Текст книги "Только одной вещи не найти на свете"

Автор книги: Луис Руис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Но ведь понятно, почему он это скрывал.

– А правда, что их познакомила твоя подруга?

– Я понятия об этом не имела.

Они молча топали по лужам. Светящаяся вывеска какой-то забегаловки отражалась в маленьком озерке посреди тротуара, опрокинувшись вверх ногами и зыбко мерцая.

– Алиби Бласа слишком примитивно, – пробормотал Эстебан, когда они поравнялись с уже закрытым заведением. —Слишком логично, чтобы ему доверять. Готов спорить: он оставил там очки ex profeso. Помнишь «Украденное письмо»?

–Что? – вздрогнула от неожиданности Алисия.

– Нельзя забывать классиков, детка: Эдгар По, рассказ про украденное письмо, которое, как выяснилось в конце, лежало на камине или на столе, точно не помню.

– Ах да! Ну и что?

– Давай вспомним, рассказ начинается рассуждением о двух детях, которые загадывают друг другу загадки: сколько камешков зажато в кулаке у соперника? Первый мальчик сначала прячет два камешка. Во второй раз он не знает, сколько камешков ему лучше спрятать. Он прикидывает, каким будет ход мысли товарища: наверняка тот решит, что спрятан один камешек, потому что два уже было прежде, не будет же он таким дураком, чтобы повторять то же число. Иными словами, тут подходит расчет, так сказать, возведенный в квадрат: противник думает, что он спрячет один камешек, значит, он спрячет два, как и в первый раз, хотя это и выглядит глупостью. Такое вот рассуждение от противного. Именно так поступил Блас.

– Ты уверен? – Алисия глянула на него взглядом умирающей дивы.

– Да, уверен, конечно, уверен! – Эстебан остановился рядом с местом, где под куском картона похрапывал бездомный. – Как проще всего добиться, чтобы с тебя сняли подозрения? Оставить побольше веских улик против себя же самого. Блас убил этого типа, убил за то, что он имел информацию о да Алпиарсе и ангеле.

Алисия вскипела:

– Эстебан!

– Да, да. – Он сунул в рот очередную сигарету. – Сон помог тебе, Алисия, проникнуть в мрачную тайну некоей секты. А члены этой секты живут в твоем же подъезде. Соседи сверху подслушивают, Нурия прячет ангела, Лурдес приносит снотворное зелье, кто-то, воспользовавшись твоим ключом, устраивает погром у тебя в квартире. Бенльюре каким-то непостижимым образом – но тоже через твой сон – узнает о твоем существовании и хочет отдать тебе ангела. Бенльюре следил за тобой, хотел что-то сообщить. Его убивают, но он успевает передать нам скульптуру. А мы между тем собираем надписи с пьедесталов разных ангелов. Члены секты наблюдают за нами. Они – хотя я понятия не имею, кто такие эти «они», – стоят за нашей спиной и отлично осведомлены о каждом нашем шаге. Они постоянно оставляют нам знаки, но обязательно дают при этом понять, что мы обнаруживаем знаки с их ведома – потому что им так захотелось. Книга, убранная с нужной полки, отыскивается; Бенльюре гибнет, но ангела нам вручает; антиквара убивают, но лишь после того, как он помогает нам получить надпись на пьедестале четвертого ангела и сообщает, где находится первый. Короче, они хотят, чтобы мы разгадали загадку.

– Для чего?

– Не знаю, но они потихоньку подталкивают нас вперед. Надо и впрямь разгадать тайну и посмотреть, в чем тут дело. Мы оказались внутри фигуры, Алисия, и бежать поздно.

Что правда, то правда. Тут не поспоришь. Ее, Алисию, окружили, загнали в клетку и заперли, пути на свободу оттуда нет. Чтобы хотя бы попытаться выбраться, надо покорно подчиниться правилам игры, отдать себя на волю враждебного морского течения и посмотреть, на какой берег предусмотрена высадка десанта. Эстебан, печатая по-военному широкие шаги, зажав во рту сигарету, пересекал площадь Дуке. Потом остановился под омытым дождем памятником Веласкесу.

