Текст книги "Шел ребятам в ту пору…"
Автор книги: Людмила Харченко
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
– Мама, глядите, чтоб не запачкали костюм.
Вечерами пятнадцатилетний мальчишка читал, писал, считал на счетах. По нескольку раз проверял контрольную работу, прежде чем ее отправить.
Наступила весна сорок первого года. Приходит Кондрат Калистратович домой и говорит Анне Ивановне:
– Меня посылают председателем колхоза «Знамя Ленина» в Малую Джалгу.
– И чего это тебя все перебрасывают с места на место? – незлобиво отозвалась Анна Ивановна. – Мы, как цыгане, сегодня здесь, а завтра в другом месте.
– Я солдат партии, мать.
* * *
Подошло лето. Утро двадцать второго июня было теплым, солнечным. Кондрат Калистратович уехал на рассвете по колхозным бригадам проверять, как подготовились к уборке богатого урожая.
Ваня подрос, стал красивым юношей: вьющиеся русые волосы, правильные черты лица, славная улыбка. По-прежнему он первый помощник Анны Ивановны. Утром вычистил коровник, наносил воды, которая в тех засушливых местах ценится чуть ли не на вес золота, подмел двор и после завтрака сел доделывать последнюю контрольную работу в техникум. Если все правильно, его переведут на второй курс. Наверное, в следующем учебном году вызовут на сессию в Ростов. Вот тогда он увидит большой город.
«Какой он, этот город? Наверное, большие дома. Трехэтажные. Мощеные улицы, и нет на них грязи, как у нас, – думал Усков. – И много машин сюда-туда снуют».
Решил все задачи, проверил. Кажется, правильно. Рука потянулась к книге – «Овод». Любимую книгу подарили ему родители в день рождения.
В кухню вбежал Кондрат Калистратович:
– Вы шо, не чулы? Война! Гитлер напал на нас.
Анна Ивановна выронила из рук алюминиевую чашку с водой. Вода растекалась по земляному полу. Ноги сделались ватными, и она еле дотащилась до лавки. Села, охнула и заплакала.
– Это ж Федора опять заберут?! – Вытерла кончиком головного платка слезы. Посмотрела на присевшего рядом с нею Кондрата. – И тебя, наверное.
Кондрат Калистратович тяжело поднялся.
– Пийду в правление. Звонить в район надо. Спрошу, что делать.
На третий день провожали Федора на фронт. Ваня не выдержал – заплакал.
– Не плачь, братишка, ты провожал меня на войну с белофиннами и тоже волновался. А помнишь, я сказал, что через три месяца вернусь с победой. Вернулся же! И теперь вернусь через три-четыре месяца. Прогоним захватчика и вернусь. – Федор провел по мокрому лицу Вани шершавой ладонью, вытер слезы.
УХОДИЛИ В ОТРЯД ПАРТИЗАНЫ
Шли дни. По радио передавали, что гитлеровцы бомбят наши города, занимают нашу землю. Сжималось сердце от боли.
Письмо от Федора. Единственное. Через три месяца почтальон принес извещение, что Федор пропал без вести. Анна Ивановна слегла от горя. Неделю не поднималась, во рту ни крошки. И только сознание того, что надо работать, что надо помогать фронтовикам, убирать до зернышка хлеб, заставило ее встать.
Подошло лето сорок второго года. Ваня работал в Малой Джалге счетоводом. Война не прекращалась. Совинформбюро передавало, что немцы уже в Ростовской области. Вечером, когда Анна Ивановна возвращалась с Тосей с колхозного поля, она тревожно спрашивала у сына:
– Ну, что там радио каже?
– Плохо, мамо! Фашисты идут в наш край.
– Ой, лышечко! Шо ж наши солдаты так тикають, шо допустылы его так далеко? Погибнем! Все погибнем! – причитала она.
– Ну, должны же их остановить когда-нибудь! – утешал Ваня.
Через несколько дней он прибежал домой встревоженный, растерянный:
– Мамо, все уезжают от немцев.
– Что же делать нам?
– Давайте, мамо, собираться.
Заскочил домой Кондрат Калистратович, бледный, неузнаваемый.
– Немец уже в Большой Джалге. Поезжайте в Вознесеновку. Ваня, мигом ко мне, в линейку! – Кондрат Калистратович умчался вместе с сыном.
