Текст книги "Майло Тэлон"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11

Встав пораньше утром, сунул в карман записную книжку, чтобы пролистать ее позже, спустился на первый этаж, остановился у стойки портье и забрал письма – ответы на некоторые мои запросы, – но читать не стал, а положил их вместе с записной книжкой.

Вспомнив про занавеску в окне дома напротив ресторана, я вывел коня из конюшни через задние ворота, объехал вокруг корраля и оказался у черного входа в ресторан Мэгги, где и привязал коня.

Когда я вошел на кухню, Герман обернулся:

– Ты сегодня поздновато. Она волнуется.

Джон Топп уже сидел за столиком. Он посмотрел на меня и перевел взгляд на дверь из кухни. На языке у меня вертелась реплика про занавесочку, но я удержался, решив, что не стоит раньше времени привлекать внимание. Молли принесла кофе, как только я сел.

– Вы задержались сегодня, – грустно сказала она.

– Готовил коня к дороге, – ответил я. – Хочу проехаться. Надо уехать из города, подышать свежим воздухом.

Она засмеялась:

– Из нашего города можно выбраться в любую сторону пешком не больше чем за минуту.

– Для меня и он огромный городище. – Моя шутка отчасти предназначалась Джону Топпу. – Самый большой мегаполис, который я видел до двадцати лет, состоял из трех вигвамов и chosa.

– Что такое chosa?

– Землянка. Меня затащили туда на аркане. Я никогда в жизни не видел столько людей одновременно. Подумать только, там, наверное, было человек шесть или семь! – Молли подлила мне кофе. – Это случилось в год большой засухи, – продолжал я. – Мы, ребятишки, не могли дождаться воскресенья.

– Пойти в церковь?

– Сделать глоток воды. Каждое воскресенье Ма давала нам попить. Остальное время мы сосали камушки. Поэтому-то в нашем краю вся земля усеяна маленькими камушками – когда-то они были большими, но мы, ребятишки, высосали их досуха. Русла высохших рек определяли по облаку пыли.

– Почему пыли?

– В поисках воды рыба шла вверх по реке. Она поднимала тучи пыли. Некоторые бедняги так отвыкли от влаги, что сразу утонули, когда начались первые дожди. Мы бегали по берегу и подбирали их целыми дюжинами.

– Пейте кофе, – остановила поток моих воспоминаний Молли.

Меня не покидало чувство, что рано или поздно мне придется сцепиться с Джоном Топпом. Я не искал неприятностей, но в его присутствии испытывал какую-то неуверенность. Он подавлял людей одним своим присутствием. А Джефферсон Хенри держал этого удава, чтобы тихо улаживать все возникающие проблемы. Если дело пойдет тем же ходом, что к раньше, у нас будет повод для столкновения. И все же мне не хотелось, чтобы его пристрелили, прежде чем у нас появится возможность помериться силами.

Вся беда заключалась в том, что я впервые в жизни почувствовал неуверенность. Мне приходилось довольно часто выяснять отношения с помощью кулаков или револьверов, и я считал, что в драке меня так просто не возьмешь. Однако Джон Топп невольно внушал страх. Его огромные, бугрящиеся налитыми мышцами руки и плечи производили впечатление. Несмотря на массивность, он двигался с грацией и быстротой кошки. Поэтому мне и не хотелось, чтобы его угробили, пока я не примерю свой кулак к его квадратному подбородку.

Может, Бегготт охотится за мной, а может, и за ним. Однако хуже всего, что с таким же успехом он выберет момент и выстрелит в Молли, которая знала больше, чем рассказала. А ее осведомленность явно кому-то не давала спать спокойно. И посему я решил поговорить с ним.

– Молли? Мистер Бегготт заходил сегодня?

Краем глаза я заметил, что Топп поднял голову, а его вилка застыла на полпути ко рту.

– Да, пару раз. Кажется, он делает большие покупки в магазине. Иногда я его вижу на улице с мешком в руке.

– Интересно, – заметил я. – А не он ли живет в комнате на втором этаже дома, что стоит напротив? Кто-то ее снимает, а Бегготт в отеле не останавливался.

