Текст книги "Память. Часть 2"
Автор книги: Людмила Кулагина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
3.Коммуна
В шесть утра Андрей отвёл Семёна в коммуну. Это был старый купеческий дом. Но перегородок и шторок в этом помещении не было. В большом светлом зале стояло около сорока кроватей, почти вплотную придвинутых друг к другу. Раздавался дружный храп, перемежающийся со скрипом кроватей. Кто-то постанывал. Лежащий у прохода парень разговаривал во сне. Семён прилёг на пустую кровать рядом с ним. Волна дремоты начала сладко накатывать на него, но в этот момент раздался грохот. Кто-то тарабанил поварёшкой по тазу. Народ начал просыпаться. Уже одетый парень бодрым голосом кричал:
– Встаём товарищи! Навстречу прекрасному утру во главе с коммунистической партией просыпаемся!
У Семёна спросонья от такой рулады в голове случился коллапс. «Чтобы проснуться с партией, нужно с ней спать» – этого он никак не мог представить и всякие странные эротические фантазии невольно полезли в голову. Он замешкался. И таз грохнул у него над головой, как гильотина.
– Ты чё! Обалдел! – возмутился Семён.
– Настоящий коммунист должен просыпаться с рассветом! Партия требует от нас новых свершений! Она не ждёт! Мы вместе пойдём в светлое будущее, товарищ! – парень свободной от таза рукой дружески обнял Семёна за плечи.
Семён, на волне своих фантазий воспринял это иначе и резко оттолкнул его. Парень упал на соседнюю кровать. Семён подумал, что спровоцировал драку этим толчком, напрягся, огляделся вокруг и решил, что ему будет трудно. Сдаваться не собирался. Встал в стойку, сжал кулаки. Но реакция была иная. Парня с тазом начали перекидывать от кровати к кровати. Раздался хохот и грохот от взлетающего и падающего таза. Молодые весёлые парни с радостью устроили клоунаду, разминая затёкшие ото сна мышцы. И тот, кто исполнял роль гантели в этом упражнении радовался от души. Хохотал во весь рот и шутливо вскрикивал якобы от страха при каждом взлёте и приземлении на новую кровать или в другие руки. Вдруг раздался визг. Девушки, готовые к утренней зарядке заглянули в комнату, и парни толкнули активиста с поварёшкой прямо на них. Девчонки засмеялись, бросились врассыпную, только одна осталась. Схватила парня за майку.
– В чём дело, Павел?! – неожиданно тонким голосом спросила крупная дама.
– Утренняя разминка, товарищ Усольская! – пытаясь вырваться из её рук сказал активист.
– Отставить! – по-военному гаркнула командирша. – На зарядку становись!
– Есть! Товарищ Усольская! – ответил Павел и упал на пол от того, что она неожиданно его отпустила. Все захохотали. Семён тоже улыбнулся. Был рад, что толпа не агрессивна. А подурачиться он и сам всегда готов.
Все побежали во двор. На крыльце стояла команда с вёдрами и поливала всех выбегающих водой. Кому-то доставались лишь брызги, а тех, кто замешкался, поливали щедро. Семёну досталось сполна. Он задохнулся от неожиданности. Вода была ледяная. А осеннее утро в Казани тоже не тёплое. Так что взбодрился мгновенно. Никаких фантазий!
Спортсмен в сильно вытянутой и совсем не чистой майке показывал упражнения. Худенький мальчик с дырявым барабаном отбивал такт, а Павел и ещё один умелец на ходу сочиняли стишки, один глупее другого. Толпа ржала, но упражнения повторяла. Крупная девица Усольская стояла на крыльце и бдительно следила за всеми. Иногда вставляя рефрен между строк стихов:
– Байгурзин, я всё вижу!
Дальше шёл стих:
– Дружно вместе, дружно в ряд
– Коммунистический отряд!
– Галиуллина, не стоять! – опять шёл припев Усольцевой.
– Мы шагаем дружно в ногу
– Коммунистам дай дорогу! – импровизировал Павел.
– Раз-два, раз-два. Не отставать, Абашев! Быстрее! – активна махала на каждый счёт рукой Усольцева, так, что её грандиозный бюст вздрагивал всей своей массой, как желе.
– Вместе мы идём в дорогу!