Приехала Анна Ивановна в Вознесеновку, а Кондрат Калистратович с Ваней уже там.
– Ну, маты, прощай! – Первый раз в жизни при детях Кондрат Калистратович поцеловал жену.
– Папа, и я с вами.
– Ты еще мал, сынок! Мы в партизанский отряд.
– Папа, вы же знаете, как я метко стреляю. – И Ваня побежал к линейке, вскочил.
– Мамо, мы скоро вернемся. Не плачьте!
Не прошло и получаса после отъезда Усковых, еще не высохли слезы на щеках матери, а в село на машинах и мотоциклах влетели гитлеровцы.
* * *
В Рагулях, куда прибыли Усковы, уже организовывался партизанский отряд «Сергей». Командиром назначили начальника районного отделения милиции Попова Никиту Абрамовича, комиссаром секретаря райкома партии Несмачного Ивана Михайловича.
Командиры объяснили обстановку:
– Кто слаб волей, кто боится, что не выдержит, лучше оставайтесь.
И некоторые отсеялись.
Оставшиеся давали присягу на верность Родине. Командирами взводов назначили Белимова Василия Андреевича и Дрищова Василия Тарасовича. Кондрат Калистратович и Ваня Усковы попали во второй взвод, к Дрищову.
В тот же вечер отряд направился в Левокумку, затем в Кизлярские буруны. Под Кизляром отряд «Сергей» слился с благодарненским «Максимом». Командиром у благодарненцев был секретарь райкома партии Однокозов Алексей Григорьевич. Вскоре партизаны соединились с Моздокским фронтом. Их придали кавалерийскому корпусу Кириченко. Задача партизан и регулярных частей Красной Армии состояла в том, чтобы совместными усилиями разгромить моздокский узел противника, состоявший из нескольких тысяч солдат и офицеров, большого количества танков, бронемашин, артиллерии, авиации.
К партизанам на самолете прилетел первый секретарь краевого комитета партии, член Военного Совета фронта Михаил Андреевич Суслов. Подошел к бойцам отряда «Сергей».
– Кто командир?
– Я, товарищ Суслов! – представился Попов.
– Товарищ Попов, постройте всех партизан.
Михаил Андреевич поприветствовал, потом обошел всех, каждому партизану пожал руку. Вот он поздоровался с Гайворонским и вдруг увидел стоящего рядом с ним Ваню Ускова.
– О, у вас маленький партизанчик! – воскликнул Михаил Андреевич. – Как твоя фамилия?
– Партизан Усков Иван! Прибыл в отряд для защиты Родины!
– Ну, здравствуй, Ваня Усков! – и пожал руку «партизанчику».
Член Военного Совета поинтересовался, в чем нуждаются партизаны.
– В оружии, – был ответ.
Михаил Андреевич поговорил о чем-то с командирами, затем пожелал всем успехов, пообещал, что оружие партизаны получат, и улетел. В тот же день из Кизляра прибыли две воинских машины с оружием.
Ваня Усков получил карабин и две гранаты, которые он тут же прикрепил к поясу брюк.
Несколько дней партизаны потратили на изучение оружия и пулемета «максим». Ваня Усков хоть и был самым молодым в отряде, а в оружии разбирался лучше некоторых взрослых. Партизаны видели старания мальчишки и промеж себя говорили:
– Хороший хлопец у Кондрата: работящий, скромный, смелый. А поет как! Настоящий соловей!
Закончит чистить оружие Усков-младший, положит карабин на колени и, глядя в степную холмистую даль прищуренными глазами, запоет:
На заре, во поле, у кургана,
Прижимая стремя у седла,
Провожала в армию Татьяна
Своего любимого орла.
Партизаны тихо, стараясь не вспугнуть песню, подходили, садились вокруг.
А Ване было очень-очень грустно. Наверное, воспоминания о доме, о маме, о Наде и Тосе потянули на песню. Конечно, она не спит по ночам, его мама. Он представил ее лицо с высоким белым лбом, с большими серыми глазами, ее застенчивую улыбку. Наверное, часто утирает она слезы кончиком белого платка – все думает о них с отцом.
* * *
…На посту стоят Василий Дрищов и Ваня Усков. Тихо плещется о берега Кума. Ночь. Ветер налетит, расшевелит камыш и кажется, что вот сию минуту бросится на тебя враг.
Ваня озирается вокруг – страшно.
