Текст книги "Я не Пань Цзиньлянь"

Автор книги: Лю Чжэньюнь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Разумеется, в целом обстановка для нас сейчас благоприятная. Но далее мне бы хотелось поговорить о недостатках.

И он повел речь о недостатках. Говорил он при этом тоже весьма искренне. Народ продолжал делать записи, думая о том, какой деловой хваткой обладал этот руководитель. От недостатков в общей работе он переключился на недостатки в работе чиновников, обличая вредные веяния, разложение и коррупцию. Потом он указал в сторону камер и сказал:

– Дальше снимать не нужно.

Его тут же послушались, и он продолжил:

– Такие явления, как разложение, коррупция и всяческие вредные веяния представляют для меня самую большую головную боль. У широких масс это также вызывает наибольшее беспокойство. Чем дальше, тем хуже, эту тему мусолят все чаще. Если вода начнет просачиваться в лодку, то лодка может и перевернуться. Нам необходимо покончить с этими пороками, в противном случае нашей партии и государству придет конец.

Руководитель говорил о серьезных вещах, поэтому сидящие в зале тоже посерьёзнели.

– Наша партия – это партия власти, и ее основной целью является сохранение на первом месте интересов народа. Но все ли соблюдают данное требование? Разложение, коррупция и вредные веяния есть демонстрация того, что наперед партийных и народных интересов ставятся интересы личные. Для чего такие люди идут в чиновники? Явно не для того, чтобы стать слугами народа, а для того, чтобы повысить свой статус, разбогатеть и завести любовниц. Всякий раз, когда оглашают их деяния, волосы встают дыбом. Я призываю всех, кто общается с такого рода людьми, удержать их от срыва в пропасть. Правильно говорил председатель Мао: «Тысячи тысяч бойцов уже героически принесли в жертву свои жизни во имя интересов народа». Да о каких личных интересах здесь вообще может идти речь? Верно я говорю, товарищи?

Присутствующие в унисон подтвердили:

– Верно.

Руководитель сделал глоток чая, после чего развернулся к Чу Цинляню и спросил:

– Вот скажи-ка, Цинлянь, уезд *** находится в вашей провинции?

Не зная, к чему именно клонит руководитель, Чу Цинлянь в некотором замешательстве оторвал взгляд от блокнота. Но поскольку названный уезд действительно относился к его провинции, он поспешил кивнуть:

– Да, да.

Руководитель поставил свой чай на стол.

– Сегодня утром произошла удивительная вещь. Одна женщина пришла со своей жалобой прямо в Дом народных собраний. Мой секретарь сообщил мне, что она как раз из этого уезда. Цинлянь, ты что-нибудь слышал об этом?

Губернатора Чу Цинляня от страха прошиб холодный пот. Кого-то из уезда его провинции угораздило подать жалобу прямо в Дом народных собраний, да еще и в такое время, когда здесь проходил съезд ВСНП. Да это же самая настоящая политическая катастрофа! Но он и правда пока еще ничего об этом не знал, поэтому медленно покачал головой. Тогда руководитель продолжил:

– Да я и сам бы не узнал, если бы ее не схватили охранники, которые заподозрили в ней террористку. при допросе оказалось, что ее дело касается развода. Сам факт, что дело о разводе жительницы села дошло до Дома народных собраний, вызывает не меньшее удивление. Как можно с такой-то ерундой обращаться в такую инстанцию? Может, она специально все это раздула? Нет. Это произошло из-за того, что чиновники всевозможных рангов и инстанций без должного внимания отнеслись к ее жизненным передрягам, от нее повсюду отмахивались, ее избегали, ей чинили препятствия. В результате она, как я недавно выразился о себе, просто оказалась загнанной в угол. Вот и вырос из семечка арбуз, вот и превратился муравей в слона. Ее развод изначально касался только ее и ее мужа, а что сейчас? Сейчас в ее списке семь или восемь человек, от мэра города до начальника уезда, председателя суда, судьи и дальше. Прямо-таки современная Сяо Байцай[14]14
  Героиня громкого судебного дела конца эпохи Цин, после которого были отрешены от должностей много чиновников, несправедливо признавших Сяо Байцай виновной в убийстве мужа.


