Текст книги "Моя свекровь — мымра!"

Автор книги: Людмила Милевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 12

Если бык и в самом деле упрямый, то, уверяю вас, я гораздо упрямей – когда во что-то упрусь, сдвинуть меня невозможно. Я решила повеситься чего бы мне это ни стоило! И баста! Пусть Якудза придет и увидит: моя взяла! Изверг на пытки настроился, а кого он будет пытать? Мой труп? Сколько угодно! Пожалуйста!

Главное, только успеть!

Этой мыслью я и была охвачена: “Успеть повеситься раньше, чем Якудза к пыткам приступит!”

Фрося же, словно взбесилась: назойливо ко мне приставала, липла к ногам и мешала. Я пару раз лягнула ее, но бесполезно – вижу, не помогает.

– Зачем ты залезла на подоконник? – вопит.

Пришлось отвечать – не отстанет же. Я ей говорю:

– Ефросинья, времени мало, просто в обрез. Чем хватать меня за ноги, лучше себе веревку ищи. Или жди когда освободится моя, но она не освободится, если будешь виснуть на мне.

Тут до подруги дошло чем я собралась заняться, и начался сущий кошмар. Я раньше не знала, что у Фроськи силищи столько скопилось – пора отдавать девку замуж. Ох, как терзала она меня, как терзала и свалила-таки с подоконника. Прижала к стене и даже не задохнулась, а на мне ни одной живой косточки нет.

“Еще немного и точно задавит, – порадовалась я, – так даже лучше: принять смерть от любимой подруги”.

Но Фрося разочаровала меня – не стала давить, а строго спросила:

– С чего ты, дура, вешаться собралась?

Я гневно ей отвечаю:

– Говорю же тебе, “трубка” пропала и надежда последняя с ней!

Фрося вдруг психанула и, отпустив моей знаменитой башке подзатыльник, рявкнула:

– Дурища, трубку ты держишь в руке!

Я глянула – точно, держу в руке.

Вот она цивилизация – скоро в гроб будем ложиться с мобильными: даже драка не выбила из меня эту чертову трубку!

А Фрося смотрит на меня уже подозрительно: ну примерно так, как смотрит врач-психиатр на своего пациента. Я, желая рассеять дым подозрений и чтобы ясность внести, ей говорю:

– “Трубка”, узнав, что я писатель, восхитилась и подобрела. Она очарована мной была и уже подписалась нам помогать.

Подозрительность взгляда Фроси усилилась – я разозлилась и брякнула:

– Ты мне здесь из себя не строй великого психиатра Ницше!

– Ницше философ, – ядовито заметила Фрося.

Я с гордостью заявила:

– А лидер коммунистической партии утверждал, что Ницше великий психиатр всех времен и народов. Почему я должна верить тебе? Лидер коммунистической партии знает, что говорит.

– Только один он и знает, – вставила Фрося. – Остальных спасает лишь то, что не могут его понять. Слова произносит русские, а смысл инопланетный.

Я поразилась: “Как легко она в тему вошла! Нашла время! Вот она, особенность русского человека: любим мы о политике поговорить, когда под нами, образно выражаясь, горит земля”.

– Это о чем мы тут “пуржим”? – гаркнула я. – Времени мало! Некогда о политиках говорить. Отпусти меня, у нас горе, – взмолилась я, прислушиваясь к болям во всех костях.

– Знаю, ты потеряла трубку.

– А большего горя, думаешь, нет? Мент из трубки пропал! Обещал прощупать Якудзу и сразу пропал, а перед этим предупредил, что нас будут пытать.

Фрося моя побледнела:

– Пытать? Почему?

– Не успела спросить, в обморок брякнулась. Слушай, давай поскорее повесимся, – снова взмолилась я. – Даже свекрови своей не боюсь, а вот пыток не выдержу. Что-нибудь расскажу.

– И это все, чего ты боишься? – поразилась подруга.

Я с пафосом изрекла:

– Долг превыше всего!