– Не бойся, Ваня! Это ветер гоняет камыш, – подбадривает парнишку Василий Дрищов.
* * *
…В разведку уходили почти каждый день. Ведь разведка – глаза и уши отряда.
Командование отряда дало ответственное задание двум юным партизанам: Ускову и Абдульменову. Подробно рассказали им, что они должны разузнать, как действовать. Одели их в чабанские костюмы, дали в руки ярлыги, и отправились ребята в село Кумли.
«Чабаны» шли смело, громко разговаривали. Перед ними расстилалась неоглядная степь.
– Вспомнил я сейчас один случай, отец рассказывал… – и Ваня пересказал Ивану Абдульменову историю о Маньке-Ралке.
– Вот герой, – вздохнул Абдульменов.
– А что если мы попадем в лапы фашистам и нам будут грозить смертью… будут пытать? Ты выдашь своих товарищей по борьбе?
– Ты что?! Я – комсомолец!
– А я не комсомолец, но знаешь, как сильно я люблю свои села, свою степь! Осенью, когда улетают в теплые края птицы, я с закрытыми глазами могу определить: журавли это летят, синицы или другие птицы. Смотри, в рифму получилось, – засмеялся Ваня.
Абдульменов сузил и без того узкие глаза и пристально, будто в первый раз посмотрел на Ускова.
– А ты красивый, Иван! Зубы какие у тебя!
Ваня еще пуще засмеялся.
– Та я ж человек, а не конь. Чего ты по зубам определяешь мою внешность, Абдульмен?! – Ване нравилось больше называть его Абдульменом.
Абдульменов добродушно улыбнулся:
– Мы известные коноводы.
Ребята и не догадывались, что сзади их прикрывали на всякий случай начальник разведки Дрищов, партизаны Орехов и Мартыненко. В случае опасности они немедленно оказались бы рядом.
На околице села встретились с зоотехником-ногайцем. Узнал тот комсомольца Ивана Абдульменова. На его вопрос: «Куда путь держите?» ребята ответили:
– Ищем коров.
«Знаем, каких коров вам надо», – и предатель побежал в полицию.
Зашли ребята в село, увидели женщин-ногаек. Абдульменов заговорил с ними на ногайском языке. Женщины рассказали, сколько в селе немцев, машин, где находится штаб.
Не успели полицаи схватить юных разведчиков. Два Ивана благополучно вернулись в отряд. Они доложили командованию все, о чем узнали, и через некоторое время отряд напал на Кумли. Были уничтожены немецкие велосипедисты и полицаи. Схватили зоотехника, который донес на юных разведчиков в полицию.
* * *
Задождило в конце октября. Часто на землю опускался туман. Пользуясь этим прикрытием, группа партизан-разведчиков подобралась к Ачикулаку. По Буденновской дороге сюда прибывали бронетранспортеры, мотоциклисты, пехотинцы на грузовых машинах. Ачикулак – крупнейшая вражеская база по снабжению Моздокского фронта.
Вечером разведчики доложили своему штабу о скоплении противника в Ачикулаке.
– Надо полагать, немцы готовятся к какой-то боевой операции.
Враг намеревался выйти к берегам Каспийского моря, чтобы овладеть железной дорогой, связывавшей через Астрахань фронт на Волге с нефтяными районами Кавказа.
Командование Красной Армии совместно с партизанским объединенным полком решило сорвать планы противника. Тридцать первого октября, ночью, вышел партизанский полк из Камыш-Буруна. На рассвете первого ноября они были у Ачикулака. Кавалерийский корпус Кириченко после глубокого рейда по тылам противника вышел на подступы к Ачикулаку южнее партизан, Тридцатая Отдельная Краснознаменная кавалерийская дивизия расположилась юго-восточнее Ачикулака. Была поставлена задача – разгромить этот узел противника.
Партизаны перекрыли дороги, ведущие к Ачикулаку, чтобы отрезать пути отхода вражескому гарнизону и не допустить удара в тыл наших войск. За ночь они вырыли глубокие окопы с пулеметными и минометными гнездами, с площадками для противотанковых ружей.
Рассвет. В окопах напряженнейшая тишина.
Разведчики подползли к немецким патрулям и хотели бесшумно снять их. Но совершенно неожиданно их предал туман: он мгновенно рассеялся, часовые заметили партизан и открыли по ним огонь. Закипел жестокий бой, какого еще не приходилось вести партизанам.
