Текст книги "Выстрел в чепчик"

Автор книги: Людмила Милевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 11

Узнав, что случилось с Пупсом, Евгений примчался в рекордно короткие сроки. Вот она, мужская солидарность, к моим портнихам он так бы ездил.

– Почему не вызвали «Скорую»? – спросил он, бегло осмотрев пострадавшего.

Я пожала плечами, а Лариса опять завела шарманку про работу.

– А что с ним? – поинтересовалась я, уповая на опыт Евгения.

– Думаю, отравление, – поставил диагноз он.

– Водкой?

– Вряд ли. Только если к ней подмешали какую-то дрянь.

– Это у нас запросто, – вставила Лариса.

– А по-моему, он просто перепил, вот и стало плохо с непривычки, – возразила я. – Водка сама по себе дрянь.

– Жаль, что ты не всегда так считаешь, – посетовал Евгений. – Маруся до добра тебя не доведет.

В воздухе запахло грозой. Мне не хотелось семейных сцен в присутствии Ларисы, и я быстро вернулась к основной теме.

– С чего ты взял, что Пупсу что-то подмешали? – деловито поинтересовалась я.

Евгений уставился на меня с непередаваемым удивлением.

– Ты когда-нибудь видела Виктора в таком состоянии? – спросил он. – Мужик практически не пьет.

Я возразила:

– Судя по всему, Пупс перешел на непонятный образ жизни. В последние дни он только в таком, ненормальном для себя состоянии, и пребывает. Послушал бы Розу, перестал бы удивляться.

Евгений и меня слушать не захотел. Он возмущенно отмахнулся, подхватил Пупса и потащил его в машину.

– Звякну тебе потом, – пообещала я Ларисе и поплелась за Евгением.

По моему разумению, Пупсу надо было всего лишь дать отлежаться, в крайнем случае напоить его рассолом или кефиром, думаю, до пива он еще не дорос, стаж маленький. Однако Евгений уперся и повез-таки Пупса в больницу. Там глянули на беднягу и спросили у Евгения, не заблудился ли он, разыскивая вытрезвитель.

– У парня отравление, – заявил Евгений, доставая купюру анонимного достоинства.

Для меня анонимного, поскольку я в переговорах не участвовала, а медперсоналу достоинство купюры понравилось настолько, что они тут же признали отравление и кучу других болезней, от которых тут же Пупса вылечить и поклялись, начав с промывания желудка.

Я сидела на лавочке перед приемным отделением и свирепела на всю катушку, столько времени теряю даром, а ведь дел невпроворот.

Евгений с видом человека, сумевшего исполнить свой долг, подошел ко мне и, удовлетворенно закуривая, сказал:

– Подождем немного, Витьку скоро на ноги поставят, обещали.

– Зачем ждать? – взвилась я. – Иди, собирай остальных. Мало, что ли, их по городу валяется, отравленных. Чем они хуже этого алкоголика?

Евгений и ухом не повел. Он всегда умел гнуть свою линию, как бы я ни сердилась. Более того, он поддержал беседу в том русле, на которое я настроилась.

– Да-а, – клубясь дымом, произнес он, – что-то Витек пошел вразнос. Я его не узнаю. Врачам отдал, а сам смотрю – Витек это или не Витек.

– Не ты один так смотришь. Если ему на старости лет приспичило порезвиться, так не стоит и мешать.

Пускай резвится по полной программе.

– Соня, ты не права, – возразил Евгений, – когда я резвился, Витек меня не бросал, возился со мной как положено. Теперь пришла моя очередь. Пойду, узнаю, как он там.

Под этим благовидным предлогом Евгений избавился от моих упреков. Вскоре он вернулся с Пупсом.

У Пупса уже появилось выражение лица, но выглядел он все еще пришибленно.

– Виктор, ты ли это? – воскликнула я. – Просто тебя не узнаю.

– Сам себя не узнаю, – ответил Пупс и весь покрылся виной.

Евгений всячески ему сочувствовал (и жестами и взглядами) и тоже покрылся виной, видимо, от, того, что сам-то он вынужден пребывать в непростительной трезвости.

– Ну, и что прикажешь теперь с тобой делать? – подбочениваясь, спросила я у Пупса.

– Делайте со мной все, что хотите, только не отдавайте Розе, – взмолился Пупс.