– Наверное, тебе лучше на время покинуть свою квартиру, – сказал он. – Ты могла бы пожить с нами, с мамой и со мной.

– По-моему, это не самая блестящая из твоих идей. – Алисии было неприятно снова мусолить надоевший вопрос – Лучше я поживу дома, и посмотрим, что будет.

– Это из-за мамы или из-за меня?

– Хватит, Эстебан.

Рано или поздно все равно придется сделать выбор, что-то переменить в своей жизни и решить, какой дорогой идти дальше, потому что Эстебан с дикой силой вцепился в руку, которую она бездумно ему протянула. Это случилось в ту ночь, когда ей важнее было почувствовать себя убаюканной, нежели размышлять о бесчисленных тропинках, на которые разветвляется жизнь. Но теперь что-то притаившееся у нее внутри, в районе диафрагмы, приказывало немедленно прогнать прочь этого дублера, раз и навсегда отказаться от мысли заменить Пабло на более молодого и даже более влюбленного мужчину; но разум – вернее, самая светлая и лучше всего обустроенная комнатка в ее голове – настойчиво советовал не отдергивать уже протянутую руку, ведь нынешнее отвращение может быть преодолено в будущем, в том будущем, что связано с расплывчатой утопией, которой тешит себя ее страх. Они простились под вспышки, возвещающие новую грозу. Лицо Веласкеса казалось не то восковым, не то фарфоровым. Эстебан, дошагавший уже почти до угла Ла-Чампан, издали показался Алисии торопливой и несчастной черепашкой.

8
Тут она и вправду заглянула в колодец

Тут она и вправду заглянула в колодец, почувствовала, как дрожат пальцы, прижатые к закраине, а живот подводит, словно при падении. Перед ней открылась длинная черная кишка, которая, должно быть, вела куда-то в самые глубины; волосы на затылке жгли кожу, руки делали такие движения, будто она плыла в воздухе, пока вдруг в отверстии, похожем на дымоход, не показался опять все тот же бульвар – знакомые тротуары, стены домов-часовых, стоящих вдоль дороги. Она услышала собственные испуганные шаги, немного поколебалась и наконец решила подойти к стенам поближе, потрогать их, рассмотреть как следует детали, украшения, штукатурку. Теперь стены выглядели куда крепче, вернее, реальнее или материальнее, чем прежде, – ничего общего с недавним искаженным и размытым изображением – как облако в луже, – словно и проспект, и фронтоны, и уличные фонари, и роботы в витрине до сих пор оставались лишь беглыми эскизами и только теперь чья-то рука завершила рисунок, и он стал точным и четким.

