Текст книги "Десятый праведник"

Автор книги: Любомир Николов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Мсье Луи вернулся на свое место за письменным столом и помолчал, рассматривая свои длинные костлявые пальцы. Потом вновь заговорил:

– Я все это вам говорю, потому что, в отличие от нашего общего друга Буше, у меня есть некоторые моральные принципы. Я понимаю, насколько обидно быть пешкой в тайной игре, и считаю, что должен вам кое-что объяснить. Итак, Бержерон мой гость уже более десяти лет. Он отшельник по натуре, так что мне не составило особого труда скрыть его присутствие. Труднее оказалось спрятать в воду концы моих связей с учеными всей Европы… и даже других континентов. Несколько раз мы оказывались на грани провала, как, например, в случае с вашей знакомой мисс Диксон.

– Джейн! – встрепенулся Николай. – Где она?

Старик улыбнулся тепло, с пониманием и сочувствием.

– Уехала… Мы все к чему-то стремимся, не так ли? Для нее самое важное донести научные знания до того, кто может ими воспользоваться. Она попробует попасть в Америку… Но давайте оставим мисс Диксон в покое. Я говорил о том, что из гнезда преступности мое имение постепенно превратилось в нечто гораздо более опасное – в нелегальный научный центр. Мне удалось собрать отличных специалистов и среди всеобщего упадка создать островок цивилизации. Не хочу вспоминать о трудностях, вы сами можете представить, сколько проблем создает переработка одного-единственного электромотора, а что говорить о более сложных системах. Настоящие же трудности, однако… настоящая угроза исходила от Аренса и Буше – людей властолюбивых и коварных, способных забыть об интересах человечества в угоду собственному мелочному тщеславию. До некоторых пор мне удавалось их сдерживать благодаря моим связям с мафией. Полгода назад, когда стало ясно, что это уже не помогает, я начал перебрасывать людей и капитал на Сицилию. Там у меня есть влиятельные знакомые, которые в известной степени разделяют мои взгляды, не забывая, естественно, и о собственных интересах. Думаю, мне удастся начать все заново.

– Но какое отношение имею ко всему этому я? – спросил Николай.

– Совершенно никакого. Сначала Буше заинтересовался вами, ибо предполагал, что вы связаны с научной организацией. Потом, поняв свою ошибку, он решил использовать вас в качестве приманки. Из разных источников ему стало известно, что я собираю информацию об экспериментах иоаннитов. Надо было увязать вас с их деятельностью, а потом подтолкнуть ко мне. Таким образом, он мог быть уверен, что внедрил своего человека в организацию. А я не смог бы ему помешать, даже если бы раскусил, в чем дело, ибо (по меткому выражению мсье Мишина) согласился разыграть дамский гамбит. Единственная помеха – Гастон – был умело устранен людьми Буше. Но в спешке уважаемый полицейский допустил маленькую ошибку. Идиотскую ошибку, как это порой бывает при отработке даже весьма продуманных планов. Слух о вашем участии в акции был распространен еще до ее осуществления. И все же, если не считать этого незначительного дефекта, гамбит был разыгран безупречно. Дорогой Буше не знает только одного – что через пару-тройку дней ему просто будет не с кем играть. Эвакуация почти завершена. Скоро отбываю и я. За три года мои мастера восстановили такое, чем вряд ли располагает еще кто-нибудь в Европе – транспортный самолет «Скайхорс 2015» с вертикальным взлетом. Сейчас он внизу, в подземелье, ждет команды доставить нас на Сицилию. Он может взять туда и вас, Бенев. Место есть, да и в отмеренные судьбой оставшиеся годы мне будут нужны надежные люди. Что вы на это скажете?

Николай повернулся к Мишину.

– Соглашайся, Коля, – кивнул богатырь. – Я лечу. Буше не простит тебе провала. Ты согласен, правда? Он согласен, мсье Луи, и спрашивать нечего.