– На растерзание, – от себя добавила я, понимая, что Пупс на такие рискованные пояснения не решится.

Я окинула его более пристальным взглядом и обнаружила, что вид у него чрезмерно отвратительный: плащ помят, шляпа…

– Что ты намерен делать? – строго спросила я уже Евгения.

У Розы, конечно, горе, но так интенсивно его с ней делить мне не хотелось.

– Отвезем Виктора к нам и приведем его в порядок, – ответил Евгений. – Не бросать же мужика в беде. Роза и в самом деле не правильно поймет, если он завалится в таком виде.

«Она правильно его поймет», – подумала я и спросила:

– Женя, а как ты собрался приводить его в порядок?

– Ну, причешем, умоем, ты погладишь его плащ, брюки надо тоже подгладить, – окидывая Пупса заботливым взглядом, принялся перечислять Евгений.

Я запротестовала:

– Плащ гладь сам, брюки тоже, и вообще, начал делать доброе дело, так делай его до конца.

Дома, пока Евгений на кухне чистил брюки и гладил плащ, я за чашечкой душистого травяного чая энергично читала Пупсу лекцию в гостиной.

– Устроился, понимаешь ли, – гремела я, – а мы еще с Розой гадали, кто тебе в прошлый раз гладил плащ. Теперь такие вопросы отпали, во всяком случае, у Евгения. Да и у меня. Роза, наивная, думает, что у тебя завелась любовница, а ты безбожно эксплуатируешь друзей! Ну, признавайся, кто в прошлый раз гладил твой плащ? Даня? Тасик?

Пупс испуганно хлопал глазами и молчал."

– Ты даже любовницу не можешь завести, – с укором продолжила я, – вот до чего докатился.

– До чего? – жалобно выдавил из себя Пупс.

– До полной деградации. С кем ты пил? Признавайся!

Пупс глубоко задумался и признался:

– Не помню. Я опешила:

– Как, совсем ничего?

– Абсолютно.

– И как домой возвращался и Розу…

Я замялась, продолжив предложение жестами и взглядом. На лице Пупса появилась паника.

«Совсем память отшибло, – подумала я. – Бедная Роза, этого больше не повторится».

– Хорошо, – сказала я, – ты не помнишь, с кем пил, не помнишь, как оказался у Ларисы, но сегодняшнее-то утро ты помнишь?

Пупс задумался и ответил:

– Смутно.

– Ну хоть как проснулся и на работу пошел, помнишь?

– Смутно.

«Бедная Роза», – подумала я, желая любым способом заставить Пупса вспомнить хотя бы то, что произошло у него с Розой прямо в прихожей.

Однако на пути у таких понятных намерений выросли непреодолимые препятствия. Евгений с наглаженными брюками и плащом появился в дверях и возмущенно загремел:

– Что ты пристала к нему? Я для чего не повез его к Розе? Чтобы ты ему промывала мозги?

– Фу, какой ты грубый, – обиделась я и отправилась заниматься воспитанием сына.

Я нашла его в Красной комнате в обществе бабы Раи, которая была увлечена уборкой. Санька активно ей мешал.

– Как жа ж загулял мужичонка, – поделилась баба Рая со мной впечатлениями, определенно имея в виду Пупса. – Как жа ж он набрался жа ж, бог меня прости.

– Не говорите глупостей, баба Рая, его отравили, – из чистого противоречия вступилась за Пупса я.

Баба Рая, качая головой, мне возразила:

– Как жа ж, отравили, вас жа ж с Маруськой так через день травят. И когда уже у этого разгульного бегемота отпуск кончится? Как жа ж она уже мне надоела жа ж.

– А не поджарить ли нам сегодня на ужин блинчиков? – поспешно меняя тему, предложила я.

– Блинчиков! Блинчиков! – подхватил мою идею Санька. – С медом и вареньем!

Баба Рая, протиравшая пыль с Санькиного телевизора, так с тряпкой в руках и застыла.

– Это кто жа ж вам жарить-то будет? – вдохновляясь на лай, спросила она.

Я уже почувствовала, что сказала что-то не то, но сдаваться из гордости не захотела.

– А в чем дело? – спросила я. – Почему нельзя блинчиков пожарить?

Лучше бы я этого не спрашивала. Баба Рая в сердцах ударила тряпкой об пол и пошла разворачивать тему.