Молли принесла мне завтрак. Больше мы не разговаривали. Топп слышал нашу беседу, слышали и все те, кто сидел в ресторане, а таких уже набралось с полдюжины. Позавтракав, я выскользнул в заднюю дверь, быстро огляделся и вскочил в седло.

Сначала поехал на запад, к водонапорной башне. И ничего интересного не обнаружил, кроме самой башни – прохладное, затененное место, где все время капала вода, – и подъездных путей, где недавно стоял персональный вагон. Я поискал вокруг, но ничего не нашел – только старые отпечатки копыт лошадей да коров.

Железная дорога в этом месте пересекала реку. Я развернулся к ним спиной и направился в сторону Хукер-Хилс, откуда тропа вдоль Уэрфано-Ривер вела к горам. Мне предстояла длинная дорога, но я рассчитывал остановиться в лагере Пабло на ночь или по крайней мере на ужин.

Несколько дней назад холмы были еще коричневыми и желтыми, но дожди окрасили их в зеленый цвет. С близкого расстояния редкая маленькая травка казалась еле заметной, но издалека холмы выглядели прекрасно. Там и тут выступали отложения песчаника, иногда сланцевой глины. Я отпустил поводья, разрешив коню самому выбирать дорогу на запад, и присматривался к местности, часто проверяя, не следует ли кто за мной.

Моя работа заключалась в том, чтобы найти Нэнси Хенри, или Альбро, как она может теперь себя называть. Что случится потом, зависело от нее, от того, какой она стала, чего хотела. Было очевидно, что она скрывалась, во всяком случае, не хотела, чтобы ее нашли.

Тогда мне пришла в голову мысль, что Энн скорее всего знает ее. Или я убеждал себя в этом, чтобы оправдать свой визит к ней? Когда мужчина чего-нибудь тайно хочет, он готов придумать самые разные веские доводы, доказывая, почему это ему крайне необходимо и важно.

Я повстречался с Энн несколько лет назад, когда ее родители разбили лагерь на нашей земле, чтобы дать отдохнуть скоту. Семья направлялась на Юг в поисках свободной земли. Их было четверо: взрослые, мужчина и женщина, маленький мальчик и Энн, тихая, скромная и очень хорошенькая. Их фургон тащила упряжка из шести мулов, и мужчина здорово с ними управлялся.

Энн не вмешивалась ни в какие хозяйственные дела, и я редко ее видел. Слишком, черт побери, редко, если бы спросили моего мнения. Она была хорошенькой, а я молодым, как и теперь. Иногда мы сидели и разговаривали. Она обожала читать и, казалось, имела все мыслимые таланты. Но больше всего меня поразила ее любовь к дикой природе.

Глава семейства намеревался дать отдых животным два или три дня. Но прошла неделя, потом десять дней и только тогда они уехали на Юг, а я потерял голову, бесцельно слонялся по дому, забросил все свои обязанности. Это продолжалось, пока Ма не сказала, что если я ничего не собираюсь делать дома, то могу взять хорошего коня и поехать повидать ее. Потом сухо добавила: «Не забудь вернуться обратно!»

Вы не поверите, но я не нашел их! Я следопыт лучше многих, но я их не догнал. Куда-то, наверное, свернули.

Позже слышал, что они обосновались в долине, где однажды прятались мексиканские бандиты. Там протекал хороший ручей, по берегам которого тянулись прекрасные пастбища с сочной травой. Об этом рассказал какой-то бродяга ковбой, видевший их у нас, но к тому времени уже минули месяцы, я я не знал, там ли они еще.

Место, где они предположительно остановились, входило в зону моего обследования. К тому же они могли что-то знать. Если, конечно, они все еще там. Ма окрестила их «бегунками» – такие прозвища давали людям, которые нигде не оседали, которым нигде по-настоящему не нравилось. Этих никчемных бродяг называли еще «перекати-поле» или «сыромятная утварь». Бедняги гнали обычно тощий скот, тащили с собой жалкий скарб, перетянутый сыромятной кожей. родители Энн казались побогаче, но они не походили на настоящих переселенцев. Ма показала им прекрасный земельный участок с ручьем и другими достоинствами, но они лишь пожали плечами и двинулись дальше.