– Светлое будущее у порога! – продолжал напарник Павла.
– Семён засмотрелся на виртуозно выполняющую наклоны барышню, стоящую перед ним. Панталоны, протёртые почти до дыр, изысканно просвечивали на выпуклых местах.
– Новенький, нечего пялиться! Занимайся! – подошла к нему близко бдительная надзирательница Усольцева и взгляд Семёна переместился на уютную впадину между двумя глыбами желе. Усольцева хохотнула, заметив это, и довольная пошла дальше.
– А ты, Клава, что от зарядки отлыниваешь? – спросил кто-то.
– Я с вами, лодырями, за весь день так заряжусь, что под вечер ног не чувствую. За вами ведь глаз да глаз нужен!
– Она ноги не чувствует, только сиськи! – тихонько сказал один из парней. Стоящие рядом засмеялись.
– Когда вернулись в помещение после зарядки, Семён увидел, что его вышитую сорочку одевает какой-то парень.
– Это моя рубаха! – подбегая сказал Семён.
– Здесь нет ничего личного, товарищ! Здесь коммуна! Всё общее!
– Что? И штаны мои тоже надеть готов? – поразился Шлинчак.
– Давай, я не против, – парень всерьёз рассматривал штаны на Семёне.
Шлинчак воспользовался этим и выхватил рубаху у него из рук. Парень возмутился.
– Ты чего?! Я её уже взял! Это моё!
– Здесь ничего твоего нет! – ответил Семён, быстро надев рубаху и снимая с парня кепку. – Здесь всё общее! Это коммуна.
– Это моя кепка! – попытался выхватить головной убор из рук Шлинчака парень, но шустрый Семён быстро перескочил через кровать, и парень, потеряв равновесие рухнул на сидящего сбоку толстяка. Толстяк оттолкнул его, тот упал снова. Началась всеобщая свалка. Парень вырвался из кучи-малы, побежал за Семёном. Но догнать Шлинчака было ой как непросто. Парни улюлюкали и подбадривали соревнующихся в беге с препятствиями в виде кроватей. Гонку прервал грохот половника о таз. Все мгновенно переключились и побежали в столовую.
Там стояли длинные столы и лавки. Но мест на всех не хватало, и люди устраивались кто где: сидели на подоконниках, стояли у стен и даже примостились в углах. Семёну выдали тарелку каши и кусок хлеба. Голодный Шлинчак быстро съел несколько ложек и вдруг остановился. Следующую не смог проглотить, распробовав странный вкус. Выскочил на улицу, выплюнул всё. Вернулся.
– Что это? – спросил он у мальчика, сидящего на лестнице.
– Мешок пропавшей прошлогодней пшеницы нашли в подвале. Так что в ближайшее время будем есть только это. – ответил пацан.
Семён взял хлеб, кашу оставил на столе, собираясь выйти.
– Ты не хочешь? Я доем? – спросил его кто-то.
Семёна чуть не вырвало, он молча кивнул головой и выбежал на улицу. Запах в столовой был ужасный. На крыльце уже собрались несколько человек, которые поели первыми или также, как Семён, не смогли есть эту гадость.
– Я думаю, что в коммуне не должно быть разницы между мужчинами и женщинами. Мы должны одинаково учиться, трудиться. – сказал рыжий конопатый парнишка.
– Точно! – скабрезно осклабился узкоглазый круглолицый мужик, – И спать мы должны в одном помещении. Как говорит товарищ Клава, у партии нет мальчиков и девочек, только бойцы революции!
– Ты небось, рядом с Клавкой бы лёг, Бабичев? – захохотали парни.
– Нет, лучше на неё! – мечтательно парировал круглолицый татарин.
Улицкая выросла, как из-под земли.
– Я тебе лягу! Щас так лягу! – Клавка, возвышаясь почти на голову над Бабичевым, лупила его по чём попадя. Бабичев только радовался, тем больше, чем сильнее била.
– Вот баба! Вот где страсть-то! Вот силища какая! Такую кобылку оседлать – одно удовольствие!
– Я тебе оседлаю! – продолжала лупасить его Клавка. – Жеребец необъезженный!
– Так объезди! Я же только «за», Товарищ Усольцева! – подставляя спину под удары, просил Бабичев.