На партизанские окопы мчались вражеские танки.
– Без команды огня не открывать!
Танки все ближе, ближе. Уже совсем рядом, а команды все нет. Нервы напряжены до предела.
– Приготовиться! Огонь!
Стиснув зубы, стрелял по врагу и Ваня Усков.
Завертелся первый подбитый танк. Запылал второй. Остановился третий. Остальные повернули назад. Когда наступила передышка, Ваня подумал: «А где отец? Он был в обозе, в балочке».
А обоз заметили фашисты и ну гвоздить по нему. Обозники на бричках, линейках помчались к кошаре, чтобы укрыться от вражеского огня. Среди них был и Кондрат Калистратович.
Наступление врага началось вновь. Четыре раза за четыре часа враг предпринимал танковые атаки. В бою был ранен командир Попов. Василий Дрищов сказал Ване:
– Надо найти комиссара Несмачного! Он должен заменить в бою командира.
Усков сел на коня, вихрем помчался к месту, где дрался Иван Михайлович, и передал сообщение о ранении командира.
Ночью, Ваня бросился искать отца. Товарищи рассказали ему, как обоз напоролся на вражескую засаду…
С этих пор Ваню будто подменили. Он не шутил, не пел своих песен. И все рвался в бой.
Наступил декабрь. Партизанский отряд вырос, закалился, имел уже свою героическую биографию.
Рейды не прекращались. Ни днем, ни ночью партизаны не давали врагу покоя. Как-то заняли дорогу на Буденновск. Видят, легковая машина идет на Левокумку, а в ней – два офицера. Пропустили машину. Метрах в трехстах от нее шел грузовик. Партизаны ударили по нему из противотанковых ружей. Машина остановилась. Завязался бой. Почти всех оккупантов перебили. Оставили пятерых «языков».
А легковая машина с надменными офицерами мчалась к комендатуре, над которой развевался красный флаг, а в здании – партизанское командование.
Бойцы зажгли машину, уничтожили офицеров и шофера. У старосты, который был задержан партизанами в комендатуре, узнали, какой силой располагают фашисты.
Но пора и на базу возвращаться. Примерно в тридцати километрах от Величаевки, у реки, на партизан наскочил вражеский отряд. Появился он внезапно, будто из-под земли вырос. Партизаны не успели принять боевой порядок, как фашисты пошли в атаку.
– Отступа-а-ть в камыши-и! – раздалась команда.
Дрищов, Трофимов, Горохов прикрывали отряд.
Ваня мчался к реке на пулеметной тачанке с секретарем райкома партии Михаилом Владимировичем Любченко и участницей гражданской войны Таисией Павловной Дядьковой. Еще, еще немного и они скроются в камышах.
Это было неожиданно… Ваня, словно подкошенный, упал в тачанку. Товарищи взяли его на руки, понесли в камыши.
Метрах в трехстах от берега Кумы, на песчаном островке, партизаны вырыли могилу. Положили Ваню у холмика. Кудрявые волосы шевелил ветер. Не скрывая слез, смотрели на парнишку в последний раз. Эх, Ваня! Ваня! Соловушка!
Накрыли Ваню белым полотном, положили сверху душистой полыни и засыпали могилу песком.
…Когда через четырнадцать дней Красная Армия изгнала фашистов, партизаны у могилы своего любимца провели митинг и поклялись сурово отомстить за смерть юного партизана Вани Ускова. Раздался прощальный ружейный салют, и партизаны ушли на запад – гнать и дальше врага с нашей земли.
* * *
19 января 1943 года Красная Армия и отряды партизан освободили Вознесеновку. Девушки убрали клуб. Зрительный зал быстро заполнялся жителями села. Партизаны расположились на сцене: они были в шапках-ушанках, в полушубках, в валенках и сапогах, в полном вооружении. Еще не начался митинг, когда в клуб вошла Анна Ивановна Ускова. Медленно она приближалась к сцене. Бледная, с дрожащими губами, внимательно, вглядывалась в лица партизан.
– Как же так, все тут, а моих двоих нету?! Где же мой сын Ваня Усков?
Воцарилась тишина. Партизаны растерялись:
– Он ранен в плечо. Мы поедем за ним, – услышали все чей-то задрожавший голос.
Поднялся Любченко:
– Товарищи! Врать нам нельзя. Анна Ивановна, ваш сын Ваня погиб смертью героя.
