Текст книги "Пожиратели огня (худ. В Слаук)"
Автор книги: Луи Жаколио
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)
IV
Джонатан Спайерс и Джильпинг.
Красный Капитан быстро пробирался по кустам вслед за проворным и привычным туземцем и, спустившись с холма, услышал знакомый голос:
– Простите, капитан, что я побеспокоил вас, но я думал, что вам будет приятно совершить маленькую прогулку!
– Что вы хотите сказать? – спросил капитан.
Но вместо ответа почтенный проповедник затянул своим гнусавым голосом 65-й псалом.
– Бога ради, – воскликнул Спайерс, – скажите, что значит эта штука!
– Я вовсе не шучу; я думаю, что вы никогда не слыхали музыку этого псалма на кларнете! – отвечал Джильпинг.
– Побойтесь Бога! – умоляюще проговорил капитан.
– Ну, ну… пойдемте… Вы, пожалуй, правы, и нам нельзя терять времени. Садитесь позади меня на моего осла. Это очень смирное и кроткое животное, привычное к музыке, и ему будет очень приятно везти нас обоих, я в этом уверен!
Не зная, что ему делать и положительно теряя голову, несчастный Джонатан Спайерс счел за лучшее беспрекословно подчиниться оригинальному англичанину.
– Прекрасно, – продолжал тот, – вот так, надеюсь, вам хорошо сидеть. А ты, нагарнук, возьми повод и веди нас! – добавил он, обращаясь к туземцу.
Когда они тронулись в путь, Джильпинг достал свой кларнет и принялся услаждать слух капитана музыкой 65-го псалма, и звуки церковного пения, плавные и протяжные, будя ночную тишину, приводили в неописуемое удивление бедных ара, зеленых попугайчиков и какаду, нарушая их мирный сон.
А Джонатан Спайерс только молил Бога, чтобы Он помог ему удержаться от преступления: ему хотелось задушить Джильпинга, чтобы только прекратить его музыкальные излияния.
Между тем почтенный проповедник, окончив псалом, тщательно разобрал и сложил свой инструмент в футляр, затем, обернувшись к своему спутнику, сказал:
– Кстати, капитан, я пришел к убеждению, что можно попытаться поднять ваше судно и менее сложным механизмом, чем я первоначально думал!
– Что вы хотите сказать? – спросил капитан.
– Да это очень просто! Могу вас уверить, я вам обещал окончить эту историю к сегодняшнему вечеру, но, видя, что ваш «Римэмбер» нужен вам, сейчас же решил позвать своего осла Пасифика.
– Мистер Джильпинг! – воскликнул капитан, едва сдерживаясь.
– Вы понимаете?! Да, я позвал Пасифика и сказал ему тихонько, потому что он ужасно не любит, когда с ним обращаются резко: друг мой, нам необходимо быть ровно в десять минут на прииске!
– Мистер Джильпинг! – снова воскликнул капитан умоляющим тоном.
– Что? Вы больны? Нет!.. Прекрасно, так я продолжаю; мы отправились с ним на прииск; я шел рядом – когда нам надо спешить, то мы скорее идем пешком оба. Ровно в десять минут мы были на прииске; люди не прекращали работы, и иголки работали быстро и хорошо!
– Иголки? – переспросил капитан.
– Ну да, иголки – парусный холст лежал грудами.
– Парусный холст? – повторил капитан.
– Ну да… ведь не думали же вы, в самом деле, что я его построю из дерева! – И англичанин громко расхохотался.
Джонатан Спайерс ничего не мог взять в толк: ему казалось, что он теряет рассудок.
– Построить из дерева… что? – переспросил он.
– Что? Ну конечно, тот аппарат, который должен поднять на поверхность ваш «Римэмбер»! При мне в какие-нибудь четверть часа все было окончено и перевезено на берег озера, равно как и десять снопов соломы и маленькая печь. С восходом солнца, как только немного рассветет, мы приступим к делу – и ваш «Римэмбер» будет на поверхности озера. Я, конечно, не могу вам обещать, что он долго продержится, нет, так как аппарат очень слаб, но все же мы его поднимем.
Из всего, что говорил Джильпинг, капитан ничего не мог сообразить; он понял лишь одно: что англичанин сдержит свое обещание и, не будучи долее в состоянии владеть собой, под влиянием внезапного прилива крови к голове, слабо вскрикнул и без чувств скатился на траву.
