Текст книги "Шел ребятам в ту пору…"

Автор книги: Людмила Харченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Вовка… – Алексей Тихонович рванулся к сыну, но его вовремя удержал Подзолко.

– Ни слова, Алексей, слышишь! Уходи отсюда вон в тот овраг.

Не видя ничего вокруг себя, спотыкаясь, Ковешников побрел в сторону. Упал на мерзлую землю. А его товарищей заставили вбить в землю столб.

Фашисты сами привязали Володю к столбу. Подзолко и Ежов видели, как офицер выстроил семерых палачей, как те начали целиться в худенькую Вовкину фигурку.

Застрочили автоматы. Фашист подошел почти вплотную и несколько раз выстрелил из пистолета в голову Володи.

Ежов и Подзолко побежали к Алексею Тихоновичу. Тот бился в нервном припадке, закрыв шапкой голову. С трудом уговорили его не выдавать себя и втроем пошли к месту казни.

– Снять со столба! – командовал офицер.

Трое мужчин принялись развязывать веревку. «Сынок мой! Сынок мой! Прости! Не спасли тебя! – шептал Алексей Тихонович. – Прощай, сынок!» – и он крепко поцеловал Володю. Мужчины закрыли Алексея Ковешникова от вражеских глаз.

– Бросить в яму!

Все трое начали засыпать труп Володи.

Уехали фашисты, а потрясенные мужчины отошли от места казни, остановились у грейдера. Комкая шапку, состарившийся и сгорбившийся Алексей Тихонович смотрел куда-то вдаль. За лысой вершиной горы все было серым от низких туч.

– Это же Вовкина гора. Вы видели, как на ней он объезжал колхозных жеребят? А теперь нету Вовки Ковешникова! – Алексей Тихонович вытер шапкой лицо, поднял кулак и погрозил вслед машине: – Будьте вы прокляты, убийцы! За сына я вам отомщу!

На сутки опоздали части Красной Армии. Но их приход Алексей Ковешников уже не воспринимал. У него помутилось сознание. Шесть месяцев его лечили в больнице, а когда выздоровел, опять ушел в армию. Как солдат Ковешников дрался, с фашистской поганью, рассказывают его ордена и медали

* * *

После многодневных боев Берлин пал. Над рейхстагом заалело советское знамя. Запрокинув голову вверх, смотрел на него Алексей Тихонович Ковешников, смотрел и думал: «На нем есть и капля Вовкиной крови».

Я с тобой, отец!

Солнце задержалось на кромке горизонта, посылая прощальные лучи в безбрежную желтую пустыню, по которой тяжело шагал босой мальчик. Ботинки, связанные шнурками, он перекинул через плечо. Когда песок станет холодным, он наденет их.

Ноги по щиколотку вязли в песке. Желтые, выгоревшие на солнце волосы мокры от пота. Штаны дырявые на коленях, рубаха с заплатами на локтях. Шел босой мальчишка на серьезное, рискованное дело, опасливо оглядываясь. Разные думы бродили в голове.

Три дня назад с ним произошло вот что…

– Партизан Владимир Шеманаев явился по вашему приказанию, – лихо козырнул Володя комиссару партизанского соединения Золотухину.

– Садись, – мягко сказал Михаил Иванович и провел ладонью по своей бритой голове.

– В разведку пойдешь? Не струсишь?

– Кто трусит, того в партизаны не берут, – вскочив, четко ответил Володя.

– Однако ты находчивый, – улыбнулся комиссар. – Да садись же! Что ты, как мяч, подскакиваешь?! Слушай меня внимательно.

Володя покорно сел, не сводя с комиссара внимательных глаз.

– Я хочу, чтобы ты подумал. Дело серьезное. В разведку придется идти одному. В Терекли-Мектебе расположилась вражеская часть. Надо узнать о численности противника, наличии боевой техники.

– Я выполню задание! – опять подскочил Володя.

Комиссар задумался.

– Ты какой изучал в школе язык?

– Немецкий.

– А как изучал? Для учительницы или для себя?

– Для себя, товарищ комиссар! – засмеялся Володя.

– Хорошо. Вот словарь, вызубри его за трое суток, – и Золотухин протянул ему тоненький немецко-русский разговорник.

– Когда прикажете идти?

– Прыткий какой! К этой ответственной разведке тебя будут готовить несколько дней.

– О-о-о! – недовольно протянул Володя.