– Вам, значить, все можно, а я, значить, раба ваша, – издалека зашла она. – Вы, значить, с утра до вечера водку жрете и песни орете…

(Господи, да когда ж такое было-то?) – ..А я, значить, раз в неделю любимую передачку посмотреть не могу. Усю ж неделю жа жду, а как вечер наступить, дак у них сразу жа желания появляются.

Тому – это, этому – то. Я жа ж вам не казенная! Имею жа ж я право «В глаз народу» посмотреть! Спокойно, без всяких блинчиков, мать вашу ити!

«Ах, вот в чем дело, – прозрела я. – Да-а, – „Глас народа“ – дело серьезное. Это я действительно не на то посягнула».

«Глас народа» баба Рая смотрела, как футбол. Она твердо знала, за кого болеет, тут же делала свои прогнозы и ликовала, вскакивая со стула и подпрыгивая выше Саньки, если ее фаворит одерживал верх. «Хорошо намял врагам бока!» – приговаривала она, поскольку в любом диспуте для нее шло противостояние России с Америкой.

Баба Рая, ярая приверженка коммунизма, ненавидела все, на что падала тень демократии, а популярная передача образно виделась ей летящим в глаз народу кулаком, который обязательно должен быть развернут каким-нибудь другом сирых и болезных в обратную сторону, думаю, не стоит объяснять в какую.

Действительно, я погорячилась, потому что надо обладать изощренным садизмом, чтобы заставлять бабу Раю жарить блинчики в такой знаменательный вечер. Мне оставалось только завидовать бабе Рае, насколько ярче протекает ее жизнь. Ну почему я засыпаю под этот «Глас народа»? Как жаль, что недоступны мне столь дешевые и простые радости. Все тянет меня на какие-то «подвиги».

Однако от блинчиков отказываться я не собиралась; пока Евгений холил Пупса, я решила заняться стряпней. Евгений отнесся к моей затее с энтузиазмом и тут же полез в холодильник за сметаной, а вот Пупс на блинчики отреагировал рвотными спазмами. Он категорически отказался идти на кухню, ссылаясь на то, что даже запаха пищи не переносит. Бедняга полулежал на диване в гостиной и тщетно пытался припомнить хоть что-то из сегодняшнего дня. Больше всего, естественно, его интересовало, с кем он пил, а также сколько и что.

– Пора везти Пупса домой, – шлепая на тарелку свежеиспеченный блинчик, сказала я Евгению.

– Рано еще, пускай сначала в себя придет, – возразил тот, выворачивая на блинчик половину банки сметаны.

«Столько сметаны жрать! – с осуждением подумала я. – Конечно, после этого любая женщина покажется фригидной».

– Ха! – воскликнула я. – Придет в себя! Глядя на Пупса, трудно поверить, что это возможно. Надеюсь, ты не собираешься оставлять его на ночь? И потом, раз уж он ступил на эту скользкую тропу, то ничем ему не поможешь. Завтра он наберется опять, и что ты будешь делать? Снова начнешь гладить его плащ? Нет уж, вези его к Розе, пускай она сама принимает меры.

– Попробую, – неуверенно согласился Евгений. – Но сначала спрошу, захочет ли он.

Пупсу было все равно. Потеряв память, он вдруг перестал бояться жены, а напрасно.

– Ты бы сначала подготовила Розу, – попросил Евгений.

– Если Роза уже вернулась с консультации, – сказала я, нехотя набирая ее номер.

Роза вернулась.

– Чем занимаешься? – дипломатично поинтересовалась я.

– Ужин Пупсу готовлю, – доложила Роза.

Естественно, я тут же захотела посоветовать ей не тратить даром время, но совладала со своим желанием и спросила:

– Как Юля?

– Ты же знаешь ее, – ответила Роза. – Лучше скажи, как Лариса?

– У Ларисы прострелена шляпка, – держась из последних сил, чтобы не проболтаться про Пупса, сообщила я.

И в этот миг силы вдруг покинули меня, и, не помня как, я выложила все, начиная от вешалки Ларисы, под которой лежал Пупс, и заканчивая его рвотными позывами на мои блинчики.

Роза была в шоке.

«Это даже хорошо, – успокоила я себя, – зато теперь она не станет нервничать по поводу покушений».

– Где он, это ничтожество? – закричала Роза. – Где эта скотина?