На мгновение вопросительный взгляд старика задержался на лице Николая.

– Хорошо… Так я и предполагал. Осталось убедить нашего старого отца Донована.

– Я не полечу, Луи, – тихо сказал священник. – Мы уже говорили об этом. Да и чем я могу тебе помочь? Я не ученый, не мафиози.

– Не одобряешь мои планы, – огорченно покачал головой мсье Луи.

– Ошибаешься, – возразил Донован. – Оба вы с Бержероном ошибаетесь. Я никогда не отрицал необходимости возрождения цивилизации. Просто считаю, что, пока вы строите ее на материальной основе, кто-то должен позаботиться и о душах людских.

– Значит, остаешься из-за детского приюта?

Священник кивнул.

– Из-за него… и всего остального.

Мишин вскочил с места – смешной, нелепый и до боли трогательный в своем порыве.

– Полетели, отче! Мы тебе и там найдем сирот. Сто, тысячи… Крестьяне будут тебя боготворить…

Он не закончил. Его одновременно прервали два звука – внезапная стрельба за окном и звонок телефона на письменном столе.

Мсье Луи поднял трубку.

– Да? Спокойно, Альфонс, спокойно… Так… Да, понимаю… Без паники, ничего страшного. Действуй по плану помер два. Пилоты и эвакуируемые должны немедленно спуститься к самолету. Особое внимание обрати на Бержерона и его бумаги… Да, именно так. Охрана остается на местах в течение получаса, потом все уходят, как договаривались.

Он положил трубку и невозмутимо встал из-за стола. Стрельба на мгновение затихла, потом разгорелась с новой силой.

– Нас атакуют, – пробормотал старик. В голосе не чувствовалось тревоги, казалось, развернувшиеся события скорее его развеселили. – А Буше-то оказался хитрой бестией, я его явно недооценил. Он играл не в шахматы, а в покер… каково, а? Все его ходы были блефом, он хотел, чтобы я поверил, что он еще не готов к нападению. Ну, нам пора, господа.

Широким и удивительно легким для его лет шагом он пошел к двери, где стоял непонятно когда вошедший Лукас.

– Бедняга Буше, – засмеялся тихонько мсье Луи, пока заходил в тесную кабину лифта. – Рисковать всем… и, в конечном счете, остаться с носом. Мне жаль его.

В подземелье их уже ждали несколько человек, среди которых нервно переступал с ноги на ногу Бержерон с черным чемоданчиком в руке. План срочной эвакуации явно был отработан безупречно. Алену Буше достанется имение с ядерным реактором – без специалистов, которые могли бы объяснить, как со всем этим управляться.

Мсье Луи сделал три шага по коридору, потом остановился и обернулся к отцу Доновану.

– Есть еще время подумать. Не летишь? Ладно, хорошо. Я понял. Можешь взять моторную лодку, она мне больше не понадобится. Прощай, дружище. Молись за меня.

– Буду молиться, – пообещал священник и открыл железную дверь, за которой был виден длинный, плохо освещенный туннель.

– Подожди, отче, – сказал Николай. – Я с тобой.

Вдруг его обуял страх. Когда он принял это решение? Почему секунду назад даже не подозревал, что может поступить так безумно? И чем, чем мог он помочь, поставив свою жизнь на карту? И все же он четко понимал, что уже ничто не заставит его вернуться на легкий, спасительный путь. В спокойных, задумчивых глазах священника он увидел, что тот тоже все понял.

– Ты с ума сошел! – вспыхнул Мишин. – Да Буше уже к вечеру сведет счеты с вами обоими!

– Поздно уговаривать, Мишин, – властно проговорил мсье Луи. – Каждый делает свой выбор. До свидания, Бенев. Если когда-нибудь окажетесь на Сицилии, заходите, буду рад вас видеть.

Он резко повернулся и зашагал по коридору в сопровождении своих людей и русского богатыря, который все оглядывался и тихо ругался. Несколько секунд Николай неподвижно стоял возле лифта, глядя, как они удаляются, потом побежал догонять отца Донована.

