Текст книги "Знакомство по объявлению"

Автор книги: Людмила Анисарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Ой, не знаю, – сказала Рита. – Мальчик-то хоть не совсем дурак?

Мальчика звали Дубов Ярослав. Он был большеглазый, улыбчивый и учиться не хотел вовсе.

Начали с домашнего задания.

– Наконец-то в наш город пришла весна, – прочитал Ярослав по слогам и написал: «Наконецта в наш горот прешла висна».

«Все ясно, – подумала Рита. – Дисграфия. Ярко выраженная».

Ткнув пальцем в ошибки, она сказала:

– Ярослав, давай ты постараешься списывать правильно. Не торопись.

– Ага, – сказал Ярослав и написал: «На бирезах распустились лесточки».

Кое-как справившись с переписыванием, перешли к грамматическому заданию.

– «Пришла» – какая часть речи? – спросила Рита.

– В каком смысле? – удивился Ярослав.

– Во всех, балда, – ответила Рита, произнеся последнее слово, разумеется, про себя.

– А… Ну… Это… Сказуемое.

– Сказуемое – это член предложения, а не часть речи, – сказала Рита, окончательно расстроившись.

– Ну тогда существительное.

– Господи, это ведь в первом классе проходят. А ты уже в шестом учишься. Соберись, пожалуйста. На какой вопрос отвечает?

– Что.

– Что «что»?

– На вопрос «что».

– Задай.

– Что?

– Вопрос, – сказала Рита отрешенно.

– Что? Пришла, – сказал Ярослав.

«Действительно, – подумала Рита. – Почему бы и нет?»

Видя, что Маргарита Александровна молчит и не одобряет его ответ, Ярослав напрягся и сказал:

– Что сделала? Пришла.

– Слава Богу! Так какая часть речи отвечает на вопрос «что делать»?

Ярослав задумался.

– Гла… – начала Рита.

– …гол, – продолжил Ярослав.

– Да… – сказала Рита Стасу, когда он вез ее домой с первого занятия.

– Что, совсем плох?

– Совсем. Я, наверное, откажусь от него. Увидев, что Стас расстроился, Рита спросила:

– Вы, наверное, наговорили про меня, что я супер, да?

– Наговорил, – признался Стас.

– Да ладно, Стас, не грусти. Пробьемся. – Рита погладила Стаса по щеке.

Он заулыбался и сказал:

– Ты еще из него отличника сделаешь. Мы ведь уже перешли на ты, правда?

О том, чтобы сделать из Дубова Ярослава отличника, речи быть не могло. Нужно было дотянуть его до нормальной тройки – и это было бы победой. Слава Богу, о другом родители мальчика и не мечтали. Дело, по мнению Риты, было в том, что общительный и непоседливый Ярослав очень плохо читал и дело это соответственно не любил. День и ночь он готов был сидеть за компьютером, который отец купил ребенку, когда тот учился еще в первом классе. Олег считал, что многочисленные «игрушки» развивают логическое мышление. Рита не знала, как с логическим, а вот с языковым мышлением у Ярослава было из рук вон плохо. Память у мальчика тоже была скверной.

– Вот «Му-му» начал читать, – сказал Ярослав как-то Рите после ее многочисленных выступлений о необходимости чтения.

– Очень хорошо, – заинтересовалась Рита. – Расскажи.

– Ну вот. Жил-был один дя-а-денька. Он был слепо-о-й.

Рита чуть со стула не упала.

– Какой он был?

– Ну, слепой, – потряс раскрытыми ладонями перед непонятливой Маргаритой Александровной Ярослав.

– А, ну да, – сказала Рита. – И была у него корова, которую звали Му-му.

Ярослав вытаращил и без того огромные глаза:

– Там про корову нету…

– А про то, что Герасим был слепой, – есть?

Стас долго смеялся, когда Рита рассказала ему про Му-му, но очень просил не отказываться от Ярослава.

– Хорошо, – вздохнув, пообещала Рита.

Занятия с Ярославом она проводила в те дни, когда у нее был бассейн. Обычно Рита ловила машину (Стас заботился о том, чтобы у нее всегда были деньги на такси. Она сначала отказывалась, а потом поняла, что при ее занятости это единственный выход, и стала воспринимать материальную поддержку Стаса как должное), ехала к Ярославу, час билась с ним, оттуда спешила в бассейн (частенько ее отвозил Олег), а уж из бассейна (это было уже вечером) почти всегда ее забирал Стас.