– Давай, Клава! Врежь ему! В ухо, в ухо ему дай! – улюлюкала толпа.
– Да нет! Просто дай ему, Клава! Что же мужик зря столько мучается.
Клава развернулась и попёрла с кулаками на толпу.
– Все на занятия! Быстро! Бездельники! Вот я рапорт на вас напишу! – пищала Клавка. Народ, хохоча, разбежался. Семён увидел стоящего у ворот Андрея. Подошёл к нему.
– Доброе утро, – сказал Андрей. – Адаптировался уже?
– Весело у вас здесь. Только жрать очень хочется.
– Ничего, привыкнешь, – ответил Андрей, сунув свёрток с едой в карман Семёну. – Встретимся в университете. Зайди ко мне в кабинет. Фамилию мою не забыл?
– Забудешь тебя, как же!
– Ладно, веселись дальше!
Молодёжь стайками уходила в сторону университета, неся под мышками книги. И в этих причёсанных, серьёзных мальчишках и девчонках уже нельзя было узнать только что гогочущих и орущих парней и девок. Стало тихо. Семён пошёл следом. Он шёл учиться в Университет! «Саша ни за что не поверит» – подумал он.
4.Семён
События в жизни Семёна происходили так быстро, что он не успевал ничего обдумать. И происходили они не по его воле. Будто бурная река захватила парня и влекла в неведомую пучину. Ему ничего не оставалось, как стараться удержаться на плаву. Раздумывать о происходящем, о том, что он делает, было некогда. Нужно было успеть вовремя вздохнуть, чтобы не утонуть.
Он не понимал, зачем он здесь, в незнакомом городе, среди незнакомых людей, занимается странными вещами, о которых никогда не думал и не мечтал. Больно становилось ему, когда слышал пафосные выражения, вроде этого: «Человек – творец своей судьбы». Пешка он, а не творец. Хоть кто-нибудь может сам вершить судьбу в этом мире? Или все люди лишь плывут по течению? Как он оказался в этом водовороте? Кто решает его судьбу?
Порфирий Порфирьевич тоже заложник ситуации. Хоть он и обладает большой властью, он зависим, может быть, ещё больше, чем Семён.
Интересно, кто и как вышел на след Хельмута? Да, если бы этого не случилось сидел бы он дома и нянчил ребёнка. Ох уж эти вездесущие шпионы. Что-то всё-таки разнюхали.
Шлинчак понимал, что все они, Пётр, Хельмут и он, Семён, в одной упряжке. Прошлое теперь создаёт их судьбу. Ведь если раскроют Хельмута, узнают, что он бывший немецкий шпион, Шлинчаку тоже не поздоровится. Кто поверит, что Семён не знал, что это шпион. Если бы ему, Семёну, кто-то рассказал такую историю, он бы точно не поверил. Попробуй скажи, что лучший шифровальщик немецкой разведки мыл полы и подавал завтрак безвестному украинскому парню! Лучше об этом не заикаться! А если ещё добавить, что ими руководил нынешний партийный руководитель Казанского Университета!? А если спросят, где это было? Что сказать? В неком селе, то ли украинском, то ли польском, то ли российском. Вообще в психушку отправят! Может он в самом деле болен, или вся эта история ему приснилась?
Семён испугался собственных мыслей и решил сосредоточиться на поставленной задаче. Она была, конечно, очень странной, даже смешной. Официально он должен был найти немецкого шпиона, то есть Хельмута, который на самом деле таковым не являлся в настоящее время, так по крайней мере думал Семён. А также Шлинчаку предстояло найти агентов Хельмута, то есть самого себя! Семён невольно засмеялся, представив это всё. В более нелепом положении ему ещё быть не приходилось.
Семён шёл в университет по умытым вчерашним дождём улицам Казани, сегодня ярко освещённым ласковым утренним солнцем, глядел на нарядные дома, озабоченные лица прохожих и чувствовал себя лишним винтиком в этом слаженном механизме. Ездили трамваи и телеги, народ шёл стайками и поодиночке по своим делам, из открытых окон доносились запахи еды и звуки музыки, открывались ставни магазинов и каких-то контор. Люди здоровались друг с другом, улыбались, общались, некоторые с раннего утра уже ругались. Всё выглядело, как хорошо отлаженная машина. Все действовали по определённому плану. И лишь он, Семён, не понимал, что он тут делает. Сама мысль, что он должен всех вокруг обманывать претила ему. Он понимал, зачем люди выращивают хлеб и строят заводы, а зачем нужна эта возня с воображаемыми шпионами, оставалось для него загадкой, более того, выглядела абсурдно.