– Тогда успокойся, ничего ты не знаешь.

– Так не бывает; что-то да знаю. Иначе зачем нас сюда притащили?

Фрося вдруг хлопнула себя по лбу и радостно завопила:

– Слушай, Сонька, а может это твоя свекровь прикололась?

– И Якудзе вашему заплатила? Тогда нас точно будут пытать, – заверила я и предложила: – Давай быстро повесимся.

– Зачем? – удивилась по-детски Фрося.

– За тем, что уж я-то знаю, что такое настоящие пытки. Всю жизнь пытала сама.

Подруга зловредно вставила:

– Тогда еще лучше об этом знают все твои сорок мужей.

Я смутилась:

– Ну, не сорок, их было немного меньше.

Фрося взбесилась:

– К черту мужей! Давай говорить про свекровь.

(И в самом деле приятней.)

– Если это прикол матери твоего Роберта, то нам не о чем волноваться, – сделала странное заключение неопытная моя подруга.

– Прикол Вельзевула? – воскликнула я. – Да брось ты! Мой муж Роберт – ее первый и последний прикол. На большее свекровь не способна.

– Тогда дело плохо, – пригорюнилась Фрося, опрометчиво отпуская меня.

– О том только и говорю! – гаркнула я, снова взмывая на подоконник.

И тут мне открылось такое, от чего желание наспех повесится померкло и отступило. Я заглянула за штору и поразилась.

– Фроська, – кричу, – верзилы нам лохи попались! На окнах решеток нет!

– Не может быть!

– Сама посмотри!

Она заглянула за штору:

– Точно! Но, Сонечка, здесь третий этаж.

– Да вижу, и сама боюсь высоты, но выбора нет. Сейчас сорвем шнур, на котором собиралась повеситься, и на нем спустимся вниз.

Сказано – сделано. Шнур (толстый, тяжелый, надежный, почти как трос) я сорвала, но за что его зацепить не нашла – в комнате, как назло, не одного предмета надежного. Попробовала шнур приладить к дивану – диван поехал за мной. Я близко к сердцу его движение не приняла, но Фрося моя заныла:

– Сонечка, оставь в покое диван, он слишком легкий. Ты утащишь его за собой.

Вот они, женщины! – Злые шпильки готовы вставлять даже в трех шагах от своей могилы. При таких обстоятельствах, если и возмутилась я нецензурно, думаю, бог простит.

– Епэрэсэтэ! Фроська, ты хочешь сказать, что я тяжелей дивана? После трехнедельных диет и месячных голоданий?

Подруга нахально пожала плечами:

– Ты же видишь сама.

– А ты видишь здесь что-то тяжелее меня? Может, шнур к стулу привяжем? Или к люстре? Или к тебе?

И тут меня озарило:

– Послушай, а это мысль! Ты, вопреки своему мнению, точно тяжелее меня. Шнур привяжем к тебе, я спущусь, а следом спустишься ты.

Фрося, зверея, спросила:

– Каким образом? К кому я себя привяжу? Может, к верзиле?

– Интеллигентный верзила стопроцентно перевесит нас вместе взятых, – заверила я.

Фрося съязвила:

– Так может его позовем?

– Нашла время для шуток! О, боже, нет от тебя мне ни помощи, ни спасения!

В бессильном отчаянии я по привычке подняла к потолку глаза и… (о чудо!) увидела крюк! Серьезный, конкретный крюк – он крепко сидел в стене прямо над тем окном через которое мы собрались “линять”.

– Фроська, мы спасены! – воскликнула я и снова взмыла на подоконник.

Взмыла, раз десять подпрыгнула, но до крюка достать не смогла: ни рукой, ни ногой. Фрося стояла рядом и противно зудела:

– Соня, не мучайся, все равно не получится.

В общем, вела себя как та украинка, у которой тонущая соседка в отчаянии помощи запросила. Та тонет, вопит: “Спаси, соседушка, вытащи!” А украинка ей флегматически отвечает: “Не рви, кума, живота, лягай на дно!” Чем моя Фрося лучше?

