Текст книги "Дневник Джанни Урагани"

Автор книги: Луиджи Бертелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

9 ноября

Вчера мама с Адой были с ответным визитом у синьоры Ольги, и когда они вернулись, я подслушал их разговор:

– Ты видела? У неё ещё один мой платочек!

– А серебряный соусник? Ума не приложу, как она умудрилась стащить соусник? Где она его прятала?

– Хм! Это уже серьёзная болезнь… Надо сегодня же рассказать её мужу.

Я смеялся про себя, но виду не подал, а только спросил как ни в чём не бывало:

– Кто заболел, мама?

– Никто, – отрезала Ада, мол, я ребёнок и это не моё дело.

А ведь я-то об этом знаю гораздо больше их!

15 ноября

Вот уже несколько дней я ничего не пишу в свой дневник, всё из-за этих уроков. И так меня уже два раза наказывали за то, что при всём моём прилежании я не успевал доделать домашнее задание. Но сегодня я просто не могу удержаться, чтобы не записать на страницах этого дневника, которому я поверяю все мои мысли, потрясающую новость, которая лишний раз доказывает, что, если ребёнок иногда и набедокурит, это всё равно обернётся во благо. А взрослые с их дурной манерой всё преувеличивать только зря нас наказывают, но рано или поздно им приходится признать свою неправоту, как, например, в этом случае.

Одним словом, адвокат Маралли вчера вечером долго беседовал с папой и попросил руки Вирджинии.

Эта новость всполошила весь дом. Мама сразу принялась кричать, что грех отдавать несчастное дитя в лапы этому беспринципному безбожнику и она никогда не даст благословение на брак.

А папа, наоборот, считает, что Маралли – отличная партия для Вирджинии, нужно идти в ногу со временем: он весьма благоразумный молодой человек, и его ждёт блестящая карьера, к тому же сегодня быть социалистом уже не так страшно, как двадцать лет назад.

Вирджиния согласна с папой и говорит, что Маралли – лучшее, что можно пожелать, и она не хочет упускать такую возможность.

Я бы тоже хотел, чтобы они поженились, ведь тогда будет ещё одна свадьба с горой сластей и морем наливок!

16 ноября

Сегодня с утра Ада рыдала и кричала маме, что это нечестно: теперь и Вирджиния выходит замуж, а она, Ада, обречена томиться дома. Она останется старой девой, как тётя Беттина! И если уж папа согласен, чтобы Вирджиния вышла за социалиста, с какой стати он запрещает Аде выйти за Де Ренциса? Пусть он и беден как церковная мышь, зато благороден и сможет добиться хорошего положения в обществе.

18 ноября

С девчонками всегда морока, не то что с мальчишками. Завтра к нам приедет одна девочка погостить на неделю, нужно запастись терпением…

Мама обещала мне велосипед, если я буду хорошо себя вести, так что я буду изо всех сил стараться быть милым.

Вот уже шесть раз, не меньше, мне обещали велосипед, и всякий раз находится очередная весомая причина мне его не дарить. Надеюсь, хоть на этот раз мне повезёт!

Наша гостья – племянница адвоката Маралли. Он позвал свою сестру, синьору Меропе Кастелли, которая живёт с мужем в Болонье, приехать вместе с дочерью для знакомства с будущей невесткой, то есть с моей сестрой Вирджинией.

Теперь свадьба – дело решённое, и даже мама с Адой после долгих увещеваний отца в конце концов дали согласие.

19 ноября

Мы ездили на вокзал встречать синьору Меропе Кастелли и Марию. С виду она девочка как девочка, только очень смешно лопочет на своём болонском диалекте, ничего не разберёшь.

Все домашние очень радуются приезду будущих родственников. Я тоже доволен, ещё бы, ведь Катерина приготовила десерт двух видов: со сливками и с джемом – чтобы каждый мог выбрать на свой вкус; вот у меня, к примеру, нет особых предпочтений, и я выбрал оба.