«Все люди – братья!» – думал он. Игры, в которые играл Порфирий Порфирьевич, дела в которые он втягивал Семёна, представлялись чужеродными этому радостному миру, уютному городу, цветущей и плодоносящей земле, надуманными нездоровым, извращённым умом. Ведь всё же просто! Выращивай хлеб, строй дома, люби, расти детей и будешь счастлив! И все эти люди вокруг: татары, русские, украинцы, башкиры, евреи, немцы, поляки и бог знает кто ещё, хотят одного! Любить и быть любимыми! И в любви нет ни государственных границ, ни национальных различий и уж тем более неважно, состоит человек в партии или нет. Так зачем вся эта бессмысленная суета, мышиная возня.
Мозг Семёна не выдерживал такого шквала мыслей. Он чувствовал себя потерянным, загнанным в угол, одиноким. И тут вспомнил Сашу, любимую, милую Сашу, и имя это стало той ниточкой, той путеводной звездой, которая осветила всё и расставила по местам. Появилась, вернее проявилась, сквозь всё для него не важное основная цель – быть с любимой рядом!
Все сомнения сразу ушли на второй план, картина мира представилась ясно и чётко. Есть Он и Саша, и есть обстоятельства, которые мешают им быть вместе. Уныние и нерешительность, грусть и даже чувство одиночества сразу исчезли. В мыслях он был рядом с ней. Теперь оставалось воссоединиться в физическом мире. Это его главная цель. И он ради её достижения пройдёт через всё.
Семён верил, что хитроумный Пётр, то есть Порфирий Порфирьевич придумает какую-нибудь потрясающую стратегию для решения своих непростых задач. А Хельмут разработает тактику. А он, Семён, готов исполнить любую роль, для него написанную, лишь бы вернуться к Александре. Хотя этого ему никто пока не обещал. И здесь ему самому придётся придумывать и тактику, и стратегию, чтобы сценарий закончился возвращением героя на родину.
Он верил, что они с Сашей обязательно будут вместе. Семён готов был смириться со всем, но не мог даже на секунду представить, что они расстались навсегда. Эта мысль была для него невыносима. И он надеялся, что сумеет развернуть обстоятельства так, чтобы быть с женой.
Такие размышления занимали его, когда он шёл в университет. Он совсем не думал, что ему придётся по-настоящему учиться, а не делать вид, учиться, чтобы не выпасть из роли. И именно эта задача станет основной в ближайшее время и будет занимать все его мысли и на это будут тратиться все его силы.
5.Университет
Университет гудел, как улей. Семён с трудом нашёл кабинет Хельмута, который почему–то оказался в библиотеке. Это был даже не отдельный кабинет, а отгороженный книжными шкафами угол читального зала.
Андрей вернул Семёну направление партийной ячейки на учёбу в университете, которое сам Семён вчера подделывал, копируя чужой почерк. Он, оказывается, не во всех нужных местах поставил подписи.
– Молодец, отлично справился, – похвалил парня Андрей. – У тебя фантастические способности. Теперь садись и пиши заявление от своего имени. Не разучился, надеюсь, своим почерком писать?
Семён, ошарашенный впечатлением, произведённым на него огромной толпой студентов, сел и молча начал писать, поглядывая в образец. Закончив, отдал листок Андрею.
– Теперь тебе нужно списать расписание, оно весит на первом этаже в холле. Учебники тебе библиотекарь подготовит, я распорядился, зайдёшь за ними в обед. И начинай учиться.
– А что я должен делать? – шёпотом спросил Семён.
– Учиться! – повторил Андрей.
– Нет, я имею в виду задание.
– Это и есть на данный момент твоё задание.
– Что значит учиться? Я не понял.
– Ходи на лекции, конспектируй их, перечитывай дома и выполняй всё, что скажут педагоги.
Семён встал и пошёл к двери.
– Стой! – остановил его Андрей. – Ты не спросил самого главного: в какой ты группе и на каком факультете.