Ничем!

Осознав, что могу на себя лишь рассчитывать, я спрыгнула с подоконника, сварганила из шнура петлю и под пушкинский “Арион” пафосно попыталась накинуть петлю на крюк, как Чингачгук Большой Змей лассо на мустанга.

Уж не помню как накидывал лассо Большой Змей, но я с присущей мне ловкостью промахнулась. И повторила попытку. Шнур метала, назидательно декламируя: “Нас было много на челне; иные парус напрягали, другие дружно упирали в глубь мощны весла…”

Думаю, знаете: в “Арионе” у Пушкина их на челне прохлаждалось немало, но спасся лишь тот, который не сдрейфил пред вихрем и жестокой морской стихией. Такой был один (певец гимнов), совсем как я, – остальные, как моя Фрося, руки в воду опустили и, считай, что утопились.

Таким образом мне пришлось делать сразу два дела: покорять шнуром крюк и младшую подругу воспитывать на шедеврах русской литературы.

И Фрося, кстати, не бездельничала – рядом стояла, энергично зудя:

– Сонечка, брось, ничего не получится.

Послушав ее, я в сотый раз бросила, и оказалось, что Фрося права: не получилось – промахнулась опять.

На этот раз я промахнулась с такой потрясающей ловкостью, что из рамы вылетело стекло – шнур-то тяжелый!

Ужас! Вылетело стекло!

Но…

Не разбилось!

Ну как тут не восхититься собой и не воскликнуть:

– Вот она я! Кто еще на такое способен?!

– Только кто-то совсем безрукий, – ядовито заметила Фрося.

Я изумилась:

– Слушай, да ты змея! Как я раньше не замечала?

– Удивляюсь, как сейчас ты заметила. Ты же везде видишь только себя.

Тамарка права: надо реже встречаться, если хочешь дружить. Еще недавно мы с Фросей обожали друг друга и что теперь?

И дня в закрытом пространстве не провели, а уже готовы друг в другу в глотку волчьей хваткой вцепиться!

Вот она, жестокая правда жизни! Бедные космонавты!

Впрочем, сейчас и нам не позавидуешь: Якудза приговорил меня к Фросе, возможно, пожизненно. Есть и другой вариант, изощренно жестокий: Фрося призвана и пытать меня, и казнить – похоже, уже приступила: пилит, ноет, четыре раза унизила и даже пыталась бить, делая вид, что спасает от смерти.

Я так разозлилась на Фросю, что шнур метнула с той зверской силой, с какой хотела отпустить оплеуху любимой подруге – вон оно что выясняется: и дивана я тяжелей, я и безрукая, и дура, и эгоистка…

– Ура! Ура! – воскликнула Фрося, захлопав в ладоши и одновременно пытаясь меня расцеловать. – Сонечка! Ты попала! Ты зацепила! Ты самая меткая женщина в мире!

И действительно: моя петля удачнейше затянулась на крюке – я подергала шнур: надежно!

Фросю я, разумеется, снова так возлюбила, что решила избавить ее от заточения первой – героически пропустила подругу вперед.

– Лезь в окно, – говорю, – а я тебя подстрахую.

И что же? Подруга решила испортить тщательно спланированный мною побег – рухнула на пол и заявила:

– Соня, лучше я здесь умру! Клянусь, ты с места меня не сдвинешь!

– Что за дурь? – воскликнула я. – Быстренько полезай в окно!

– Нет, я боюсь высоты! – взвизгнула Фрося и покрепче прижалась к полу.

– А пыток ты не боишься?

Задумалась, глупая, и растерянно отвечает:

– Сонечка, пыток тоже боюсь. Умоляю, подай мне пример. Если увижу, что у тебя получилось, то, пожалуй, тоже полезу в окно.

– Ага, значит я тебе как подопытный кролик! Сама же спорила, что я тяжелей. А если крюк на мне оборвется?