Анна Ивановна упала на пол, потеряв сознание.
Мать привели в чувство, отвезли домой. У ее изголовья склонились Несмачный, Любченко, Паскалов:
– Анна Ивановна! Мы так жалели Ваню. Он был нашим любимцем, нашим Соловушкой, – говорили партизанские вожаки.
– В разведку посылали, а сзади шли взрослые: оберегали его.
Мать не могла говорить. На цветастую подушку текли и текли ее горячие слезы.
* * *
Красные следопыты средней школы № 1 села Левокумского разыскали могилу юного партизана Вани Ускова и в 1961 году в торжественной обстановке перенесли его останки в центр села. Поставили хороший памятник. Именем героя Вани Ускова назвали пионерский отряд.
В честь тридцатилетия освобождения Дивного от немецко-фашистских захватчиков исполком Дивенского сельсовета решил 2-ю Степную улицу переименовать в улицу имени Вани Ускова.
Каждый год, в День Победы, Анна Ивановна Ускова вместе с дочерью Тосей и ее мужем, участником Великой Отечественной войны Василием Семеновичем Трофименко, едут в Левокумское, к могиле, в которой вечным сном спит сын и брат, спит маленький «партизанчик» из отряда «Сергей», голосистый Соловушка.
Вовкина гора
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 мая 1965 г Владимир Алексеевич Ковешников награжден орденом Отечественной войны II степени посмертно.
Отец Володи Алексей Ковешников стал солдатом в начале войны. Под Харьковом попал в плен. Бежал. Вернули и избили до полусмерти. Другой раз бежал и еле живой добрался до родного села Старомарьевского.
– Да что они с тобой сделали, ироды проклятые! – причитала жена Анна Свиридовна.
Трое детишек испуганно смотрели с печки на отца и не узнавали его: худой-прехудой, глаза ввалились, черная борода, как у дядьки Черномора. Старшенький, белобрысый Вовка, двадцать девятого года рождения, шагнул к отцу от Толиной люльки, привязанной к потолочной балке, бочком обошел вокруг него, рассматривая знакомого и незнакомого человека. Когда отец снял сорочку, собираясь мыться, Вовка, взглянул на спину, из-под кожи выпирали ребра и все косточки позвоночника, а руки, словно палочки.
– Папань, фашисты сделали из тебя скелет. – Вовка сел на лавку у окна и воинственно посоветовал: —Надо было вам всем прикончить фашистов и бежать. Ты же шофер, посадил бы пленных солдат на машину и ходу…
Алексей Тихонович сердито посмотрел на сынишку, но сказал беззлобно:
– Давай-ка лучше на печку лезь.
Володя заморгал белесыми ресницами. «Он думает, сладко сидеть на печке, когда в селе полно фашистов?! Ладно, я еще докажу… Был бы живой дедушка Тихон, он бы рассказал тебе, как надо драться за Советскую власть, которую он завоевывал вместе с другими дедами».
В полумраке низкой хаты Алексей Тихонович увидел немецкие вещи на лавке, вздрогнул, спросил:
– Откуда они?
– «Хозяева» новые живут у нас, – пояснила Анна Свиридовна и налила в таз горячей воды из ведерного чугуна. – Меня на печку с детьми погнали, идолы проклятые, а сами на наших кроватях, будто на собственных. Жарят, парят себе всякую всячину, детишки заглядывают, а они их грязным веником по лицу бьют!
Когда отец стал мыться, Володя молча вышел из хаты. На улице он долго смотрел на дом, что стоял наискосок через дорогу.
Жили в нем люди, а теперь его захватили враги, выгнали хозяев и поселили тут свой фашистский штаб. Вовка вспомнил, как позавчера немцы привезли в машине двух советских солдат. «Или разведчики или партизаны», – решил он, потому что руки у них были связаны, а лица в крови.
«Куда они их дели?» – Володя перешел пыльную дорогу, заглянул через каменный забор. У сарая легковая машина и несколько мотоциклов. Из форточки маленького оконца тянулся зеленый шнур. «А это что? Связь?» Володя пошел по-над стенками дворов, искоса посматривая на тонкий зеленый шнур. Свернул в переулок – кабель тянулся в направлении железнодорожной станции. «Конечно, связь! И, наверное, важная!» Вовка решил довести дело до конца, проследить, куда она ведет.