Саша был в курсе, что Рита занимается с сыном бизнесмена Олега, что Олег ее часто подвозит. Или это делает его друг Стас – знакомый Галки, ну который на джипе.

К дружбе жены с крутыми Саша относился с тревогой, но Рите ничего не говорил, понимая, что едва ли что-то сможет изменить. Иногда он думал и о том, дружба ли это. И если Рита влюблена, то в кого – в Стаса или в Олега? Но эти черные мысли Саша гнал от себя. Нет. Это невозможно. Ритка любит его. И у них все хорошо. Просто она такая деятельная, такая общительная… Это так естественно, что у нее есть друзья-мужчины. Куда от этого денешься?

Сквозь синее пробивалось неясно-фиолетовое и чертило нежно-желтым, переходя в маленькие зеленые стрелки, пугая неожиданностью этих сочетаний и маня, маня этим же к себе.

Это был Ритин сон, вернее, предсон, в который она счастливо погружалась с благодарностью кому-то неведомому, пославшему наконец успокоение. Дело в том, что до этого блаженного момента Рита маялась уже часа два. Маялась оттого, что безуспешно пыталась поймать какую-то неясную мысль – уставшую, но быструю. Беглянка то пряталась за другие – определенные и понятные – слова, предложения, фразы, то, казалось, растворялась в них бесследно, то выглядывала из-за них, показывая прищуренные глаза и взмахивая куском какой-то серой тряпки.

…на завтра – пельмени… Аркашке не выстирала рубашку, пойдет в грязной… да уж и не очень она грязная… Костикова придет на лекцию… ну и пусть, хотя тема не из выигрышных… может, и не придет… она уж полгода собирается… туфли надо все-таки сдать назад, неудачные какие-то… хоть бы взяли… носить точно не буду… Саша вчера принес тюльпаны… просто так… какой противный все-таки этот Обухов с третьего курса… Лена Зорина, кажется, обиделась… Стоп!

Про Лену нужно подумать получше. Рита позвонила ей вчера и попросила принести при случае ее, то есть Ритины, книги по психологии, которые ей, Рите опять же, потребуются. Дело в том, объясняла она Лене, что у нее намечается пара лекций в одной организации – по культуре речи, по культуре общения. Ну и к этому Рита хотела бы присовокупить кое-что по психологии общения.

Лена не смогла скрыть своего раздражения:

– Ну раз ты берешься читать лекции по психологии…

Здорово она передернула, напомнив, что психолог – она, Лена, а вовсе не Рита!

– Да не собираюсь я читать лекции по психологии. Это так – на один раз, на популярном уровне, – начала оправдываться Рита.

– Ну все ясно, – перебила Лена. – Конечно, такие книги надо иметь самой. Я принесу.

Дальше пошел разговор натянутый и слегка фальшивый. Лена пыталась скрыть свое раздражение, а Рита соответственно делала вид, что все нормально. Ужасно неприятный осадок остался после этого.

Рита хорошо представляла, как Лена говорит сначала мужу, а потом – кому-нибудь из общих знакомых: «Ну что ж она за все хватается?! Везде лезет. Нигде от нее продыху нет!»

Больно, когда тебя не любит лучшая подруга. И неприятно, когда ты сделала что-то не так. Хотя… Что плохого сделала она, Рита? Попросила свои книги, которые ей нужны. Причем готова потом снова дать их Лене. Вот именно – дать. А не отдать. Это не устраивает Лену. Она хочет, чтобы Рита была добрее, великодушнее, понимала, что Лене эти книги нужны больше, потому что она все-таки психолог. Точнее, она хочет Ритины книги. Рита не отдает – значит, плохая.

Но эти несчастные книги нужны Рите самой, она к ним привыкла, она их любит, читает, хоть и не психолог.

Все, нужно успокоиться. Плохого она ничего не сделала. А Ленино раздражение – это ее, а не Ритины проблемы. Так что нечего брать в голову.

И все-таки не это, не это так тревожило. Инцидент с Леной опять загородил что-то очень важное. Но что? Что?