– Ужас какой! – зажмурилась Фрося.

– Что за ужас? Всего третий этаж. Если не выдержит крюк или шнур оборвется, я упаду и убегу, а ты дожидаться пыток останешься.

– Значит такая моя судьба, – обреченно промямлила Фрося.

Я озверела:

– Что еще за судьба? Мы творцы нашей судьбы! Хватит Ваньку валять на полу! Раз ты легче, лезь в окно первая!

– Не полезу!

– Полезешь!

– Не-ет!

Я схватила подругу за шкирку и скомандовала:

– Быстро лезь!

Ефросинья отчаянно напряглась и к полу прижалась – я услышала характерный звук (догадайтесь какой!) и спросила:

– Фрося, что это?

– Стул скрипит.

– Ты сидишь на полу, какой стул?

– Кажется, жидкий. От страха медвежья болезнь приключилась, – виновато призналась моя бедная Фрося и покраснела.

– Черт возьми! Как невовремя! – воскликнула я, бросаясь вставлять в раму стекло и прикидывая как снять с крюка шнур.

Господи, что же это такое! Еле его туда нацепила!

Стекло вставить не удалось – шнур (слава богу!) тоже сниматься не пожелал. Я задвинула шторы и, перекрестившись (матерь божия, пронеси, но не так, как подругу!), забарабанила в дверь:

– Садисты! Проводите нас в туалет!

– Срочно! – взвизгнула Фрося.

В ответ лениво раздалось:

– Слышь, Валет, наши бабы, похоже, обхезались. Пойди, разберись.

Протопали чьи-то шаги, и я услышала незнакомый мужской голос:

– Ну че там у вас?

– Естественные процессы, – нервно поведала я.

А Фрося визгливо добавила:

– Неукротимые!

Голос кхекнул и поразился:

– Ну, блин, вы даете! А ключа у меня нет!

Я возмутилась:

– Это вы, блин, даете! Что за халатность? У вас две женщины на руках, а вы сортиром не озаботились! Не знаете, что ли: женщины, те же дети.

Голос послал нас:

– Пошли вы на …

Букв было много, я всех не упомнила – а шаги удалились.

В отчаянии я воззрилась на Фросю – та, бедняжка, виновато сказала:

– Терплю.

Я глянула на окно: рамы с приставленным к ней стеклом не было видно, но шнур висел на крюке и зримо уходил за штору – трудно его не заметить.

– Фрося, – раздраженно сказала я, – как невовремя ты затеялась! Сейчас верзилы найдут ключ, придут и увидят подготовку к побегу.

– И пусть видят, – безразлично ответила Ефросинья. – Ты замыслила глупость. Даже если фантастически допустить, что я по веревке спущусь, то дальнейшее полный абсурд.

– В каком смысле? – опешила я.

– Что потом будем делать? Мы за городом, на улице холод, верхней одежды нет, в какой стороне дорога не знаем.

– Главное смыться, остальное приложится, – оптимистично заверила я.

Не желая пропитываться моим оптимизмом, Фрося ядовито спросила:

– Остальное приложится? Хотелось бы знать, что и куда?

Я пожала плечами:

– Ну… не знаю.

– Зато знаю я. Приложится к моей хрупкой челюсти огромный кулак когда нас верзилы догонят.

– Да с чего ты взяла, что нас кто-то догонит? – психуя, спросила я и компетентно заверила: – Улепетнуть шанс велик. Собак у них нет. Представить себе не могу, как нас верзилы найдут.

Ефросинья меня просветила:

– По запаху, причем без всяких собак. Видишь сама, какая у меня на опасность реакция. Метки оставлю под каждым кустом.

– Да что же это такое?! – воскликнула я в отчаянии. – Думала, что самое трудное на землю спуститься, тут выясняется, что под вопросом уже можешь ли ты бежать!

– Не все подвластно человеку, – философски заметила Фрося.