– Не окай, не в лес за цветочками идешь.

* * *

…Устал Володя, ночь надвигается, а он все идет и идет по песчаной степи. Улыбнулся – вспомнил партизанку Любочку Некрасову. Она на три года старше его, но это не мешает им дружить. Когда они возвращаются из разведки и коротают вечера вместе с партизанами, то только и слышится Любочкин смех. А как она танцует! Словно вихрь! Сейчас, наверное, беспокоится о нем.

Ночь. Мальчишка все шагает и шагает. Спать хочется. Кажется, лег бы в эту зыбкую постель и уснул. Но надо идти. Задание.

Наконец на востоке занялась заря. Впереди показалось село с маленькими хатками-мазанками да редкими деревьями акаций. Володя постучался в первую хату. Вышла средних лет заспанная женщина, зевнула сердито спросила:

– Чего тебе?

– Тетя, вы мою маму не встречали случайно? Высокая такая, с косой вокруг головы. А волосы, как у меня. Она в черном платье с белыми листочками. Потерялись мы при бомбежке.

– Иди отсюда! Много вас тут ходит! – закипела селянка от злости.

Володя присел на деревянную, почерневшую от дождей скамейку у другого двора и устало прикрыл глаза. Горькое ощущение неприкаянности овладело им. Хотелось спать, ныли ноги.

– Мальчик, заходи в дом! – ласково вполголоса пригласила хозяйка.

Обрадованный Шеманаев чуть не бегом пересек двор и очутился в темных сенцах. Его обдало запахом козьей шерсти и чего-то кислого. В первой низенькой комнате с глиняным полом спала на деревянной кровати девочка лет тринадцати. Куцые косички завязаны цветными тряпочками.

– Садись! – указала женщина на табуретку. – И чего ты к этой нелюдимке сунулся?

– А я откуда знаю, кто у вас людим и кто нелюдим, – устало ответил Володя. – Как вас зовут, тетя?

– Теткой Груней меня кличут.

– Тетя Груня, я ищу маму и очень заморился. Нельзя ли у вас часика три поспать?

– Ложись возле Сони, а я тем временем борща сварю.

Володя вымыл ноги в сенцах, осторожно лег, чтобы не разбудить девочку, и мгновенно уснул.

* * *

…Вскочил он как ужаленный, осмотрелся и, когда увидел конопатую рожицу Сони, просунувшуюся в открытое оконце, сразу вспомнил все. Девочка улыбнулась ему и, как видение, исчезла. Зато в ту же минуту в комнате появилась тетя Груня.

– Плесни на лицо водицы и садись борща поешь.

– Тетя Груня, немцев в селе много? – спросил Володя.

– Много, хлопчик. – Женщина спрятала руки под фартук и смотрела на гостя.

– Небось вооруженные? – несмело поднял от тарелки глаза.

– Сказано, хлопец, – усмехнулась тетка Груня. – А ты видел фрица невооруженного? И машины, и мациклетки, и пушки у них есть. В парке нашем. Поломали деревья, поворовали у баб курей. Очень любят вражины, русских курочек. Кость бы им поперек глотки стала! – от доброго взгляда Груни не осталось и следа.

– Спасибо, тетя Груня, пойду теперь маму искать.

– Куда пойдешь-то?

– Ну, в центр.

– Соня! – позвала тетя Груня, выглянув в окошко. Ее лицо вновь приобрело прежнюю доброту.

Конопатая девочка с растопыренными косичками вбежала в комнату.

– Проводи хлопчика в центр. Ты хоть скажи, как тебя зовут?

– Володя.

– Ну, ступай, Володя! Если что, приходи к нам. – И проводила его до ступенек крыльца.

На улице Соня вдруг стала серьезной, замкнутой.

– У тебя есть отец?

Не получив ответа, Володя повторил вопрос.

– На фронте он, – через плечо буркнула девочка.

– А ты в центре часто бываешь?

– А что мне там делать?

– Ну, кино смотреть!

– Кино? Да его немцы заграбастали.

– И много их, немцев-то, в вашем Терекли?

– Полно.

Володя усмехнулся.

– Ну спасибо тебе, Соня. Вижу ваш парк. Теперь беги домой.

В парк Володя вошел не через главный вход, а в боковую калитку. Шел, не прячась, по дорожкам парка, как и положено мальчишке, который ищет свою маму, но внимательные глаза Володи схватывали все: машины, орудия, пулеметы.