Раздумывая об Энн, я неожиданно для себя оказался у лагеря Пабло. Только теперь никакого лагеря не было. Он исчез.

Вернее, исчезли лошади и Пабло. Полуобгорелый фургон лежал на боку.

Мое сердце екнуло. Пабло стал мне другом, и если погиб, то только из-за меня. Я медленно приступил к поиску следов.

Несколько всадников подъехали с северо-востока, их лошади шли шагом, пока до лагеря не осталось ярдов сто. Это, должно быть, случилось ночью – темнота прикрывала их. А затем они напали. В перевернутом фургоне – несколько дыр от пуль, земля взрыхлена копытами, костер раскидан.

Голландская печка валялась на боку, кофейник перевернут, крышка его – в стороне, кастрюля сильно покорежена, наверное копытом. Затем в нее кто-то выстрелил.

На колесе фургона темнело красное пятно – кровь.

Тел не оказалось. Как ни искал, я не смог найти следов Пабло.

Сколько было нападавших? По крайней мере семь или восемь, они подъехали очень близко, не разбудив вакеро. Иначе бы им не удалось подобраться почти вплотную.

Тщательно обыскав округу, я обнаружил место, где раненый упал. Там остались пятна крови и следы рук, которые, видно от боли, впивались в землю. Меня озадачило одно: всадники, уезжая, рассыпались, оставив не одну цепочку следов, а много.

Так делали апачи, но на лагерь напали белые: все их лошади оказались подкованы, мне попалось несколько отпечатков сапог там, где бандиты спешились и искали добычу.

Мой план скоротать ночь с Пабло рухнул. Становилось все темней, а мне предстояло еще подыскать место для «холодной» ночевки. Что случилось, то уже случилось. Слишком поздно сейчас что-либо предпринимать.

Забравшись в седло, я кинул последний взгляд на разгромленный лагерь и направился на запад. Если не ошибался, то находился не больше чем в пяти милях от рукава Спринг-Бренч реки Сент-Чарльз. Однажды, давно, мне приходилось разбивать там лагерь.

Конь устал и понуро брел вперед. Таким темпом мы доберемся до реки не раньше чем через час, скорее даже часа через полтора. Солнце садилось за Вет-Маунтин и Сангре-де-Кристо, и мне следовало поторопиться.

Возле берега, где я выбрал себе стоянку, Спринг-Бренч несся с огромной скоростью. Ярдах в пятидесяти от рукава я нашел ровное место среди кедров и сосен. Мне очень хотелось выпить кофе, но, положившись на Пабло, я не захватил с собой кофейник. Меня окружала густая роща, состоящая из деревьев, ветви которых росли чуть ли не от самой земли. Сквозь них меня никто не мог увидеть со стороны.

Стреножив коня на полянке с никудышной травой, я устроился на ночь. Оттуда, где я лежал, хорошо просматривалась тропа, идущая вдоль Сент-Чарльз-Ривер. С рассветом никто бы не мог проехать по ней незаметно. Тропа поворачивала за Хогбек и шла к Тертл-Баттс. Долина, которую я искал, лежала за Тертл-Баттс.

Энн с родителями могла, конечно, уехать, но если она там, я получу хороший обед, а также возможность полежать и подумать.

Но я не мог бросить на произвол судьбы Пабло. Где он, жив ли, мертв? А вдруг лежит где-то серьезно раненный. Вопросы не давали мне долго заснуть. Нет, как ни хотелось мне увидеть Энн, придется возвращаться. Приняв решение, я, даже голодный, спал хорошо и проснулся бодрый холодным серым утром.

Страдая, что остаюсь без завтрака, я скатал одеяла и пристегнул их за седлом. Коню, как и мне, тоже, казалось, не терпится двинуться в путь, и мы повернули обратно – туда, откуда пришли, но взяв уже совсем другой маршрут. Я выбирал дорогу повыше и старался ехать под прикрытием деревьев. Если кто-то и следил за мной, облегчать ему жизнь я не собирался.