[Закрыть]. Только в отличие от Сяо Байцай Цинской эпохи, у нее есть одна причуда: в числе тех, на кого она жалуется, она также указала себя. Я прямо-таки преклоняюсь перед ее мужеством. Говорят, что из-за такого поведения местная полиция даже заключала ее под стражу. Кто же загнал ее в угол? не наши ли партийцы? Это те народные кровопийцы, те самодуры, которые снова сели на шеи наших трудяг…

На этих словах руководитель, побелев от злости, ударил по столу. Собравшиеся в зале не смели поднять голов. Чу Цинлянь весь взмок. А руководитель продолжал:

– Мало того, что она натерпелась как Сяо Байцай. В Зал народных собраний ее привело еще и желание снять с себя ярлык распутницы Пань Цзиньлянь. Ведь чтобы воспрепятствовать ее обращению в суд, нашлось немало таких, кто перевел стрелки и представил все в извращенном виде, в результате человеку испортили репутацию, приписали дурные манеры. Для слабого пола уже достаточно оказаться в шкуре Сяо Байцай, а тут беднягу приравняли еще и к Пань Цзиньлянь, как такое вынести? Куда же ей еще податься со своей жалобой, если не в Зал народных собраний? Разве что только в Организацию объединенных наций? и кто ее вынудил на такой шаг? не наши ли партийцы? Это все те же народные кровопийцы и самодуры, которые снова сели на шеи наших трудяг…

Потом руководитель повернулся к Чу Цинляню и спросил:

– Ну что, Цинлянь, призна́ем, что такие хозяева-чиновники никуда не годятся?

Чу Цинлянь бледный, как полотно, точно собирающий зерна петух, быстро закивал головой:

– Никуда не годятся, никуда не годятся.

Руководитель смягчил тон:

– Хорошо, что у меня такой секретарь. Скажем так: сегодня он проявил себя с хорошей стороны. Когда охрана схватила эту женщину, приняв за террористку, он проходил мимо и, выяснив ситуацию, попросил ее освободить. Оказалось, что дома у нее еще осталось трехмесячное дитя. Мой секретарь поступил очень благородно. Налицо не просто проблема отношения к обычной женщине из деревни, это проблема касается нашего отношения к народу в целом. Ведь что у нас тут сейчас проходит, не Собрание ли народных представителей? Кого же мы представляем? и кого мы задерживаем в качестве террористов? Кого мы должны причислять к террористам? Уж точно не эту трудягу. Террористы – это те чиновники-коррупционеры, которые плевать хотели на народ!..

Чем больше говорил руководитель, тем сильнее он распалялся. К счастью, в это время дверь в зал открылась и к руководителю подошел кое-кто из рабочего персонала, он склонился к его уху и что-то прошептал. Руководитель несколько раз удивленно воскликнул, а потом как ни в чем не бывало дружелюбно обратился к делегатам:

– Ну, разумеется, я могу и ошибаться. Так что просто примите к сведению.

После этого он встал и с улыбкой сказал:

– У меня еще встреча с иностранным гостем, так что сегодня на этом закончим.

Он помахал всем собравшимся и удалился.

Руководитель уже ушел, а Чу Цинлянь сидел дурак дураком, да и остальные под впечатлением переглядывались между собой. Тут все вспомнили, что забыли проводить руководителя аплодисментами. А Чу Цинлянь вспомнил, что не произнес ответного слова. Понятное дело, он хотел высказаться, но поскольку руководитель спешил на встречу с зарубежным гостем, то времени выслушать Чу Цинляня у него уже не осталось.

Той ночью губернатор Чу Цинлянь так и не заснул. В полпятого утра он вызвал к себе начальника секретариата провинциального правительства. Когда тот пришел, Чу Цинлянь мерил шагами ковер гостиной. Начальник секретариата уже изучил эту привычку Чу Цинляня. Когда последний сталкивался с серьезной проблемой, то начинал без остановки расхаживать туда-сюда. В этом он чем-то напоминал Линь Бяо[15]15
  Линь Бяо (1907–1971) – министр обороны и вице-премьер КНР.