Я схватилась за голову и закричала:

– Эх, знала бы, не брала бы тебя с собой!

Подруга откровенно заметила:

– Я шла не охотно.

И свою неохотность мне пояснила:

– Только что голову вымыла, и тут же на нее натянули грязный мешок.

Пришлось согласиться:

– Да, это самое неприятное из всего, что с нами случилось.

Беседа внезапно нарушилась: Фросе вдруг стало не до меня.

– Ой! Ой-ей-ей! – завопила она.

Я ее успокоила:

– Потерпи, скоро мы убежим.

– Нет уж, Соня, – взмолилась она, – беги без меня. Сейчас я мечтаю лишь об одном: чтобы верзилы ключ поскорей отыскали!

Я, заслышав за дверью шаги, поспешила подругу обрадовать:

– И мечта твоя, похоже, сбылась.

Глава 13

Оказалось: на третьем этаже туалетов в этом доме не водится – верзилы потащили нас на второй.

Я уже не ругала Фросю, я тоже мечтала: “А вдруг и там обошлись без решеток? Со второго этажа, пожалуй, сигану вниз без всякого шнура”.

Но, увы, сортир нам попался без окон. Выяснив это, я ждать Фросю не захотела – подруга надолго расположилась. Я запросилась назад, в надежде раскрутить на беседу верзил – надо же хоть перед уходом узнать какого черта нас сцапали.

Но мерзавцы обществом моим погнушались, бросили меня на пол, наручниками к батарее прищелкнули и, сказав: “Управитесь – позовете”, – отчалили резаться в карты.

Сижу-грущу в коридоре, одинокая, жду когда Фрося освободится (во всех смыслах), потихоньку ругаю верзил…

Вдруг (о, счастье!) одна из дверей открывается, и на пороге возникает мой любимый Арнольд! Держит в руке пальто и деловито спешит к туалету, слепо не замечая меня, умницу и красавицу!

Тороплюсь партнера обрадовать и подаю с пола голос.

– Занято, – приветливо ему говорю, – там Фрося застряла, моя подруга.

Он (без признаков радости) спрашивает:

– И надолго она там застряла?

Пожимаю плечами:

– Уж не знаю. Когда я ее оставляла, Фрося была вся в делах.

– Плохо.

– Уж как есть, – буркнула я.

В результате Арнольд, покачав головой, задумчиво посмотрел на часы и сделал неприятное для меня заключение:

– Ладно, до главной студии потерплю.

И собрался нахально уйти.

Я взмолилась:

– Какого черта, козел! Любитель капусты! Зря думаешь, что ты мужчина, если двух слабых женщин не можешь спасти!

– Я уже спас вас однажды, – рассердился Арнольд. – До сих пор удивляюсь, что после глупости этой выжил и даже работаю, черти эту работу дери! А виной тому член мой – здесь бог меня не обидел.

Я поразилась:

– При чем здесь ваш член?

– Мой член рекордсмен, – заносчиво сообщил мне Арнольд. – Настоящий гигант!

Пришлось на всякий случай спросить:

– Гигант по размерам?

– И по возможностям. Во всей области у меня у одного такой агрегат. А может и в целом мире. Только поэтому и простил меня батя Якудза.

Я с восторгом его успокоила:

– Раз у вас такой уникальный член (жаль что не видела!), значит Якудза вас и вторично простит.

– Вряд ли, – усомнился Арнольд.

Я привела аргументы, как обычно, неопровержимые:

– А куда же этому гаду деваться, раз он порнухой на жизнь промышляет. Гигантские члены, поди, на дороге запросто не валяются. Поэтому смело нас с Фросей спасайте. Чует сердце мое, на вас теперь не подумают, а я не дура по новой к ним попадаться.

Не заметив энтузиазма на лице Арнольда, я грохотнула наручниками и приказала:

– Отцепите меня!

Партнер посоветовал:

– Не шумите, вас могут услышать.

– А плевать, раз вы, гигант половой, от меня отказались! Жизнь утратила ценность!