20 ноября

Первый день прошёл, и я приложил все мыслимые усилия, чтобы быть паинькой, как обещал маме.

После школы я развлекал Марию, не обижал её и даже играл в её скучную шикарную куклу.

Куклу зовут Флора, и ростом она почти с хозяйку. Единственное в ней интересное – это глаза: кладёшь – закрываются, ставишь – открываются. Я хотел понять, как это устроено, и продырявил кукле голову – оказывается, там внутри очень простой механизм. Я с лёгкостью разобрал его и объяснил Марии, что к чему, она слушала с большим интересом, но, увидев потом, что глаза сломаны и больше не закрываются, разревелась, будто стряслась невесть какая беда.

Ну и дуры же эти девчонки!

* * *

Мария пожаловалась дяде, что я сломал её куклу, и вечером Маралли сказал мне:

– Эх, Джаннино, Джаннино, и за что ты так не любишь чужие глаза?

Но потом добавил уже с улыбкой:

– Ничего, Мария, мы починим глаза твоей кукле… видишь, мои уже починили. И потом, знаешь, нет худа без добра – пусть это тебя утешит. Вот я, например. Если бы Джаннино не попал мне в глаз, меня бы не приютили в этом доме, я бы так и не узнал, что за сокровище моя Вирджиния… и не был бы сейчас самым счастливым человеком на земле!

Эти слова тронули всех, и Вирджиния обняла меня со слезами на глазах.

В этот миг мне хотелось высказать всё, что творилось у меня на душе, вспомнить выпавшие на мою долю несправедливые обиды и объяснить им, как дурно наказывать детей за всякие пустяки, но я смолчал, потому что тоже растрогался.

22 ноября

Когда я открываю свой дневник и перечитываю строки, написанные позавчера, меня охватывает тоска: бесполезно, взрослых не исправить…

Что поделаешь – и на этот раз прости-прощай, велосипед!

Пишу, забаррикадировавшись в своей комнате; пока мне не пообещают, что отец меня не тронет, я не сдамся.

Как водится, дело в сущей безделице, которая скорее заслуживает награды, чем наказания, ведь я просто послушался маму. Все взрослые ушли в гости, а мне велели:

– Развлекай Марию, пока нас не будет дома, и будь умницей.

Я поиграл с ней в дочки-матери и ещё в какую-то ерунду, только чтобы ей угодить, но потом мне надоели эти детские игры и я сказал:

– Смотри, уже почти стемнело, а до обеда ещё целый час: хочешь, поиграем в господина и раба из той книжки с картинками, которую я тебе вчера показывал? Я буду господином и брошу тебя в лесу.

– Давай! – охотно согласилась она.

Мама с сёстрами и синьорой Меропе ещё не вернулись, Катерина стряпала на кухне. Я отвёл Марию к себе в комнату и велел ей надеть поверх белого платья мой синий костюмчик, чтобы она стала похожа на мальчика. Потом я выкрасил её как мулата, взял ножницы, и мы спустились в сад. Там я приказал рабу следовать за мной.

Забравшись в укромный уголок, я повернулся к Марии и сказал:

– Смотри, сейчас я обрежу твои кудри, как в том рассказе, чтобы тебя не узнали.

– Мама будет ругать! – разревелась глупышка. Но я не стал её слушать и постриг, иначе игра не получится.

Потом я посадил её на камень у изгороди, теперь она как будто потерялась. А сам спокойненько пошёл к дому.

Она всё вопила и вопила, как самый настоящий раб, и мне даже пришлось заткнуть уши, ведь я хотел довести игру до конца. Тут с неба, весь день затянутого тучами, закапали первые крупные капли…

Когда я вошёл в гостиную, все уже сидели за столом и ждали нас. На скатерти красовался поднос с бисквитным печеньем и взбитыми сливками, и у меня сразу потекли слюнки.