Как же, как поймать это «что»? Надо все-все отбросить. Про лекцию, про Обухова, про Лену Зорину. Тогда ускользающей важной мысли не за что будет прятаться…

Рита вся измучилась. И тут наконец это мягкое и сладкое погружение в бледно-фиолетовое облако… Бог с ней… Пусть… Все… не важно…

Сон был хуже того, что ему предшествовало. Гораздо хуже. Потому что Рите приснилась библиотекарша. Она была вполне безобидна, тихо бродила между стеллажами и не обращала на Риту, пришедшую в библиотеку поменять книги, никакого внимания.

Но сон все равно произвел на Риту тяжелое впечатление. Проснувшись около четырех утра от беспокойства и тревоги, сознавая, что они связаны с увиденной библиотекаршей, Рита не смогла больше заснуть, долго сидела на кухне, пила сначала валерьянку, потом – корвалол, но так и промучилась без сна до утра.

А буквально через день (точнее, через ночь) библиотекарша пришла к Рите в жутком кошмаре. В кошмаре, в котором было кладбище, в котором светила зловещая полная луна, в котором Рита, как это часто бывает в подобных снах, пыталась бежать, кричать, но не могла ни оторвать от земли налившихся свинцом ног, ни прохрипеть потерявшимся голосом ни единого звука. Бежать нужно было от библиотекарши, которая отделилась от памятника на своей могиле и шла к Рите, грозя ей пальцем и лениво усмехаясь.

Проснувшись от ужаса, Рита разбудила Сашу и просила его не спать, потому что ей страшно.

– Что с тобой, Риточка? – спрашивал обеспокоенный муж.

– Приснилось… Понимаешь… Очень страшно, – бессвязно бормотала Рита, прижимаясь к нему, ища защиты.

– Что, что тебе приснилось? – пытал Саша.

– Не помню, – соврала Рита.

При этом она ясно видела перед собой маленькие злые глаза библиотекарши, смотрящие проникновенно-мстительно, ее злобно-саркастическую улыбку. Господи, и этот палец цвета слоновой кости… Хоть в церковь иди.

Рита и пошла. На следующий же день. Она не знала, как там нужно себя вести. Знала только, что нужно быть в платочке. Платка не нашлось – Рита взяла шарфик.

На паперти сидели нищие: две не очень старые старушки и один совсем молодой мужик с опухшей физиономией. Рита дала всем по рублю и вошла в храм. Там почти никого не было. Бродила служительница, вынимала из подсвечников не догоревшие свечки, счищала накапавший воск.

– Мне бы свечку поставить, – подошла к ней Рита.

– За здравие или за упокой?

Рита задумалась. Чтобы не было снов и чтобы ей не сойти с ума, надо ставить за здравие. За свое собственное здравие. А чтоб успокоить на том свете библиотекаршу – надо за упокой. Так, наверное? Главнее для Риты было первое, но она еще чуть-чуть подумала и сказала:

– За упокой.

– Это на канон надо.

– Куда? – не поняла Рита.

Служительница подвела ее не к иконе, а к металлической подставке со множеством подсвечников с догорающими свечами – над ними возвышалось небольшое распятие.

Рита долго стояла у канона. Нет, обязательно, обязательно нужно иногда приходить в церковь. Здесь тихо и спокойно. И хорошо думается. Думается? Нет, кажется, не так. Наверное, наоборот – хорошо не думается. Голова легкая и светлая. А душа задумчивая и скорбная, как лик богородицы. Но ее, души, задумчивая скорбь – не в тягость, а – в просветление. Время как будто остановилось, не надо никуда бежать, не надо ни с чем напрягаться. А надо только тихо стоять вот так, долго-долго. И смотреть в закрытые глаза Христа.

В течение нескольких дней после страшного сна и посещения церкви Рита не хотела ни видеть Стаса, ни говорить с ним по телефону. Ей удалось избежать и того и другого.

Наверное, догадавшись, что Рита специально прячется от него, Стас пропал на две недели.

Рита сначала затосковала, потом – почти привыкла к тому, что Стаса у нее больше нет. Но до конца привыкнуть не смогла – позвонила.

– Куда ты пропал?

– Уезжал, – ответил Стас сначала как будто спокойно.

А потом выдохнул:

– Ну что ты со мной делаешь? Когда мы увидимся?