Арнольд посмотрел на меня с симпатией да и сжалился.

– Так и быть, кое-что для вас все же сделать могу, – шепнул он.

Я вдохновленно воскликнула:

– Что?

– Могу показать вам свой член, раз вы сожалеете, что его не видали.

От нечеловеческой наглости я потеряла дар речи. Бессовестно пользуясь этим, Арнольд горделиво продолжил:

– Зрелище грандиозное. Кто его знает, как оно там повернется. Может, больше вам не доведется получить такой шанс.

– Какой шанс? – настороженно спросила я.

– Полюбоваться моим гигантом. Хоть напоследок сделаю доброе дело: прямо сейчас вам свой агрегат покажу, раз вы так просите.

И Арнольд, как последняя сволочь, начал ширинку расстегивать.

– Да подавись ты своим стопудовым фаллосом! – прокляла его я.

– Именно этим и иду заниматься, – скорбно посетовал он и, оставив в покое ширинку, зло добавил: – Как мне порнуха, блин, надоела! Ведь рожден для высокого, чистого, а член подложил мне свинью!

Я загадочно и туманно заверила:

– Если спасете меня, все изменится: мы подложим свинью вашему члену.

– Каким образом? – заинтересовался Арнольд.

Пришлось щедро пообещать:

– Я вас несметно обогачу, и член утратит над вами власть, вы же приобретете свободу.

– От члена? – поразился Арнольд.

– Ну да, кажется, этого вы хотели.

Бедняга был потрясен:

– Импотентом я что ли стану?

Вот пойми их, этих мужчин – логики ноль!

– Да нет, – успокоила я Арнольда, – вы останетесь прежним, просто агрегат ваш попадет на биржу труда…

Мысль довести до конца не успела, а мой партнер побелел и дурным голосом возопил:

– Мой член оторвут? Или отрежут?

– Фу-у, не порите горячку. Я образно выразилась. Член мы сохраним, просто он потеряет работу.

– Почему? – паникуя, захотел знать Арнольд.

Вот же тупица!

Я его просветила:

– Да потому, что, обогащенные мною, вы оба заленитесь и утонете в роскоши.

Хотела как лучше, но результата добилась обратного.

– Да зачем мне, мертвому, ваша роскошь? – рявкнул неблагодарный Арнольд и начал меня совестить: – И вообще, как вам не стыдно? Однажды уже вы воспользовались моим незнанием и сбежали. Хотите снова меня на безумство подбить?

Я не стала таиться:

– От мужчин только этого и хочу!

– Так вот этого больше не повторится! – с патетикой воскликнул Арнольд и прозаически удалился.

– Поживем увидим, – бросила я ему вслед.

Не успела с партнером разделаться, как из туалета выползла Фрося и, приникнув плечом к косяку, обессилено мне призналась:

– Сонечка, если дело так и дальше пойдет, до пыток я не доживу.

– Доживешь! – с присущим мне оптимизмом заверила я. – Доживешь, если положишься на меня!

Пока Фрося пыталась постичь смысл моего обещания, я, времени не теряя, завопила верзилам:

– Ведите нас в нашу комнату!

– Ну и наглая баба, – подивился Интеллигентный. – Скоро начнет выселять нас из дома.

Но я поступила лучше – я сама из их дома выселилась. Как только нас с Фросей водворили обратно, я мгновенно взялась за прежнее – благо теперь мне никто не мешал. Первым делом я Господа поблагодарила за подорванное здоровье подруги. Бог дал мне возможность, и я поступила хитро: пользуясь слабостью Фроси, я скрутила ее, шнуром спеленала по рукам и ногам, а в рот кляп вогнала.

Взвалив подругу на плечи, я сказала:

– А ты не врала, ты действительно весишь меньше меня. Вряд ли мне удалось бы себя поднять.