– А вот и они, наконец-то! – воскликнула мама, завидев меня, и вздохнула с облегчением. – А где Мария? Скажи, чтоб садилась за стол.

– Мы играли в раба, – ответил я. – Как будто Мария потерялась.

– И где же она потерялась? – со смехом спросила мама.

– Здесь неподалёку, в платановой аллее, – ответил я, усаживаясь за стол.

Но папа, мама, синьора Меропе и синьор Маралли вскочили на ноги, будто в дом ударила молния, хотя на самом деле только слегка грохотало.

– Ты серьёзно? – спросил папа, больно схватив меня за руку.

– Ну да, мы играли в господина и раба. Её я одел мулатом, а сам был господином, который бросает своего раба. Потом должна появиться фея, которая отведет её в заколдованный дворец, где она, я пока не придумал как, станет самой могущественной королевой на земле.

После моих слов у всех пропал аппетит. Синьора Меропе в отчаянье ломала руки и кричала, что её девочка умрёт от страха, она ведь так боится грома, и простуду наверняка подхватит, ну и прочая ерунда.

Послушать её, так все беды мира грозят человеку, стоит ему чуть-чуть замёрзнуть и промокнуть.

– Скверный мальчишка! Негодяй! Злодей! – воскликнула Вирджиния, вырывая у меня из руки печенье, которое я собирался отправить в рот. – Когда же ты покончишь со своими проказами? Как ты посмел вернуться домой, оставив малышку одну? В темноте, под дождём? И что это торчит у тебя из кармана?

– Да ничего особенного, волосы Марии. Мне пришлось их обрезать, чтобы её не узнали. Я же уже говорил, что она теперь мулат: волосы короткие, а лицо чёрное.

Тут синьора Меропе побледнела как мел и уронила голову на грудь.

Мама всхлипнула и стала прыскать ей в лицо уксусом. Папа бросился за фонарём. Что за спешка? Далась им эта девчонка! Да будь это даже что-то ценное, к чему поднимать такой переполох? Теперь мне придётся бросить еду и показывать место, где я оставил Марию.

И как только они меня не обзывали, я чуть не оглох от их ругани. И грубияном, и мерзавцем, и негодяем, и бессердечным мальчишкой… Можно подумать, я голову ей отрезал, а не волосы!

Ну вот и всё. Завтра же синьора Меропе возвращается в Болонью: она видеть меня не может, потому что её доченька, видите ли, заблудившись в саду, попала под дождь. А мне, конечно, хоть я и промок до нитки в поисках Марии, не досталось в утешение ни поцелуев, ни объятий, ни кружки горячего бульона с яйцом; и никто мне не налил рюмочку вина с печеньем, и не потчевал фруктами со взбитыми сливками, и не уложил заботливо на софу.

Куда там! Наоборот, меня прогнали, как собаку, и папа пригрозил, что ещё задаст мне по первое число. И я, к несчастью, знаю, что означают эти угрозы. Так что я забаррикадировался в своей комнате: им до меня не добраться, разве что по обломкам умывальника и письменного стола, которыми я припёр дверь.

Тише! Там какой-то шум… Час битвы пробил? Что ж, я готов и к штурму, и к осаде: у меня есть провиант, дверь заперта на ключ и заставлена кроватью, столом и умывальником с большим зеркалом в придачу.

Это папа… Он колотит в дверь, чтоб я открыл, но я не отвечаю. Я буду сидеть тихо-тихо, как кот, забравшийся в кладовую.

Вот бы произошло чудо, и паук сплёл бы паутину в замочной скважине! Тогда бы враг решил, что комната пуста, и ушёл прочь.

А если они будут взламывать дверь? Грохот! Дверь трясётся… Кончится тем, что зеркало упадёт, разобьётся вдребезги, и, конечно же, я буду во всём виноват… Так всегда: этот скверный мальчишка, этот Джанни Урагани, вечно от него все беды… Известное дело!

23 ноября

Всё по-старому.