– Зачем ты это сделал? – спросил священник, услышав его шаги за спиной.

Николай тряхнул головой. Было невероятно трудно подобрать слова, чтобы высказать то, что он сейчас чувствовал.

– Потому что… Просто не мог оставить тебя одного. Мне казалось, что если я улечу, то это будет предательством. Вот ты тут говорил о добре, которое держит мир на грани пропасти. Если ты прав… тогда человек должен думать не только о себе, ведь так? Тогда все приобретает иной смысл… не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу сказать? И даже глупый, наивный поступок важен… Знаю, что все это звучит нелепо… но, как бы в данный момент мое решение оказалось самой главной нитью в бесчисленном множестве остальных нитей того самого каната.

– Может быть, Ник, – задумчиво пробормотал Донован. – Может быть…

Туннель вывел их в небольшой подземный зал, в середине которого темнел прямоугольный бассейн. На поверхности воды легко покачивалась моторная лодка, о которой говорил мсье Луи. Слева узкий канал вел к озеру, и сквозь выходное отверстие сюда проникал красноватый свет заката. У кромки бассейна стояли два бака с бензином. Чистое расточительство, подумал Николай, автоматически, по привычке контрабандиста подсчитывая, что один такой бачок мог бы обеспечить ему безбедную жизнь как минимум года на два.

Отец Донован вскочил в моторную лодку, проверил бак и махнул рукой.

– Садись, парень! Уходим, пока есть время.

Сев рядом с ним впереди, Николай испытал еще одно, почта забытое чувство – мощная вибрация двигателя, которая растрясла лодку и заполнила могучим пульсирующим ревом маленький зал. Вода в бассейне закипела. Сначала неохотно, потом все быстрее, лодка скользнула по каналу к светлеющему отверстию. Через мгновение мрачный туннель остался позади, рядом блеснуло свинцово-синее зеркало озера, и отец Донован свернул направо – на восток, в сторону от Вельтбурга.

Но дорога не была гладкой. Им перегородили путь четыре лодки, четыре старые спортивные яхты, битком набитые вооруженными полицейскими.

Сзади, со стороны города, двигались еще с десяток подобных судов.

– Держись, Ник! – прокричал отец Донован. – Проскочим!

Мотор взревел, нос развернулся вперед, и мощным толчком спину Николая приклеило к спинке сиденья. Яхты приближались с головокружительной скоростью. Дула автоматов были нацелены прямо на них. «Не проскочим», – подумал молодой человек. Вереница мелких фонтанчиков пробежала по воде в нескольких метрах от носа моторной лодки. Конец, конец! Следующие выстрелы будут точными, в упор. Но выстрелов не было, и дрожащий от леденящего ожидания Николай Бенев присмотрелся к яхтам. Полицейские стояли словно каменные и изумленно смотрели в сторону берега. Он тоже взглянул туда, и хотя знал, что может там увидеть, от потрясающего зрелища у него перехватило дыхание – над за́мком медленно поднимался огромный белый самолет.

Усилием воли Николай заставил себя смотреть вперед. Яхты были совсем близко. Все полицейские продолжали смотреть вверх… все, кроме одного.

Буше!

На мгновение их взгляды встретились. В глазах полицейского пылала бешеная злоба обманутого хищника. Я проиграл, говорили эти глаза. Потерял все, и кто-то мне за это должен будет заплатить, даже если мне придется погибнуть, я обязан отомстить.

Тросточка в его руке была направлена на беглецов. В реве мотора выстрела не было слышно, но на защитном лобовом стекле, чуть слева от отца Донована, расцвела белая звездочка. Полный ненависти взгляд Буше скользнул по ним и остался сзади.