V
Приготовления. – Идея мистера Джильпинга. – На борту «Римэмбера». – Волнения Джонаса Хабакука Литльстона. – Заговор.
И нагарнук, и Джильпинг бросились на помощь капитану, но последний усилием воли уже поднялся на ноги и прежде всего бросился к Джильпингу и, до боли пожимая ему руки, воскликнул:
– Сто раз за эту ночь я обещал полжизни за обладание «Римэмбером» в течение одного часа, а потому я теперь говорю вам, мистер Джильпинг: когда бы вам ни понадобилась моя жизнь и при каких бы то ни было условиях, она – ваша!
– Полноте, капитан! Да это такая простая штука, что ребенок мог бы ее придумать! Вес «Римэмбера», по вашим словам, превосходит весьма немного его водоизмещение; потому-то он и может держаться между двумя водами – и подыматься, и опускаться при самом незначительном давлении. Он и подымается, и опускается под водою на основании тех же законов, как и воздушный шар в атмосфере. Сжатый воздух между стенками его корпуса легче воды и заменяет ему газ. Если вы выпустите часть этого сжатого воздуха, «Римэмбер» опустится ко дну, а как только ваша машина, вырабатывающая воздух, возместит утраченное количество воздуха, он начнет всплывать. Но для управления надо, чтобы ваше судно во всякое время было послушно малейшему давлению. Так вот, это небольшое количество воздуха, которое вы не в состоянии при настоящих условиях возместить ему, так как находитесь вне вашего судна, я думаю заменить маленьким воздушным шаром.
– Шаром! Действительно, как это просто! – воскликнул Джонатан Спайерс.
– Это положительно «Колумбово яйцо». Как это не пришло мне в голову!
– Единственное затруднение, – продолжал Джильпинг, – это было соединить наш шар с вашим судном, лежащим на глубине 40 сажен от поверхности озера. Я придумал сделать это с помощью двух колец из кованого железа, укрепленных на длинных канатах и надетых одно на нос, другое на корму судна, после чего канаты обоих колец, соединенные вместе, привяжут к канатам шара – и дело в шляпе! Еще вчера ночью Биган, Тукас и я на одной из шлюпок «Феодоровны» навели и надели кольца на нос и на корму «Римэмбера», теперь остается только привязать шар к канатам от колец, наполнить его нагретым воздухом с помощью маленькой печи и рубленой соломы, которые теперь уже заготовлены на берегу, – и через какие-нибудь пять минут вы увидите на поверхности озера ваш «Римэмбер». Но вам надо будет поспешить воспользоваться коротким моментом, в течение которого нам можно будет сообщиться с ним, так как шар почти наверное не выдержит увеличившейся тяжести судна вне воды и лопнет почти в тот самый момент, когда судно появится над поверхностью.
Все это Джильпинг говорил, продолжая продвигаться вперед, и вскоре собеседники, в сопровождении туземца, вышли на берег озера.
Здесь было все в полной готовности; Тукас и Дансон были на своих местах. Джонатан Спайерс был вне себя от радости: он уже не сомневался в полном успехе придуманного Джильпингом приема и, в порыве невыразимой благодарности судьбе, даровавшей ему спасение тогда, когда он все считал безвозвратно погибшим, внутренне дал клятву во имя графа и ради тех добрых людей, которые захотели помочь ему теперь, посвятить весь остаток дней своих на благо человечеству, а не на горе ему, как он мечтал раньше.
«Покорив Ивановича и рассчитавшись с ним, я употреблю свое изобретение на то, чтобы даровать народам мир вместо уничтожения и войны. Народы восстают друг на друга, только побуждаемые или принуждаемые к тому честолюбивыми завоеваниями и человекоубийцами, себялюбивыми и жестокими, между тем сами по себе они желают жить в мире и трудиться над своим благосостоянием. И я буду стоять на стороне народов против тех, которые натравливают их друг на друга для своих личных выгод и тщеславия; буду стоять за слабых против сильных, за жертв против их палачей!» – думал Красный Капитан.
Между тем время шло; звезды начинали бледнеть на горизонте; близился рассвет. Очевидно, и Иванович дожидался этого момента, чтобы действовать с большей уверенностью и полнее насладиться своею местью.