– Лежит на диване в свежевыглаженом плаще, – поведала я. – Успокойся, у него нет любовницы, плащ гладил мой Евгений.

– Я убью его! – завопила Роза и бросила трубку.

– Женя, – сказала я, – сейчас же вези Пупса домой. Он срочно понадобился Розе.

Евгений неохотно повез Пупса к Розе, а я, радуясь, что уж где-где, а в моей-то жизни одна божья благодать, продолжила жарить блинчики. На радостях во мне открылось великодушие. Пока баба Рая и Санька (он оказался приверженцем взглядов бабы Раи) смотрели свой «В глаз народу», я сердобольно таскала свежеиспеченные блинчики к телевизору. С удивлением я обнаружила, что баба Рая ест гораздо быстрее, чем работает. Санька же слишком увлекся диспутом и к блинчикам проявлял равнодушие.

«Как хороша семейная жизнь», – с наслаждением подумала я, стоя у плиты.

Однако долго наслаждаться семейным счастьем мне не пришлось – позвонила Маруся. Она так отчаянно ревела в трубку, что я грешным делом похоронила ее разлюбезного Ваню, мысленно, разумеется. Слава богу, тут же выяснилось, что Ваня жив, чего нельзя сказать о самой Марусе. Если верить ее словам, то она прямо вся на краю могилы.

– Маруся, что случилось? – паникуя, завопила я.

– Если хочешь меня всю застать живой, поспеши, – трагически проревела Маруся. – У тебя есть всего тридцать минут.

Глава 12

Я уложилась в двадцать.

Спустя двадцать минут я в нервном нетерпении сучила ножками под дверью Маруси и так взвинтила себя, что буквально упала на Марусины руки, едва она показалась на пороге.

Старушка, только не говори, что и в тебя стреляли, – без всякого сочувствия завопила Маруся. – Я прямо вся негодую!

И она гневно швырнула меня на диван, за что ей большое спасибо – я сразу пришла в чувство и спросила:

– Что случилось?

– Что случилось? – повторила мой вопрос Маруся, размашисто меряя комнату шагами. – Что случилось?

Возмущению ее не было предела.

– Шляпку мерзавцы прострелили! Вот что случилось! – заявила она.

Я опешила. Как шляпку? Какую шляпку?

– Маруся, ты же не носишь шляпок. Последней была та, из-за которой ты рассорилась с Тамаркой лет двадцать назад.

– Правильно, с тех пор прямо вся и не ношу, – согласилась Маруся и разразилась страшными ругательствами в адрес Тамары. Зачем я только про нее заикнулась.

Выпустив из себя пар, она вспомнила о своем горе и, схватив меня за руку, потащила в спальню, в которой я не была с тех пор, как приключилась с Марусей любовь к Ване.

В спальной…

Ба, что я там увидела! Над широкой кроватью висела картина – портрет Маруси, написанный маслом…

Руки бы поотбивать тому художнику, разве можно так далеко от реальности отходить? Терпеть не могу льстецов, а этот ну просто негодяй, никакой нет у него совести.

– Дикость какая, – только и выдохнула я, – В чем тут дикость? – удивилась Маруся.

– Да портрет совсем на тебя не похож.

– Но как-то ведь ты узнала, что это я.

– Чисто логически: никакую другую женщину в своей спальне ты бы не потерпела, даже Марию – мать Иисуса.

– Ты права, – согласилась Маруся, – надело не в этом. Разве больше ты здесь ничего не видишь?

– Нет, ты затмила все, – призналась я.

– Да смотри же, смотри, прямо вся смотри! – рассердилась Маруся.

Я присмотрелась и с удивлением обнаружила, что та палкообразная особа, которая прикидывалась на картине Марусей, была в шляпке. В совершенно безобразной шляпке, похожей то ли на чепчик, то ли на ночной горшок.

«Какое счастье, что в жизни Маруся предпочитает капюшоны и платки», – порадовалась я.

– Так что? – сгорая от нетерпения, поинтересовалась Маруся. – Что-нибудь скажешь ты наконец?

– А что тут сказать, – кивая на картину и скорбно поджимая губы, ответила я. – Эта жертва концлагеря в кошмарной шляпке.., вернее, чепчике.

– Жертва концлагеря? – ужаснулась Маруся, видимо, считая себя на картине неотразимой.

– А как прикажешь называть этого дистрофика? – в свою очередь удивилась я.