Село оставалось за спиной. Село в две улицы, длиной в семь верст каждая, без всяких названий, просто Первая и Вторая. От Второй улицы грейдер бежал на гору. Гора тоже без названия, и речка, через которую проложен мост, тоже.
Летом, когда мать возвращалась с работы, Вовка обрадованно передавал ей младших сестренок – пока мать на работе, ему приходилось их нянчить – и бежал на речку ловить рыбу.
…Володя шел против холодного ветра. Чтобы укрыться от него хоть на минуту, он подставлял ему спину, и тогда перед глазами вставала крутобокая гора. Она слилась с нависшим серым горизонтом. Не рассекал вымощенный булыжником грейдер. Вовка любил смотреть на гору издали. Она переливалась всякими красками: то на нее ложились золотые солнечные блики и трава казалась ярко-зеленой, то от облачка падала тень, и тогда трава становилась темной, почти черной. А вершина натянется чуть не на километр – ровная как стол.
Вовка громко вздохнул: «Вот бы снова прыгнуть на какого-нибудь необъезженного „конька-горбунка“ и понестись на нем по любимой горе туда, где сливается небо с землей!» На этой горе он знает каждый овражек и бугорок, каждую тропку, протоптанную пастухами, каждый камень на дне овражка. На этой горе еще в прошлом году он объезжал жеребят для Красной Армии. Бывало, бригадир Василий Степанович Марков выпишет ему, Владимиру Ковешникову, наряд, чтобы дали жеребят из табуна, ну и идет он на свою любимую гору, довольный, что ему доверяют такое большое государственное дело.
Прыгнет он на резвого жеребенка, ухватится за гриву, ветер свистит в ушах, а тот как скаженный мчит его куда глаза глядят. Вовка только сильнее упирается босыми ногами в упругие бока жеребенка.
Скольких он объездил жеребят – и не счесть. Наверное, на конный взвод хватит, а может, на целую кавалерийскую дивизию. Сколько во взводе, а тем более в дивизии коней, Володя не знал, но, должно быть, хватило бы, если целых триста трудодней он заработал. А теперь вот сиди без работы и без школы. Володя вспомнил свой класс, конопатую Ольгу. Она сидела с ним за одной партой, и он иногда дергал ее за рыжую косу. Вспомнил деда Тихона. Дедушка всегда следил за тем, как он собирается в школу. «Галстук надень!» – напоминал дед и начинал ворчать, что они воевали за Советы, за жизнь свободную, за то, чтобы все стали грамотными. А мальцы вот так разбаловались, что не слушают старших и про свою пионерскую амуницию забывают. «Теперь и галстук не наденешь. Сразу прискипаются: „Маленький коммунист, стрелять!“. Вас бы всех скорее перестрелять!» – думал Ковешников, внимательно глядя на змеиную нитку кабеля.
Володя вошел в лесополосу, остановился, посмотрел на здание вокзала. Завтра он придет сюда, и уже не с пустыми руками. Быстро насобирал сухих веток – для маскировки – и вернулся в село.
* * *
…Хрясь! Володя посмотрел на топор, глубоко вошедший в землю. Оба конца разрубленного кабеля скрючились. Ковешников быстро спрятал топор под сухие заранее собранные ветки и припустил домой.
В это время в фашистском штабе СД полковник Эринтруп усиленно дул в телефонную трубку:
– Алло! Алло!
Но там, на другом конце провода, молчали.
Эринтруп выругался и, насупив брови, рявкнул дежурному:
– Вызвать солдат!
Уже у своего двора Володя заметил, как гитлеровцы садились в мотоциклы.
«Успел!» – в серых глазах мальчишки блеснул озорной огонек.
Мать накинулась на него:
– Где тебя носит? Беду ищешь? Толика лучше нянчь.
Молча Володя прошел в низкий сарайчик, обмазанный глиной, отвязал топор и спрятал его в кизяки, сложенные в углу.
Вышел из сарая, посмотрел на набухшее тучами небо. Неожиданно полоснула молния, ударил гром. Полил дождь.
«Дождик, дождик, припусти, немцев в штаб не пусти», – шептал Вовка.
Вечерело. Пришли солдаты, зажгли керосиновую лампу, тускло осветившую комнату, и принялись жарить картофельные оладьи. С русской печи голодными глазами смотрели Витя, Валя и Клава. Володя старался подавить в себе чувство голода, но взгляд помимо воли падал на сковородку с шипящими румяными оладьями.