Вдруг он услышал разговор немцев и замер от страха, съежился. Готовясь к неминуемой встрече, он продолжал идти. Его ткнули в спину:

– Хэндэ хох!

Шеманаев испуганно отшатнулся, увидев сзади офицера а по бокам двух солдат с автоматами, наведенными на него.

– Партизан? – спросил сурово офицер.

– Н-е-е-т! – Володя страдальчески вздохнул. – Я маму ищу.

– Ком! – приказал офицер.

Солдат подтолкнул Володю автоматом, и он покорно пошел за офицером. Споткнулся, вобрал голову в плечи и заревел в голос, кулаком размазывая слезы.

В штабе, куда его привели, в первой комнате молоденький солдат стучал на пишущей машинке, у окна стоял офицер заложив руки в карманы брюк. Услышав, что в комнату вошли, он мгновенно повернулся. В другой комнате за столом сидел тоже офицер, постарше. На груди его Володя заметил два ордена.

– Ты партизан? – спросил переводчик, приглашенный офицером с орденами.

– Какой партизан? Я маму потерял, – Володя испуганно посмотрел на офицера.

– Мальчик, скажи правду, кто тебя послал к нам?

Володькины губы начали кривиться.

– Я сам. Я маму ищу. Мы убегали. Нас бомбили, и я потерялся. – Он выдержал колючий взгляд офицера. – Везде ищу ее. Куда делась – не знаю. И как мне теперь быть – тоже не знаю. – Глаза Володи наполнились слезами.

Офицер с орденами откинулся на спинку стула и, пуская кольца дыма вверх, внимательно смотрел на Шеманаева. Потом обратился по-немецки к солдату. Володя понял почти все:

– На кухню. Пусть работает. Дайте поесть. Присматривайте за ним. Этим русским нельзя верить.

На кухне Шеманаев жадно накинулся на еду, хоть есть ему совсем не хотелось. В узком зеленом котелке повар подал ему густое месиво и назвал «супэ». «Вот это супэ», – подумал Володя.

Потом повар подвел его к кучке зарезанных кур и показал, как их надо ощипывать.

Володя присел на корточки.

Сухие, маленькие перья кружились возле лица, липли к носу. После второй курицы пальцы правой руки онемели, а надо было ощипать еще восемь кур. И вдруг вспомнил, что дома, прежде чем снять перья, мать клала кур в таз и ошпаривала их кипятком.

Володя вошел в кухню и обратился к повару:

– Надо кипятком их залить.

– Вас? – спросил повар.

Володя подошел к плите, взял громадный чайник. Положил в таз трех кур и стал заливать кипятком. Повар молча смотрел, что делает русский мальчишка. Теперь Володя снимал перья всей пятерней.

– Гут! Зер гут! – похвалил повар.

После этой работы повар нашел Володе другую. Он показал на две плетеные корзины с картошкой: почистить!

– Ого-о! Чистить мне ее не перечистить, – засмеялся Володя.

– Филь зольдат. – И повар ушел к плите, в которую были вмазаны большие котлы.

Через несколько минут к Володе присоединились два молодых солдата.

Вовка чистил картошку, не поднимая глаз, и прислушивался к их разговору. Солнце клонилось к горизонту, когда Володя бросил последнюю очищенную картошину в чан с водой.

Вытер руки и обратился к немцам:

– А где я буду спать?

– Вас?

Володя ткнул себя в грудь, сложил ладонь к ладони и склонил на них голову.

– Понимай! – сказал один из солдат. Он ушел и долго не возвращался.

– Ком! – сказал он, наконец появившись, и для большей убедительности поманил Володю рукой.

* * *

…Ночью Володя ушел в пески, в аул Кумли, к своим. Запыленный и усталый, на другой вечер он стоял перед комиссаром партизанского штаба навытяжку и докладывал о результатах разведки.

– Спасибо, партизан Шеманаев! – поблагодарил его Михаил Иванович Золотухин.

– Служу Советскому Союзу!

– А теперь мойся, ешь и иди спать к отцу.

Андрей Петрович Шеманаев жил в отдельной хатенке.

– Не пойду! – нахмурился Володька. – Я такой же боец, как и все, и нечего мне скидку делать. Буду спать вместе со всеми.

Михаил Иванович даже растерялся.

– Ну что ж, иди, боец Шеманаев, отдыхай вместе со всеми.