Капитан вырвал из своей записной книжки листок и набросал на нем карандашом следующие строки:
«Все обстоит хорошо. Через четверть часа я буду на „Римэмбере“! Предупредите нагарнукских воинов, чтобы они рассыпались по всему лесу, так как возможно, что, потерпев поражение, „человек в маске“ покинет своих и будет стараться укрыться в лесу. Не надо дать ему возможности бежать: настал час возмездия за все его преступления!»
Эту записку он отослал с туземцем молодому графу, чтобы успокоить его.
– На места, господа! – скомандовал Джильпинг.
Красный Капитан встал на самом краю берега, как раз против того места, где в нескольких саженях от берега находился его «Римэмбер», готовый каждую минуту кинуться в воду и вплавь добраться до своего судна.
– Биган, растопите печь! – продолжал Джильпинг.
Солома разом вспыхнула и ярко запылала; люди без устали подбрасывали ее в огонь, и спустя несколько минут аэростат стал надуваться.
Оба механика держали наготове причалы, чтобы спустить по первому слову команды…
Вернемся, однако, к тому, что происходило внутри судна, которое теперь поднимали на поверхность воды. Прошло всего только пять дней с того времени, как капитан покинул «Римэмбер», но эти пять дней показались целою вечностью экипажу. Мрачный и безмолвный, как грозный призрак, Самуэль Дэвис наблюдал за тем, чтобы все исправляли свою службу совершенно так же, как при капитане. Но уже на третьи сутки Холлоуэй, старший механик, осмелился явиться к Дэвису и спросить его, долго ли они будут оставаться в этом положении. В ответ на этот вопрос Дэвис указал ему на свои пистолеты и сказал:
– В следующий раз они вам ответят!
И Холлоуэй ничего не спрашивал больше, но среди механиков началось глухое брожение; открытый бунт неминуемо разыгрался бы на судне, если бы все эти люди не были глубоко убеждены, что их жизнь находится в зависимости от жизни лейтенанта Дэвиса, которому одному из всех, как они думали, был известен секрет управления судном; если его не станет, то ни один человек не выйдет живым из этого металлического гроба. И этого было достаточно, чтобы держать всех в границах самой строгой дисциплины.
Чудесное бегство Ивановича не возбудило никакого удивления или недоумения, потому что Дэвис объявил Прескотту и Литльстону, что он отправил его с поручением к капитану, сам же он, не зная, как объяснить себе это непонятное исчезновение, полагал, что сам капитан приходил за своим другом и увез его с собой ночью, не предупредив никого о том. Это предположение, вполне согласовавшееся с характером Джонатана Спайерса, было тем более вероятно, что Дэвис всегда считал русского за ближайшего друга и поверенного капитана.
Таким образом, все волей-неволей мирились с существующим положением. Но если бы кто-либо мог заподозрить, что секрет «Римэмбера» был так же известен Дэвису, как и последнему механику, и что жизнь всех находящихся на судне всецело зависела от возвращения капитана, то волнение было бы велико и едва ли бы Дэвис был в состоянии поддержать дисциплину.
Особенно неспокойным было поведение почтенного Джонаса Хабакука Литльстона: в противоположность мрачному спокойствию всех остальных он проводил большую часть дня в своей каюте, давая полную волю своим горьким мыслям.