[Закрыть], разве что карты боевых действий при нем не было. Чу Цинлянь всегда был неразговорчив. А те, кто мало говорит, обычно много думают. Прежде чем подготовить какие-то материалы или принять важное решение, Чу Цинлянь всегда несколько часов кряду мерил шагами пространство. И пока он так расхаживал, иногда произносил какие-то отдельные фразы. Те, кто знал его не очень хорошо, не могли уследить за ходом его мыслей, им было непонятно, с чего он вдруг произносил ту или иную фразу. Сам же он ничего не объяснял, целиком полагаясь на разумение своих собеседников. Его прекрасно понимали, когда он зачитывал доклады на съездах, но в личной беседе, когда он все время ходил, произнося обрывки фраз, у большинства создавалось весьма странное и туманное ощущение от его разговоров. Благо, что начальник секретариата, проработав с ним около десятка лет, мог следить за ходом и неожиданными скачками его мыслей. Такое уже случалось, что Чу Цинлянь расхаживал несколько часов кряду, но нынешний случай, когда его ходьба продолжалась со вчерашнего вечера вплоть до сегодняшнего утра, его подчиненный наблюдал впервые. Он понял, что дело очень серьезное. Увидев секретаря, Чу Цинлянь ничего не сказал, продолжая расхаживать. Через десять с лишним минут он наконец остановился у окна и посмотрел в чернеющее за ним пространство:

– Вчера вечером произошел непростой инцидент.

Начальник секретариата понял, что речь идет о послеобеденном заседании. Чу Цинлянь снова сделал несколько шагов и посмотрел на него:

– Он ведь пришел с определенным намерением.

Начальник секретариата снова догадался, что тот намекает на рассказ руководителя о женщине, которая со своей жалобой пробилась в Дом народных собраний. Чу Цинлянь сделал еще несколько шагов, снова остановился:

– Он хотел спровоцировать конфликт.

Подчиненного бросило в холодный пот. Он догадался, что хотел сказать Чу Цинлянь. Приводя вроде как безобидный пример про жительницу деревни, руководитель на самом деле преследовал определенную цель. К тому же, в соответствии с изначальной программой мероприятий, этого человека не ждали на заседании их секции. Его неожиданное появление только выглядело как случайное, будто бы он просто решил их «незапланированно» навестить. На самом деле, как говорится, истинные помыслы старого бражника были обращены не к вину. Потом секретарь снова подумал о Чу Цинляне: ведь это произошло именно сейчас, в эти ответственные дни, когда тот должен был получить повышение. По слухам, его переводили в другую провинцию на место секретаря провинциального комитета партии. Также поговаривали, что в руководстве ЦК продвижение кандидатуры Чу Цинляня вызывало различные мысли. Перебирая в уме разные варианты, начальник секретариата стоял открыв рот, но вслух не высказывался.

Чу Цинлянь сделал еще несколько шагов и остановился у окна, за которым постепенно начали проступать очертания Пекина.

– Предлагаю провинциальному комитету всех их снять с должностей.

Начальник секретариата еще не успел обсохнуть от первой волны холодного пота, как его захлестнула вторая. Он понял, о чем говорил Чу Цинлянь. Необходимо было уволить тех, кто проигнорировал жалобу той женщины, тех, кто спровоцировал ее обратиться в Дом народных собраний, тех, кого коснулся руководитель в своем вчерашнем послеобеденном выступлении, тех, кто вырастил из семечка арбуз, кто превратил муравья в слона. Другими словами, под увольнение попадали мэр города, начальник уезда, председатель суда… и все остальные, к кому обращалась та женщина.

Секретарь, несколько заикаясь, спросил:

– Губернатор Чу, неужели это стоило того, чтобы столько народу занималось какой-то разведенной женщиной?

Чу Цинлянь снова прошелся и приблизился к окну:

– Я уже попросил секретаря прояснить ситуацию, оказалось, что, за некоторыми расхождениями, все, что говорил этот руководитель – правда.

Развернувшись, он прошагал к начальнику секретариата, его глаза пылали огнем:

– Доведя дело до такого безобразия, они запятнали тем самым всю провинцию, не так ли?

Стиснув зубы, он добавил:

– Правильно он вчера сказал. Что это за люди? Они не партийцы, они не слуги трудящегося народа, а его кровопийцы, это самодуры, которые сели на его шею. И поделом, таких и надо разрубить на тысячи кусков, как Пань Цзиньлянь!

15

Через семь дней в провинции появился следующий документ, который гласил:

Освободить от должности мэра города *** Цай Фубана, Постоянному комитету городского Собрания народных представителей предлагается подтвердить это решение на следующем заседании.

Освободить от должности начальника уезда *** города *** Ши Вэйминя, Постоянному комитету уездного Собрания народных представителей предлагается подтвердить это решение на следующем заседании.

Освободить от должности председателя суда уезда *** города *** Сюнь Чжэнъи, Постоянному комитету уездного Собрания народных представителей предлагается подтвердить это решение на следующем заседании.