Рыжий немец ткнул в него веником. Володя вырвал из рук немца не единожды проклятый веник и выбежал во двор. Там он со злостью закинул его в подвал. Тяжело дыша, вошел в хату, исподлобья глянул на фашистов.
– Лезь, сынок, на печку, – испуганно сказала мать.
Но не успел Володя забраться на печку, как услышал гул самолетов. Володя по гулу научился определять свои и вражеские самолеты. Разве мог он усидеть в хате?!
Запрокинув голову, глядел на темный купол неба, который прошивали красные огоньки.
«Бомбите! Бомбите! Вот же их штаб!» – молил Володя.
Солдаты выскочили, чтобы закрыть ставни. За ними Анна Свиридовна. Обычно сдержанная, она дала Володьке затрещину.
– Ты чего в беду лезешь? – и с силой потащила в хату. Загнала его на русскую печь, окинула взглядом младших. Уснули, бедняги. Шершавая рука ее мягко прошлась по белесой голове Вовки. Сдавленным голосом проговорила:
– Потерпи еще чуток, сын. Должны же нас освободить?!
– А мы так и пролежим на печке? Дедушка Тихон на смех бы нас поднял, сказал бы: «Палец о палец не ударили, лежебоки!» – Володя отвернулся от матери.
– Фашиста пальцем не убьешь, сын! Видел, каким твой папанька вернулся? Так разве он один был в ихнем лагере? Там же их тыщи.
– А я не буду сидеть, я…
– Не лезь. Малый ты еще. Спи! Без тебя их покарают.
– А я тоже хочу, – горячо выпалил он. – Вот дедушка Тихон что-нибудь бы придумал. А вы: «Без тебя! Без тебя!»
– Спи уж! Вояка…
Утром Володя надел новые ноговицы с галошами, шапку и вышел.
– Куда? – спросила мать вдогонку.
– По делу. Я быстро, – уже со двора крикнул Володя.
Но прошло порядком времени, а Володя не возвращался. Анной Свиридовной овладела тревога. Накинув на плечи пальтишко, она вышла, заглянула в сарай, в подвал, но Вовки не было нигде. Может, на улице? И только она вышла за калитку, как услышала:
– Нюсь, смотри, твоего Вовку ведут! – и соседка закрыла от ужаса лицо.
Кинулась Анна Свиридовна наперерез двум фашистам, обхватила сына и страшно закричала:
– Не да-а-ам!
Рыжий немец двинул ее прикладом так, что она отлетела в сторону. Анна Свиридовна вскочила и, обезумевшая, бросилась вслед за сыном. Но его уже ввели во двор штаба.
Переступив порог хаты, Анна Свиридовна едва могла вымолвить:
– Алексей! Вовку в штаб повели. Скорее иди, придумай, как выручить.
– Плохо дело, Нюра! Ты забирай детей и уходи к брату Лазарю, а я что-нибудь придумаю…
Ушла Анна Свиридовна к родственникам и от бездонного горя всю ночь не сомкнула глаз.
А Володю допрашивали в штабе.
– Ты есть маленький партизан? – пыхтя сигарой и прищурив водянистые глаза, спрашивал Эринтруп. – Ты и за селом перерубил кабель?
Молчание.
– Кто тебя послал портить нашу связь?
Молчание.
– Отвечай, щенок, когда с тобой разговаривает офицер! – и крепкий кулак фашиста ударил мальчика со всего размаха.
Володя свалился на пол.
Его окатили холодной водой. Володя открыл глаза: над ним стоял фашист с ведром. В голове шумело. Володю подняли. Вытирая рукавом и размазывая по лицу кровь, Ковешников с испугом смотрел на фашистов.
– Если твой папа придет сам, мы отпустим тебя! Слышишь?
Молчание.
– Ты будешь отвечать, свинья? – кричали фашисты.
«Кричите сколько влезет. Наверное, провод был важным, раз так орете из-за него, – думал Ковешников. – Если бы я на этот раз не попался, я бы еще сто раз вам его перерубил. Был бы живой дедушка Тихон, похвалил бы».
И снова Володю били. Он терял сознание и приходил в себя. А Эринтруп все кричал и кричал:
– Мы стреляй тебя, слышишь? Будешь молчать – мы стреляй!