– И на каком?
– Факультет иностранных языков. Группа немецкого.
– Почему-то я не удивлён.
– Но ты будешь изучать ещё второй язык – французский, а также татарский.
– Татарский-то мне зачем?
– Тебе нужно знать этот язык для выполнения заданий Порфирия Порфирьевича. Здесь многие говорят на татарском, ты должен их понимать. Говорить тебе не обязательно. Делай акцент на понимании. – объяснил Андрей, подойдя к Семёну вплотную и склонившись к его уху. – Я тоже учу татарский, так что будем осваивать его вместе, – добавил он уже громко.
Семён вышел в коридор, спустился к расписанию. С непривычки, долго искал свою группу, никак не мог разобраться в аббревиатурах. Затем пытался запомнить расписание на сегодня. Записать было некуда. Он не догадался взять бумагу у Андрея. В этот момент прозвенел звонок, и все студенты побежали к своим аудиториям. Семёну казалось, что все вокруг двигаются очень быстро, и только он один передвигается, и даже соображает, медленно, как черепаха. Он никак не мог найти аудиторию, не мог быстро разобраться в системе нумерации кабинетов. А все вокруг неслись сломя голову. Был уже конец сентября и за месяц учёбы даже первокурсники изучили университет вдоль и поперёк.
Наконец, Семён нашёл нужную аудиторию, открыл тяжёлую дверь. Лекция уже началась. Помещение показалась Семёну огромным. Высоченный потолок, великолепная хрустальная люстра, которая дарила водопады света, спускаясь с потолка в центре. Небо только начинающегося дня за высокими, полукруглыми в верхней части окнами казалось иссиня-чёрным фоном для хрусталя, подчёркивающим его богатство и великолепие.
Пока Семён рассматривал помещение, все находившиеся в нём рассматривали его. А студентов было довольно много. Они сидели за партами, расположенными на ступенях, уходивших к потолку. Рассмотрев люстру, Семён заметил людей. Огромное количество глаз, устремлённых на него, не смутило Шлинчака. Он широко заулыбался и многие улыбнулись ему в ответ. Одной улыбки оказалось достаточно, чтобы стать своим. Хотя, дело, конечно, не только в улыбке. Семён любил людей, доверял им, интересовался ими изначально. Это был такой бонус всем со стороны Семёна. И люди чувствовали это и отвечали тем же, доверием и любовью.
Хельмут, то есть Андрей Никитич, а именно он стоял за кафедрой, и именно его лекцию прервал Семён, войдя после звонка, так вот, Андрей с интересом снова наблюдал эту магию, как Семён мягко вписывается в любое пространство и в любое общество. Ещё не сказав ни слова, он уже стал всем другом. И не только начал вести себя, как свой, полноправный, старый член этого сообщества, но чувствовал себя именно так. Семёну было хорошо. Он стоял и улыбался. Все сидели и тоже улыбались. Улыбки аудитории были разными. Кто-то улыбался, невольно отвечая на улыбку Семёна, такая она была открытая, яркая. Кто-то, это конечно были девушки, любовался ладным, сильным, красивым парнем. Кто-то улыбался насмешливо, увидев в Семёне незамысловатого деревенщину. А кто-то удивлялся, как и Андрей, умению Семёна вливаться в общество и его смелости. Не каждый сможет выдержать взгляд десятка незнакомых людей, не только не смутившись, но испытывая удовольствие, как актёр на сцене, и предвкушая дальнейшие, более близкие знакомства, испытывая любопытство и нетерпение.
– Здравствуйте. – сказал Семён нараспев и откинул шикарный чуб со лба своим коронным движением, мотнув слегка головой. Повёл плечами, поигрывая мышцами, фактурно прорисовывающимися под тонкой сорочкой.
– Проходите, товарищ. – официально сказал Андрей.
Семён прошествовал мимо занятых уже парт на задний ряд своей танцующей походкой. Не все девушки сразу смогли переключиться на немецкий после этого явления Семёна народу. Он был неотразим со своей белозубой улыбкой на загорелом лице.
Шлинчак, довольный произведённым впечатлением, забыв уже обо всех своих проблемах, сел на заднюю парту рядом с широкоплечим брюнетом.