Люди на яхтах очнулись. Сквозь рокот двигателя стали слышны приглушенные выстрелы, пули пробивали воду где-то совсем рядом, Николай ощущал всем телом, как они барабанят по корпусу лодки, но с каждым метром росли их шансы на спасение. Лодка летела прямиком на выдающийся в озеро мыс, заросший кустарником. Со всех сторон сыпался град пуль. Дно пронзительно проскрипело по песчаной мели, лодка подпрыгнула в воздухе, плюхнулась в воду по другую сторону мыса среди гейзера брызг и сразу же свернула вправо, под прикрытие густой растительности. «Живы, – торжествующе подумал Николай, пока они неслись с головокружительной скоростью вновь на восток. – Живы! Проскочили, и мсье Луи улетел, и Мишин… Может, и свидимся когда-нибудь».

Он оглянулся назад. Яхт видно не было. Да и смысла в погоне не было никакого, ясно ведь, что дело это безнадежное. Моторная лодка летела параллельно поросшему лесом берегу. Он повернулся влево и только было собрался похлопать отца Донована по плечу, но рука застыла в воздухе. Священник лежал с откинутой назад головой, а на груди у него растекалось кровавое пятно.

Николай лихорадочно схватился обеими руками за воротник старой военной формы и дернул. Пуговицы отлетели. Он разорвал футболку, и в лицо ему плеснула тонкая горячая струйка. Рана от малокалиберной пули выглядела совсем крошечной, но пуля явно задела важную артерию, потому что ярко-красная кровь била порциями. В отчаянии он зажал ранку пальцем, зная, что это бессмысленно, только немедленная операция могла бы дать некоторую надежду. Под рукой его мягко пульсировала утекающая жизнь.

Неожиданно на лицо его упала тень. Чудовищный толчок подкинул лодку, словно игрушку, небо и озеро закружились в бешеной карусели, среди грохота и треска Николай отлетел вперед, и на тело его со всех сторон посыпались жестокие удары. Что-то с убийственной силой рухнуло на ребра. Обжигающая боль на мгновение перекрыла дыхание. В глазах почернело, но, похоже, сознания он не потерял, потому что постепенно осознал, что лежит на боку среди поломанных веток какого-то куста. Поблизости, легко покачиваясь, торчал нос моторной лодки.

При каждом вздохе боль в правом боку резала, словно бритва. Наверное, ребро сломано. Преодолевая боль, он поднялся на колени в попытке найти отца Донована. Почти сразу заметил его, лежащего на спине среди кустов. Кусая губы и не переставая тихонько стонать, Николай доковылял до него. Распахнул одежду. Кровь заливала всю грудь священника, но уже не била фонтаном, а едва струилась из раны. Никакой надежды, словно в тумане, подумал он, глядя с изумлением, как что-то золотое сверкает в липкой алой крови. Внутреннее кровоизлияние… Верная смерть… И крестик, такой же, как у Баски…

Бенев невольно глубоко вздохнул и ахнул – одновременно от удивления и боли в сломанном ребре.

Крестик был не такой!

Этого не может быть, произнес он про себя. Настоящего золота давно нет, лет двадцать уже. Золото не должно блестеть, оно теперь черное и радиоактивное.

Но это горело огнем, как звезда, как восходящее солнце!

Отец Донован открыл глаза. С трудом поднял голову и посмотрел себе на грудь. Улыбнулся, и на губах его выступила кровавая пена.

– До… доказательство, Ник, – прохрипел он. – Доказательство, которое нужно было Бер… Бержерону… Ты поверил… без… доказательств… Возьми его, он твой…

Он хотел сказать еще что-то, но изо рта его вырвалась темная струя крови. Дрожь прошла по всему его телу, и священник неподвижно опустился. Голубые глаза бесстрастно смотрели в ржавое вечернее небо, словно искали там ответа на какой-то вечный вопрос.

Николай долго стоял на коленях возле мертвеца. Наконец, собравшись с силами, протянул руку, чтобы закрыть ему глаза. Он был сам не свой – не мог ни думать, ни чувствовать, не мог даже оплакать человека, которого, он понял это только теперь, так любил.

