражала бабушка. – Говорили: они жили, сожительствовали, спали, в конце концов! – горячилась бабушка. – Чаще это подразумевало долгосрочные отношения, основанные на глубоких чувствах! Не прагматичное совокупление! А вообще-то обычно говорили: «Они любили друг друга!»

– Однако это не всегда соответствовало действительности. В ваше время тоже разбегались. Потому что ошибались, не любили... Может, скажешь, в твое время не изменяли женам или мужьям?

– Бывало!

– А если бывало, то как это называлось?

– Измена.

– Один другому говорил: «пойдем поизменяем» жене, мужу, другу? – злилась Оля. – Так, что ли?

– Нет.

– А-а, – продолжала нападать Оля, – признавались в любви: «Дорогая, я тебя люблю навек». А жена, муж – это так...

– Не ерничай.

– Вот видишь! Сейчас получается честнее: «Пойдем в постель, займемся сексом! Я тебя хочу!» В таких случаях люди не обманывают друг друга. Временные чувства – это же все равно чувства. Их не обсуждают. Они возникают как ответ на зов природы, сами по себе. Понимаешь, ба? Партнеры желают друг друга.

– Чего тут не понимать! – Бабушка качала головой, со значением посматривая на внучку. – Только ты даже не называешь их любовниками, как в наше время, хотя и это слово считалось постыдным, просто партнерами. Как игра, спорт, аэробика по-современному, – огорчалась она.

– Дело не в названии, ба. Название – это форма, как одежда. Ведь совершенно не важно, что в девятнадцатом веке юбки на кринолинах носили – не подъедешь, не подойдешь, – Оля, изображая барышню девятнадцатого века, расставив широко руки, смешно показала широкую юбку, – а сейчас мини, из-под которой все видно. – Задрав юбочку высоко-высоко, Оля обнажила стройные ножки. – Зато тогда грудь открывали, так что все вываливалось. Но и в те времена, и в наши женщины позволяли мужчинам заглядывать под юбки. Я не права?

– Однако все равно было желание соединиться надолго, поэтому такое важное в жизни каждого событие называли словом «любить». А сейчас и не предполагается задерживаться надолго. Позанимались сексом и разбежались. Так ведь?

– Ба, ну сейчас и жизнь очень стремительная, и секс, наверное, тоже.

– Что «тоже», детка? Стремительный? На одной ноге, как в стремя, – и галопировать дальше по жизни? А что же потом? Устраивает ли тебя лично такая жизнь?

Вроде бы общий разговор вылился в тему, волнующую их обеих. Ведь бабушка догадывалась обо всем, и глаза ее спрашивали Олю: что же дальше? Но влюбленная девушка сама не знала ответа. Они не говорили об этом с Кириллом. Теперь, когда кончилось лето, лицей как бы разъединял их, становился камнем преткновения. Разве могут близкие люди работать вместе? Наверное, могут. Если бы они встретились с Кириллом раньше, вместе бы создавали этот лицей, эту общность преподавателей и ребят. Сейчас совсем иначе. Ни учителя, ни ученики ей этого не простят. Она – та, которая собирается отнять у них кумира, жизнь которого окружена ореолом необычной таинственности, жизнь не такая, как у всех. Оля превращала его в обыкновенного, земного человека. А потому вряд ли могла рассчитывать на понимание.

– Кирюша, когда ты наконец женишься? – донимал его отец. – Хватит нам с тобой бобылями жить. – Чувствуя, что в жизни сына что-то происходит, он торопил события. – Кто она? Такая, как теперь все? В брючатах, с голым животом или достойная тебя женщина, готовая рожать мне внуков?

– Тебе понравится, – улыбался сын. – Только она и не то, и не другое. Она девушка особенная. На нее «бог фонариком посветил», – вспоминая слова Оли о харизме, успокаивал сын.

– Посветил?

– Да, а я заметил и выбрал ее.

– Надеюсь, надеюсь. Жаль, мама не дожила!

– Да.

Мать Кирилла Петровича, страдавшая тяжелым недугом, покинула этот мир давно.

– Так чего ты медлишь? Я же слышу, как ворочаешься по ночам.

– Думаю, как бы не причинить ей боль.

– Что-то я не понимаю, о чем ты?

– Не торопи события, пап.

– Если еще не время для женитьбы, хоть бы познакомил с ней.

– Хорошо, – коротко ответил сын.

Перед приходом Оли мужчины долго приводили в порядок свое холостяцкое жилище.

– Как у вас все блестит! – оценила их труд Оля.