Освободить от должности члена судебной коллегии уезда *** города *** Дун Сяньфа, Постоянному комитету уездного Собрания народных представителей предлагается подтвердить это решение на следующем заседании.

Суду уезда *** города *** рекомендовано вынести административный выговор судье Ван Гундао.

Когда этот документ спустили на места, мэр города Цай Фубан очень растерялся, совершенно не понимая, чем вызвано такое решение. Разобравшись, в чем дело, он догадался, что виной тому стала его фраза накануне недавней кампании по строительству «Города духовной культуры», из-за которой по недоразумению под арест отправили сидящую перед зданием администрации жалобщицу. Несуразица с потерей должности из-за этой женщины вызывала у Цай Фубана двоякие чувства: хоть плачь, хоть смейся. Будучи мэром, он понимал, что за всем этим скрывается тайный замысел. Но поскольку сделанного не воротишь, дальнейшие рассуждения были бесполезны. Как можно изменить решение, спущенное из провинции? Поэтому ему осталось только вздыхать:

– Что там называют порочным стилем управления? Вот он налицо, самый что ни на есть порочный стиль. А кто из нас Сяо Байцай? Да я и есть Сяо Байцай.

Губернатор Ши Вэйминь, председатель суда Сюнь Чжэнъи также вопили, что их несправедливо обидели. Держась за желудок, Ши Вэйминь ругался на чем свет стоит:

– Да разве так делается? а где обоснования? Завтра я тоже пойду жаловаться!

Председатель суда Сюнь Чжэнъи, рыдая, причитал:

– Знать бы раньше, во что это выльется, я бы в тот вечер не выпивал.

Он помнил, что во время встречи с Ли Сюэлянь он был пьян и сначала обозвал ее «швалью», а потом и вовсе приказал «катиться подальше». Будь он трезв, то вел бы себя по-другому. Ведь обычно он вообще не выпивал, установив для себя пять ограничений.

Судья Ван Гундао отделался легче всех. Поскольку никакого ранга он не имел, об увольнении говорить не приходилось, на него лишь наложили взыскание. Но его это очень возмутило:

– А это вообще законно? По-нашему, так вы действуете противозаконно, – кричал он.

Единственным человеком, который безропотно принял распоряжение об увольнении, не придав этому особого значения, был член судебной коллегии Дун Сяньфа. Выслушав вердикт, он развернулся и пошел вон из зала, а по пути еще и приговаривал:

– Да пошли вы все, давно уже хотел избавиться от вашей компании, я лучше в торговцы на скотоводческий рынок пойду.

16

Вернувшись из Пекина, Ли Сюэлянь первым делом поехала к однокласснице Мэн Ланьчжи и забрала ребенка, после чего отправилась в Цзетайшань поклониться Будде. Она купила входной билет, воскурила благовония и упала ниц в земном поклоне:

– О Будда, отзывчивый и милосердный, твое совершенство беспрекословно, твоя расправа оказалась безжалостнее моей, благодаря тебе все эти коррупционеры уволены. Моя жажда мести утолена лучше, чем если бы их убили.

Помолившись, она поднялась, воскурила благовония еще раз и снова упала ниц:

– Будда, справляясь с большим, ты не должен оставлять без своего внимания малое. Ты наказал всех этих взяточников, но сукин сын Цинь Юйхэ все еще блаженствует на свободе! Ты еще ничего не сказал: Пань Цзиньлянь я или нет?

Приложение

Новость о том, что из-за какой-то жалобщицы в одной провинции были уволены сразу несколько чиновников городского уровня и ниже, попала в издание «Дела страны»[16]16
  Бюллетень государственных новостей, издаваемый агентством «Синьхуа» для служебного пользования.


[Закрыть]. Утром это сообщение увидел тот руководитель, который во время съезда ВСНП приходил на секционное совещание делегации от этой провинции. Прочитав написанное, он быстро вызвал к себе секретаря и, тыча в статью, спросил:

– Что это значит?

Ответственный за выпуск секретарь уже читал заметку, поэтому сразу же ответил:

– Возможно, это быстрая и решительная реакция на вашу критику, когда во время съезда вы приходили на секционное заседание.

Руководитель швырнул газету на стол:

– Что за чушь, я просто решил высказаться на конкретном примере, но взять и уволить сразу столько людей – это уже перебор.

– Может, мне позвонить, чтобы они всех вернули на свои места? – спросил секретарь.