Володя еле держался на ногах, откуда-то издалека до него доходило: его собираются расстрелять. Расстрелять должны мать, отца, сестер, братишек.
– А их за что? Я же сам! – только и сказал он, тихо всхлипнув.
На другое утро жена старосты сообщила Анне Свиридовне, что Володя находится в их доме.
– У нас никого нет. Патруль на улице вышагивает. Скорее беги к Вовке. Я постерегу.
Через дворы и огороды Анна Свиридовна прибежала к своему сыну. Мать целовала опухшее от побоев, в кровоподтеках лицо Володи.
– Что ты наделал, Вовка!
Володя сначала потупился, потом смело посмотрел на мать:
– Я мстил, мама. За всех. А папаньке скажите, что я не сидел на печке, а как сумел, так и отомстил фашистам.
Мать опять зарыдала. Потом спохватилась:
– Ты ж голодный! Я сейчас…
– Нет! Спать хочу. Я всю ночь не спал.
И заплакал Вовка. Он только сейчас понял, что скоро не будет его на свете. Вспомнил похороны деда Тихона и явственно услышал, как бухали о крышку гроба тяжелые комья земли. На его гроб тоже все будут бросать мерзлую землю. Ему стало жалко самого себя и, чтобы не показать матери свой страх, он попросил:
– Мама, уходите из дому, а то они грозятся даже Толика расстрелять. И отсюда сейчас уходите, еще заметят…
– Не уйду! – Анна Свиридовна схватила сына за руку. – Бежим скорее!
Но Володя не двинулся с места.
– Смотрите в окно: гитлеры там стерегут меня. Уходите, мама. Вас же тоже могут сейчас схватить.
Вошла жена старосты, торопливо сказала:
– Иди, Анна, иди. Потом еще придешь.
Но потом Анна Свиридовна уже не смогла прийти. Не успела….
…В дом Гаврилы Подзолко, приятеля Алексея Ковешникова, фашистский офицер ворвался без стука. Гитлеровец приказал ему следовать за ним, дошел до угла Первой улицы, остановил переходившего дорогу Вовкиного отца.
Нахлобучив на лоб шапку, он шел к своему другу Ивану Ежову, поджидавшему его у ворот. Алексей Тихонович обходил своих верных друзей и просил помочь вызволить сына.
– Иди! – грозно приказал фашист и повел мужчин на Вторую улицу.
– Зитцен! Тут сидит, – ткнул пальцем на скамейку.
Фашистский офицер вошел и тотчас же вышел из дома с вооруженным солдатом. Подъехала крытая брезентом машина. Офицер приказал всем троим сесть в кузов. Солдат уселся подальше, наставив на них дуло автомата.
– Куда? – спросил Подзолко.
– На гора! – ответил фашист.
Машина подпрыгивала на булыжниках, обдаваемая январским морозным ветром. Снег припорошил гору. Недалеко от оврага грузовик остановился, и немец сказал:
– Вэк!
Офицер выпрыгнул из кабины, дал всем троим лопаты и повел в неглубокий овраг, что с левой стороны грейдера. Остановился, подул на руки, глядя исподлобья на троих старомарьевцев, лопатой наметил четырехугольник и приказал копать яму.
Мерзлая земля не поддавалась. Тогда офицер заложил тол, приказал всем отойти, зажег шнур и спрятался сам. Взрывом подняло столб желтой земли в воздух. Мужчин погнали к яме.
– Ройте! – приказал офицер.
Оставив солдата с автоматом присматривать за русскими, сам сел в машину и уехал.
Яма в метр глубиной. Устали мужчины, вылезли, закурили. Затягиваясь, Алексей Тихонович негромко сказал:
– Не могилу ли кому копаем? – Помолчал. – Боюсь я за Вовку. Помогите мне выкрасть его сегодня ночью.
Подзолко и Ежов сочувственно взглянули на Ковешникова:
– Как не помочь в таком деле. Только обдумать все надо…
– Что же тут будет? Пулеметная точка, что ли? – с неосознанной еще тревогой допытывался Ковешников.
– А мы откудова знаем.
За полчаса они углубили яму. Вылезли. Сели на свежий холмик земли. На мосту показалась та же машина. Остановилась она на том же месте, где и первый раз. Из кузова выпрыгнули семь фашистов. С автоматами. Стащили с машины мальчика с завязанными глазами.