Нынешний город ударил ее по всем пяти чувствам, разом притупив их. Чувства перестали справляться с тем, что им полагалось воспринимать и осваивать: город подсовывал рисунки на дверях, которые до нынешней ночи казались бессмысленными каракулями; он лоскутами швырял в воздух запах зеленых деревьев, которым обоняние Алисии прежде почему-то тупо пренебрегало; ребра зданий стали острыми и враждебными, как кинжалы; лица статуй покрылись морщинами и корчились в гримасах, хотя раньше эти лица выглядели невыразительными и однообразными, совершенно неотличимыми друг от друга; каждая из звезд, осыпавших нынче покров ночи, была не такой, как другие, то есть была единственной и не смогла бы затеряться среди изморози созвездий и светящихся окошек; тени от фонарей теперь уже не походили на грубые черные ошметки, у них возникли тонкие, газообразные оттенки – от серого до смоляного. Да и лаковые башмачки Алисии теперь куда ярче отливали металлическим блеском, сама же она в нынешнем сне бодрствовала как никогда раньше – и даже вдруг испугалась: а что, если тот, прежний, город в действительности уже исчез, преодолев все заслоны и ограждения, и она, не отдавая себе в том отчета, находится по другую сторону границы? Она совершенно трезво фиксировала каждую свою мысль – версии и догадки сменяли друг друга, иногда сливаясь, как тропки, безошибочно выводящие к главной дороге: если сон и бодрствование различаются только степенью четкости картин, то город по праву заслуживает, чтобы его причислили к преддверию верхнего мира, того самого, где существуют зубные щетки и кофе, а также ритуал утреннего завязывания галстука перед зеркалом. Она шла медленно, упиваясь звуком каждого своего шага и внимая многоголосому эху, которое подошвы ее туфелек будили, касаясь тротуара. Она остановилась перед окном и увидела там подвижные тени – тени курили и читали, кавалеры приглашали дам на танец. Алисия обследовала боковые улочки, о существовании которых раньше не подозревала и которые, покружив, привели ее в изначальную точку. Она прошла мимо Дворца Муз, обсерватории, академий и министерств. Кусая губы и не решаясь шагать быстрее – хоть и очень хотелось, – она наконец достигла огромной площади: площадь показалась еще больше, чем всегда, еще пустыннее и луноподобнее. Уходящие вдаль здания выглядели кладбищем бесконечных фасадов, где навязчиво повторялись все те же ровные цепочки окон и ниш – пока их не скрадывало расстояние. Она услышала змеиный свист ветра, почувствовала, как он играет своими острыми кинжалами у нее перед лицом. В центре площади ее ждал ангел – он напоминал монарха, принимающего наследников, претендентов на престол. По мере того как она приближалась, ангел вырастал, тяжелел, превращался в неподвижную черную птицу. Подойдя, она хотела заглянуть ему в глаза, но взгляд ангела был занят другим: он скользил поверх крыш и башен и тонул в ночи, словно посылал куда-то сигналы своей непостижимой воли. Алисия не чувствовала страха. Она произнесла имя ангела – Махазаэль, – четко выговаривая каждую букву, выбитую на знакомом пьедестале. Потом у нее опять закружилась голова – и ночь тоже закружилась перевернутой воронкой, куда постепенно втянуло все звезды; тут Алисия поняла, что ее настойчиво призывают в иное место. Она снова почувствовала на лице дыхание спящего зверя, и ее снова засосало в трубу. Упала она уже с другой стороны – в трясину простыней, и снова – горьковатый вкус слюны, снова переполненная пепельница. Глянув на красные цифры, она увидела, что было без четверти пять.

Алисия чистила зубы и потому не поспела вовремя – телефонный звонок застал ее со щеткой во рту, она спотыкаясь побежала по коридору, давя раскиданные по полу осколки, даже свалила со спинки дивана телефонный аппарат, но, когда схватила трубку, в ухо ей полетели только короткие гудки. Когда телефон зазвонил во второй раз, она была совсем рядом – сидела, соединяя, как головоломку, куски восточной вазы, – и потому трубку взяла тотчас, для чего ей понадобилось лишь протянуть руку. Но на другом конце провода отключились почти мгновенно, она успела услышать что-то вроде хруста скомканной бумаги – и опять короткие гудки. В третий раз телефон зазвонил, пока она была на кухне, и она нарочно пошла в гостиную медленно, совсем медленно, давая неизвестному шанс отказаться от своего намерения, прежде чем аппарат их соединит. На сей раз незнакомец трубку не бросил: перед Алисией повисло долгое молчание. Она дважды робко спросила, кто это, но слова летели в пустоту и никто их на лету не подхватывал; потом связь опять прервалась. Пожав плечами, Алисия вернулась на кухню, чтобы полить наконец свои конибры.

Три звонка подряд могли означать и просто ошибку, и, например, то, что уличный автомат глотает монеты, прежде чем успевает сработать механизм. Да что угодно! Но самая подозрительная часть ее натуры, вернее, тот двойник, который пробуждался в ней, по мере того как усиливались подозрения против соседей, стал нашептывать ей, скорее всего под влиянием примеров из кино: мол, звонить могли и ради того, чтобы проверить, дома она или нет, одна или нет. И от результата проверки будет зависеть дальнейшее развитие событий.

