Текст книги "Пожиратели огня (худ. В Слаук)"
Автор книги: Луи Жаколио
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц)
X
Страшное оскорбление. – Воинственный гимн. – Джон Джильпинг играет «God save the Queen». – Корраджи. – Страх и трепет нагарнуков. – Австралийские суеверия. – Кра-фенуа. – Бегство.
Вдруг крики и шум в дундарупском лагере заметно усилились. Видя, что европейцы не отвечают на их вызов, туземцы придумали новое средство поддразнить врага. Воткнувши в землю свои копья, они взялись за руки и начали плясать спиной к неприятелю, что привело Виллиго в неописуемую ярость. Такое положение дикарей было в высшей степени оскорбительно для чести вождя: оно означало, что дикари считают его за труса и не ставят ни во что.
Дундарупы знали, что делали. Они надеялись, что нагарнукский вождь не вытерпит и сделает какую-нибудь неосторожность. И действительно, Виллиго с трудом удерживался, чтобы не кинуться на врагов; однако все-таки удержался и отвел душу только тем, что произнес страшную клятву испепелить жилища дундарупов, истребить их жен, детей и стариков, – одним словом, всячески отомстить им за оскорбление, нанесенное в его лице всему племени нагарнуков.
Потрясая оружием, с пылающими глазами и пеной у рта, он запел вместе с двумя своими воинами песню, в которой оскорблялись дундарупы:
– Ваг!.. Ваг!.. Дундарупы трусы: они прячутся, как опоссумы, когда заслышат голос воина. Они бегут от нагарнуков, когда те наступают на них, потрясая копьями и бумерангами.
– Ваг! Ваг! Дундарупы трусы, – подпевали вождю молодые воины Нирроба и Коанук.
В этом роде было пропето несколько куплетов с подобным же припевом. Песня продолжалась с час, и под конец три нагарнукских воина дошли до крайней степени воинственного задора. Глаза их горели, руки выделывали энергичные жесты. Экстаз сообщился даже европейцам, так что и те начали показывать кулаки дундарупам. Джон Джильпинг тоже позабыл свою роль мирного проповедника и, взобравшись на своего Пасифика, чтобы лучше быть видимым, начал посылать дундарупам всевозможную брань, называя их нечестивцами, демонами, детьми Вельзевула и пр.
Под конец на него нашло как бы вдохновение свыше. Он взял свой кларнет и резко, пронзительно заиграл британский народный гимн «God save the Queen». Едва только эти странные звуки долетели до лагеря дундарупов, как там сейчас же произошло невообразимое смятение. Вид проповедника, дующего в трубу и сидящего на невиданном в Австралии длинноухом животном, произвел на туземцев действие совершенно неожиданное. Подобно Нирробе и Коануку, дундарупы упали на землю и завопили:
– Кораджи!.. Кораджи!.. (Колдун!.. Колдун!..) В одну минуту ни единого туземца не стало видно в густой траве.
Европейцам сейчас же пришло в голову, нельзя ли воспользоваться этой минутой, чтоб улизнуть, и они обратились к Виллиго, чтобы поговорить с ним об этом. Виллиго не было: он и его воины точно так же лежали пластом, уткнувшись носом в траву.
Оливье и Лоран не могли удержаться от улыбки, а Дик только плечами пожал. Канадцу было досадно на друга и совестно за его суеверие. Он подошел к вождю, взял его за плечи и поднял на ноги, как малого ребенка.
– Не стыдно ли тебе, вождь? – сказал он. – Не стыдно вам всем? Ну какой же он колдун? Ну разве дался бы он вчера в плен, если б это было так?
Последний аргумент подействовал на Виллиго, тем более что Дик от него подошел к Джону Джильпингу и потребовал, чтобы тот прекратил свою музыку, потому что дикари принимают его за колдуна.
– За колдуна!.. Боже мой! – в смущении воскликнул член евангелического общества, с сокрушением воздевая к небу руки. Однако музыку прекратил.