Они увиделись в тот же день. Он долго целовал Ритины руки, а потом, подняв голову и настойчиво-просительно глядя ей в глаза, сказал:

– Ты не можешь меня бросить. Я люблю тебя. Мы должны быть вместе.

– Это невозможно. Стас, миленький, ты ведь знаешь, что это невозможно.

– Но почему? Почему? Нет, если ты меня не любишь, то тогда, конечно… Ты не любишь меня?

– Люблю, – сказала Рита. – Очень люблю.

– Скажи это еще. Пожалуйста.

– Я люблю тебя, Стас.

– Значит, все возможно. Значит, нет никаких преград.

– Есть преграды. Ты знаешь. У меня есть Саша и Аркашка. У меня есть мама, которая не переживет. У меня есть свекровь. И еще – куча родственников. Я никогда не смогу. Понимаешь?

– Нет, не понимаю. Мы любим друг друга. Только любовь или нелюбовь может что-то диктовать.

– Если бы это было так…

– Ну почему так много условностей? Ну кто это все придумал?! Скажи, ну почему, почему ты должна мучиться с нелюбимым мужем?

– Разве я хоть раз тебе говорила, что не люблю Сашу? Что я мучаюсь с ним? – Рита удивленно вскинула нарисованные брови.

– Но раз ты любишь меня… – виновато сказал Стас, понимая, что он перешел какую-то границу, неведомую ему, незнакомую и непонятную.

– Да, я люблю тебя. Но это вовсе не значит, что мне опостылел мой муж, близкий и родной человек.

– Но тогда как же? Как понять все? – занервничал Стас, забарабанил пальцами по столу (они снова сидели в «Ямской заставе»).

– Если бы я знала… – горько усмехнулась Рита.

– Но я не собираюсь тебя ни с кем делить! Ты должна быть только моей!

– Да? А я не хочу быть чьей-то. Я – сама по себе. Кошка, которая гуляет сама по себе.

– Это неправда! Ты сама себе противоречишь! Если бы ты была свободна, ты бы не оглядывалась на всех, ты бы просто ушла ко мне. Вот и все.

– Может, ты и прав. Я не знаю. Знаю только, что уйти к тебе не могу. Во всяком случае, пока. Поэтому есть смысл нам с тобой разбежаться…

На последних словах Ритины губы, державшиеся до этого вполне достойно, все-таки задрожали. Но она, на мгновение закрыв глаза, приказала себе: не сметь! И, глядя на сжатые губы Стаса, насупленные брови (Господи, ну как же похож на Аркашку!), произнесла банальное:

– Прощай.

На выходе из ресторана Рита споткнулась и чуть не упала. И почти весело подумала: «Вот она, невербалика, как сказала бы Лена Зорина!»

Стас позвонил через два дня. А через три – они встретились. Стас забрал Риту из бассейна и привез к себе домой.

Его небольшая двухкомнатная квартира была в полном порядке: современно и со вкусом отделанная, обставленная (не то что у Риты с Сашей), оснащенная всяческими «шарпами».

Стас усадил Риту в кресло и, наклонившись над ней, крепко взяв за плечи, сказал:

– Мы говорим о любви, а я еще ни разу не поцеловал тебя. Разве не странно?

– Странно, – задумчиво ответила Рита сначала на слова, а потом так же задумчиво – на поцелуй.

– Останься у меня сегодня, – попросил Стас.

Рита помотала головой и отвернулась.

– Ну хорошо, не будем об этом, – сказал он. – Что ты хочешь выпить?

– Ничего я не хочу выпить. Ты меня с кем-то перепутал.

Стас засмеялся, сел на пол у Ритиных ног и положил ей голову на колени. Она гладила его густые волосы и думала: как же дальше жить? Что делать-то? Разве можно отказаться от этого настоящего мужчины (Лена Зорина, конечно, как всегда, права), за спиной которого можно наконец позволить себе стать слабой, не хвататься за все на свете, чтобы выжить, а просто жить – в достатке и без особых проблем? Разве можно отказаться от любви и радости, которые вот так, на блюдечке с голубой каемочкой, преподносит тебе судьба?

На вопросы эти Рите слышался только один ответ: да, можно отказаться. И нужно. Потому что есть Саша и Аркаша. И она не может сделать несчастным ни того, ни другого.