Алисия мотнула головой, отгоняя неприятные мысли, которые во всю прыть проносились у нее в черепной коробке, потом подставила цветочные горшки под кран. Да, верно, накануне вечером Эстебан опять что-то говорил о гипотетическом заговоре, а сегодня ей приснился непривычно четкий и внятный сон. В заговоре, как предполагалось, участвовали ее знакомые, вернее, соседи по подъезду, но цель заговора оставалась совершенно неясной, хотя и вообще вся эта история любому нормальному человеку должна казаться безумной и абсурдной. Да, именно безумной и абсурдной. Алисия закрыла кран и села за кухонный стол, нервно сунув в рот сигарету. Окно выходило во внутренний двор, туда, где, пересекаясь, тянулись бельевые веревки, образующие нечто вроде схемы воздушных путей. Из окна Нурии, расположенного этажом ниже, доносился звон воды, льющейся в какой-то сосуд. Алисия вспомнила, как она выглядела вчера у Нурии на кухне, какой балет устроила на столе, и почувствовала сложную смесь нежности и стыда: она не знала, заслуживает ли Нурия ее подозрений, но вместе с тем нельзя было не признать, что именно странное поведение Нурии толкнуло Алисию к окну в поисках путей спасения и спровоцировало мысль о бельевых веревках. Разум убеждал ее, что бояться тут нечего, что всю эту фантастическую интригу воображение Эстебана нарисовало под влиянием кошмарных книг, которые он с такой жадностью заглатывает, а весь заговор – не более чем мыльный пузырь, он сам по себе и лопнет. Жаль, конечно, что ей не хватает ума, чтобы соединить отдельные части происходящего в целую картину. Но в этот миг что-то, неподвластное велениям рассудка, приказало ей немедленно прекратить пустые мудрствования, взвешивание всяческих «за» и «против» и побыстрее покинуть квартиру. Она восприняла приказ, как воспринимают обещание или диагноз, – все случится именно таким образом, как кто-то наметил, и не иначе.

Она сунула в сумку сигареты, солнечные очки, французский роман, кошелек – даже не проверив, есть там что или нет, – потом долго давила на кнопку лифта, но та упрямо оставалась красной: пенсионер с шестого этажа любил проводить день, путешествуя вверх-вниз и болтая с соседями. В ожидании лифта Алисия задумалась об истинной причине своего бегства: а что, собственно, заставило ее спешно выскочить из квартиры – только ли желание уклониться от нежелательной и крайне неприятной встречи? Спускаясь неровным шагом по лестнице, она ответила себе на этот вопрос: надо во что бы то ни стало увернуться от таинственной руки, отвести от себя угрозу, выдернуть ногу из невидимого и еще не захлопнувшегося капкана. Алисия уже подходила к дверям, когда с легким шелестом остановился лифт и там, удвоенная зеркалом, стояла Нурия в знакомой кожаной куртке – словно кукла в коробке, из которой ее никак не решается вытащить юная хозяйка. Увидев Алисию, Нурия на миг окаменела, будто забыла о спешке, заставившей ее так стремительно распахнуть дверь лифта. Алисия сделала шаг навстречу, чтобы поздороваться, но тотчас поняла, что в пространстве между их взглядами пролегла трещина, что под соединяющий их мост подложен динамит.

– Привет, – сказала Алисия с фальшивой улыбкой актрисы из телесериала. – Куда ты?

– За сигаретами, – пробурчала Нурия, опустив глаза. – Ни одной не осталось, а я так работать не могу.

– Хочешь, дам тебе пачку?

– Нет, ты ведь куришь черный табак, это мне не годится. – Кривая улыбка червяком вползла ей

на губы, чуть оживив лицо. – Но благодарю тебя за любезное предложение.

В последней фразе прозвучала столь официальная и казенная вежливость, что Алисии захотелось влепить Нурии пощечину. Через стеклянную дверь было видно: день выдался холодным и ясным, ни одного облачка не застряло на небесах. Каморка консьержа пустовала; на столе лежал открытый журнал с портретом какого-то футболиста в белой форме; журнал терпеливо дожидался, пока Хосе кончит бегать по делам. Алисия и Нурия не могли разойтись, не сказав друг другу какие-нибудь слова, но слова сопротивлялись; казалось, с губ Нурии вот-вот, как с трамплина, сиганет ожидаемая фраза, но попытка не удалась. Губы только и сумели что прошептать:

– Пока, всего хорошего.