– У тебя что, ни одной тетради нет? – спросил парень. – Как ты будешь заниматься? Надеешься сразу всё запомнить?
– Просто не успел купить.
– А какой смысл приходить на лекции без тетради, мог бы и вообще не приходить. – не грубо, но уверенно проговорил сосед.
«К сожалению, не мог», подумал про себя Семён, а вслух спросил:
– Ты мог бы поделиться листком бумаги?
– Могу тетрадку дать, у меня есть запасная, – предложил парень, – только с возвратом!
– Договорились. – ответил Шлинчак, придвигая к себе тетрадь. – Семён – продолжил он, протянув руку.
– Позже познакомимся, – ответил серьёзный сосед и принялся старательно переписывать слова, которые Андрей Никитич уже написал на доске.
Писал парень медленно, старательно выводя каждую букву, и тем не менее получалось у него, мягко говоря, плохо. Как у первоклассника. Семён быстро и красиво переписал всё, что следовало. Собрался отдохнуть, но Андрей уже выгрузил на доску новую порцию материала, затем ещё и ещё. Даже Семён не успевал записывать, а его сосед и подавно. Через полчаса Шлинчак вообще перестал понимать, что объясняет Житомирский. В голове перепутались немецкие и русские слова, он весь взмок от усилий, но сосредоточиться уже не мог.
Бросил писать и стал разглядывать окружающих. Парней рассматривать ему было не интересно, а девушки привлекли его внимание надолго. Их было много, и многие из них были очень красивые. Жаль, что видел он их только сбоку и со спины, но даже так он заметил, насколько они все разные. Блондинки, брюнетки, рыжие, русые, крупные, спортивные, худенькие, изящные. Некоторые одеты в национальные костюмы, кто-то в военной форме, кто-то в обычных блузках, юбках и платьях. А некоторые одеты непривычно элегантно.
– Почему вы не пишите, Шлинчак? Я правильно произнёс вашу фамилию, новенький? – вглядываясь в список студентов, спросил Андрей.
– Я уже всё записал, – ответил Семён. – Фамилию вы произносите верно, – включился он в игру.
– Прочитайте последние слова, которые вы написали. – строго попросил Андрей Никитич.
Семён произнёс пять немецких слов, которые пришли ему на ум, сказав их уверенно, чётко, с хорошим произношением.
– Вижу, вы не новичок в немецком. Но это не значит, что вы можете позволить себе отвлекаться! Пишите, товарищ Шлинчак. Если вы вторично не прочитаете то, что нужно было записать, я отстраню вас от занятий. Пусть учатся те, кто хочет учиться, понятно, товарищ?
– Так точно, командир! – Семён молодецки подскочил со скамьи, наслаждаясь возможностью немного размяться после того, как долго находился без движения.
– Садитесь, Шлинчак. Лекция ещё не закончена. И свои военные привычки можете забыть. Здесь они не пригодятся. Война закончилась. Пора переходить к мирному строительству. Так приказывает нам партия. Вы партийный, Семён? – Андрей вновь обратился к списку.
– Да, товарищ преподаватель.
– Зовите меня Андрей Никитич. Сколько лет в партии?
– Два года.
– Солидный срок. Вы должны показывать пример своим товарищам по учёбе.
– Есть! Андрей Никитич!
Прозвенел звонок. Все записали домашнее задание, но не все поспешили разойтись, столпились около Семёна. Знакомились, задавали вопросы. Семён не смог запомнить всех имен, на вопросы в основном отшучивался, опасаясь сболтнуть лишнего. Но в целом, начало к дружеским отношениям было положено, и он в компании однокурсников отправился на следующую лекцию. Компания была кстати, так как одному ему опять пришлось бы искать аудиторию.
Следующей лекцией была история России. Читал лекцию седой старичок. Речь его была замудрённой и цветистой. Многие выражения были устаревшими или чрезмерно научными, записывать за ним было сложно, но наученный прежним опытом, Семён явно не отвлекался, девчонок рассматривал украдкой. Когда сильно уставал, всё равно делал вид, что пишет.