Руководитель, подумав, махнул рукой:

– Это будет очередной перебор.

Он вздохнул и добавил:

– Проще всего – делать оргвыводы, но почему все так любят идти кратчайшим путем? Почему бы сперва не подумать, а потом предпринимать серьезные шаги? Почему бы не принять более осмысленное решение?

Он остановился и снова продолжил:

– Знай я раньше, чем все это кончится, вообще бы не пошел к ним на секцию. Ты ведь в курсе, что в тот день у меня на четыре часа была запланирована встреча с иностранным гостем, но у того по дороге заболел живот, и он экстренно отправился в больницу, из-за чего в моем расписании образовалось окно. А случай с той женщиной я привел просто так, для примера.

Он стал расхаживать по комнате. Сделав несколько проходок, он остановился и произнес:

– Ох уж этот Чу Цинлянь, до чего додумался.

Больше он ничего не сказал, а уселся за рабочий стол и приступил к просмотру других документов.

Губернатора упомянутой провинции Чу Цинляня в ближайшее время должны были перевести в другую провинцию на пост секретаря провинциального комитета партии, но спустя месяц в той провинции появился партсекретарь из собственных кадров. В результате Чу Цинлянь остался на месте губернатора провинции, к которой относилась Ли Сюэлянь. Спустя три года он стал председателем провинциального народного политического консультативного совета, а еще через пять лет вышел на пенсию.

Вторая часть

Предисловие
Двадцать лет спустя

1

Ван Гундао стучался к Ли Сюэлянь. Прошла уже четверть часа, однако к воротам никто не подходил. Ван Гундао, продолжая стучать, прокричал:

– Сестрица, это Ван Гундао.

Никто не отзывался.

– Сестрица, открывай, я же вижу, что у тебя горит свет.

Снова молчание.

– Уже стемнело совсем, а я еще не ел. Я тебе окорок привез, надо бы его приготовить поскорей.

По-прежнему тишина.

На следующий день спозаранку, когда Ли Сюэлянь открыла наконец ворота, Ван Гундао стоял на прежнем месте. Рядом с ним было несколько человек из уездного суда. Ли Сюэлянь испуганно спросила:

– Вы что, тут всю ночь простояли?

Ван Гундао жалостливо показал на голову:

– А то. Видишь, даже инеем покрылся.

Ли Сюэлянь глянула не него, но никакого инея не обнаружила. Ван Гундао громко выдохнув, засмеялся:

– Нашла дурака. Вчера, когда я приходил, ты притворилась, что не слышишь, я и ушел ни с чем. А сегодня встал пораньше, чтобы уж наверняка тебя выловить.

Ли Сюэлянь ничего не оставалось, как впустить к себе визитеров. Двадцать лет назад Ван Гундао был еще совсем мальчишкой, а сейчас стал располневшим мужчиной средних лет. Между тем за прошедшие двадцать лет Ван Гундао так и не обзавелся никакой растительностью на бровях. Да и бороды или усов у него тоже не было, вместо них все лицо покрывали прыщи. Спустя двадцать лет кожа белолицего паренька Ван Гундао обветрилась и загрубела. Но изменился не только Ван Гундао. Ли Сюэлянь, которой двадцать лет назад было двадцать девять лет, сейчас уже стукнуло сорок девять. Ее прежде абсолютно черные волосы наполовину поседели. Когда-то Ли Сюэлянь считалась красавицей, все было при ней: и грудь, и талия, а через двадцать лет фигура ее расплылась, не говоря уже о появившихся морщинах. Когда Ван Гундао и Ли Сюэлянь уселись во дворике, Ван Гундао завел разговор:

– Сестрица, в этот раз я пришел к тебе безо всякого дела, просто узнать, все ли у тебя в порядке.

Сопровождающие Ван Гундао положили на стоящий под финиковой пальмой каменный столик окорок.

– Ну, раз только за этим, – отозвалась Ли Сюэлянь, – то можете уходить, у меня все хорошо. И окорок свой забирайте, я теперь буддистка, так что мяса не ем.

С этими словами она поднялась с места и взялась за метлу, собираясь подметать. Ван Гундао подскочил со своей скамеечки и, уворачиваясь от метлы, попытался выхватить ее из рук Ли Сюэлянь. Отобрав метлу, Ван Гундао стал подметать сам, продолжая разговор:

– Сестрица, пусть у тебя все в порядке, но ведь мы же родственники, что ж я не могу к тебе в гости прийти?