Спал Володя как убитый и не слышал осторожных шагов отца. После совещания в штабе Андрей Петрович тихо подошел к спящему сыну, нежно погладил его голову и, боясь разбудить, – ведь завтра рано поутру выступать на Терекли-Мектеб, – вышел из землянки. Небо было черным, звездным. Андрей Петрович присел, закурил. «Разведчик… Совсем взрослым становится… – подумал о сыне. – А давно ли со слезами просился: „Я тобой, отец!“».

Это были трагические дни эвакуации. Сформированный в Кугульте партизанский отряд уходил на восток. С ним двинется в путь и чекист Шеманаев. Но как быть с Вовкой? Он упрямо твердит: «Я с тобой, отец!» Насильно отправить в Баку? Сбежит с поезда и пойдет шататься по свету. Взять с собой? Но ведь это не воскресная прогулка…

И Андрей Петрович решил:

– Будь что будет. Собирайся.

На сборном пункте партизанского отряда Андрей Петрович подошел к командиру Филиппу Денисовичу Лелекову.

– Ума не приложу, что делать с сыном. Жену с дочкой отправил в Баку, а он – ни в какую. В партизанский отряд, и только.

Володя стоял в напряжении, ожидая своей участи.

Старый рубака гражданской войны Филипп Денисович Лелеков подумал и спросил:

– Сколько лет партизану?

– Пятнадцать.

– Ладно. Бери с собой!

* * *

…Поля золотой нескошенной пшеницы, шуршание колес, цокот лошадиных копыт о грунтовую дорогу. Пятьдесят один человек. Пятьдесят взрослых и мальчишка. Ночевки под золотыми звездами. Наконец Кизляр. Здесь краевой комитет партии, крайисполком, крайком комсомола.

Заполненные до отказа сутки. Отряд слился с другим отрядом и получал продовольствие, оружие.

Шагая с тяжеленной винтовкой, Володя неожиданно столкнулся с бывшей своей вожатой Аней Шилиной.

– И ты?

– И я.

– Так детей же не берут!

– Раз взял в руки винтовку, значит, он уже не дитя.

– Ох ты! Кто же это научил тебя такой грамоте?

– Бывшая старшая пионервожатая станицы Советской Анна Шилина.

Аня расхохоталась. Села на сухую землю. Володя рядом с нею.

Вспомнили школу, военные игры.

– Помните, Аня, как мы с вами были в разведке? Три километра пробежали, чтобы доставить «красным» донесение. Помните, как я запыхался, а вы стыдили меня: «Еще мальчишка! Три километра пробежать не можешь! Какой же ты разведчик?» – Володя засмеялся. – Я тогда так на вас разозлился, что от злости готов был пробежать хоть десять километров.

– Помнишь, Вовка, как во время «боя» нас взяли в плен «синие»? А ты упрекал, зачем я надела белое платье да еще с красным галстуком, а не темные штаны и рубашку: белое с красным видно на всю Европу.

Володя приподнялся на локте:

– И еще «синих» я тогда просил, чтобы отпустили меня. Ведь был бы я один, меня ни за что не взяли бы в плен.

Аня вздохнула:

– Хорошо, если бы сейчас мы с тобой просто участвовали в военной игре…

– По ко-о-н-я-я-я-м! – раздалась команда.

Сдерживая молодого скакуна, Володя потянул повод.

Они направились на базу, в аул Кумли. Шпаковский отряд придан десятой дивизии четвертого гвардейского казачьего корпуса генерала Кириченко и в этой дивизии зачислен на довольствие.

* * *

…Аул. Кругом степь да пески. Да речка тихо плещется о берег. В этих песках потянулись напряженные дни учений.

Последним в строю всегда стоял Володя Шеманаев. Вот и сейчас вместе со всеми он внимательно слушал негромкий голос командира:

– Предположим, кому-то из вас дано задание – переправить важный пакет через реку. Река глубокая. Как вы поступите?

В ту же секунду Володя ползая вперед:

– Разрешите ответить, товарищ командир?

– Отвечай!

– Я бы принял пакет и отправился на выполнение.

В строю послышался смешок. Аня Шилина осуждающе посмотрела на своего пионера: «Мальчишка». Командир снисходительно улыбнулся и уже слушал ответ Анны Шилиной…

– Задание выполнено, товарищ командир, – раздался с противоположного берега реки звонкий Вовкин голос.