– Ну виданное ли дело, чтобы в мои годы, в сорок пять лет, человек, занимавший почетное положение в калифорнийском суде, вдруг очутился в какой-то закупоренной жестянке, на дне австралийского озера, где можно пить только дистиллированную воду и дышать искусственно выработанным воздухом? Нет, без сомнения, это фамильная наследственность! Мой отец в один прекрасный день исчез, и никто никогда ничего не слыхал о нем; шестнадцати лет от роду, сестра моя Анна Мария вышла замуж за какого-то траппера-канадца и вместе с ним покинула цивилизованное общество и пошла скитаться по лесам и дебрям и жить жизнью дикарей. Наконец, мой младший брат забрал себе в голову перелететь на воздушном шаре через Атлантический океан и тоже пропал бесследно. Я один вел нормальный и разумный образ жизни, но и мне, очевидно, суждено кончить, как они. Какая злая насмешка судьбы: начинать делать глупости в сорок пять лет! После этого я готов ждать от себя всего, что угодно; я поверю, что могу сделаться вождем дикарей, что меня будут звать Дубонос или Летучий Змей, что я стану скальпировать своих собратьев, поклоняться какому-нибудь Маниту и есть человеческое мясо! Я как сейчас помню, как моя незабвенная миссис Литльстон говорила мне: Хабакук, если меня не станет, ты сделаешь еще что-нибудь худшее, чем все они, твои родственники. И что же? Что же? Едва только она успела умереть, как я тотчас же поступаю казначеем на судно, летающее под облаками, и на шар, ныряющий на дно океана… Другой бы сразу сбежал на моем месте, когда его встретили два немых негра, которые посмотрели на меня, как будто желая съесть, и когда владелец чудовищного судна, взглянув на меня, как будто собираясь вышвырнуть меня в окно, дал мне всего один час сроку перед отправлением в бесконечное путешествие, цель которого мне не была известна! Ах, миссис Литльстон, миссис Литльстон, зачем вы так рано переселились в лучший из миров! Если бы вы не покинули меня, я не был бы заключен, как сардинка, в запаянную жестянку и не разгуливал бы в железной клетке, как африканский лев в зоологическом саду, не жил бы на глубине 50 сажен под водою, как морская рыба… Нет, надо положить этому конец! – неизменно восклицал Хабакук в заключение и шел разыскивать Дэвиса.
– Мистер Самуэль Дэвис! – обращался он к нему, но тот обыкновенно откликался не раньше как на пятый или шестой раз своим обычным ледяным тоном, сопровождаемым холодным, непроницаемым взглядом его строгих суровых глаз:
– Чем могу вам служить?
Вся решимость Литльстона при этих словах Дэвиса как-то разом пропадала; он робко спрашивал грозного лейтенанта:
– Который теперь час?
Однажды даже, смущенный ледяным тоном и строгим взглядом лейтенанта, Литльстон настолько смутился и растерялся, что на вопрос Дэвиса ответил:
– Сегодня прекрасная погода, мистер Дэвис, превосходная погода!
Врач Прескотт разразился громким смехом, и даже сам Дэвис не мог удержаться от улыбки.
Однако Холлоуэй не мог забыть оскорбительной для него угрозы Дэвиса и мало-помалу, заручившись сочувствием своих подчиненных, решил совместно с ними завладеть особой лейтенанта и силой принудить его под угрозою смерти поднять «Римэмбер» на поверхность озера. Условившись в способе действий, заговорщики отложили осуществление своего замысла на 24 часа, бесповоротно решив действовать в случае, если к этому времени не вернется капитан.
Дэвис был превосходный лейтенант, знающий свое дело, свято помнящий свой долг и беззаветно смелый, но это был не такой человек, какой требовался для поддержания дисциплины на судне в отсутствие капитана, особенно на таком исключительном судне, как «Римэмбер», где люди подолгу принуждены были оставаться без света, без солнца, без всего, что может разнообразить жизнь на судне. При таких условиях нужен был человек строгий, но вместе с тем и обходительный, который мог бы поддерживать свой авторитет одновременно и строгостью, и расположением подчиненных к себе.
Упомянутые 24 часа прошли, а капитан еще не вернулся, Холлоуэй и остальные механики стали ночью совещаться и, порешив не терпеть далее подобной жизни, вооружились револьверами и ножами и направились к каюте лейтенанта, который только что заснул крепким сном, посвятив часть ночи на обход судна для наблюдения за порядком.
Было около пяти часов утра.
Заговорщики подошли уже к самым дверям каюты Дэвиса, как вдруг ощутили легкое содрогание судна, как будто оно собиралось тронуться с места. Холлоуэй, шедший впереди, остановился; «Римэмбер» снова дрогнул, и привычные моряки на этот раз несомненно почувствовали, что судно снялось со дна и постепенно подымается на поверхность. В этот момент распахнулась дверь, и на пороге показался Дэвис.
– Что тут происходит? – спросил он. – Что вы здесь делаете? – строго и повелительно спросил он механиков.
– Мы пришли предупредить вас, лейтенант, что «Римэмбер» снялся!
VI
Шар Джильпинга. – Военная хитрость. – Амутов. – Лев и лисица.