– Что ты все заладил: «сестрица» да «сестрица». Ты – председатель суда, и я знаю, к чему ты клонишь.

Ван Гундао оперся на метлу:

– Нам все-таки нужно поговорить. Что было, то прошло. Ведь Ма Далянь из деревни Мацзячжуан приходится мне двоюродным дядькой, так?

– Это не ко мне вопрос, а к твоей матери.

– Младшая сестра жены Ма Даляня перебралась в Хуцзявань, выйдя замуж за одного из Ху. А одна из двоюродных сестер твоей тетки вышла замуж за двоюродного племянника из семьи мужа младшей сестры жены Ма Даляня. Так что выходит, мы с тобою не такие уж и дальние родственники.

– Председатель Ван, – откликнулась Ли Сюэлянь, – если нет никакого дела, то нам незачем тратить время на пустую болтовню. Мне еще к дочери сходить нужно, у них там вчера корова отелилась.

Ван Гундао отставил метлу и присел.

– Поскольку мы все-таки родственники, я, так и быть, не буду кружить вокруг да около. Сестрица, через десять с лишним дней начнется съезд ВСНП. Ты когда собираешься ехать со своей жалобой?

– Так значит, все дело в жалобе. Тогда я вот что тебе скажу: в этом году я жаловаться не поеду.

Ван Гундао удивился и тут же засмеялся:

– Сестрица, я перед тобой все карты раскрыл, а ты снова увиливаешь. Вот уже двадцать лет подряд ты из года в год ездишь жаловаться, а тут вдруг решила не ехать. Кто же тебе поверит?

– В этом году все по-другому.

– А в чем разница? Расскажи-ка мне.

– Раньше я не могла смириться с обидой, а теперь успокоилась.

– Как-то неубедительно это звучит, сестрица. Двадцать лет назад твоя обида и яйца выеденного не стоила, а сейчас это дело уже и других касается. То, что сначала выглядело не больше семечка, выросло в арбуз. Муравей уже давно превратился в слона. Чтобы из-за какого-то развода сняли с должности мэра города, начальника уезда, председателя суда и члена судебной коллегии – да такого в Китае со времен Цинской династии не случалось. А ведь, если по совести разобраться, разве мэр или начальник уезда могут уладить ваши с Цинь Юйхэ непонятные дела с повторным браком и последующим разводом? Неужели мэр или начальник уезда виноваты в том, что вы снова не поженились, а затем не развелись? Если уж говорить о несправедливо обиженных, то кроме тебя следует назвать и всех остальных. Ответчиком по твоему делу должен быть не мэр, не начальник уезда, не председатель суда и его судьи, а никто иной, как Цинь Юйхэ. Да случись такое в эпоху Цин, я бы этого выродка Цинь Юйхэ уже давно бы расстрелял, да вот сейчас все у нас в рамках закона. И глянь, какой гадкий тип: понимая всю запутанность ситуации, он еще и усугубил дело, сравнив тебя с распутной Пань Цзиньлянь. Этим он тебя загнал в тупик. Все чиновники с пониманием относятся к тому, что ты двадцать лет подряд ездишь подавать жалобу. И власти, и руководство суда делают все возможное, чтобы уговорить Цинь Юйхэ. Но этот упрямый осел вот уже двадцать лет подряд стоит не на жизнь, а на смерть. Ведь все наши проблемы из-за упрямства Цинь Юйхэ, точно? а раз так, то мы с тобой заодно. Сестрица, может, мы все-таки договоримся, что в этом году ты не поедешь жаловаться? а мы примем меры и продолжим обрабатывать Цинь Юйхэ. Мне кажется, что время не щадит людей, но вместе с тем время – лучшее лекарство. Вашему с Цинь Юйхэ сыну уже почти тридцать лет, у него уже и свой сын родился, ваш внук вот-вот в школу пойдет. Двадцать лет прошло, Цинь Юйхэ ведь не железный. Камень и тот, если засунуть за пазуху, нагревается. Я уже придумал стратегию: в этом году мы продолжим уговаривать Цинь Юйхэ, но наши действия будут не такими очевидными и прямолинейными. Мы могли бы подключить к этому делу вашего с Цинь Юйхэ сына либо его жену, попросили бы их уговорить Цинь Юйхэ. Ведь, как ни крути, это родная кровь. Есть еще и ваш внук, который уже почти школьник и кое-что смыслит, пусть и он постарается. Если внук станет уговаривать деда, то неважно, что он скажет, Цинь Юйхэ это все равно должно пронять. А у вас с Цинь Юйхэ еще и дочь есть, наверняка тоже уже взрослая. Без разницы, для чьего блага, для твоего или ее собственного, но пусть и она постарается уговорить папочку. Когда между родителями вот уже двадцать лет нет мира, то каково приходится дочери? Если столько людей будут действовать сообща, то до Цинь Юйхэ, наконец, дойдет, что ему нужно развестись с нынешней женой и снова жениться на тебе. Тогда и дело о Пань Цзиньлянь само собой разрешится.