– Представляешь, каково было твоей маме, когда твой отец ушел к другой? Она ведь его любила? – спросила Рита, отняв руки от головы Стаса и положив их на подлокотники кресла.

Стас, не поднимая головы, ответил:

– Я почти ничего об этом не знаю. Мама не любила об этом говорить. Но у тебя ведь другая ситуация.

– Да нет, такая же. Предательство и по отношению к мужу, и по отношению к Аркашке.

– Рита, ну разве нельзя как-то все утрясти? Твой Саша поймет тебя.

– Поймет. Только легче ему от этого не будет. И Аркашка поймет, наверное, в конце концов. Но… Ты знаешь, я даже представить себе не могу, как им это все можно сказать.

– Рита, ну ты ведь очень сильная женщина. Я знаю. Ты сможешь.

– Не смогу. – Рита хотела поднять голову Стаса и встать.

Но он, почувствовав это ее движение, перехватил ее руки, поднес их к губам и начал медленно целовать каждый палец. Перецеловав все, он приподнял голову и спросил:

– Ну хорошо, сколько мне нужно будет ждать, чтобы ты официально стала моей женой?

– Не знаю. Наверное, лучше не ждать.

– А неофициально?

– Ты хочешь сказать, чтобы я стала твоей любовницей?

– Ну, если тебе нравится это слово, то так.

– И слово не нравится. И ответа нет, – покачала головой Рита.

Стас тяжело вздохнул, встал и, снова наклонившись к Ритиному лицу, спросил, грустно улыбнувшись:

– Во всяком случае, сегодня я ни на что рассчитывать не могу?

– Выходит, не можешь, – в тон ему ответила Рита и встала, считая разговор оконченным.

– А завтра? – спросил Стас.

– А завтра у меня занят весь день.

– Про послезавтра я спрашивать, пожалуй, не буду, – прошептал Стас Рите на ухо и прижал ее к себе. – Вдруг ты снова скажешь «нет».

А Рите хотелось уже все свои «нет» забрать назад. Так хотелось, что она, все больше прижимаясь к Стасу, уже собиралась ему сказать об этом. Но – не сказала, удержалась.

Дома Рита сразу же предупредила все Сашины вопросы, сказав, что она помогала Лене Зориной кроить к лету сарафан – ну и заболтались они, как всегда. Саша вроде бы ничего не почувствовал, ходил вокруг Риты, заглядывал в глаза и, видимо, надеялся, что они пораньше лягут спать.

– Сашунь, не жди меня. Ложись, мне нужно кое-что поискать для завтрашней лекции, – как можно ласковее сказала Рита.

Саша уснул, а она еще долго сидела за столом, не в силах ни читать, ни писать, ни думать. Когда в два часа ночи все-таки улеглась, то поняла, что спасительный сон приходить не собирается. Рита встала и пошла стирать. Ну не лежать же без дела. И так сколько просидела без толку.

На следующий день Стас не позвонил.

«Ну и слава Богу», – старалась думать Рита. Но думалось другое: «Неужели это все? Неужели больше не позвонит? Значит, все его слова о любви – это так, это только для того, чтобы… Господи, сделай так, чтобы он позвонил. Ну пожалуйста, Господи».

Рита молила о звонке только в первый день, на второй – она уже звонила сама, раз пять набирала домашний номер – никто не отвечал. На третий день – звонила Стасу в офис, отвечала секретарша – Рита клала трубку.

Неделя молчания телефона показалась месяцем. Лена Зорина уверяла, что Стас скорее всего уехал в командировку.

– Он ведь уезжает периодически по делам? Да? – спрашивала она Риту.

– Да, – отвечала Рита. – Но он всегда звонил перед отъездом. Говорил, куда и на сколько. А потом еще звонил, то из Мурманска, то из Архангельска.

– Никуда не денется, – уверяла по телефону Лена Зорина. – Вот увидишь. Потерпи еще немножко.

– Зачем?

– Что «зачем»?

– Терпеть зачем? – спрашивала Рита.

– А что ты предлагаешь? – строго спрашивала Лена.

– Не знаю, – сознавалась Рита. – А ты?

– А я предлагаю спросить наконец у секретарши, где он. Ну хочешь, я позвоню?

– Хочу, – сдалась Рита к концу недели и помчалась к Лене.