Вчера синьора Меропе и правда отправилась восвояси со своей неженкой-дочкой. Вы бы послушали, сколько любезностей им наговорили! Похоже, Маралли вызвался проводить их до самой Болоньи.

Дверь в мою комнату больше не осаждали.

Но всё равно я решил не сдавать позиции. Наоборот, я укрепил баррикады и сделал небольшой запас провианта: когда вся семья отправилась с синьорой Меропе на вокзал, я спустил из окна корзинку, и Катерина её наполнила.

24 ноября

После бури воцарился покой! Три дня тучи сгущались, теперь опять выглянуло солнышко. Мир заключён, осада снята.

Утром сквозь замочную скважину мне было обещано, что никто меня пальцем не тронет, взамен я торжественно поклялся снова ходить в школу, хорошо учиться и быть паинькой.

Итак, честь спасена… а также мебель и большое зеркало, потому что я разобрал баррикады и вышел из комнаты.

Да здравствует свобода!

28 ноября

Все эти дни я не вёл дневник, ведь мне пришлось много заниматься, чтобы догнать одноклассников. Все домашние мной довольны, и вчера папа сказал:

– Возможно, тебе всё же удастся заслужить велосипед, который ты упустил из-за выходки с Марией.

Посмотрим!

29 ноября

С сегодняшнего дня у меня новое испытание… Интересно, удастся ли мне заполучить этот долгожданный велосипед, который вечно ускользает прямо из-под носа.

Дома остались только я, Вирджиния и Катерина. Родители и Ада отправились на недельку к Луизе. Мама уезжала со словами, что эта поездка её подкосит: мол, она вся изведётся от страха, что я что-нибудь натворю в её отсутствие. Но я умолял её не беспокоиться и обещал быть умницей: не прогуливать школу, не задерживаться после занятий, слушаться сестру – короче говоря, я буду образцовым мальчиком.

Я призвал на помощь всех святых, чтоб они избавили меня от искушений. Катерина говорит, что главное начать, ведь не так уж трудно хорошо себя вести одну неделю: стоит только захотеть. Ей-то откуда знать, она ведь никогда не была мальчишкой. Правда, ради того, чтобы получить наконец велосипед, я, может, и смогу не бросаться камнями в уличных собак и не прогуливать школу. Что и говорить, если уже через неделю я буду гордо колесить по улицам на шикарном велосипеде марки «Ралей»! И меня будут ставить другим детям в пример… Самому не верится!

30 ноября

Прошли всего сутки с тех пор, как папа, мама и Ада уехали, но надо сказать, я вполне доволен собой. Правда, вчера я разбил зеркало в маминой спальне, но не нарочно. Мы с Карлуччо играли в мяч, запершись в комнате, чтобы Вирджиния не услышала. Я привязал мяч к калошам сестры – хотел проверить, будет ли он лучше прыгать, и он угодил прямо в зеркало на комоде, которое разбилось вдребезги, да ещё флакон одеколона пролился на новый ковёр.

Тогда мы решили пойти играть в сад, но тут как назло начался дождь. Пришлось укрываться на чердаке и копаться там во всяком старье.

К обеду я спустился в старой дедушкиной шинели, которую откопал на чердаке; как же хохотали Вирджиния и Катерина, глядя на меня в этом наряде, просто не описать.

Неужели я получу велосипед?

Кажется, я вёл себя вполне сносно.

1 декабря

Прошло два дня и две ночи с тех пор, как уехали родители, а я только и думаю о велосипеде.

Уверен, на этот раз он будет моим.

Сегодня был чудесный день: лёгкий свежий ветерок так и манил отправиться на рыбалку. Только бы не свалиться в воду, как в прошлый раз, а то не видать мне велосипеда! После школы я купил новую леску и крючки и пошёл на речку.

Сначала попадались одни водоросли, потом два бычка, которые выскользнули обратно в воду; но уже в сумерках наконец-то настоящий угорь, толстый, как крокодил.