Дундарупы, полежав в траве, выглянули снова и, убедившись, что колдун против них ничего не предпринимает, стали еще смелее и задорнее прежнего. Таким образом, смешной случай с Джоном Джильпингом не внес никакой перемены в относительное положение обоих лагерей. Теперь даже Дик начал сомневаться, удастся ли его названому брату вывести пионеров из опасных тисков. Это сомнение проскользнуло у него как-то в разговоре. Виллиго улыбнулся и сказал:
– Брат мой, отчего ты мне не доверяешь?
– Я доверяю, но мои товарищи беспокоятся, и я не знаю, чем их успокоить!
– Так скажи им, что мы будем далеко отсюда прежде захода солнца.
– Как, несмотря на дундарупов?
– Несмотря на них. Мы уйдем тихонько, и они не успеют нас хватиться.
– Не понимаю. Ты сам, должно быть, кораджи.
– Дундарупы – глупые воины… Здесь неподалеку есть кра-фенуа (трещина в земле), прикрытая ползучими растениями. Хочешь, взгляни сам!
Слово «кра-фенуа» требует объяснения.
В Австралии сохранилось множество следов различных геологических переворотов и, между прочим, много трещин и расселин в земной коре, происшедших, вероятно, от взрыва газов. Эти трещины на поверхности земли имеют обыкновенно очень небольшие отверстия, но по мере углубления в землю расширяются и образуют иногда довольно удобные подземные ходы. Глубина их достигает иногда 15-20 метров, ширина 8-10 метров, а длина доходит иногда до нескольких миль.
Но мы не советуем неопытному углубляться в подобные ходы, не зная хорошо свойств каждого из них в отдельности. Может случиться так, что человек, вступивший в кра-фенуа через узкое отверстие, сначала идет благополучно, но потом вдруг нога его обрывается, и он стремглав летит в неведомую бездну. Нужно спускаться в глубину трещин осторожно по веревке, привязанной к дереву на земле, и быть каждую минуту наготове схватиться за нее при малейшем неверном шаге.
Через такую кра-фенуа Виллиго и собирался вывести европейцев из отчаянного положения.
Для исполнения своего плана нагарнукский вождь выбрал то время, когда дундарупы станут обедать, потому что тогда внимание их будет сильно развлечено гастрономическим наслаждением.
Канадец отправился с Виллиго смотреть трещину и вернулся назад сияющий, довольный. План действия был живо разработан и сообщен европейцам. Даже осла проповедника и мула Дика являлась возможность взять с собою, отправив их предварительно в кра-фенуа с Коануком и Нирробой. Молодые воины, сведя животных в трещину и привязав их там где-нибудь, должны были вернуться назад и снова присоединиться к остальной компании.
Мистер Джон Джильпинг не без колебания расстался со своим ослом. Слезши с него, он нежно обнял его за шею и долго ласкал, как будто прощался с ним навсегда, а потом, когда осла повели, долго глядел ему вслед со слезами на глазах.
Через несколько минут оба воина скрылись вместе с ослом и мулом, не замеченные дундарупами.
Канадец высек огонь и зажег большой костер из сухих листьев и ветвей. Пламя весело разгорелось, давая знать осаждающим, что осажденные преспокойно собираются обедать, не заботясь о своем опасном положении.
Между обоими лагерями состоялось как бы безмолвное перемирие для обеда. Для дикаря нет выше наслаждения, как еда. Обжорство его доходит до невероятности. Ему мало утолить голод, он должен так наесться, чтобы дышать было трудно, не только что двигаться или говорить. По этому поводу у австралийских дикарей существует весьма характерная поговорка: на-кра-гура-пена, то есть счастлив тот, у кого живот расперло от пищи. Буквально: на – желудок, кра – распоротый, расколотый, гура – деепричастие от глагола «есть», пена – счастливый.