Первые признаки зари начали появляться на небе, когда Джильпинг громовым голосом крикнул: «Отдать причалы! Все отдать!» Приказание было выполнено с таким проворством, что маленький шар разом, почувствовав свободу, тотчас же стал подыматься. Громкое «ура» приветствовало этот результат стараний Джильпинга.
После первого подъема, всего на высоту нескольких метров, шар как бы судорожно вздрогнул; канаты и даже самая ткань его как будто натянулась вследствие тяжести, которую им приходилось выдерживать; это продолжалось всего одну секунду, но капитан побледнел как полотно.
Что, если канаты не выдержат или шар лопнет? Эта мысль молнией обожгла его мозг, и он чуть было не упал в обморок. Но его решение было принято: если несчастье случится, он моментально кинется в озеро и исчезнет с лица земли. Но вот шар снова стал медленно подыматься с быстротой, приблизительно один метр в секунду, быстротой, постепенно уменьшающейся вследствие убыли газа, но, по расчетам Джильпинга, все-таки должен был подняться на нужную высоту.
Вдруг Джонатан Спайерс громко и радостно воскликнул и, закинув руки вверх над головой, кинулся в озеро, завидев под водой очертание своего судна. Проникнуть в него тем же путем, каким Иванович выбрался из него, было делом одной минуты, а затем «Римэмбер», управляемый капитаном, поднялся до ватерлинии и подошел к набережной. Верхний палубный люк раскрылся, и Джонатан Спайерс вышел на палубу, окруженный всем своим штабом. Легкий утренний ветерок донес до его слуха приветственные возгласы графа и его друзей, следивших за всеми перипетиями подъема «Римэмбера» с лесистого холма, где он их оставил.
– А теперь, друзья, – сказал Джонатан Спайерс Джильпингу и другим собравшимся на берегу, – спешите как можно скорее в лес к графу; с этой естественной обсерватории вы сумеете, ничем не рискуя, присутствовать при последнем действии этой страшной драмы. Час возмездия пробил для «человека в маске»! А пока мы снова уйдем на несколько метров под воду, чтобы он не увидел нас раньше времени!
– Не нужно ли кому-нибудь из нас остаться здесь, в кустах, чтобы предупредить вас о появлении на горизонте врага условным сигналом, револьверным выстрелом или камнем, брошенным в озеро?
– Нет, посредством двух превосходных рефлекторов я могу наблюдать весь горизонт, держась между двух вод. Уходите скорее, вы едва успеете укрыться от опасности!
Сказав это, Джонатан Спайерс срезал канаты, прикреплявшие шар к «Римэмберу», затем с помощью людей своей команды сбросил кольца в озеро, так как теперь они могли только стеснять судно во время маневрирования в воде и в воздухе.
Однако «человек в маске» все еще не показывался, хотя все уже было готово для его встречи: в каждом кусте и за каждым деревом скрывался нагарнукский воин, а все европейцы собрались на лесистом холме, где граф и его друзья провели ночь.
Когда Джон Джильпинг с остальными прибыл сюда на своем возлюбленном Пасифике, то был встречен, как триумфатор, и только появление на горизонте двух темных точек прервало ряд громких приветствий по его адресу. Эти две темные точки были «Лебедь» и «Оса», являвшиеся сюда, чтобы довершить дело уничтожения, начатое вчера. Иванович удалился ночью только для того, чтобы зарядить аккумуляторы и дать нужные наставления Амутову, которому он поручил управление «Осой». Из осторожности он направился на территорию нготаков, своих союзников, чтобы не рисковать быть захваченным врасплох: он опасался, что капитан Спайерс предпримет что-нибудь, чтобы вернуть себе хоть одно из своих малых судов, не имея возможности пользоваться большим.
Всего несколько часов назад он еще видел «Римэмбер» на дне озера, и ничто не давало ему повода думать, что за это короткое время положение вещей могло хоть сколько-нибудь измениться.
Уверенный в успехе своего предприятия, Иванович отдал своему лейтенанту, то есть Амутову, самые несложные приказания, а именно: следовать за ним и во всем подражать его действиям.