Когда до лагеря Пабло оставалось около мили, вынул винчестер. Конь ходил подо мной слишком долго, чтобы не догадаться, что это означало; словно читая мои мысли, он начал ступать осторожно и мягко. Знал, видно, бродяга, если из чехла вынимают винчестер, жди неприятностей, но он был старым боевым конем, который любил запах пороха.

Натянув поводья, я выглянул из-под прикрытия деревьев и осмотрелся. Лагерь передо мной лежал как на ладони, хотя до него оставалось еще довольно далеко, но я находился на возвышенности.

И ничего. Совсем ничего. Однако вместо того чтобы припустить туда коня, я затаился и тихо сидел, наблюдая за склоном.

Кто же еще, кроме меня, сейчас занимается тем же? Мои глаза медленно искали самое удобное место для секретки. Я бы занял пост на той же высоте или даже чуть повыше.

Но меня беспокоил Пабло. Что с ним стало? Его лошадей разогнали или украли, во всяком случае, поблизости я не видел ни одной. Что бы я сделал на его месте, если бы на меня напали врасплох? С другой стороны, если бы опасался нападения, как бы я приготовился к нему? Пабло – не новичок в таких делах, он ожидал неприятностей и наверняка имел какой-то план отступления, возможно, приготовил и укромное местечко поблизости, куда мог незаметно добраться и где его трудно отыскать.

Почему на Пабло напали? Считали, что слишком много знает? Или потому, что был моим другом?

Осматривая расстилающуюся передо мной прерию, я искал путь к лагерю. Небольшая ложбинка между низкими холмами позволяла спрятаться ползущему человеку и вела к высохшему руслу ручья. А по руслу… Стоит попробовать.

Небо было голубым и широким. Облака уплыли, и день стал светлым и ясным. Ведя коня вдоль склона холма, я искал следы, но не нашел ни единого, пока не добрался до места, где когда-то ручей стекал с холмов на равнину. Дважды в течение нескольких минут я наткнулся на пятна крови на камнях. Судя по ним, человека тащили либо он полз сам.

Повернув, я начал пробираться по высохшему руслу, пытаясь найти укрытие, которое выбрал бы Пабло, если спасался он. По мягкому песку мы двигались бесшумно, но вдруг конь насторожился, и я почувствовал, как напряглись его мускулы. Впереди, перекрывая русло, которое теперь шло между двумя низкими стенами песчаника, лежало несколько бревен и вывороченных кустов.

Несмотря на настойчивые понукания, жеребец отказывался идти дальше. Неожиданно мои руки сами натянули поводья. На выступе песчаника, едва различимая, сливаясь окрасом с камнем, лежала пума, или, как ее у нас называют, горный лев. Зверь был огромен.

Глава 12

Пума бросила на меня злобный взгляд, раздраженно фыркнула и снова обратила все свое внимание на жертву. Я догадывался, кого она стерегла. Пабло истекал кровью, пума почуяла ее запах.

Я похлопал коня по шее и несколькими тихими словами постарался успокоить его. Мы и до этого охотились вместе, и, хотя запах диких кошек ему не нравился, конь умел стойко держаться до конца.

Оттуда, где мы остановились, я не видел Пабло – если это был действительно он. Выступ песчаника, на котором лежала большая кошка, чуть возвышался надо мной, но ее голову, часть лапы, плеча и около фута хвоста я различал четко. Нас разделяли редкий кустарник и трава.

Хотя пума лежала совсем близко, стрелять я не решался. Меня не надо предупреждать, как опасен раненый горный лев. Если его не убьешь наповал первым же выстрелом, он бросится на жертву, а жертвой мог оказаться беспомощный Пабло. Моя пуля не должна задеть край выступа и точно попасть в голову пумы за ухом или чуть впереди. Цель размером с детскую ладошку. При обычных обстоятельствах мне большего и не надо, но сейчас вдруг пуля отклонится? Слишком большой риск!

В сознании ли он? Есть ли у него оружие?

И я едва слышно спросил:

– Пабло? У тебя есть револьвер?