Такое перемирие между двумя враждующими армиями очень обыкновенно. Воюют-воюют, а потом вдруг сядут обедать друг против друга, и никогда не случается, чтобы военные действия возобновились ранее обоюдного насыщения.
Поэтому Виллиго знал, что делал, когда выбрал для бегства обеденное время. Дундарупы совершенно погрузились в приготовление пищи и оставили лишь несколько часовых для наблюдения за осажденными. Они настолько увлеклись, что даже и не заметили ухода молодых нагарнуков. Последние вскоре вернулись и доложили вождю, что мул и осел спрятаны в надежном месте.
До сих пор против европейцев и их союзников действовали одни дундарупы. Лесовиков не было видно. Те не показывались, предпочитая, должно быть, действовать тайно, и это чрезвычайно заботило и тревожило канадца. Он знал, что тайный враг еще хуже и опаснее явного, от которого все-таки можно уберечься.
Но ему и невдомек было, что не он служит предметом их злобы, что не его они преследуют, что, одним словом, не его гибель ими решена и подписана.
XI
Кра-фенуа (расселина в земной коре). – В недрах земли.
Солнце стояло в зените. То был час, когда все на суше спит: самые цветы устало склоняют свои чашечки на ослабевших стебельках, перестав издавать свой нежный, одуряющий аромат; крикливые попугайчики смолкают и стараются укрыться в прохладной тени широколистых папоротников. Пушистые кенгуру тоже отдыхают в самой глухой чаще леса, а робкие, трусливые опоссумы еще раньше успели укрыться в этих укромных местечках; только панцирные ящерицы виднеются кое-где. Дундарупы расположились вокруг своих костров, и из-за высокой травы их совсем не видно, да и сами они перестали видеть осажденных. Лишь по временам кто-нибудь из воинов выставлял голову и, убедившись, что в лагере пионеров тихо, снова скрывался в траве.
Виллиго подал знак. Европейцам предстояло идти вперед, а австралийцы хотели идти после, когда выяснится, заметили что-нибудь дундарупы или нет.
До рощицы, где находилось отверстие кра-фенуа, было не более десяти метров, но добираться до нее приходилось ползком, чтобы не слишком колыхалась трава.
Траппер пополз с ловкостью дикаря, за ним поползли тоже довольно удачно европейцы, но бедный Джон Джильпинг никак не мог справиться со своей задачей благодаря своему обширному брюшку. Он беспомощно ерзал руками и ногами, почти не двигаясь с места, точно несчастная черепаха. Видя это, Виллиго подкрался к англичанину, лег рядом с ним в траву и знаком предложил ему взобраться к нему на спину. Бедный проповедник, не понимая, что от него требуется, положительно обмер от страха; но, к счастью, Дик в это время обернулся назад и увидел всю сцену. Он успокоил англичанина, объяснив ему, что нужно делать, и Виллиго быстро пополз по траве, таща на себе дородного эсквайра… Вскоре вся компания дотащилась до рощи, где Виллиго собрался их на время покинуть.
– Спускайтесь поскорее в кра-фенуа! – сказал он.
– Как? Разве тебя ждать не нужно? – спросил Дик.
– Нет, я вас догоню! Нужно сделать так, чтобы дундарупы как можно дольше не замечали нашего отсутствия.
Тогда Дик раздвинул кусты и обнаружил отверстие, все поросшее мхом. Оливье и Лоран спустились первые, за ними, бормоча приличные случаю тексты, боязливо спустился англичанин, подхваченный в низу трубы сильными руками Лорана, и, наконец, Дик, в несколько прыжков догнавший ушедших вперед товарищей. Сделав несколько шагов по траншее, путешественники наткнулись на осла и мула, мирно лежавших рядышком поперек дороги. Дно траншеи было ровное, гладкое, точно хорошая грунтовая дорога. Сверху над головами путников в достаточном количестве проникали в трещину солнечные лучи, пронизывая густую зелень, закрывавшую верхнее отверстие. Беглецы быстро подвигались вперед, убегая от опасности.