Сначала Алисия вовсе не собиралась изображать из себя шпионку, но ее продолжала грызть необъяснимая тревога, вызванная странными звонками; и никакими разумными доводами побороть беспокойство не удавалось. Ноги сами привели ее в бар, расположенный напротив дома; почти машинально она заказала кофе и анисовку, а потом выбрала столик, откуда через стеклянную стену хорошо просматривался подъезд, из которого она сама только что вышла. Через стекло просвечивала наклеенная картинкой наружу реклама картошки с каракатицей.

Она никогда еще не сидела вот так, разглядывая собственный дом, к тому же в весьма выгодной – и захватывающей – роли тайного наблюдателя, когда можно, словно скрытой камерой, фиксировать разные эпизоды – поведение людей и какие-то события – и когда все происходит естественно, так сказать, без оглядки на публику, без наигрыша. Она увидела, как в подъезд вошел мужчина с портфелем – и вроде бы узнала в нем соседа сверху. Увидела Хосе, сновавшего туда-сюда с молотками в руках. Увидела двух свидетелей Иеговы в душно-тугих галстуках. Увидела спускающуюся по лестнице Лурдес – и сердце у Алисии ёкнуло. Почему так получилось? Из-за абсурдных подозрений Эстебана она покатилась вниз по мерзкому откосу, бездумно швырнула в грязь накопленное за долгие годы доверие к людям, наплевала на их добрые слова, теплоту их рук, всегда готовых помочь, поддержать… Она спрашивала себя: неужели все, что она накануне вечером услышала от дона Бласа, было правдой и не приснилось ли ей это? Блас из ее прошлого и незнакомец, прижатый инспектором к стенке, были столь нее несовместимы, как лицо человека и попытка восстановить его облик в памяти. На дне чашки осталась лишь темно-коричневая жижа, когда Алисия, вдруг спохватившись, поняла, что Нурия слишком уж долго ходит за сигаретами – киоск расположен в двух шагах от дома. Алисии стало стыдно за свое любопытство: окружающий мир теперь представлялся ей не более чем сценой, на которой актеры разыгрывают некую пьесу. Беда в том, что на самом-то деле тот же спектакль продолжался и за пределами сцены, именно там развивалась подлинная интрига, распутывался драматический узел, правда если дело и шло к развязке, то никто не мог при этом присутствовать. В голове у Алисии вели борьбу, попеременно одерживая верх, здравый смысл и интуиция – так волны прилива снова и снова накатывают на берег, стирая следы, оставленные кем-то на песке. Благоразумие подсунуло ей несколько вопросов: почему, собственно, она не позвонила Эстебану, Марисе или Маме Луисе и не проверила: вдруг это они пытались до нее дозвониться? А может, заговор действительно существует и ей действительно следует на какое-то время покинуть свою квартиру? Но связаны ли с этим заговором предполагаемое преступление Бласа, спрятанный у Нурии ангел, сок Лурдес, а также сон Алисии и разгром в ее квартире? И почему заговорщики так долго кружат вокруг, не переходя к более активным действиям, и лишь время от времени показывают зубы? Чего ждут от нее, какого шага, чтобы начать атаку? Больше всего Алисию мучило состояние неопределенности: существует, в конце-то концов, этот заговор или нет? И участвуют ли в нем соседи?