Что делать? Разумеется, я притащил его домой, чтобы поджарить на завтрак, но шутки ради положил его пока на рояль в гостиной. После обеда Катерина зажгла там свет, сестра спустилась вниз, села за рояль и запела свой любимый романс, который начинается со слов:

 
Никто не увидит, никто не услышит…
 

И вдруг как завопит:

– А‑а-а‑а! Змея! Ах! Ох! Ой‑ой‑ой!

Ну и вопли!.. Гудок паровоза в сравнении с ними пустяк! Я бросился в гостиную, за мной примчалась Катерина; Вирджиния, запрыгнув с ногами на софу, вертелась и визжала.

– Посмотри, там что-то на рояле! – сказал я Катерине.

Катерина подошла к роялю, но тут же отпрянула и метнулась к двери:

– На помощь!

На крик сбежались все соседи, и каждый, взглянув на рояль, принимался вопить как резаный.

– Это же всего-навсего угорь, – сказал я, когда мне наскучила вся эта кутерьма.

– Что-что? – хором сказали все.

– Обычный угорь! – расхохотался я.

Женщины ужасно глупые: поднимать всех на уши из-за какого-то угря, которым сами с удовольствием полакомятся, когда он – жареный и приправленный – появится на столе.

Мне сказали, что только бессердечный мальчишка может так напугать сестру. Ну конечно, старая песенка. Если Вирджиния не может отличить угря от змеи, я-то чем виноват? Просто с сестрой не повезло.

2 декабря

Вирджиния сегодня опять бранилась: за то, что я весь день ловил рыбу. А я ведь ещё порвал штаны и посадил жирное пятно на хороший костюм. Так что домой, уже к вечеру, я прокрался через чёрный ход, чтобы незаметно переодеться.

За обедом сестра сказала:

– Джаннино, сегодня приходил учитель жаловаться, что ты опять прогулял. Если ты будешь продолжать в том же духе, я всё расскажу папе… когда он вернётся.

– Я больше так не буду.

– Ну-ну. Ты опять притащил домой змею?

Нет уж, дудки, хватит с меня и одной.

Я помню о велосипеде и не хочу подмочить свою репутацию такой ерундой.

3 декабря

Моя сестра ужасная трусиха! Сейчас, когда мама с папой уехали, она так боится воров, что не спит ночами. Каждый вечер она заглядывает под кровать, за все двери, за занавески на окне, проверяя, не прячется ли кто в комнате, и ночь напролёт не гасит свет. Не пойму, как девчонки могут быть такими глупыми!

Сегодня ночью, когда я давно уже сладко спал, меня разбудил истошный вопль, будто дом охвачен пламенем. Я вскочил с кровати, и тут в комнату ворвалась Вирджиния в ночной рубашке, схватила меня за руку и заперла дверь на ключ.

– Джаннино! Джаннино!.. Под кроватью вор! – задыхаясь выпалила она.

Потом распахнула окно и как закричит:

– Караул! Грабят!

От крика проснулись все соседи и через минуту уже столпились у наших дверей на радость Катерине с Вирджинией, которая едва успела натянуть халат. И все с тревогой спрашивают:

– Что случилось? Что случилось?

– Мужчина под кроватью! Своими глазами видела! Скорее! Бегите туда… Только умоляю, возьмите с собой револьвер!

Двое соседей посмелее бросились наверх, ещё двое остались с Вирджинией. Я тоже поднялся в комнату сестры. Эти смельчаки опасливо заглянули под кровать. И правда: там лежал человек. Они схватили его за ногу и выволокли наружу. Он не сопротивлялся и даже не думал пускать в ход зажатый в руке пистолет.

Один из доблестных спасателей тем временем схватил стул, чтобы запустить его в вора, а другой выставил вперёд револьвер на случай, если он будет оказывать сопротивление. И вдруг они оба замерли и вытаращились на меня:

– Джаннино, опять твоя работа?!