Спустя минут десять после спуска в трещину сзади европейцев раздался легкий шорох листьев; они обернулись назад и увидали перед собою Коанука.
– Так скоро? – сказал Дик. – Что случилось?
– Вождь забыл сказать своему белому брату, что на пути ему встретятся три источника; так пусть он идет по той дороге, которая начинается против третьего источника. Это подлинные слова вождя.
– Хорошо, понимаю. Ты останешься с нами?
– Виллиго ничего об этом не сказал.
– Так возвращайся к нему и скажи, что мы ждем его с нетерпением.
Воин поклонился и бегом пустился назад.
Маленький отряд подвигался очень быстро. Чтобы тяжелый на подъем Джильпинг не задерживал остальных, ему позволили сесть на осла, которого Дик повел в поводу. Трещина постепенно углублялась, и в ней становилось все темнее и темнее. Пришлось зажечь фонарь. Хотя последний освещал подземную галерею на достаточное расстояние, тем не менее европейцам под конец сделалось несколько жутко идти по неведомому подземелью, не зная, где оно кончается и куда, собственно, ведет. Мрачные мысли овладевали понемногу не только французами, но и более привыкшим Диком, а Джон Джильпинг перешел с псалтыри на Апокалипсис и стал бормотать оттуда таинственные тексты.
Чем более шли они, тем тревожнее становился канадец. Его тревожило, во-первых, то, что дно трещины шло хотя с незначительным, но заметным уклоном, все больше и больше удаляясь от почвы; во-вторых, его беспокоило, что Виллиго со своими товарищами что-то долго не показывался в трещине, и, наконец, он смущался последним предостережением нагарнука. Это предостережение указывало на возможность заблудиться, что было очень неприятно и даже опасно.
Времени прошло с добрый час. Трещина стала суживаться, хотя идти еще не было тесно. Уклон сделался круче. Осел, везший Джильпинга, стал спотыкаться и скользить на каждом шагу, так что пришлось его взять под уздцы, а британец вынужден был слезть и снова идти пешком.
Но, спустившись с крутого склона, беглецы невольно вскрикнули от восторга. Они очутились посреди обширной полукруглой пещеры, раскинувшейся метров на триста или четыреста и накрытой великолепным сталактитовым сводом. В самом центре пещеры, на расстоянии нескольких метров друг от друга, били из почвы три горных источника, шипение и плеск которых были единственным шумом, нарушавшим глубокую окрестную тишину.
Свет фонаря, тысячу раз отраженный прозрачным хрусталем сталактитов, водяными столбами и брызгами гейзеров, довершал фантастическую прелесть картины.
Даже Джон Джильпинг расчувствовался и, улыбаясь, завел первый псалом. Потом, не помня себя от восторга, англичанин опять развернул свою книгу с нотами, положил ее на спину осла, достал кларнет и затрубил этот же самый псалом при свете фонаря, который Лоран услужливо подвесил ему к нотам.
Затем, кончив псалом, он непосредственно после того заиграл «Rule Britania». Неизвестно, долго ли бы еще услаждал англичанин свой собственный слух, если бы к нему не подошел Дик и не потребовал прекращения музыки. Как и в первый раз, англичанин послушно спрятал свою трубу в футляр, не говоря ни слова.
XII
Лабиринты кра-фенуа. – Обед. – Запасы Джона Джильпинга. – Отец Дика и дед Оливье. – Дружественная беседа.
После первых минут восторга канадец вспомнил предостережение Виллиго.
У основания пещерного свода виднелось множество трещин, до крайности похожих одна на другую. Которая же из них служила продолжением кра-фенуа?
Виллиго велел выбирать то отверстие, которое приходилось напротив третьего источника. Но который же из гейзеров был третьим? Это зависело от того, с которой стороны считать, справа или слева. Недоумение разрешил Оливье. Он заметил Дику:
– Мы обыкновенно читаем слева направо и точно таким же способом считаем обыкновенно предметы. Скажите, как в подобном случае поступают дикари?