Крестик… Блестящий крестик из чистого золота, сохранившийся благодаря доброте священника… Только это и осталось. Николай потянулся, чтобы взять его, почувствовал пальцами металл, еще теплый и липкий от крови убитого…

И золото почернело.

Свирепая безнадежность прорвалась глухим животным полустоном, полуревом. Он вскочил на ноги и, покачиваясь, пошел сквозь кусты, не разбирая дороги, наобум, только бы подальше от черного металла, который навсегда отлучал его от отца Донована. В голове у него пульсировали бессвязные мысли. Зло и добро… вера… Коллапс… если найдется хотя бы десять праведников в Содоме…

Сколько осталось праведников без Донована?

Очнулся он, сидя на берегу. Некоторое время смотрел со странным чувством вины на какое-то темное пятно на противоположном берегу залива. Попытался сфокусировать взгляд, но мешали слезы. Он вытер их рукой, повнимательней присмотрелся к громадной бесформенной тряпке, повисшей на ветвях деревьев, и наконец узнал. Дирижабль. По иронии судьбы, он опять попал туда, где совсем недавно завершился их опасный полет с Буше… проклятый полет, из-за которого он не смог прикончить полицейского, – и теперь вина в гибели отца Донована лежала на нем, только на нем одном.

Боль в сломанном ребре давала о себе знать, но когда он пошел вдоль залива, шаги его были тверды и уверенны.

Он знал наверняка, что ему теперь делать.

10

Николай Бенев лежал на холодном каменном полу и наблюдал за улицей через давно разбитую витрину. Его лихорадило. Он провел почти всю ночь в лесу до того, как на рассвете пробрался сюда и весь день прятался в заброшенном здании банка. Ну, ждать ему оставалось недолго. Он посмотрел на часы. Без пяти шесть. Каждую пятницу ровно в шесть вечера, как говорила Арлет. Сегодня была пятница…

Осторожно, чтобы не разбудить боль, он повернулся на бок и вновь проверил пулемет. Все в порядке. Со стороны витрины заведение мадам Хильды было видно как на ладони. Удобная позиция. Отсюда с легкостью можно подстрелить Буше точно перед входом, но он знал, что не станет этого делать. Все произойдет совсем иначе. Надо, чтобы полицейский его видел, понял, что происходит, – и только потом умер.

А дальше?

Он не думал о том, что будет дальше. Лихорадка путала его мысли, то возвращая к мертвым глазам Донована, то бросая вперед, к какому-то неопределенному будущему, в котором он непременно доберется до Сицилии, до Мишина. И до Бержерона, естественно… Наивный физик Бержерон, который двадцать лет назад разгадал Коллапс, а теперь никак не может понять простой истины, что только Добро удерживает мир на грани пропасти… Нет, Бержерон не виноват… Немногие поверили бы без доказательств… да и с доказательствами… Сколько праведников осталось в Содоме?

Они должны быть, сказал он себе. Где-то непременно должны быть, если эта планета еще не полетела ко всем чертям. Они, возможно, даже не знают, что именно на них и держится Вселенная, в то время как остальные изо всех сил жмут на красную кнопку. Как построить новый мир из такого прогнившего материала, Бержерон? Чем поможем тебе мы – контрабандисты, воры, грешники, убийцы? Под нашими пальцами чернеет золото, человече, от нашего дыхания синеет медь и наши шаги разрушают Вселенную. Есть ли сила, способная нас изменить, сделать такими, как отец Донован?

Шаги.

Он не стал выглядывать. Просто бросился через разбитую витрину, потому что узнал идущего. Боль снова дала о себе знать, но он подавил ее усилием воли. На боль нет времени. Сейчас было важно лишь одно, лишь одно, лишь одно…

Расставив ноги, запыхавшийся и мокрый от пота, Николай стоял на тротуаре с пулеметом в руках. Впереди, метрах в десяти, не больше, замер Буше.