Ответа не последовало. Хвост кошки дернулся, возможно, перед прыжком. Иногда, готовясь к нападению, пума встает, затем пригибается и прыгает. Если это случится, у меня появится шанс для лучшего выстрела. Единственного выстрела. Немного подождав, я снова позвал:

– Пабло?

Может, его и нет рядом? Но если это он, то наверняка лежит на скале за выступом, скрывавшим его от меня. Я положил руку на шею коня.

– Все хорошо, мальчик, – сказал я мягко. – Все хорошо.

Пума раздраженно повернула голову, блеснула холодными глазами и угрожающе зарычала, обнажив огромные клыки. В обычных условиях она скорее всего отступила бы, но возбуждающий запах крови и близость жертвы делали это маловероятным. Пума стерегла найденную ею добычу, и я не имел никакого права вмешиваться.

Едва я успел так подумать, как кошка вдруг привстала, продемонстрировав все свое великолепие, и прыгнула.

Мой палец лежал на спуске, времени для рассуждений не оставалось. Я выстрелил.

Тело пумы резко дернулось в воздухе, а я пришпорил жеребца, и он рванулся вперед, обогнув скалистый уступ как раз в тот момент, когда зверь упал на колени, немного не долетев до своей жертвы. Пума яростно цеплялась когтями за камни, чтобы не свалиться вниз, и я увидел на ее боку рану от моей пули. На выступе скалы, с которой прыгал зверь, распростерся Пабло, по его рубашке расплывалось большое кровавое пятно.

Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы оценить ситуацию. Как только пума обрела равновесие, она тотчас же прыгнула, на сей раз – на меня. Винтовку я держал наготове и, когда огромная кошка – совершенное создание песчаного окраса – взвилась в воздухе не больше чем в десяти футах от меня, нажал на спуск. Выстрел отбросил пуму на скалы. Она упала, перевернулась, соскользнула на дно, дернулась в последний раз и умерла.

Секунду мы с жеребцом спорили. Я хотел проехать дальше по руслу мимо распластавшейся на песке кошки, а ему моя затея совсем не понравилась. С его точки зрения, он уж и так достаточно натерпелся.

Наконец нам удалось договориться, и я провел его с наветренной стороны от мертвого животного. Проехав ярдов тридцать, я спешился и крепко привязал коня к невысокому кедру. Потом, звякая шпорами, взобрался на выступ скалы, нависавший над высохшим руслом ручья, туда, где, раскинув руки, лежал окровавленный Пабло.

Солнце скрылось за облаками, опять откуда-то набежавшими, и я решил не откладывая осмотреть его.

Пастух потерял много крови. Пуля прошла навылет, войдя в области плеча и выйдя из дельтовидной мышцы спины. Она пронзила не более двух дюймов тела, но рана сильно кровоточила. Налив в шляпу немного воды, я как мог промыл ее. Пабло зашевелился и скоро очнулся.

– Похоже, тебя нельзя оставить одного даже на минуту, – проворчал я.

– О, амиго, это ты!

– К счастью для тебя, приятель. Ты видел ту кошку? Когда я подъехал, она уже приготовилась пообедать тобой.

– Видел. – Его губы скривились в улыбке. – Открыл глаза, как раз когда она прыгнула.

– Что с тобой случилось?

– Я не спал, амиго. Пума, может быть эта самая, беспокоила лошадей, я пошел посмотреть. Вдруг лошади насторожились, повернули головы. Я упал на землю и заметил на фоне неба шляпы, сначала одну, потом другие. А затем они напали. Лошади разбежались. Я бросился в укрытие. Пару раз выстрелил. Но их было много – восемь или десять человек. Началась перестрелка, один упал. В меня тоже попали, и они погнались за мной. Я побежал вдоль русла по песку, который заглушал звук моих шагов, оторвался от них и забрался на выступ скалы, который приметил раньше.

Они еще поискали, поругались и начали все крушить. Моих лошадей нет, куда делись – не знал. Я истекал кровью, но насколько серьезна рана – понятия не имел. Покончив с фургоном, нападавшие разбрелись и опять стали искать меня. Я услышал, как они поднимались по руслу, проехали мимо, под скалой. Окончательно решив, что потеряли меня, бандиты умчались, но мне кажется, что вернутся.