Партизаны остолбенели.

– Боец Шеманаев! Приказываю немедленно вернуться в строй.

Теперь десятки глаз смотрели, как Володька с бумажкой в зубах быстро плыл к своему берегу. Вот он уже стоит перед командиром, вода ручьями стекает с его одежды. Приложив руку к виску, он еще раз повторил, что задание выполнено. Выразительные глаза Володи светились какой-то шальной радостью.

– Молодец! Хвалю за находчивость, но рисковать зря не надо. И дисциплину нарушать – тоже. Запомни это раз и навсегда. А сейчас, боец Шеманаев, приказываю пойти в землянку и надеть сухую одежду.

* * *

Наконец получен приказ – выступить ночью и сосредоточиться в ауле Камыш-Бурун.

Летнее иссиня-черное небо с яркими мигающими звездами. Ехали долго. Тихо вокруг, лишь песок шуршит под копытами. В предрассветной дымке показался Камыш-Бурун.

Оставив часовых, все уснули. А когда снова наступила ночь, двинулись к селу Владимировка, чтобы выбить из него войска противника.

Снова пески и ночь.

По пути примкнул к партизанскому отряду конный эскадрон десятой дивизии.

На рассвете переправились через Куму и начали бой. Партизаны заняли удобный рубеж. Примостившись рядом с усатым дядей, стрелял и Володя. Он видел, как падали фашисты. Вдруг во весь рост поднялся командир партизанских отрядов Алексей Григорьевич Однокозов:

– Бей фашистов! – и рванулся наперерез гитлеровскому офицеру, удиравшему на легковой машине.

Володя видел, как офицер из окна машины выстрелил несколько раз, и Однокозов упал. Не обращая внимания на свистящие пули, Шеманаев подбежал к командиру. Но помощь Володи была ему уже не нужна. Тогда Шеманаев бросился вперед, стреляя на ходу:

– Гады! Советской земли захотели? Получайте же! Получайте! – кричал он, не сознавая того, что в грохоте боя никто его не слышит.

Метким выстрелом он убил шофера, и легковая машина опрокинулась в кювет.

– Не ушел, гад!

Кончился бой. Партизаны простились с Однокозовым.

На отдыхе, крутя цигарку, воин-кавалерист, тот самый усатый дядя, говорил своему соседу:

– С такими ребятами можно воевать!

– Откуда они взяли этого мальчишку? Храбрый чертенок! – говорил второй.

А храбрый «чертенок», насупив брови, топтался у трофейной штабной машины с радиостанцией и интересовался ее устройством.

На другой день партизаны вернулись на базу в аул Кумли.

* * *

Сигнал тревоги. Минута-другая – и партизаны в строю.

Шеманаев-младший держался на коне так, будто всю жизнь сидел в седле. Отец косил взглядом на сына: «Когда же он стал кавалеристом? Только недавно подсаживал его на коня. Молодец, Вовка!»

Хорошо пригнанный по фигуре военный костюм, черные, до блеска начищенные сапожки, серая смушковая шапка-кубанка с красной лентой делали Володю неузнаваемым.

Отряд двигался по степи и поднял такие облака пыли, будто на марше была многотысячная армия. Вероятно, так подумали и немцы, потому что спешно, без единого выстрела покинули Терекли-Мектеб. Пока готовился обед в той же кухне, которую приспособили для своей части немцы, Володя и Люба Некрасова на конях поскакали к тете Груне. Во дворе они спешились, привязали коней к дереву. Легко взбежав по глиняным ступенькам крыльца, Володя постучал в дверь.

Дверь открыла тетя Груня.

– Господи, наши! – обрадовалась она и… остолбенела. – Вроде как знакомый, а не пойму…

Она не успела договорить, как рядом с нею очутилась Соня. Откинув правой рукой косичку, девочка всплеснула руками, засмеялась.

– Смотри, какой партизанский царевич! Мама, это же Володя! Ты не угадала?

– «Людимых» тетей не забывают, – весело отозвался юный партизан.

– Та заходите ж в хату! – захлопотала тетя Груня.

Люба вошла первой, положила на стол буханку черного хлеба и коробку консервов.

– От щедрого сердца. Чем богаты… – сказала она.

Соня, подпирая своей худенькой фигуркой дверь, не сводила глаз с Володи. Заметив ее восторженный взгляд, Шеманаев рассмеялся:

– Что так смотришь, Соня?