– Затрудняюсь вам отвечать, – возразил Дик. – Признаться, я никогда не обращал на это внимания.
– А между тем это очень важно знать.
– По-моему, Виллиго считал первым фонтаном просто тот, который поближе к выходу.
– Значит, справа налево?
– Да. Я в этом уверен. Но, знаете, я теперь открыл новое затруднение. Если считать третьим последний гейзер, то ведь против него, взгляните сами, два отверстия. Которое же нам выбрать?
– Я предлагаю решить этот вопрос на вашем же основании. Правое отверстие, как ближайшее, вероятно, и есть то, на которое хотел указать Виллиго.
Дик согласился с доводом Оливье. Решено было выбрать первую расселину, но сначала сделать небольшой привал и пообедать, тем более что тем временем мог подойти и Виллиго с товарищами. В последнем случае недоумение разрешалось само собою.
Мула развьючили, достали скромную закуску, состоявшую из соленых мясных консервов и сухарей, и пир начался. Оказался недостаток в питье; в багаже пионеров и англичанина имелось несколько бутылок джина и виски, но ведь этим нельзя было утолить жажду.
Канадец предложил попробовать воду гейзеров.
– Теплую-то! – с гримасой возразил Оливье.
– Прибавьте в нее коньяку, и выйдет грог, – со смехом сказал Дик. – Все же лучше, чем ничего. Наконец, ведь можно дать остыть… Подождите!
Канадец встал, захватил с собой жестяную кружку и направился к ближайшему источнику. Подставив под падающую струю кружку, он набрал воды и попробовал ее на вкус.
– Ничем не отзывается и не очень горяча! – объявил он. – Право, мне кажется, можно напиться.
На сталактитовом дне пещеры замечалось несколько углублений, в которых собиралась вода, лившаяся из гейзеров. Вода в этих ямах была чистая и с виду совершенно годная для питья. Путники с наслаждением утолили жажду, возбужденную быстрой ходьбой и соленой закуской.
Между тем Виллиго все еще не приходил. Друзья начали беспокоиться.
– Что-нибудь важное его задержало, – задумчиво произнес канадец. – Я знаю Виллиго: он без надобности мешкать не станет. Мы ждем его уже более часа. Боюсь, что случилось несчастье. Дундарупы, наверное, заметили наше бегство, кинулись всею толпой на Виллиго и его воинов и убили их…
– О, они, наверное, бросились бы в кра-фенуа. Долго ли им добежать до нее? – возразил Оливье.
– Вы не знаете нагарнукского вождя. Утром он сдерживался, когда дундарупы его дразнили, но потом терпение у него могло лопнуть…
– И вы не боитесь, что он кинулся с ними в бой, втроем против целой толпы?
– Нет, я этого не думаю, но вот что могло случиться. Вождю могла прийти фантазия отплатить им тою же монетой, танцуя к ним спиной, и в это время к нему могли подкрасться сзади…
– Это было бы ужасным несчастьем…
Оливье не договорил. Его отвлекло ворчание его черной собаки.
– Что с тобой, Блэк? – спросил он, подходя к своему верному псу.
Умная собака поглядела на хозяина и усиленно потянула в себя воздух чутким носом, но потом успокоилась и легла.
– Должно быть, это Виллиго, – сказал Дик, делая несколько шагов по траншее и прислушиваясь.
Кругом все было тихо.
– Ложная тревога, – заметил он, возвращаясь в пещеру. – И на собак находят капризы.
Но тут, словно желая доказать Дику, что он ошибается, собака встала и, ворча, прошлась по подземелью.
– Что с ней? Должно быть, ей не нравится в подземелье, – предположил Оливье. – Иначе как же это объяснить?
– Не нравится в подземелье, – протяжно повторил канадец. – Очень может быть. В таком случае я ей вполне сочувствую. Мне здесь тоже не очень по себе.