– Для вас старались, мадемуазель. – Очарованный Олиной красотой, отец Кирилла сиял. В фартуке, с полотенцем в руках, он суетился на кухне. – И вправду «бог фонариком посветил», – шепнул он сыну.

– Давайте я вам помогу. – Оля вытащила из духовки жаркое.

– Я совсем домашней хозяйкой заделался, – пожаловался отец, – Кирюша все на работе да на работе. А я все жду и жду.

– Кого?

– Вас.

– Меня?

– Ну да.

– В каком смысле?

– В прямом, мадемуазель. Не дело, чтобы мужчина пек пироги.

– Да я тоже не умею. У меня бабушка дома печет.

– А мама?

– Мама, наверное, плохо. Потому что папа хорошо готовит. Он в Афгане воевал. Там научился.

– Мир перевернулся, – разохался отец Кирилла. – Чувствую, мне до конца жизни этим придется заниматься.

– Ты еще наших детей будешь нянчить. – Кирилл многообещающе посмотрел на Олю.

Она отвела взгляд.

Темы дальнейшей своей жизни они не обсуждали. В школе после начала учебного года все оставалось по-прежнему. Это тяготило Ольгу. Каждый раз, когда она натыкалась на Кирилла, сердце начинало ныть. По вечерам они тайно встречались, так, будто у Кирилла была другая семья. Лелька давала ей ключи от своей квартиры, которая находилась в двух шагах от школы. Бывший муж, покинув Лельку с двумя детьми, оставил ей небольшую квартирку. Вечерами, когда она уходила на рандеву, родители брали детей к себе. Так у Кирилла с Олей появилось пристанище.

Все бы продолжалось спокойно, если бы однажды в подъезде Лелькиного дома они не наткнулись на двух учениц из десятого класса, одна из которых была та самая Катя Земцова, которая призналась Оле в тайной любви к Кириллу.

Распив бутылку вина в небольшом ресторанчике за углом, влюбленные поднимались по лестнице. В руках Ольга тащила охапку роз. При встречах Кирилл всегда дарил ей цветы. Не дотерпев до квартиры, Кирилл обнял ее еще на лестнице. Зловещий голос ревнивицы привел Олю в чувства.

– Посмотрите на нашу девственницу, – услышали они за спиной. – Нам мозги полощет, а сама с директором трахается.

Букет выпал из рук Оли.

– Земцова, ты что себе позволяешь? – выкрикнула Оля.

– А вы что себе позволяете? Выпытываете, кто, кому и зачем. Это вас возбуждает? – Зеленые глаза Кати, словно у тигрицы, светились зловещим блеском. Еще минута – и она бросится на Олю.

На подоконнике, где сидели девушки, стояли пустые бутылки из-под пива и банка, из которой торчали окурки сигарет. Втянув голову в плечи, вторая девочка прятала глаза.

– Земцова, – бледнея, медленно произнес Заломов.

– Слушаю вас, Кирилл Петрович. – Изобразив реверанс, она вульгарно подняла юбку. – Что вы в ней нашли? Я вам...

Заломов не дал девчонке договорить – взяв крепко за руку, он потащил ученицу вниз по лестнице.

– Ольга Алексеевна, считайте, что я его у вас отбила, – пьяно орала девушка.

Звук голоса разносился эхом по всему подъезду.

Ночью Оля не сомкнула глаз. Она еще не знала, какие неприятности ее ждут впереди.

Отстающая Катя Земцова часто приходила на дополнительные уроки по литературе. Но сразу же после этого случая она пропустила занятие. Потом еще и еще. Вскоре по школе поползли слухи, что Оля вымогает у слабых учеников деньги. Она старалась не обращать внимания до тех пор, пока пожилая учительница истории в резкой форме не выговорила ей за это впрямую.

– Клевета! – в сердцах воскликнула Оля.

Учительница оскорбилась:

– Я вам из лучших побуждений... пока до Заломова не дошло. Вы знаете, как он к этому относится?

Оля вышла из учительской, хлопнув дверью.

А на следующий день Земцова явилась на дополнительные занятия. Молодая учительница сделала вид, что между ними ничего не произошло. По окончании Катя задержалась в классе последней. Копаясь в школьной сумке, она будто чего-то выжидала. В дверь класса постучали. Оля вышла посмотреть. На пороге стояла учительница истории.

– Входите-входите. – Удивившись, Оля все же пригласила ее войти.

Коллега зорким взглядом окинула учительский стол.

Среди тетрадей и мелких вещиц, валявшихся на столе, сияла стодолларовая купюра.

– Вот видите. – Катя Земцова демонстративно дернула плечиком. – Специально меня оставила после занятий, вымогательница! А в следующий раз попросила принести больше.

Оля не могла выговорить ни слова.