– Попей-ка воды. – Я протянул ему фляжку, и он жадно напился. – Ты можешь идти? – Повесив фляжку на плечо, я помог ему подняться.

Постояв немного, он огляделся и сказал:

– Пошли.

Мы направились к коню. Потеряв много крови, Пабло ослаб и еле держался на ногах. Посадив его в седло, я взял коня под уздцы и повел.

Револьвер вакеро, закрепленный ремешком, остался в кобуре, но винтовки я не заметил.

– Она осталась на моем коне, – объяснил он. – На моем ночном коне. Он был оседлан и готов к дороге, но я не смог до него добраться.

Мы не стали возвращаться в лагерь, а повернули к холмам, направляясь к лесу. Лицо Пабло стало серым, он выглядел больным, и я понимал, как ему тяжело. Я подумывал оставить его в зарослях, спуститься вниз на равнину и найти его коня. У меня было предчувствие, что нам пригодится лишняя винтовка.

Найдя укромное место среди скал, я оставил его там, отдав ему фляжку и убедившись, что его кольт заряжен. Когда человек стреляет, потом теряет сознание, он обычно забывает, сколько раз стрелял. У него оказались три пустые камеры в барабане, которые я перезарядил.

Сделав небольшой круг, я поехал вниз, держась ближе к горам, чтобы не быть слишком отчетливой мишенью.

Добравшись до опушки, выглянул и сразу увидел внизу, в прерии, несколько пасущихся лошадей, они постепенно сбивались в табун, как делают лошади, которые немного пробежались. Вдалеке я заметил еще одну группу, подходившую вдоль ручья Мадди-Крик. Я изо всех сил старался разглядеть среди них оседланную, но мне не повезло.

Обогнув дальних лошадей, я осторожно начал сгонять их в более плотную группу.

Неожиданно прямо передо мной из оврага вышел оседланный конь и направился к остальным. Я уже стал подгонять его, когда услышал стук копыт. Быстро развернувшись, оказался лицом к лицу с двумя всадниками.

Моему появлению они удивились больше, чем я их. К тому же в руках я держал винтовку.

– Вы, ребята, часом не скотокрады?

– Скотокрады? Что ты хочешь сказать?

– Я видел, как вы гнались за чужой лошадью. А теперь едете за табуном Шелби. Вы же у Шелби не работаете.

– Мы ищем мексиканца, – заявил худощавый всадник, на вид опытный ковбой и тертый калач.

– Не ищите его, – посоветовал я. – Возвращайтесь восвояси. У этого вакеро много друзей, которые не оставят его в беде.

– Мне наплевать на его друзей. Где он?

– Я один из его друзей.

Он посмотрел на меня с презрением.

– Мне на это тоже наплевать.

Я улыбнулся.

– Ай-ай-ай! Какие мы большие и крутые! Держу пари, ты пугал классных дам, когда ходил в школу. О, извини! – изобразил я страшное сожаление на своей физиономии. – Совсем забыл. Ты же не ходил в школу.

– Кто сказал, что я не ходил в школу? – воинственно воскликнул «скелет». – Я ходил!

– А я думал, не ходил, – прикидываясь простаком, протянул я. – Но в конце концов, и школы бывают плохими.

Он уставился на меня.

– Прикидываешься! Ерничаешь! Работаешь под дурачка!

– Тут, ребята, преимущество за вами.

Я держал обоих в поле зрения. Но рядом могли быть и другие.

– Вы из тех скотокрадов, что распугали лошадей Шелби?

– Скотокрады? Кого ты называешь скотокрадами? Мы ищем этого проклятого мексиканца, вот и все!

– Не похоже. Вы говорите, что ищете спокойного, миролюбивого человека, который никого не трогает и пасет табун Шелби. Кстати, Шелби едет сюда, и я опишу ему клеймо ваших лошадей, пусть узнает, на кого вы работаете. Если вы слышали о Шелби, то должны знать, что он тут же погонится за вами с веревкой наготове. Когда в последний раз пытались украсть у него скот, он повесил троих – запросто, аккуратненько, рядком. Он будет рад повторить и для вас свой спектакль, ребята.