Соня передернула худенькими плечиками, усмехнулась и неожиданно дерзко ответила:

– Подумаешь, и посмотреть на него нельзя.

– Люди добрые, та вы садитесь, расскажите, где наши солдаты? Как там на фронте?

– Соня, почитай маме, – Люба протянула газету. – Нам надо в отряд.

Володя и Люба сели на коней и умчались к центру села.

* * *

Недолго оставались партизаны в Терекли-Мектебе. Зная, что силы неравны, в одну из ночей они тихо ушли на прежние рубежи.

Через несколько дней группа разведчиков отряда получила задание выяснить расположение вражеской обороны у села Урожайного.

Разведчики подползли к оборонительной линии гитлеровцев и залегли примерно в ста метрах, в высоком бурьяне. Проходила тревожная ночь. Перед рассветом на подмогу партизанам должны были подойти восемь бронемашин и сообща атаковать немецкую линию обороны, чтобы разведать огневые средства и захватить «языка».

Обнаружив партизан, противник открыл сильный заградительный огонь. Разгорелся жестокий бой. Чтобы сохранить людей, командир дал приказ отойти к балке.

Медленно стали отползать.

Пули свистели беспрерывно. Аня Шилина не успевала подползать то к одному раненому, то к другому. Немцы заметили девушку и, выскочив из окопов, хотели взять ее живой. Аня вскинула автомат, с яростью нажала на спуск. Семеро гитлеровцев нашли здесь свою смерть. Когда кончились патроны, она метнула в наседавших фашистов гранату, схватила вторую, но бросить не успела. Подкравшийся сбоку гитлеровец ударил ее штыком.

Несколько часов подряд немцы не давали нашим забрать мертвую Аню Шилину. Лишь с наступлением темноты к ней подошел броневик.

Печальная весть о гибели черноокой казачки Ани Шилиной облетала всех.

– Аня? Шилина? – не поверил Володя.

Не верилось, нельзя было поверить в то, что его вожатой уже нет. Но лицо ее неподвижно. Володя растерянно оглянулся на притихших партизан и неожиданно для себя побежал к реке. Он упал на берегу и плакал, плакал, ладонью размазывая по лицу горячие слезы. Много времени прошло. Стало темнеть. Володя сел, осмотрелся вокруг. Вон там, у берега, Аня чистила своего коня и пела:

 
Прослужил казак три года,
Стал он коника ласкать:
Конь мой милый,
Конь ретивый,
Лучше нет мово коня.
 

– Володя! Где ты?

Шеманаев вскочил, стряхнул с одежды сухие травинки. К нему подходила Люба Некрасова.

– Пойдем простимся с Аней. Сейчас ее будут хоронить, – глухо сказала она, взяла Володю за руку и вдвоем они торопливо направились к месту похорон.

По дороге услышали винтовочный залп Володя выдернул руку и побежал. За ним Люба. Остановились возле свежего холмика земли. Партизаны расходились. Шеманаев сжимал в руках кубанку. Ветер шевелил его светлые волосы. Володя опустился на колени перед могилой и тихо сказал:

– Клянусь, Аня, я отомщу за тебя!

* * *

В ночь под первое ноября вместе с частями десятой дивизии партизанский отряд сделал бросок под Ачикулак – важный стратегический пункт на перекрестке дорог к Моздоку и Кизляру. Отряд занял дорогу из Владимирова в Ачикулак. Артиллерия открыла по Ачикулаку, где закрепился противник, артиллерийский и минометный огонь. Лишь к вечеру прекратилась стрельба.

Ночью землю окутал густой туман. Утро тоже было туманным. В двух шагах ничего не разглядишь. Стояла зловещая тишина.

Из обоза к отряду подобрался старик Егор Титыч и доложил командиру, что на завтрак сварили суп рисовый с бараниной. Сейчас привезут. Партизаны повеселели – со вчерашнего дня не ели почти ничего.

Медленно начал рассеиваться туман. Когда горизонт прояснился, увидели, что там, где вчера занимали позиции кавалерийские подразделения, никого не было.

– Как же так? Почему конники снялись, не предупредив нас? – взволнованно спросил Андрей Петрович Шеманаев у комиссара Щеголева.

– Не нашли нас. Густой туман. Подумали, что мы ушли.

– Нас тридцать пять. У противника большие силы. Я считаю, что надо немедленно уходить. Как ты думаешь, Яков Михайлович?