Набрав номер, Лена сделала умный вид и низкий голос:

– Здравствуйте. Могу я услышать Станислава Васильевича?

То, что ответили на другом конце провода, Лене явно не понравилось. Она сделала гримасу «ну вот еще!», но тут же, взяв себя в руки, спокойно и четко проговорила:

– Елена Евгеньевна Зорина, из налоговой инспекции.

Потом, благосклонно выслушав секретаршу Стаса, сказала:

– Хорошо. Спасибо. До свидания.

– Ну?! – спросила Рита.

– Ой, ну все как я тебе сказала, – устало махнула рукой Лена. – Уехал в Мурманск, будет в понедельник.

В воскресенье вечером к зазвонившему телефону подошел Саша (Рита на кухне замерла, прислушиваясь) и вежливо кому-то ответил:

– Нет, вы ошиблись номером.

Это был Стас – Рита была уверена в этом. И начала ждать утра.

Зная, что Саша с Аркашей уходят из дома в восемь, а у Риты в понедельник нет первой пары, Стас позвонил в восемь десять.

– Это я, – сказал он.

– Слышу, – ответила Рита.

– Я соскучился.

– А я – нет, – ответила Рита и положила трубку.

Потом она села в кресло и сказала себе: «Молодец! Давно пора…»

Но уже через пять минут другая Рита – не та, что положила трубку и похвалила себя, а та, что с некоторых пор делала все не так, – набрала номер Стаса. Он схватил трубку уже на половине первого сигнала. И обе Риты одним голосом, запинаясь, произнесли:

– Это неправда. Ну что… не соскучилась. Вот.

Свидание было назначено на пять вечера, на остановке, недалеко от художественного музея, где уже давно открылась интересная выставка, на которую Рите все не удавалось попасть. Она попросила, чтобы Стас был без машины: после музея они погуляют по набережной, а то Рита этой весной, которая уже заканчивается, там еще ни разу не была, а очень хочется.

Ритина лекция в этот день была не лекцией, а песней. Песней, которая называлась: «Стилистические ошибки, их классификация, причины появления и пути предупреждения». Обычно сдержанно-спокойная Маргарита Александровна беспрестанно шутила, была раскованна и улыбчива. Особенно легко и весело рассказывалось про ошибки, связанные с нарушением семантического критерия.

Третьекурсницы были в этот раз какими-то особенно милыми, податливыми и восприимчивыми. На одного студента, большого и красивого Руслана Огрызкова, мирно спящего за последним столом, Рита решила не обращать внимания. «Пусть спит, – думала она, – умаялся где-то ночью. На работе ли, в постели – какая разница? Пусть спит».

Рита пела вслух лекцию про стилистические ошибки, а про себя – радостную и звонкую песню, куплетов у которой не было, а был только припев: «Я увижу его сегодня! Я увижу его! Я увижу его!»

Солнечная погода начала дня сменилась к полудню веселым ливнем, который, начавшись, вовсе не собирался заканчиваться. Рита отчитала лекцию, вернулась домой, переделала кучу дел и уже ехала на свидание, а дождь все лил.

Она вышла из троллейбуса, торопливо раскрыла зонт и только потом начала крутить головой по сторонам. Стас стоял справа от Риты под навесом остановки и напряженно всматривался в выходящих из троллейбуса. Риту под зонтом он еще не увидел.

– Привет. – Она подошла к нему, стараясь держаться спокойно.

Но, кажется, у нее это не получилось. Она чувствовала, что глаза ее сияют, и ничего не могла поделать с непослушными губами, которые уже растянулись в счастливой улыбке.

– Привет, – ответил Стас, не отводя своих серо-голубых глаз от зеленых Ритиных.

– Ты помнишь, что мы идем в музей? – спросила Рита, увлекая Стаса под свой зонт.

Он перехватил ручку зонта, прижался к Рите и сказал уже на ходу:

– Помню. Хотя мог бы все на свете забыть, когда тебя увидел. Ты такая красивая…

Рита попыталась скрыть очередную, теперь уже смущенно-довольную, улыбку:

– Ты лучше скажи, когда в последний раз в музее был?