– Ну да, – ответил я. – Вирджиния же вечно трясётся, что у неё под кроватью вор. Вот уж не думал, что она так удивится, когда обнаружит его на самом деле.

Дорогой мой дневник, знаешь, что так напугало мою сестру и взбудоражило соседей? Старый папин костюм, набитый самой обыкновенной соломой!..

4 декабря

Прошло всего пять дней с отъезда родителей, но сегодня Вирджиния послала им телеграмму, умоляя вернуться пораньше.

Она рассказывает каждому встречному и поперечному, что ещё чуть-чуть – и я сведу её с ума…

А я между тем опять останусь без велосипеда… а всё почему? Потому что мне не повезло с чересчур трепетной сестрицей, которую ничего не стоит напугать.

Разве это справедливо?

5 декабря

Сегодня вернулись папа, мама и Ада – в ужасном расположении духа.

Что и говорить, все обрушились на меня, мол, я негодяй, неисправимый хулиган и тому подобное, что я уже и так наизусть знаю.

Папа из-за этого дурацкого чучела битый час меня отчитывал: дескать, на подобные выходки способны только такие бессердечные и безмозглые злодеи, как я.

Ну это тоже старый комплимент, хоть бы что-то новенькое придумал. Обозвал бы хоть для разнообразия бесселезёночным злодеем, к примеру, или безжелудочным, или там бескишочным.

Но сегодня мне особенно повезло: на Джанни Урагани – как дразнят меня мои мучители – беды обрушиваются обязательно по две за раз, как вишенки на веточке, вот только две ягоды всем в радость, а две беды – чересчур.

В общем, не успел папа закончить свою нотацию, как пришло письмо от досточтимого синьора директора, решившего доложить родителям о вчерашнем ерундовом случае в школе, который почему-то всех так всполошил.

Вот как было дело.

Вчера я принёс в школу пузырёк красных чернил, который нашёл у папы в письменном столе… в этом же нет ничего дурного, правда?

Но как ты, дорогой дневник, уже знаешь, мне всегда страшно не везёт, и тут опять. Сам посуди: я приношу в школу пузырёк красных чернил ровно в тот день, когда мама Лорда Замарашки вздумала нацепить на него этот широченный накрахмаленный отложной воротничок. Или так: она нацепила своему сыну этот воротничок ровно в тот день, когда мне вздумалось принести в школу пузырёк красных чернил.

Словом, сам не знаю, как мне пришла в голову идея воспользоваться ослепительной белизной его широкого воротничка… но я обмакнул перо в красные чернила и осторожно, чтобы Бетти не заметил, написал у него на воротничке:

 
Смирно все!
Всем молчать!
Мускула не раздражать!
 

Вскоре Профессор Мускул вызвал Бетти к доске, и весь класс, прочитав на его белоснежном воротничке эти три красные строчки, так и покатился со смеху.

Сначала Мускул ничего не понимал, и Замарашка тоже, как в тот раз, когда я подложил ему на лавку смолу и он прилип. Но потом учитель обнаружил этот стишок и рассвирепел как лев.

Он бросился к директору, который, разумеется, стал проводить расследование.

Я тем временем уже сунул пузырёк с красными чернилами под ножку парты; но директор стал обыскивать наши портфели (дикость какая – рыться в чужих вещах, как будто мы в какой-нибудь России!) и нашёл у меня перо, измазанное в красных чернилах.

– Я так и знал, что это вы! – сказал директор. – И вы подложили смолу на его лавку… Хорошо же! Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить…

Вот так директор написал на меня жалобу.

– Видишь? – взревел папа, тыча мне под нос письмо директора. – Видишь? Не успеваю я отругать тебя за одну выходку, как всплывает новая, ещё хлеще!..

Да, с этим не поспоришь. Но разве я виноват, что письмо от директора пришло ровно в тот момент, когда папа ругал меня за историю с чучелом?