«Секунду, – подумал Николай Бенев в ленивом, густом, как сироп, времени. – Даю ему секунду, чтобы он осознал. Потом стреляю».

В серых глазах полицейского мелькнула искра понимания.

Сейчас!

Пулемет молчал.

Молодой человек отвел глаза. Все в порядке, должно быть в порядке после столь тщательной проверки. Почему же он не стреляет? Почему палец не может шевельнуться?

Тросточка в руке Буше начала подниматься.

Стреляй, черт возьми, стреляй, мысленно приказывал себе Николай Бенев, словно мертвое железо могло подчиниться его воле. Почему нет сил сделать такой простой жест? Просто согнуть указательный палец…

Тросточка прошла половину пути.

«Дурак, – обругал себя Николай, – что ты делаешь? Да ведь он грохнет тебя, как загнанную курицу! Уж не считаешь ли ты себя одним из праведников в Содоме? Нет, ты не праведник! Нет, и никогда им не станешь! Слышишь, никогда не станешь, хоть тресни! Стреляй!»

Тросточка целилась прямо в него.

Инстинкт толкнул его внутрь, в спасительный полумрак банка. В полете он почувствовал, как что-то обожгло ему бедро, и только после этого послышался сухой щелчок выстрела. Подкованные ботинки загрохотали по грязному каменному полу. Правая нога подвернулась, он упал на колени, но тут же вскочил и захромал дальше. Сгнившие деревянные ниши… тенистый коридор… ступени вниз…

За спиной раздавались мерные шаги Буше.

Западня, подумал Николай, спускаясь по лестнице и опираясь на пулемет. Нет выхода. Внизу лишь радиоактивный мрак и ничего другого.

Мрак уже окружал его со всех сторон. Впереди едва виднелась зияющая пасть огромной металлической двери. Он через силу переступил высокий порог, остановился и огляделся. В мутных лучах, проникающих со стороны лестницы, он увидел кучи золотых слитков, черных как сажа, как ночь, как смерть.

Шаги Алена Буше приближались.

Пулемет был единственным спасением, но сейчас он ему не поможет. Что тогда? Забросать полицая камнями? К черту, здесь и камней-то нет! Только куски проклятого радиоактивного металла.

Он потянулся рукой вбок, нащупал ладонью холодную тяжесть золота. Последняя надежда… Жалкая надежда жалкого неудачника, который должен погибнуть здесь, как предсказал некогда Баска…

Свет со стороны лестницы стал как будто ярче. По слиткам пробежал отблеск, настоящий блеск золота – как огонь, как звезда, как восходящее солнце.

Как крестик отца Донована.

«Господи, – взмолился он, – услышь меня! Не знаю, бог ты, или Добро, или Красная кнопка Вселенной. Кем бы ты ни был, чем бы ни был, услышь меня и ответь! Неужели именно мне отведена роль праведника в Содоме? Неужели я смогу, выйдя отсюда, как отец Донован, распространять простую истину, что без Добра все наши усилия обречены?»

Нет ответа. Только шаги спускающегося по лестнице Буше.

Николай выронил слиток. Поднял пулемет и направил дулом на лестницу.

«Ответь мне, Господи!»

И пока мысленно формировался этот крик, он понял, что даже если существует бог, или Добро, или Красная кнопка Вселенной, ответа не будет, не будет потому же, почему отец Донован отказался доказывать что-то Бержерону.

Он должен ответить сам. Путем страшного выбора.

Стрелять, чтобы спастись, – и навсегда потерять то, что только что приобрел.

Или не стрелять.

Ждать.

И надеяться на чудо, случайность, спасение.

По его обкусанным губам текла кровь. Пулемет в руках, казалось, собрал всю тяжесть Зла Вселенной.

– Может быть, – прошептал он и повторял, повторял, словно магическое заклинание, которое непременно должно ему помочь сделать правильный выбор: – Может быть, может быть, может быть, может быть…

Может быть…