Прежде всего, он намеревался окончательно уничтожить жилой дом Франс-Стэшена, а также магазины и другие строения Лебяжьего прииска, а затем, если кто-либо из обитателей уцелеет, он станет преследовать их одного за другим, пока не останется в живых ни одного европейца. Двух человек особенно преследовала его ненависть: графа д'Антрэга и Джонатана Спайерса, а между тем он знал, что вместо того, чтобы бежать, эти люди будут стоять в первых рядах защитников. Покончив со своими личными счетами, он обещал своим союзникам нготакам истребить и стереть с лица земли деревни нагарнуков и помочь им истребить их врагов, всех до последнего.
Ввиду этого нготакская армия подошла к границе своей территории, чтобы присутствовать при истреблении всех белых, за исключением кобунга, которого они просили пощадить.
Но Иванович ничего не обещал: разве он мог что-нибудь сделать, если этот кобунг будет находиться в момент разряда электричества в районе его действия?
Подойдя на расстояние полуверсты от дома Франс-Стэшена, оба воздушных судна спустились на землю, и Иванович с несомненным издевательством отправил к неприятелю парламентера-туземца с предложением всем белым сдаться на его милость, причем всем им обещал жизнь, за исключением троих, имена которых будущий победитель не пожелал назвать. Но посланный вернулся обратно со следующим надменным ответом: «человеку в маске» дается 10 минут, чтобы вернуть оба судна, похищенные им, их настоящему владельцу и объявить себя его пленником, после чего он будет расстрелян, как солдат, вместо того чтобы быть повешенным, как лесной разбойник!
При этих словах Иванович невольно вздрогнул: он положительно не понимал подобной смелости со стороны противников.
– Довольно, – воскликнул он, – идем на них, и не щадить никого!
Оба судна плавно поднялись прямо на главное здание Франс-Стэшена.
Тогда произошло что-то необычайное: граф сообщил своим друзьям явившуюся у него мысль, которая тотчас же была единодушно принята всеми.
– Человек этот трус! – сказал он. – Это мы видели из того, что он всегда выставляет кого-нибудь вместо себя там, где ему может грозить опасность! Перенесемте стол и нужное количество кресел на эспланаду и расположимся там кто с книгой, кто с шахматами, кто с полевым биноклем, наблюдая за их полетом как бы ради развлечения как за самым обычным любопытным явлением. Я уверен, что этот трус при виде нашего хладнокровия смутится. Мы же ничем при этом не рискуем, так как капитан, который не спускает с него глаз, успеет вовремя предупредить всякую беду!
Действительно, и «Лебедь» и «Оса» были построены так, что могли посылать свой разряд электричества не иначе, как вертикально, то есть лишь тогда, когда они находились непосредственно над своею мишенью, а прежде, чем это могло случиться, «Римэмбер» имел достаточно времени, чтобы помешать Ивановичу осуществить их намерение. Кроме того, можно было сказать с уверенностью, что одно появление «Римэмбера» должно было заставить Ивановича прежде всего подумать о самозащите или даже искать спасения в бегстве.
Каково же было, в самом деле, удивление и недоумение Ивановича, когда, поднявшись на достаточную высоту, чтобы видеть эспланаду Франс-Стэшена, которую до того скрывали от него деревья, он вдруг увидел на ней всех европейцев в полном сборе, расположившихся как было упомянуто выше, причем почтенный Джильпинг, взобравшись на спину своего возлюбленного Пасифика, пытался заставить его проделать приемы «высшей школы», чему последний упорно не поддавался. В тот момент, когда установленные на «Римэмбере» рефлекторы передали эту картину, Джонатан Спайерс, не смеявшийся уже много дней, не мог не разразиться громким смехом; его примеру последовали и остальные.
– Браво, – воскликнул он, – я уверен, что это испугает и внушит страх этому трусу Ивановичу!
Действительно, оба воздушных судна держались в воздухе на расстоянии 150-200 сажен от жилища графа и Дика, не смея приблизиться к нему. Вдруг они наклонили свои носы и стали медленно спускаться к земле: удивленный донельзя поведением своих врагов, Иванович почувствовал безотчетный страх и подал сигнал спуститься на землю, чтобы посоветоваться со своим помощником Амутовым.
– Ну чего вы ждете? Отчего разом не поразите всех этих дерзких?! – грубо воскликнул Амутов, как только палубные люки обоих судов раскрылись. – Право, если бы я не находился у вас под началом и если бы смерть этих людей не была мне глубоко безразлична, я бы стал действовать помимо вас!