Второй ковбой нервничал все больше.

– Уолли! Поехали отсюда, – позвал он, потом обратился ко мне: – Мы не трогали лошадей Шелби. Мы только ищем пастуха.

– Который работает на Шелби, – закончил я его фразу. – Давайте ищите поскорее, пока на вас не надели веревочный галстук.

– Ты мне не нравишься, – все больше распалялся Уолли. – У меня есть желание…

– Тебе лучше заиметь другое желание, покрепче этого, – оборвал я, – потому что ты мне тоже не нравишься.

Пора было возвращаться к Пабло, но я не смел уехать, опасаясь, что эти двое выследят меня. И я собирался забрать коня Пабло.

– Кто ты вообще такой? – Уолли откровенно нарывался на неприятности. – Я бы…

– В любое время, – отрезал я.

Ему очень хотелось сделать глупость, он смерил меня взглядом, посмотрел на винчестер, облизал губы и опять уставился на меня. Он почти что рассказал мне все свои желания. У него просто чесались руки, ему не терпелось выхватить револьвер и выстрелить, но он сомневался, сумеет ли сделать это быстрее, чем я нажму на спуск. Каждый, кто хоть немного соображал, должен был бы догадаться, что шансов у него нет, ибо когда человек в такой обстановке жаждет продемонстрировать, что он достаточно крутой, то он определенно не в своем уме.

Я не сводил глаз с Уолли, одновременно продолжал наблюдать и за другим.

– Послушай, ты, в голубой рубашке, – окликнул я парня. – Ты с ним? Или хочешь жить?

– Я ищу мексиканца, – ответил он, – делаю то, за чем меня послали, вот и все. Уолли! Брось, поехали.

– Поезжай, – прорычал Уолли. Потом, все еще воображая себя достаточно крутым, вроде как передумал. – Ладно, я с тобой.

Уолли начал разворачивать лошадь и в этот момент выхватил револьвер. Ганфайтером он оказался средним, но сказать ему об этом я не успел, потому что в следующую секунду мой противник стал трупом.

Он полностью выхватил револьвер, и его лицо уже выражало победу. Сейчас он мне покажет! Сейчас он покажет этому…

Удар пули 44-го калибра не выбил его из седла, но просверлил насквозь. Он выронил револьвер, ухватился за луку седла, так и сидел, держась за нее, с белеющим лицом, не отрывая от меня удивленного взгляда.

– Мне жаль, Уолли. Тебе следовало уехать.

– Я… я думал… – Он мешком упал вперед и свалился с седла. Одна его нога застряла в стремени. Лошадь шарахнулась и пошла вперед, но я успел схватить ее за поводья.

– Отвези его домой, – посоветовал я второму. – И выбери себе напарника поспокойней. Дольше проживешь.

– Не могу поверить, – прошептал тот.

Направляя жеребца так, чтобы видеть ковбоя в голубой рубашке, я поймал коня Пабло, сбил в кучу остальных и поскакал к холмам. Выстрел мог привлечь внимание других, а мне не хотелось еще раз испытывать судьбу.

Уолли принадлежал к числу тех, кто считал себя крутым, но не знал, что крутость свою нужно доказывать. А первый крутой разговор – лишь первый шаг на долгом или коротком, избранном им жизненном пути, но всегда неизбежном пути ногами вперед к безымянной могиле.

О таких событиях я не любил вспоминать. Лучше смотреть, как бегут лошади по залитой солнцем траве.

Пабло меня поджидал. Он посмотрел на своего коня, потом на табун.

– Сосчитай, – сказал я. – Не знаю, всех ли собрал.

– Стрелял? – спросил он.

Я кивнул.

– Погиб ковбой по имени Уолли. Судя по отпечаткам копыт, он был среди тех, кто напал на тебя вчера. – Я спрыгнул с седла. – У второго хватило здравого смысла уехать.