Не успел Щеголев ответить, как увидел четыре танка противника. Они шли на их позиции. Разорвались первые снаряды. Партизаны укрылись в окопах. Володя Шеманаев очутился рядом с дедом Егором.

– Не робей, дедушка! – то ли деда, то ли самого себя подбодрил Володя.

За их позицией опять разорвался снаряд.

– О господи! Пощади раба твоего!

– Дедушка, а бога нет. Если бы он был, он давно бы наслал на немцев мор за их злодеяния. Целься лучше по танку! Стреляй!

– О господи, сохрани мою душу грешную!

Снаряд разорвался ближе. Фашисты пристреливались. Володя приник головой к земле. Когда стал рассеиваться дым, увидел рядом мертвого старика. Вдали горел кем-то подбитый танк. Остальные ушли к селу. Вовке страшно стало одному. Полез поближе к своим. Залег рядом с Любой Некрасовой.

Из Ачикулака вышло несколько грузовиков, битком набитых солдатами.

– Огня не открывать! – понеслось по цепи.

Напряжение росло с каждой минутой. Не дойдя с километр до партизанских позиций, машины остановились. Немцы рассыпались цепью.

– Огонь открывать только по моей команде! – услышали партизаны голос командира.

Сосредоточенны и хмуры лица партизан. Немцы открыли огонь из автоматов. В окопах тишина. Всего сто метров отделяют теперь партизан от фашистов.

– Огонь по врагу! – раздалась, наконец, команда.

Володя целился старательно. Он видел, как падали фашисты. Война отняла жалость.

Первую цепь врага сразили. Остальные упрямо ползли и ползли на партизанские окопы.

Но все-таки атака была отбита.

Около вражеских машин взвилась ракета. Ясно – враг вызывает подкрепление. Надо отходить. Дали сигнал.

Володя отполз от линии обороны, потом поднялся и побежал к одинокой кошаре. В ней уже укрылись несколько партизан. Замаскировались и внимательно следили за дорогой.

Ночью партизаны двинулись на восток. В бурунах встретились со своими. Едва поднялись на взгорок, как заметили четыре вражеских танка. Щеголев оглянулся. К великой радости, он увидел окопы, которые несколько дней тому назад вырыли солдаты десятой дивизии. Как они были кстати!

– Занять окопы! – скомандовал он. – Приготовиться к бою!

Ударили противотанковые ружья. С танков начали прыгать автоматчики. Партизаны открыли огонь и по ним. Вспыхнул один танк. Три других повернули назад.

– Ура-а-а, товарищи, атака отбита! – выскочил из окопа Володя.

– Назад! – закричал Андрей Петрович.

Вовка прыгнул в окопчик и взвизгнул от боли – отец схватил за ухо:

– Отчаянный дурак опаснее врага!

Вовка надулся.

В сумерках снова двинулись на восток. Начинал мучать голод. А еще больше – жажда. Но где тут в бурунах, в сыпучих песках найдешь воду?

На рассвете сделали привал.

– Андрей Петрович! – обратился Володька к отцу. – Может, выкопаем ямку?

Шеманаев-старший с болью посмотрел на впалые Вовкины глаза, на потрескавшиеся губы и первым принялся рыть яму. К ним на подмогу подошло еще несколько партизан. Вырыта яма в метр глубиной.

– Вода! – Володя облизал пересохшие губы.

Андрей Петрович зачерпнул котелком воды, взял ее в рот, сморщился и тут же выплюнул:

– Соленая, как рапа! – Но, преодолев отвращение, второй глоток выпил. Его примеру последовали и другие.

Трехчасовой отдых – и снова в путь. Шли весь день.

Над дорогами все время патрулировали фашистские самолеты. Некоторые пролетали близко-близко. Тогда партизаны прятались в бурьянах.

Рядовой Андрей Губанов очень боялся самолетов. Ему всегда казалось, что самолет пикирует прямо на него. Он испуганно вглядывался в небо и, завидев стервятника, кричал:

– Гляди! Гляди! Пикируя! Ложись! Пикируя!

Володя молча, с усталой улыбкой смотрел на него.

Хотелось сострить, но не ворочался распухший от жажды язык.