И так прошёл весь день. Что было на четвёртой и пятой лекции он не понял и не запомнил совсем. Спина ныла, ноги болели от длительного сидения, руки сводило от напряжения. Но хуже всего было с головой. Мозг отказывался работать, в глазах плыло, голова гудела, глаза слипались. Как он ни старался, но всё-таки уснул, аккуратно положив голову на парту. Проснулся он от того, что вся аудитория хохотала. Рядом с ним стоял преподаватель и с улыбкой смотрел на него. Семён подскочил, протёр глаза, облизал сухие губы и через секунду он уже вполне пришёл в себя и мило улыбался. Публика затихла, ожидая развития событий.
– Так о чём мы сейчас говорили, товарищ студент? – спросил солидный мужчина с сединой на висках, в военной форме.
Семён быстро вспомнил, что у них сейчас идёт история партии. И не моргнув глазом начал уверенно рассказывать.
– На девятом съезде партии основным вопросом были проблемы коллективизации. Партия поставила перед народом эту задачу. И коммунисты во всех областях нашей огромной страны начали создавать коммуны. А вы знаете, что это такое? – Нагло глядя преподавателю в глаза спросил Семён.
– Ну, что ж, расскажите нам, что это такое? – усмехнувшись предложил учитель.
– Это когда вся деревня выходит в поле. Все работают вместе. Все, как одна семья. Нет ни бедных, ни богатых, все равны! – Семён говорил, как по писанному, наслушавшись в своём селе активистов-коммунистов: Маринку, Ивана, Сашу. – Вы не представляете, как это здорово, когда все мужики в деревне встают в ряд и начинают косить хлеб. Солнце палит, запах свежескошенного хлеба заполняет лёгкие, колосья падают на землю, а следом идут бабы и связывают колосья в снопы! Поле огромное без конца и края. Но нас много, и мы вместе, и нам, когда мы вместе, море по колено, всё нам по плечу. И тут кто-нибудь заводит песню, и тогда души наши соединяются.
И тут Семён негромко запел. Аудитория замерла, проникнувшись вдохновенно нарисованной картиной. И вдруг какая-то девушка начала подпевать ему вторым голосом. Внезапно Семён прервал песню, осознав, что он находится на лекции. Все студенты замерли, ожидая, как отреагирует на это преподаватель. Военный отёр лицо рукой, вздохнул, пауза стала ещё более напряжённой. И вдруг он зааплодировал. И вся аудитория, радостно выдохнув поддержала его аплодисменты.
–Спасибо, товарищ, за выступление. Было очень интересно. Нам стало понятно, что вы целиком и полностью, всей душой поддерживаете политику партии, хорошо её понимаете. Но, к сожалению, вы немного ошиблись. Речь на лекции шла совсем о другом. И повторять специально для вас я не собираюсь. Будьте добры, спросите у товарищей, какая была тема, и на следующем занятии отвечайте точно на заданный вопрос, а не пускайтесь в свободные размышления.
Семён воспрял духом, понял, что произвёл фурор. Теперь уж точно весь поток запомнил его. Не заметить было просто невозможно. Довольный собой, выспавшийся на лекции, в окружении сокурсников он собирался пойти домой, но тут к нему подошла девушка и сказала, что его вызывают к Порфирию Порфирьевичу. Поплутав минут десять по коридорам, Семён, нашёл кабинет Смирнова.
У кабинета Порфирия находился и Андрей Никитич, прервавший беседу с девушкой при приближении Шлинчака. Они вместе вошли в комнату.
–Как прошёл ваш день, молодой человек? Надеюсь, напрасно время не терял? – улыбнулся вошедшим Порфирий Порфирьевич.
– Он у нас звезда! Весь курс о нём только и говорит! – опередил Семёна с ответом Андрей.
–Что ты успел натворить? Хулиганил? Только не говорите, что в первый же день загубил на корню всё дело. – встревожился Порфирий.
– Нет, напротив. Он за день достиг того результата, на достижение которого, мы отвели два месяца. – успокоил Порфирия Андрей.
– Как такое возможно? Какие чудеса для этого пришлось совершить? Вы меня заинтересовали, рассказывайте.
– Ничего особенного я не делал, – испугался Семён.
– Да, ничего, просто спел на лекции по истории партии! – засмеялся Андрей.
– Семён, удивлённо взглянув на него, подумал: «Откуда он узнал об этом?»
– Что сделал? – не поверил Порфирий. – Спел?
– Да, представьте себе!