Тут Ли Сюэлянь прервала многословную речь Ван Гундао:

– Что касается Цинь Юйхэ, можете больше его не уговаривать. А если уговорите, то я сама с ним брак восстанавливать не стану.

– Так если ты не выйдешь за него снова, как доказать, что развод был фикцией? Как доказать, что ты не распутница Пань Цзиньлянь?

– Раньше мне хотелось что-то доказывать, а в этом году перехотелось.

– Ты доказывала это двадцать лет и тут заявляешь, что передумала – кто же тебе поверит?

– Разве я не сказала тебе, что в этом году я смирилась?

– Сестрица, чего ты такая упрямая? Раз ты так говоришь, значит, точно поедешь жаловаться. Может, я тебе по-другому объясню: если тебе до других дела нет, то ты хоть обо мне подумай. Ты же знаешь, каково мне приходилось эти двадцать лет. Я по твоей милости совершил ошибку, но, споткнувшись, смог подняться, и пост председателя суда достался мне нелегко. Если ты не поедешь жаловаться, я сохраню свое место, а если создашь неприятности, меня уволят так же, как двадцать лет назад уволили председателя Сюня. Так что моя карьера в твоих руках.

– Ну раз дело касается твоей карьеры, то можешь успокоиться. Я ведь только что сказала, что в этом году жаловаться не поеду.

Между тем Ван Гундао уже чуть не плакал:

– Сестрица, ну почему ты без конца обманываешь меня? Ведь мы с тобою родственники, неужели нельзя хоть раз поговорить начистоту?

– Да кто тебя обманывает? Я тебе правду говорю, а ты не веришь, – вспылила Ли Сюэлянь и схватила лежавшую на крыльце под финиковой пальмой сумку. – Раз ты все равно мне не веришь, то и время с тобой мне больше незачем терять. И вообще, мне еще нужно к дочери. Если вы намерены еще здесь задержаться, то, уходя, не забудьте, пожалуйста, закрыть ворота.

Ли Сюэлянь вышла со двора. Ван Гундао поспешно выскочил следом.

– Чего ты сердишься, я же просто как родственник тебя навестил. Да подожди же ты меня, я подвезу тебя на служебной машине.

2

Прошло всего три месяца с тех пор, как Чжэн Чжун приехал в эту провинцию, чтобы занять пост начальника уезда. Чжэн Чжун, пожалуй, был единственным среди чиновников, кто еще не испытал на себе каверзы Ли Сюэлянь. Но произошло это вовсе не потому, что ему была неведома ее репутация современной Сяо Байцай. Ведь из-за ее жалоб уже был уволен целый ряд чиновников, начиная с мэра города и заканчивая начальником уезда, председателем суда и так далее. Зная обо всем этом, ему казалось, что все эти руководители, однажды испытав укус змеи, теперь десять лет будут бояться колодезной веревки. Как говорится, у страха глаза велики. Виданное ли это дело, чтобы всех чиновников от городской до уездной управы держала под каблуком какая-то деревенская баба? Чтобы вся их жизнь зависела от нее? Когда слабое место оказывается во власти другого, и при этом нет никаких лазеек, то ни о какой спокойной жизни говорить не приходится. Стабильность важна, гармония тоже. Но ни стабильности, ни гармонии таким способом не достичь. Это все равно, что общаться с террористом, когда у тебя нет пути к отступлению: при любой попытке убежать он будет выдвигать новые условия и так без конца. Никакие переговоры здесь не подействуют. Новому начальнику уезда казалось, что руководство всех упомянутых инстанций проявляло чрезмерную уступчивость. Но иногда требуется применить жесткость, пусть что-то разлетится в прах: если террорист готов открыть огонь, надо позволить ему сделать это. Разумеется, произошедшее двадцать лет назад, когда с постов слетели мэр, начальник уезда, председатель суда и другие руководители, считалось взрывом. Но поскольку этот взрыв уже прогремел, сейчас бояться нечего. Там, где уже произвели чистку, снова увольнять никого не будут, бомба не падает дважды в одну и ту же воронку.