– Да разве ты не понимаешь, что для того, чтобы так бравировать в их положении, они должны рассчитывать на что-нибудь верное, на что-нибудь такое, что может парализовать наши действия?!
– Тем лучше, – сказал Амутов, – роль убийцы мне не по душе. А вы разве деретесь только без риска, наверняка?
Бледный и нерешительный Иванович был жалок в эту минуту.
– Ты не знаешь Джонатана Спайерса, – заметил он, – он способен изобрести в несколько дней какую-нибудь адскую машину, которая заставит всех нас дорого поплатиться за нашу смелость!
– Как! Имея в своем распоряжении такие сильные орудия, вы способны отступить?! Так зачем было срывать меня из Мельбурна? Нет с этим надо покончить; дайте мне попытать счастья! Я пойду вперед, а вы будете держаться на некотором расстоянии позади меня, чтобы в случае надобности оказать мне поддержку!
Иванович все еще не решался.
– Ничего не может быть естественнее, – продолжал Амутов, которому были известны намерения Невидимых касательно графа. – Предводитель всякой экспедиции руководит действиями, а не выставляет себя вперед!
– Пусть так, – согласился Иванович, – в таком случае ты примешь командование «Лебедем», батареи которого уже испробованы нами вчера, это будет вернее!
– Хорошо, – согласился Амутов, – мне все равно!
Он не подозревал скрытой мысли Ивановича, который при этом имел в виду, что вчера Красный Капитан видел его на «Лебеде» и потому, если он в состоянии защищать Франс-Стэшен, то, наверное, направит свои главные силы на «Лебедя», полагая, что Иванович на нем, и, быть может, оставит без внимания «Осу» с неизвестным командиром.
Сотни человеческих душ были преданы смерти Ивановичем ради его интересов, но собою он никогда не рисковал, и теперь он помышлял только о том, как бы самому избежать опасности в случае неудачи. Его природная хитрость и осторожность пробуждались в нем с удвоенной силой при малейшем признаке опасности, и тогда он не задумываясь отказывался от всех своих планов и замыслов, только бы не рисковать своей особой. Вот почему его враги, несмотря на все мужество и настойчивость, не могли до настоящего времени наложить на него руки; они даже не знали его имени, кроме некоторых, которых он связал честным словом, уверенный, что эти люди никогда не изменят своему честному слову, даже если бы он сто раз изменил своим обещаниям.
Собираясь перейти на «Осу», Иванович сообразил, что находившиеся на этом судне двое Невидимых могли только стеснить его в момент бегства, и решил избавиться от них. В несколько минут в голове его создался новый план, который должен был обеспечить его несомненную победу впоследствии. Зная упорство Джонатана Спайерса в злобе и ненависти и решение канадца и графа преследовать его хоть до края света, Иванович был уверен, что ему без труда удастся заманить их вслед за собой куда угодно и таким образом заставить их попасть в расставленную им для них западню.
– Степи Урала безмолвны! – прошептал он сквозь зубы и приказал людям, находившимся на «Осе», перейти к Амутову на «Лебедь».
– Тебе будут нелишними еще два человека, – сказал Иванович, – а мне никого не надо!
У Амутова родилось подозрение, что этот трус хочет бежать. Но что он мог сделать против этого?! Кроме того, не все ли ему было равно, раз он решил действовать на свой страх, не рассчитывая на его поддержку?!
Оба воздушных судна одновременно поднялись на воздух, и Амутов, не оглядываясь, следует ли за ним Иванович, смело направился прямо на Франс-Стэшен. Видя его решительный образ действий, «человек в маске» на мгновение устыдился своего малодушия и, не рассуждая о том, что он делает, последовал за ним.
Завидев «Лебедя», мчавшегося прямо на Франс-Стэшен, наши друзья невольно устремили тревожные взгляды на озеро. Всего одна минута промедления – и могло быть уже поздно. Но едва успели они это подумать, как «Римэмбер», точно стрела, взлетел на воздух и преградил дорогу обоим суднам, вызывая их на бой. В один момент все обитатели Франс-Стэшена очутились на ногах и с напряженным вниманием вперили взоры вверх. Из-за кустов и деревьев буша также всюду вынырнули черные головы туземцев, нагарнуков и нготаков, сгоравших от нетерпения наброситься друг на друга, но выжидавших, когда белые люди окончат свои счеты между собой.