С этими словами я бодро отправила Фросю за окно – нет, не выбросила, а осторожно опустила на шнуре, пользуясь ее полным безмолвием. Что в это время происходило со штанишками Фроси я и подумать боялась. Но даже свинье не до поросят, когда ее смолят, что уж тогда говорить обо мне, талантливой, умной, красивой! Разумеется, мне было не до штанишек подруги.

Как только Фросино тело опустилось на землю, я перекрестилась, задрала подол юбки, им обмотала ладони (французскими кружевами!) и схватилась за шнур.

– Была не была! – воскликнула я да с этими напутствием и съехала вниз: задницей прямо на Фросю.

Та бревном валяется на земле, жалкая, бездыханная. Я кляп не вытащила, но пощечин ей надавала – подруга пришла в себя: лежит, таращит глаза, грязно мычит – ругается.

– Детка, – шепчу, – ты можешь идти?

Пожимает плечами: не знаю.

– А бежать?

Тут и вовсе бедняжка глаза закатила.

– А ведь придется, – воскликнула я, – шанс упускать нельзя. Надо успеть перехватить Арнольда.

Пользуясь тем, что дал бог – проворством – я Фросю от шнура и кляпа освободила и приказала:

– Вперед!

– Куда?

– За партнером!

– За каким?

– За моим!

У Фроси тупость в глазах. Со скоростью сто слов в минуту – женщины это умеют – я рассказала подруге о знакомстве с Арнольдом и получила глупейший вопрос:

– А как ты заставишь его увезти нас отсюда?

Я истину приоткрыла:

– Путем шантажа и угроз!

– Не знала, что ты такая, – ответила Фрося.

Вот она, благодарность!

– Еще и не то про меня узнаешь, – ответила я и, зацепив подругу, помчалась подальше от дома.

Поскольку вокруг было все, кроме партнера, (деревья, сараи, кусты) бежала не молча – проклинала своих похитителей.

– Верзавцы! Мерзилы! – волнуясь, вопила я.

Фрося, наступая на пятки, меня поправляла:

– Мерзавцы! Верзилы!

Но легче нам почему-то не становилось: деревья не расступались, являя машину Арнольда – напротив, природа все гуще кустилась. А тут и Фрося заныла:

– Сонечка, я замерзла! Мы заблудились!

Туманностей не терплю – обожаю конкретику, поэтому и спросила:

– Что предлагаешь?

– Давай в дом вернемся, там хоть тепло, – проблеяла Фрося, поклацивая зубами.

Очень вовремя, кстати, проблеяла: я тоже замерзла, и мои зубы выбивали чечетку. Однако, услышав перлы подруги, я взбесилась и мигом согрелась – меня бросило в жар, так я тонко устроена: глупостей не выношу.

– Ты же сама сказала, что мы заблудились! – рявкнула я. – Так как же мы в дом вернемся?

И вот тут-то Фрося меня удивила.

– Сонечка, ты можешь все, – согревая пальцы дыханием, жалобно пропищала она, – верни поскорей нас обратно, пока я не сдохла от холода.

Лично я чуть не сдохла от гордости – вот как магически действую на людей! Ха! Если бы на людей – хуже: на лучших подруг! За волшебницу меня уже почитают!

А почему бы и нет? Во мне фантастически много и привлекательности, и обаяния! И черт знает чего еще!

Жаль, не все хотят это признавать…

Распираемая важностью, я с сожаленьем воскликнула:

– Эх, был бы здесь мой предыдущий муж! Как досадно, что нет здесь его!

Фрося опешила:

– А что, разве Женька разведчик? Разве нашел бы он дом?

– Никогда! – заверила я. – Он на одно только способен!

– На что?

– Мой предыдущий муж – сверх пилот!

– И на чем он летал?

– Не летал, а пилил! Пилил он меня ужасно, этот чертов пилот! Жаль его рядом нету!

Фрося скептически осведомилась:

– И чем бы он нам помог?

Я с пафосом ей сообщила:

– Ты, порой, чудесно так говоришь, что ему не мешало б послушать. Вот когда бы мой Женька понял какого счастья лишился после развода со мной!