Не знаю, куда завела бы нас эта дискуссия – Маруся бывает чрезмерно обидчива, – но я вдруг увидела в шляпке-чепчике дырку. В той шляпке, которая была на картине, я увидела дырку.

– Маруся, что это? – завопила я.

– Ты о чем? – спокойно поинтересовалась Маруся, уже довольная непонятно чем.

– Да о картине! Кто сделал в ней дырку?

– Слава богу, заметила наконец, – утомленно закатывая глаза, воскликнула Маруся. – Я же битый час тебе твержу, что меня всю хотят убить.

– Об этом слышу впервые, да и при чем здесь ты?

Кто-то сделал дырку в картине, за что я никак его осудить не могу. У самой руки чешутся, глядя на это безобразие. Сама я, решись на такое, начала бы как раз с чепца. Дырка – это еще ерунда, я взяла бы нож и вырезала этот чепец из картины прямо вместе с твоей головой.

Я сильно рисковала, произнося такие признания.

В другое время за это можно было бы поплатиться, но теперь Марусе, как видно, не до этого. Она бесстрашно прыгнула на кровать и сняла картину. Я увидела в штукатурке дырку, которую явно кто-то расковырял.

– Теперь ты поняла, что в картину стреляли? – с торжеством спросила Маруся.

– Похоже на то, – вынуждена была согласиться я. – А где пуля?

– Вот этого не знаю. Ужас! – воскликнула Маруся, вешая на место картину, любовно ее оглядывая и лишь после этого хватаясь за голову. – Ужас! Кто-то проникает в мою квартиру и простреливает мой портрет.

Потом этот мерзавец вытаскивает из стены пулю и спокойно удаляется с ней, не оставив никаких следов.

Я прямо вся негодую. Жаль, что не застала его, вот уж отвела бы душу, долго помнил бы меня.

– Что бы ты ему сделала? – содрогаясь, поинтересовалась я.

– Выбросила бы из окна. Пойдем отсюда, старушка, – последний раз окидывая нежным взглядом картину, сказала Маруся.

– Куда? – насторожилась я, боязливо посматривая на окно и уже сожалея о всех критических высказываниях, опрометчиво мною допущенных. – Куда ты меня тащишь?

– На кухню. Будем размышлять и пить водку. Нельзя бездарно тратить время, у меня завтра заканчивается отпуск.

– Маруся, – взмолилась я, – не могу я так много пить. У меня и с Женькой будут неприятности, да и перед бабой Раей уже стыдно, и перед читателями, и вообще я пить не хочу.

– Тебя никто и не заставляет. Я же не алкоголик, компания мне не нужна. Пить буду я, а ты будешь размышлять.

Такое разделение труда меня устраивало и, пока Маруся соображала на стол, я размышляла довольно энергично и доразмышлялась до жуткого вывода.

– Маруся, – закричала я, – теперь и ты попала в их компанию, я имею в виду Розу, Тосю и Ларису.

– А я про че? – обрадовалась Маруся, зубами срывая пробку с бутылки. – Я ж не дура, сразу сообразила.

Шляпок-то я не ношу, и мерзавец об этом знает. Он не стал дожидаться, пока я напялю на себя какую-нибудь дурацкую шляпку, он знал, что этого не произойдет никогда, а потому пришел в мою спальню и прострелил единственную, ту, что у меня на картине.

– Но какой в этом смысл? – страшно волнуясь, воскликнула я.

– Сейчас выпьем и все поймем, – успокоила меня Маруся, разливая по рюмкам великолепнейшую водку, жаль, не могу сказать какую – ненавижу рекламу.

– Хватит-хватит, – остановила ее я и, подумав, добавила:

– Впрочем, плесни еще.

Маруся плеснула до краев, тут же подняла свою рюмку и произнесла:

– Так выпьем за мой отпуск, старушка. Хорошо прошел, но быстро и жаль, что без Вани.

– Да, за это стоит выпить, – охотно поддержала тост я, радуясь, что прекратится наконец это пьянство, в которое втравила всех нас неприкаянная Маруся.

Так и до алкоголизма докатиться недолго, тем паче, что уже есть перед нами жуткий пример – Пупс, катящийся по наклонной…

– Но с чего поднялась эта свистопляска? – закусывая и безбожно чавкая, спросила Маруся. – Кто устраивает этот спектакль? Прямо вся знать хочу!