Алисия глотнула анисовки и снова уставилась на подъезд. Пока она предавалась раздумьям, созерцая то кофейную гущу на дне чаши, то дым своей сигареты, на улице произошли некоторые перемены. Появился новый объект для наблюдения. К дверям приблизилась женщина, с ног до головы одетая в черное, и нажала кнопку на щитке домофона – номер квартиры Алисии. Алисия прищурилась, чтобы разглядеть получше: нет, никаких сомнений, каждые пять секунд рука в черной перчатке с явным нетерпением давила на кнопку с номером ее квартиры. Узнать женщину было практически невозможно: узкое, похожее на трубу черное пальто скрывало фигуру, черные очки скрывали лицо, а верхнюю часть лица скрывали поля черной фетровой шляпы. Женщина двигалась как тень, или как огромное насекомое, или как человек-невидимка из знаменитого фильма.

Вдруг Алисию словно ударило, и она поняла, что именно эта женщина трижды звонила ей по телефону, именно из-за этой женщины ей пришлось убежать из дома. Она почувствовала внезапный прилив храбрости и тотчас потеряла всякий интерес к анисовке и сигарете. Ее зеленые глаза снова устремились через дорогу и булавками впились в черную женщину, которая, покрутив головой по сторонам, опять стала жать на кнопку и вообще вела себя настороженно, как человек, который боится преследователей. Женщина, одетая во все черное да еще тщательно скрывающая свою внешность! Это же просто икс в квадрате, порожденный сном Алисии. Несомненно, во всей этой истории с самого начала подспудно присутствовала какая-то женщина – Хичкок в фильме Хичкока, который едва промелькнул в кадре, но на самом деле именно он плетет главную интригу. Женщина звонила Бенльюре в гостиницу, женщина звонила Бласу с просьбой срочно зайти к антиквару, женщина в рыжем парике приходила сюда и выдала себя за Марису. А ведь и Заговорщики объединялись вокруг женщины, вокруг папессы, любовницы сатаны. Кажется, именно женщина и здесь является ядром загадки, сердцевиной тайны. И может, именно вот эта женщина в черном, за которой, затаив дыхание, наблюдала теперь Алисия и которая, с подозрением осмотревшись, поднялась на три ступеньки и вошла в холл.