К вечеру подошли к котловине. В ней решили укрыться на ночь, развести костер, обогреться, вскипятить чаю, если хоть на этот раз найдут воду. Быстро выкопали колодец (в кизлярских бурунах вода залегает совсем близко), достали воды, и – о ужас! – вода была горько-соленой. Всыпали в котелок сахара, но вкус воды от этого нисколько не улучшился. На ночь расстелили на траве бинты, чтобы утром смочить упавшей на них росой губы, и повалились спать.

Сон был короток. Еще не взошло солнце, а партизаны уже двигались дальше. Не прошли и двух километров, как далеко в долине заметили всадников.

– Наши!

– Наши кавалеристы! – закричали обрадованно.

Побежали им навстречу и вдруг увидели трубы водопровода.

– Вода!

– Товарищи, вода!

Откуда только взялись силы.

Подскакали кавалеристы.

– Кто такие?

– Партизаны, – и рассказали, что добираются до десятой дивизии.

– Мы из девятой, а десятая в шести километрах отсюда.

Изнемогшие от жажды и усталости, все обступили водопровод, из которого струйкой лилась драгоценная влага. Кружка пошла по кругу. Казалось, не утолить жажду. Глотая волу, каждый ощущал ее приятную прохладу, запах. Вода! Да нет же ничего вкуснее, чем вода!

Кружка дошла до Володи. Он жадно пил, боясь расплескать хоть каплю. А из трубы лилась вода.

– Ох и вкусная! – блаженно улыбнулся Володя и провел рукой по груди.

Через час партизаны уже были в десятой дивизии. Встретились здесь со второй группой, которая ушла от них другой дорогой. После завтрака пили чай из настоящей вкусной питьевой воды. Чай с сахаром. Володя лукаво взглянул на Андрея Губанова и завопил:

– Гляди! Гляди! Пикируя!

Все залились смехом, вспомнив страхи Андрея.

* * *

Командиром небольшого, в шесть человек, отряда назначили Григория Игнатьевича Ивантеева. В отряд вошел и Володя, уже прослывший опытным и смышленым разведчиком.

В назначенный час отправились в Величаевку. Вышли на окраину села и укрылись в чьем-то саду.

– Слушай, Володя, – зашептал Ивантеев, – иди в ближайшие хаты, расспроси, есть ли в селе немцы, сколько, где, и возвращайся сюда. Даю двадцать минут на выполнение задания.

Пригибаясь, Шеманаев ушел от товарищей напрямик, к сиротливо видневшимся хатам. Пять пар глаз следили за Володей, пять человек мучительно думали, какой будет разведка. Не схватят ли парнишку фашисты? Благополучно ли он вернется?

Двадцать минут, как вечность!

Двадцать первая – радостная. Володя, не успев отдышаться, выпалил:

– Товарищи! В селе немцев нет. Предатели только в управе. Если что, пристукнем их.

– Идем, по двое в хаты, – приказал Ивантеев.

Пожалуй, задорнее всех читал сводку Совинформбюро Володя Шеманаев – о том, что наши войска перешли под Сталинградом в наступление. Женщины от радости всплакнули, старики взбодрились.

– Сынок, а ты откудова? – спросила Володю пожилая женщина.

– Из партизанского отряда.

– А где же этот отряд?

– На земле.

– Ишь ты…

– Значит, не велено говорить, – пояснил старик.

– А вот теперь вы мне скажите: вы настоящие люди?

– А то кто же?! – возмутились старики и бабы.

– Если я оставлю вам газеты, вы передадите их в другие хаты?

– А то как же!

– Не побоитесь?

– Мы хитренько, – сощурился сухонький старичок, – комар носа не подточит.

Володя протянул газеты.

– Ну, добре! А теперь расскажите, где дом старосты?

Шеманаев без труда нашел двор предателя, прилепил на воротах «Правду», полюбовался газетой, представил себе, какое впечатление она произведет, и помчался к своим товарищам.

Хорошая новость, словно освежающий ветер. Партизаны уже крепко спали на своей базе, а жители села Величаевки, не зажигая коптилок, говорили, говорили о сводке Совинформбюро, о партизанах, о лихом партизанском парнишке.

Через неделю снова направили в Величаевку тех же разведчиков. Володя зашел в хату, где был в первый раз, и хозяйка рассказала ему, что случилось после их ухода:

– Вышел утром староста, глядь, на воротах советская газета. Испугался, проклятый, а когда пришел в себя, со злостью рванул ее, но свернул аккуратненько. Небось самому было интересно прочитать, как дела у Советской Армии и долго ли он продержится холуем у немцев.