– Маруся, тебе не страшно? – содрогаясь, поинтересовалась я.

– Страшно, потому и пью. Еще по одной?

– Я – пас, – отшатнулась я.

– А мне придется гасить стресс, – сокрушенно призналась Маруся.

Она решительно отодвинула в сторону рюмку и взяла стакан. Видимо, стресс был приличный.

– Вот так живу и в любой момент жду кончины, – наполняя стакан наполовину, вздохнула она. – А за что? Вроде зла не, делала никому. Ладно Тоська, та давно кары заслужила, и не такой, а я-то киска, маська, лапочка и зайчик.

– С чего ты взяла? – удивилась я.

– Так мне Ваня говорил.

– Ой, Маруся, нельзя быть такой доверчивой. А что касается покушения, ты – ладно, а вот Розу за что обидели? Уж она-то добрячка известная. За что ее убивать?

Ее только хорошенько попроси – и сама все отдаст.

Даже Пупсу на днях едва ли не силой сто долларов всучила.

– Да ну?! – изумилась Маруся. – Небось врет.

– На моих глазах все происходило, – заверила я. – Нет, Розу убивать совершенно не за что. Даже у Пупса нет причины.

Маруся шлепнула меня по плечу:

– Слушай, старушка, а может, она свидетель? Может, увидела или узнала что-нибудь не то?

– А Тося? Тося что тогда узнала? И если узнала, то какой смысл убивать ее? Ведь если не сделать это сразу, то уже через десять секунд будет поздно. Весь мир узнает. Кстати, и о тебе могу сказать то же.

– Обижаешь, старушка, я – могила. Если что узнаю, пытать будут – не скажу.

– Трезвая – да, но ты трезвой уже не бываешь.

– Да-а, – горестно согласилась Маруся, – с тех пор, как ушел мой Ваня…

– У тебя начался отпуск, – продолжила за нее я. – И между прочим, не знаю, радует тебя это или нет, но из отпуска ты можешь отправиться сразу в могилу.

Маруся в этот момент жизнерадостно заносила стакан в рот, да так и застыла.

– Ты о чем, старушка? – каменея, спросила она.

– Ха – о чем! Будто сама не знаешь. Если сегодня прострелили твою шляпку, значит, следуя по плану, убийца послезавтра засандалит в тебя из арбалета. Учитывая твою комплекцию, ему будет очень трудно промахнуться, ведь до этого он покушался на пигмеев.

Роза, Тося и Лариса от горшка два вершка, ты же достойнейшая мишень… Впрочем, что говорить, сама понимаешь.

Уж не знаю, какого сообщения ждала от меня Маруся, но к словам моим она отнеслась халатно – беспечно махнула рукой и спокойно вылила в себя содержимое стакана.

– Все вздор, старушка, – сообщила она, смачно закусывая соленым огурцом.

– Только что ты была другого мнения, – напомнила я.

– Это от испуга. Понимаешь, старушка, как испугаюсь, так сразу начинаю психовать, а потом подумаю и снова наполняюсь добрым настроением. Ведь так мало хорошему человеку надо: стакан водки, хвост селедки, чтоб кулак мужа был легок и денег немного.

Признаться, такая философия повергла меня в шок.

– Маруся, – закричала я, – ты где эту глупость подслушала?

– Так Санька твой сказал. Думаю, его научила баба Рая – мудрая женщина. Я как услышала, так прямо вся и рассмеялась, до чего верно.

«Боже, – подумала я, – в недрах моей семьи зреет заговор, а я тут водку жру с Марусей. Надо срочно бежать домой и спасать от бабы Раи ребенка».

– Знаешь, – сказала я, вскакивая из-за стола, – пойду. Уже и поздно.

– Как? – изумилась Маруся. – И ты не хочешь узнать, что я открыла?

– Только что слышала про водку и селедку.

– Это ерунда. Епэрэсэтэ! Старушка! Садись, ты прямо вся сейчас упадешь, когда узнаешь.

– Ты о чем? – все же присаживаясь, спросила я.

– Да о покушениях этих. Знаешь, что это такое?

– Что? – тупо спросила я.

Маруся оглянулась по сторонам, словно желая проверить, одни ли мы в кухне, и, заговорщически приблизив ко мне лицо, шепотом сообщила:

– Это вирус.