Решение созрело в возбужденном мозгу Алисии, прежде чем пепел с сигареты упал в чашку с остатками кофе. Она, не глядя, достала из кошелька несколько монет, расплатилась и вышла на улицу, сразу получив удар металлически-холодного ветра в лицо. Перебегая через улицу, она налетела на какого-то студента с папкой в руке, тот огрызнулся; она промчалась мимо комнатки Хосе, который возвращался с кучей отверток. Он поднял руку в знак приветствия. Но Алисия думала об одном: надо проверить, не на ее ли этаж поднялась женщина в черном и не придется ли им и дальше – до самого финала – разыгрывать назначенные фортуной роли преследователя и жертвы. Лифт оказался свободным, но Алисия побоялась попасть в плен к этому продолговатому ящику и упустить столь важную для нее встречу с таинственной женщиной. Перескакивая через ступеньки, она понеслась вверх. Кровь стучала у нее в висках, голова сделалась пустой, как магнитофонная лента, с которой стерли запись. Тишина, вечное мгновение тишины. Будущее Алисии, любые планы теперь зависели от скорой встречи с незнакомкой. Дальше этого воображение Алисии не шло, она понятия не имела, что может случиться за пограничным столбом, который охраняла загадочная черная фигура. Грудь Алисии хрипела, как разбитый аккордеон, когда она остановилась, чтобы оглядеться и прислушаться. Дверь ее квартиры была, как и положено, закрыта, не видно было ни Лурдес, ни другого соседа, вокруг царила гнетущая обстановка абсолютной нормальности. Все как обычно. Последние ступени Алисия одолела в крайнем волнении, ожидая врага за любым углом, ведь врага способны породить даже огромные мрачные тени, падающие на пол и на стены от висящей под потолком лампы. Алисия застыла перед своей дверью и, затаив дыхание, прислушалась, но полная тишина там, внутри, только усилила ее тревогу. Женщина могла стоять на верхней площадке и следить за тем, как Алисия поднимается по лестнице, могла выйти на плоскую крышу… А если она шла к своей подруге и вовсе не к Алисии, номер же квартиры – просто ошибка?.. Тем не менее Алисия действовала будто по велению неведомой силы; она достала из кармана ключ, вставила в замочную скважину, потом медленно повернула ручку двери – и все это, не отрывая взгляда от сине-желтой циновки. Та же необоримая сила заставила ее поднять голову и через полуоткрытую дверь обежать взглядом кухню, потом холл с созвездиями черепков и осколков на полу. Алисия шагнула вперед, и под ее ногой голосом простуженной лягушки хрустнуло стекло. Солнечный свет бил в балконную дверь, отчего резко вырисовывались очертания дивана и перевернутого вверх ногами кресла, а еще – человеческой фигуры, женской, если судить по округлым бедрам. Женщина держала в правой руке что-то тяжелое. В голове у Алисии стремительно пронеслось: это была она, она вошла в квартиру, и надо с ней поговорить, хотя легко было угадать, какую именно вещь она держит в руке. Услышав скрип двери и писк раздавленного стекла, женщина медленно обернулась в сторону холла. Благодаря солнечному лучу, падавшему теперь ей на руки, стало видно, что держит она какой-то черный металлический предмет. Больше Алисия заметить ничего не успела, в мозгу у нее от страха и неожиданности словно случилось короткое замыкание, сердце подпрыгнуло, и она выскочила из квартиры. Ей почему-то пришло в голову, что если побежать вверх, а не вниз, это даст шанс на спасение. Она бежала по ступеням, не щадя ног, не замечая боли, забыв обо всем. В таком беге повторялись самые жестокие из детских кошмаров: как кто-то преследует ее по лабиринту лестниц, которому нет конца, и за спиной звучат размеренные шаги, они вроде бы и не принадлежат конкретному человеку, а являются знаком присутствия рядом чего-то невыносимого, смертельно опасного, поставившего себе целью уничтожить ее. И точно так же, как в тех давних снах, она услышала сзади звук шагов – двумя или тремя пролетами ниже чьи-то каблуки стучали по плитам, кто-то гнался за ней. Перегнувшись через перила.. Алисия различила черную женскую фигуру, которая, приняв правила игры, продолжала исполнять роль охотника, преследующего добычу. Алисия почувствовала, что от страха мысли ее в панике разбежались, но, к счастью, сила в ногах сохранилась.

Ведущая на крышу желтая металлическая дверь была открыта; запор еще много лет назад покорился натиску ржавчины. Алисия толкнула дверь и очутилась среди антенн и башенок, на асимметричной шахматной доске из красных плиток, мокрых после недавнего дождя. Алисия бежала, словно ее подгоняло тайное желание взлететь – как только впереди закончатся плитки. И тут она поскользнулась. Тотчас серая боль разлилась по ноге и под ребрами. У Алисии перехватило дыхание. Краешком глаза она успела заметить, как сверху на нее кидается черная тень. Алисия хотела отползти в сторону, но не смогла. Тогда она закрыла глаза и увидела Росу с косичками, стоящую в холле, – тот образ, что с фотографической точностью застыл в памяти. Она хотела раствориться в родном лице, прежде чем навсегда покинет этот мир.

Она почувствовала, как чья-то рука без перчатки цепко тянет ее за плечо; почувствовала, как ее поднимают, хотя мускулы не хотят слушаться. Почувствовала, как рука сделала робкую попытку погладить ее по голове. Потом вернулась боль в ноге и боку. Голос, легким ветерком долетевший до слуха, окунул Алисию в мечты об уютной колыбели с чистыми простынями, пахнущими лавандой, запахом которой пропитаны ящики, где хранится белье.

– Алисия, ты что, с ума сошла? Ты чуть не сиганула вниз!