– А меня так эти своды просто давят, гнетут! – вскричал Оливье. – Скажите, долго ли мы здесь будем еще сидеть?.. Впрочем, как вы решите, так и будет.
– Подождем еще полчаса. Если к тому времени Виллиго не подойдет, то мы так и будем знать, что с ним случилось несчастье. Тогда и решим, что нам делать.
– Хорошо, – согласился Оливье, – а эти полчаса я употреблю на отдых. Спать хочется ужасно…
…Полчаса прошло. Дик подозвал Лорана, чтобы тот разбудил своего барина. Лицо преданного слуги было расстроено и заплакано, что не могло укрыться от канадца.
– Что с вами, Лоран? – спросил он. – Давно я смотрю на вас и вижу, что у вас что-то тяжелое на душе.
– Ах, сударь, – отвечал старый слуга, указывая на безмятежно спящего Оливье, – ведь я на руках его носил мальчиком… Ведь он мой воспитанник… Каково же мне видеть его в таком положении… Вы подумайте только: ведь он последний потомок графов Лорагюэ д'Антрэгов!..
– Лорагюэ д'Антрэг? Что вы говорите! – вскричал Дик так, что своды пещеры дрогнули.
– Последний из этой фамилии…
– И вы мне не сказали этого раньше!.. И он скрыл от меня свое имя! – продолжал восклицать канадец. – Он назвал себя просто господином Оливье… Я знал, слышал, что он разорившийся аристократ; я и сам, наконец, догадывался об этом, но мне и в голову не приходило, что он Лорагюэ д'Антрэг… Ах, зачем, зачем он так сделал!.. А с вашей стороны, Лоран, это просто грешно!
– Он сам мне не велел, как же я мог ослушаться? – оправдывался верный слуга.
– Слушайте же, что я вам расскажу. В 1780 году, во время войны за независимость Северной Америки, мой отец, родом француз, как и все канадцы, записался в отряд Лафайета, командира французских вспомогательных войск. Он дослужился до капитана в полку, которым командовал полковник Лорагюэ д'Антрэг.
– Это был дедушка моего барина!
– Однажды мой отец попался в плен во время аванпостной стычки. Так как он был канадец и английский подданный, то англичане признали его изменником и приговорили к смерти. Узнав об этом, полковник Лорагюэ решился во что бы то ни стало спасти своего офицера. Действуя без разрешения своего начальства, рискуя навлечь этим на себя неприятность, помимо опасности предприятия, полковник самовольно выступил с своим полком в поход, напал ночью на лагерь того английского отряда, при котором содержался под арестом мой отец, разбил его и освободил узника… Впоследствии мой отец постоянно говорил мне: «Дик, если ты встретишь кого-нибудь из Лорагюэ, помни, что я обязан жизнью одному из них». Если бы я знал, что вашему барину фамилия Лорагюэ, я не пустил бы его в такое рискованное путешествие, я выписал бы из Канады целую толпу своих друзей, бегунов по лесам, и с ними мы разом раскопали бы прииск…
– Ах, как мне теперь жаль!.. Но вы еще не знаете всего!.. – воскликнул Лоран и тут же рассказал Дику все таинственные приключения своего барина.
Странная догадка мелькнула в уме канадца.
– О, теперь я понимаю, кого преследуют! – вскричал он. – До сих пор я никак не мог себе объяснить, что нужно лесовикам, но теперь это для меня ясно… Враги графа проникли в Австралию; они следят, они охотятся за ним. Но ничего, Лоран, не бойтесь. Мы все уладим. Если графу нужно золото, оно будет у него; нужны ему отважные телохранители – я только клич кликну, и они к нему явятся защищать и оберегать его от всяких покушений.
– Как мне вас благодарить!.. – заговорил было Лоран.
– Нечего меня благодарить. Я только плачу семейный долг. А графа все-таки нужно предупредить, что мне все известно. Я сделаю это сам. Поверьте, он на вас сердиться за откровенность не станет…