– В этом? Да никогда, если честно. Кажется, нас всем классом сюда водили. Но не довели: мы с ребятами по дороге сбежали. Когда в Москве учился, сама понимаешь, сюда не тянуло. Там везде ходил: и в музеи, и в театры. А сейчас – некогда. Да и не тянет особенно.

До музея было еще метров пятьдесят. Стас основательно вымок, потому что держал зонт больше над Ритой.

– Бежим! – крикнула Рита, и они зашлепали по лужам не разбирая дороги.

– У тебя же ноги промокнут! – сообразил вдруг Стас и легко, как ребенка, подхватил Риту одной рукой и побежал быстрее (в одной руке – зонт, в другой – Рита). Она, боясь, что уронит, колотила его по спине кулаками и что-то вопила. Но очень быстро очутилась на пороге музея.

Они вошли внутрь, Стас купил билеты.

– Ой, маленькая моя, у тебя же ноги все-таки, наверное, промокли, – сказал Стас.

Он усадил Риту на диванчик, присел рядом на корточки, снял с Риты туфли (они были надеты, вопреки всем правилам, на босу ногу – ведь лето почти!) и принялся вытирать ее холодные и мокрые «лапки» (это он так сказал) носовым платком. Потом он протер изнутри туфли и неторопливо начал церемонию их надевания. Рита моментально вошла в роль Золушки и подыгрывала Стасу смущенно-томным взором, плавным выгибанием рук и вытягиванием носка маленькой (хорошо, что маленькой!) ступни.

Рите было смешно, весело и приятно. Краешком глаза она успела углядеть, что пожилая кассирша из своей стеклянной будки смотрит на них со Стасом не удивленно или с осуждением, а очень даже одобрительно: с легкой завистью и некоторым умилением. А может, Рите это только показалось.

Про выставку (она, кажется, была действительно неплохой) Рита потом и не вспоминала. А вспоминала – понятно что. Как Стас нес ее, как вытирал ей ноги своим носовым платком и как надевал туфли. «Туфельки», – сказал он тогда. Хорошо, что Рита была в легких, открытых туфлях на шпильке – они и вправду смотрятся изящно и мило. А еще он сказал «лапки». Ну это как-то не очень – просто «ножки», пожалуй, было бы лучше. А слово «лапки» как-то сразу просится в сочетание со словом «лягушечьи». Кстати, «лягушечьи» или «лягушачьи»? В словаре есть и то и другое. Но первое звучит все-таки лучше.

Они виделись почти каждый день, исключая выходные. Стас то подвозил Риту из института, то забирал после занятий с Ярославом, то вез в библиотеку.

– Когда ты работаешь, – спрашивала Рита, – если постоянно находишь время для меня?

– Ну не так уж много времени я нахожу, как ты говоришь, для тебя. Час-полтора – это много, по-твоему?

– Но ведь у тебя свои дела…

– Да. И много, честно говоря. Но на них остается еще двадцать три часа. Не забывай, что я сам себе хозяин.

– Да, – соглашалась Рита. – Это здорово, ни от кого не зависеть.

– Ни от кого и ни от чего не зависеть не получается, конечно. И от партнеров зависим. И от курса доллара. И много еще от чего.

Про свою работу Стас почти никогда ничего не рассказывал, а вот про Ритину слушать очень любил. Она и рассказывала: в красках и подробностях. Кто что сказал на кафедре, что отмочили студентки на последнем семинаре, как Руслан Огрызков (вот с какой фамилией человек живет!) все время спит на ее лекциях.

Стасу было интересно все, что касалось Ритиной жизни. Во всяком случае, он всегда об этом говорил. И часто просил что-нибудь повторить «на бис». Например, тот случай на ее защите, ну когда она фамилию с отчеством перепутала…

Пожалуйста. Перед защитой Рита здорово тряслась. Она страшно боялась, как и все, кто защищался в этом совете, «зубра» методики – Баранова Георгия Степановича. Говорили, что не бывает такого, чтобы Баранов не задал два-три каверзных вопроса. Рита готовилась. Она пыталась представить себе, за что может зацепиться Баранов, и репетировала обстоятельные ответы.

– Спасибо за вопрос, Георгий Степанович, – говорила она. – Вы, безусловно, правы, подчеркивая роль… – Ну и так далее.

Мама, однажды услышав, что Рита разговаривает сама с собой, заглянула в комнату: проверить, не поехала ли у дочери крыша перед защитой.