Длинные черные пряди Марисы в беспорядке падали на отвороты черного пальто, черные глаза с ужасом смотрели в лицо Алисии, которая не знала, радоваться ей или тут же сгореть со стыда. Она позволила поднять себя и уже сама поковыляла к шесту, поддерживающему бельевую веревку; соседские простыни колыхались на ветру. Мариса протянула ей сигарету. Алисия покорно приняла; потом Мариса поднесла ей массивную металлическую зажигалку – ту самую, что в предательском луче балконного света показалась Алисии стволом пистолета. Алисия засмеялась, выплеснув с этим слабым смехом всю душившую ее тоску, затем с удовольствием, какого давно не испытывала, затянулась и только тут осознала всю нелепость ситуации: Мариса угощает ее сигаретой? Мало того, пока Алисия созерцала тянущееся до самого горизонта кладбище антенн и башенок, Мариса тоже закурила «Коибру».

– Прости, Алисия, прости ради бога. – Мариса глотнула дым, но даже не поперхнулась. – Я звонила тебе по телефону… Потом пыталась связаться через домофон, ты не отвечала. Пришлось открыть дверь ключом, который ты мне когда-то дала. Нам надо поговорить, нам надо поговорить…

Голос ее мелко дребезжал и едва не сбивался на плач, но нет, сейчас Мариса сдерживалась, не давала воли слезам, а вот совсем недавно… У Алисии мелькнула мысль, которую она старательно гнала прочь, мысль о том, что подруга слишком уверенно пользуется ее ключом, и где гарантия, что это не Мариса побывала здесь несколько дней назад, не она разгромила квартиру… Но вокруг Алисии роилось так много вопросов, не имеющих ответов, что добавлять к ним еще один было бы полной глупостью, хотя казалось, что Мариса, сидевшая напротив с сигаретой в дрожащих пальцах, готова немедленно ответить на любые.

– Я знаю, что у тебя сразу возникла куча вопросов, Алисия. – Мариса старалась не глядеть ей в глаза. – Например, почему я явилась к тебе в таком наряде и… в таком состоянии?

– Да уж, – без тени сострадания отозвалась Алисия.

– Сама видишь: я курю. – Мариса затянулась. – Это я-то! Сколько раз я промывала тебе мозги, твердила о страшном вреде табака, а теперь вот не могу обойтись без сигареты. Мне это просто необходимо, нервы и все прочее… Стащила пачку у Хоакина, как только он отвернулся, и убежала из дома, а то кинулся бы за мной следом. Последние два-три дня он ведет себя настороженно, явно что-то заподозрил и в буквальном смысле глаз с меня не спускает. Думаю, он все знает. Я звонила тебе из дома, но он крутился рядом, и я не могла ничего сказать. Потом напялила на себя все это черное 6арахло – да, и шляпу с очками, – чтобы никто меня не узнал. Мне было нужно непременно встретиться с тобой, но так, чтобы никто не догадался, что это я. Бедный Хоакин!

– Мариса! – Алисия говорила строгим тоном и при этом смотрела сурово, как смотрят при самом серьезном разговоре. – Что происходит?

– Сегодня утром я услышала по радио, – голос Марисы снова задрожал, потом стал текучим, – что убили Рафаэля Альмейду.

– Да, убили. И что?

Собственно, ответа уже не требовалось, и без него все было понятно. По молчанию Марисы, по ее сдавленному голосу стала понятна причина как отчаяния Марисы, так и подозрительности Хоакина, стало понятно, почему ей не приносило душевного успокоения увлечение такими далекими от реальности и абстрактными вещами, как астрология или различные теории здорового питания. Она не могла родить ребенка и искала ему замену вдали от семейного очага. Алисия припомнила: она ведь от кого-то слышала, будто Мариса с Альмейдой были знакомы. Мариса пользовалась его услугами, и время от времени на стеллажах в ее квартире появлялись скандально дорогие вещи, которые на свои собственные деньги Мариса приобрести, безусловно, не могла. Алисию не задела скрытность подруги, хотя та утаила от нее часть своей жизни, и вот теперь тайное вдруг стало явным. Алисия уже привыкла, что к ней относятся как к неразумной девчонке и не доверяют секретов, считая, что она еще не достигла внутреннего совершеннолетия и потому не может некоторые вещи переварить. Но теперь ее волновало не прошлое, а настоящее, куда более тревожное, ведь это оно, настоящее, оставило у нее на бедре и боку фиолетовые метки.