– Что спел? Почему? А как на это отреагировал Константин Витальевич? Орал? Выгнал?
– Представьте себе, слушал и аплодировал. – радостно уточнил Андрей.
– Не может быть! Семён, ты что «Интернационал» пел?
– Я не знаю «Интернационал» – Семён насупился. Он не мог понять, смеются мужчины над ним или радуются, или всё совсем плохо.
– А знаете кто ему подпевал? – на вопрос Андрея Порфирий поднял бровь и уставился на Андрея в ожидании ответа.
– Аделя Якушева.
– Вот это да! – воскликнул Порфирий.
– Да в чём дело, вы мне объясните? Что, это большое преступление? Я просто спел песню. К слову пришлось, когда о сенокосе рассказывал. – рассердился Семён.
– На истории партии о сенокосе? – Порфирий устало вздохнул. Ему было трудно переключиться с серьёзных дел на чудачества Шлинчака. – Ты свободен. Продолжай в том же духе.
– Как продолжать?! Я за один день чуть с ума не сошёл! Я не могу так долго на одном месте сидеть. Шесть часов подряд писать – это не для меня! Издевайтесь над кем-нибудь другим. А вы, Андрей Никитич, специально в таком темпе по-немецки пишете, чтобы никто ничего не успел?
– Разве это быстро? У меня программа! Я должен за отведённое количество часов преподать весь материал! – удивился Андрей.
– Мало ли чего вы должны?! Я же вижу, что никто не успевает! Все, кто рядом со мной сидели только делали вид, что писали. Что толку от вашей скорости, лучше меньше, да лучше! Можете вообще молчать! Всё равно никто ничего не понимает!
– Вот! – удовлетворённо хмыкнул Порфирий. – Он тебя ещё и преподавать научит. – Порфирий взглянул на часы. – Поговорим завтра, Семён. А сейчас иди. У меня совещание через пятнадцать минут.
Семён вышел.
– Как он в целом? В двух словах.
– Он великолепен! Гений общения. Смел, обаятелен, да что там! Просто неотразим. Зашёл, улыбнулся и вся публика у него в кармане. А про историю партии тебе Константин Витальевич на совещании расскажет.
– Ладно, всё, я пошёл. – раздумывая об услышанном Порфирий быстро пошёл в кабинет Константина Витальевича.
Его деловой настрой мгновенно улетучился. Там все смеялись. Хохотали от души. Константин, увидев Порфирия с удовольствием пересказал всю историю, явившуюся причиной смеха, снова.
– Представьте, Порфирий Порфирьевич, новичок один уснул у меня на лекции. История партии ему, видимо, не интересна. Возьмите себе, кстати, на заметку! Я подхожу к нему и спрашиваю, о чём шла речь. Молодой человек встаёт, как ни в чём не бывало и начинает мне рассказывать о своей коммуне, видимо парнишка из деревни. В любом другом случае, я бы его выгнал с лекции, а может и из университета! Но этот говорил о сенокосе, как будто поэму рассказывал! Настолько вдохновенно, искренне, ярко! А потом вдруг запел! Негромко, мягко, лирично. Вот поди ж ты! И голоса у него особого нет, а ведь заслушались все, даже я, признаться, давненько ничего подобного не слышал. Меня, старого вояку, на слезу прошибло! Его, однозначно, нужно привлечь к партийной работе. Он лидер. Он может повести за собой толпу!
И дальше посыпались рассказы, как проявил себя Семён на других предметах. Порфирий был в шоке. Пацан в университете первый день, и тот наполовину проспал, судя по рассказам, а о нём уже говорят все преподаватели.
«Тихонько влиться в сообщество уже не получилось. Уж не специально ли он это сделал, чтобы быть менее от нас зависимым. Разыгрывает свою карту? Нет, вряд ли. Слишком наивен. Но надо проследить. Мало ли что. Что там с ним происходило в последние месяцы, мы не знаем.» – Весь педсовет он думал о Семёне. Даже если бы он сам смог переключиться на другую тему, ораторы, выступающие на совещании, не дали бы ему забыть о парне. Каждый из них упоминал новенького в том или ином контексте. Но все с улыбкой. Никто не мог злиться на его выходки. Даже общая атмосфера педсовета, обычно напряжённо-раздражённая, в этот раз была иной. Что за чудеса!