Про Чжэн Чжуна, кроме вышесказанного, можно добавить, что, работая первым замом начальника в другом уезде, ему не раз приходилось сталкиваться с прошениями и жалобами, так что опыт у него по этой части имелся, при том, что дела там были посерьезнее, чем жалоба Ли Сюэлянь. Когда в уезде планировали построить индустриальный парк, то у одной из деревень отняли под него больше двухсот му[17]17
  Му – мера площади, соответствует 667 кв. м.


[Закрыть] земли. Органам власти никак не удавалось достичь соглашения с крестьянами по вопросу компенсации. В результате из деревни стянулись тысяча с лишним мужчин и женщин, которые устроили молчаливую забастовку перед входом в уездную управу. Десять раз начальник уезда Лао Сюн вступал переговоры с их представителями, но все безрезультатно. Между тем народу собиралось все больше. Тогда Лао Сюн обратился к мэру города Ма Вэньбиню, спрашивая разрешение на применение полицейских сил. Ма Вэньбинь был краток:

– Принять надлежащие меры.

Сложная обстановка довела Лао Сюна до больничной койки. В связи с этим все дела свалились на голову Чжэн Чжуна. Чжэн Чжун понимал, что болезнь Лао Сюна – всего лишь притворство, он просто хотел спрятаться от всех этих передряг. Но у Чжэн Чжуна имелись свои соображения. Приняв пост, он уже ни у кого разрешения не спрашивал, а просто вызвал в зал заседаний уездной управы нескольких предводителей возмущенных крестьян на одиннадцатый раунд переговоров. Войдя в зал, те натолкнулись на большой наряд полицейских. Без лишних разговоров полицейские повалили вошедших на пол, надели на них наручники, закрыли им рты и через черный вход вывели под конвоем. Узнав о том, что их предводители задержаны полицейскими, толпа перед входом стала совсем неуправляемой. Народ вломился в здание, стал бить окна в кабинетах, три машины, стоявшие рядом с управой, были опрокинуты и подожжены. А Чжэн Чжун того и ждал. Крушившие все и вся крестьяне вскоре обнаружили, что со всех сторон к ним стали стягиваться полицейские. Их становилось все больше, и вскоре можно было насчитать триста-четыреста человек. Некоторые из полицейских имели при себе огнестрельное оружие, другие же были вооружены дубинками. Чжэн Чжун подтянул сюда все имеющиеся в их уезде силы. Произошло столкновение крестьян с полицейскими, в результате Чжэн Чжун отдал приказ стрелять в воздух. Едва раздался выстрел, все тотчас бросились врассыпную. Две шальные пули ранили двух убегающих крестьян. Беспорядки прекратились. Арестованных представителей, которые приходили на переговоры, выпустили на свободу. Семь-восемь особо разбушевавшихся главарей получили наказание от трех до пяти лет лишения свободы за «нарушение общественного порядка», «создание помех государственным делам» и «умышленное причинение вреда государственной и частной собственности». Власть выплатила народу компенсацию по изначально назначенной цене, крестьяне получили деньги, и возмущаться больше никто не осмеливался. В результате, тотчас началась реализация проекта по строительству индустриального парка. Чжэн Чжун получил внутрипартийный выговор за ранненых во время столкновения крестьян. Мэр города Ма Вэньбинь, который раньше не был близко знаком с Чжэн Чжуном, благодаря данному инциденту проникся к нему большой симпатией. Ему понравилось не то, что в результате действий Чжэн Чжуна были ранены люди, а то, что, столкнувшись с проблемой, он не стал спрашивать разрешения, а осмелился все взять на себя. Другими словами, он не побоялся ответственности. Поэтому спустя год, когда начальника уезда провинции, из которой была Ли Сюэлянь, перевели на другую должность, Ма Вэньбинь распорядился о том, чтобы на освободившийся пост послали Чжэн Чжуна, несмотря на наказание. Когда к Чжэн Чжуну пришел председатель суда Ван Гундао, чтобы с кислым выражением лица доложить ситуацию относительно Ли Сюэлянь и выразить свои опасения по поводу ее действий, это совершенно не смутило Чжэн Чжуна.