– Ты с кем?

– Да с Георгием Барановичем. Со Степановым, – отмахнулась Рита, продолжая выстраивать аргументацию.

– С кем? – Мама сначала удивленно вытаращила глаза, а потом начала не просто смеяться, а заливисто хохотать (на это она была большая мастерица).

Теперь пришла очередь удивляться Рите:

– Ма, ты чего?

Та, не в силах остановиться, еле выговорила:

– Ты слышала… Ты слышала, что… сказала? Георгий Баранович!

Рита посмеялась, конечно, вместе с мамой, но потом крепко задумалась. Она ведь сказала это «на автомате». А что, если на защите такое выскочит? Не называть Баранова по имени-отчеству? Но это не годится. Значит, нужно постоянно себя контролировать: Георгий Степанович, Георгий Степанович, Георгий (ну как же хочется теперь сказать «Баранович»). Не обратила бы мама внимания – и Рита бы теперь не зацикливалась на этом.

– Георгий Степанович, Георгий Степанович, – повторяла Рита перед защитой, расхаживая взад-вперед по залу ученого совета.

Заседание совета проходило в два этапа. Сначала была защита докторской, а потом – кандидатской, Ритиной. И банкет тоже состоял из двух частей. После защиты докторской членов совета пригласили в другой зал к накрытому столу: как бы попить чаю. Но это было уже начало банкета со всеми вытекающими отсюда последствиями. Рите все говорили, что второй защищаться – лучше не придумаешь. Члены совета будут веселыми и добрыми, до вопросов, может, и дело не дойдет.

Но Рита все равно боялась и все равно про себя твердила: «Георгий Степанович, Георгий Степанович, Георгий Степанович… Не забыть, не забыть, не забыть!»

Когда ученый секретарь совета дала Рите слово, в зале, кроме них, были: председатель совета, два официальных оппонента, три Ритины подруги и ее мама. Члены совета продолжали пить как бы чай и на Ритину защиту не спешили. Было обидно, конечно. Но зато была надежда, что, не услышав выступления диссертантки, дотошный Баранов (на защите докторской он, конечно, обозначился, задав целых четыре вопроса, – остальные члены совета вели себя мирно) ничего спрашивать не будет. И все тихо-спокойно проголосуют «за» – к голосованию-то народ из банкетного зала должен был подтянуться.

Но Баранов вернулся раньше – как раз к обсуждению. И задал-таки вопрос. И вопрос-то нетрудный.

– Благодарю вас, Георгий Баранович, за вопрос, – уверенно начала Рита.

И тут же стены зала медленно поплыли у нее перед глазами: она поняла, что произошло то страшное, чего она так боялась. Страшное и непоправимое. Что лучше – потерять сознание или сказать очень искренне и очень раскаянно: простите Бога ради?

Рита не стала делать ни первого, ни второго. Она стала обстоятельно и подробно отвечать на вопрос, благодарная членам совета и самому Баранову за то, что все они деликатно сделали вид, что ничего не произошло. И старалась не обращать внимания на улезшую под стол от беззвучного хохота Лену Зорину и маму в полуобморочном состоянии.

Рита рассказывала этот случай Стасу раза три, не меньше, придумывая при этом каждый раз какие-нибудь новые подробности. Стасу нравилось. Он любил смеяться – так же, как Ритина мама, открыто, громко и долго. Рита обычно не выдерживала – тоже начинала подхихикивать. И им было хорошо.

«Хорошо, – думала Рита. – Как хорошо, что он есть».

И тут же возвращалась памятью к тому кладбищенскому дню, когда они познакомились. Если бы они с девчонками не поехали тогда к Свете… Если бы… Если бы мама Стаса была жива… Если бы Рита…

На этом месте логическую цепочку нужно было безжалостно рубить и говорить себе: не думать, не думать, не думать. И тут же всегда в висках начинало стучать: а если Стас узнает?

Основания для опасений были. Стас однажды зашел вместе с Ритой в ту самую библиотеку. Ему там зарадовались-заулыбались: как твои дела, Стасик? Не женился, Стасик? Что же ты к нам не заходишь, Стасик?

Как же Рита не сообразила, что ему не надо было появляться там с ней? Правда, библиотекарши, может, и не поняли, что они вместе, – так ему обрадовались.