Фрося взбесилась:

– Тьфу на тебя! Тошно смотреть на то, как некоторые обожают себя! Тебе самой не противно так сумасшедше себя любить?

– Да только эта любовь меня и спасает! – воскликнула я. – И тебя, кстати, тоже.

– Хотелось бы знать, каким образом?

– Да не будь я себе так дорога, ты до сих пор у верзил сидела бы в доме!

– А я уже только о том и мечтаю как вернуться обратно! – рявкнула Фрося и, бездумно меня оттолкнув, со всех ног понеслась в адские кущи.

Я понеслась за глупой, за ней – не бросать же подругу в беде. Как она выживает без меня? У нее же нет к себе той беззаветной любви, которая меня из всех бед выручает.

Бегу за Ефросиньей и думаю: “Любви-то нет у нее, но, видимо, есть что-то другое – иначе откуда взялась у девчонки энергия? Ишь как ломится сквозь непроходимые дебри!”

– Фроська! – кричу. – Постой!

Какой там – не слушает. А я уже начала подуставать – сказалась разница в возрасте. Лицом и фигурой мы с подругой почти ровесницы, но природу-то не обманешь: годы не те. Опять же, радикулит прихватил – частенько, сволочь, он стал прихватывать. Причем, в самых не подходящих моментах. И коленная чашечка разболелась.

Повадилась, зараза – коленная чашечка – знаете ли, болеть! Сорок пять лет не болела, а тут на те вам, заболела без всякой причины!

И дыхание сбилось! Я же не просто бегу, я о потерях и приобретениях Фросе подробно докладываю: дыхания нет, сил нет, зато ест радикулит и боль в чашечке появилась.

Короче, я (простите за оксюморон1) бодро взмолилась:

– Остановись! Иначе! Клянусь! Упаду!

Культуру не скроешь. И здесь сказалась моя начитанность: вопила примерно так, как у классика Достоевского стенала жена алкоголика Мармеладова: “Уездили клячу! Надорвалась!”

О том, с чего все началось – об Арнольде и автомобиле его – разумеется, не вспоминаю. Да и что вспоминать – Арнольд к главной студии подъезжает.

“Если не подъехал уже, – с тоской подумала я, – мы с Фроськой рысачим по кущам давно: часа два-три, не меньше. Коленная чашечка не зря разболелась: километров сорок пройду, сразу ныть начинает!”

– Фроська! – кричу. – Пощади!

Оглянулась подруга – сердце не камень, спрашивает:

– Ну что?

Вижу, и сама она уже никакая.

– Калина моя ты красная, – нежно ей говорю.

– С чего это? – удивляется.

– Докрасна раскалилась. Лицо у тебя, как помидор.

Ефросинья схватилась за щеки, охнула:

– Полыхают, горят, – и повалилась на землю.

Спрашивается, зачем я ее останавливала. Бежала девка себе и бежала, остановили – упала. Что теперь делать?

И я, с моим радикулитом (про коленную чашечку уж молчу) на себя подругу взвалила и с присущей мне легкостью…

Нет, не помчалась и не пошла – брыкнулась на бочок и грустно лежу, безрадостно думая: “Все, последних сил я лишилась. Теперь, хоть режьте, хоть вешайте, и шагу не сделаю”.

А вот и ошиблась: взлетела! Я еще ого-го-го! Взлетела и шагов сто пробежала, как только услышала шум машины.

Машины не ездят по дебрям и чащам!

Значит рядом дорога!

Я потянула подругу за руку:

– Фрося! Мы спасены! На мины! Вперед!

– Мне уже все равно, – ответила Фрося.

Совсем не любит себя, несчастная. Пришлось одной действовать ради общего блага.

Временно оставив подругу в кустах, мы помчались на шум!

Кто “мы”, спросите вы? Мы – это я, радикулит и моя коленная чашечка! Не оставлять же болячки подруге.