Текст книги "Гвианские робинзоны"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Среди рыб известных и довольно часто упоминаемых натуралистами и путешественниками, были пучеглазые прыгуныnote 113Note113
  Прыгун. – Скоре всего речь идет о рыбе из семейства илистых прыгунов; благодаря особому устройству плавников прыгуны могут передвигаться по поверхности воды и даже по суше.


[Закрыть], живородящие рыбки от двенадцати до двадцати сантиметров длиной, без чешуи, необычайно подвижные: прыгун не случайно так назван, он выскакивает из воды и прыжками несется по ее поверхности метров тридцать, а то и больше. Обитает это создание возле низких берегов, и места его скопления так плотны, что одним выстрелом дробью можно поразить две-три дюжины сразу. Наконец, чтобы завершить длинный и далеко не полный перечень, упомянем родственницу сома, так называемую пемекру.

Бони только что ударил ножом плашмя по голове одну из этих большущих рыбин. К немалому удивлению парижанина, из-под жабер рыбы вырвалась целая стайка мальков, длиной и толщиной не более сигареты. Мальки немедля облепили большую рыбу, уже мертвую, плотной гирляндой.

Казимир принялся рассказывать Робену о привычках пемекру. Во время нереста самец собирает икру самки и прячет икринки в своих зубчатых жабрах. Появившиеся из икринок мальки несколько дней не покидают спасительное убежище. Подрастая, они начинают выплывать, но держатся поблизости от отца. При малейшей опасности самец широко раскрывает жабры, словно наседка – крылья, и все мальки собираются и прячутся. Так объяснил старик и добавил:

– Он очень хороший папа, он отпускает своих детей только тогда, когда они станут сильными. Он хороший папа.

Робен протянул было руку, чтобы поймать одного из мальков и рассмотреть поближе, но Казимир остановил его:

– Не трогайте, не надо! Он очень злой! Кусает больнее, чем скат!

Ангоссо все еще продолжал свои операции по заготовке рыбы, хотя ее накопилось уже столько, что можно было досыта накормить полторы сотни голодных мужчин. Но славный парень, «опьянив» целый залив, хотел, чтобы все его обитатели попали в его руки. Единственная уступка, на которую он согласился, – это выпускать обратно в воду самых мелких рыбешек. Гора съестного воодушевляла его. Он готов был есть три-четыре дня подряд без передышки, транжирить добытое как попало, не думая о том, что через неделю может снова наступить голод.

Туземцев не переделаешь. Предусмотрительность, экономия, мысль о завтрашнем дне – все это им не свойственно. Если на охоте убивают тапира, все племя усаживается возле горы мяса и дружно наедается до отвала. Взрослые и дети, старые и малые едят и едят – через силу, вплоть до несварения желудка.

Ангоссо прервал работу, обнаружив крупного, длиной больше метра угря, более подвижного, чем прочие обитатели реки. Возможно, он был меньше одурманен или уже «протрезвел», – во всяком случае, пленник быстро извивался в траве. Робен занес над ним нож.

– Не трогайте, муше! – крикнул бони, но его предупреждение запоздало.

Удар обрушился на голову угря. Но странное дело: нож выпал из руки инженера, а сам он вскрикнул от боли.

– Это угорь-трясучка, – сказал Казимир. – Плохое животное!

Дети подняли крик:

– Папа, он тебя укусил? Тебе очень больно?

– Нет, нет, мои хорошие. – Робен постарался улыбнуться. – Ничего страшного, пустяки.

– А кто это?

– Электрический угорь.

– О! – удивился Эжен. – Угорь электрический, как телеграф?

– Да нет же, – начал объяснять Анри. – Сейчас я тебе расскажу, что это такое. Я читал об этом. Ну, такая рыба, которая вырабатывает электричество, как машина, где быстро крутится стеклянное колесо. Если ты просунешь палец между двумя пластинками, тебя сильно ударит током. Ну вот! И угорь тоже бьет током, как будто у него в голове электрическая машина. Правда, папа?

– Примерно так. Твое краткое объяснение, Анри, вполне правильно. Может быть, нам еще представится случай получше изучить это удивительное создание. Запомните только, что трогать его опасно и что электрический разряд для него такое же средство нападения и защиты, как ядовитые зубы для змей. Будьте осторожны и не прикасайтесь к каким бы то ни было тварям или насекомым в мое отсутствие.

– Копченый угорь-трясучка очень вкусный, – заметил Казимир.

– Да, это верно. Я просто забыл, что этого угря можно закоптить, как и всякую другую рыбу. Но мы заболтались, а вот Ангоссо не говорит ни слова, зато делает дело.

– Он готовит нам поесть, – сказала мадам Робен, – а мы даже не в состоянии ему помочь. Когда мы, цивилизованные люди, попадаем в условия дикой природы, то много проигрываем по сравнению с ее «некультурными» обитателями.

– Мы не так много времени провели вместе с Ангоссо, но уже знаем, как «опьянить» воду… Скоро научимся коптить и рыбу, и дичь. А ловкость и навыки этого бони действительно достойны восхищения. Посмотри, какой он умелый дровосек!

Чернокожий хлопотал за троих. Для начала он вбил в землю четыре колышка с раздвоенными, как у рогатки, верхними концами, соединил их перекладинами. Образовался четкий четырехметровый квадрат, приподнятый на полметра над уровнем земли. Штук двадцать тонких жердочек были уложены на эти опоры, образовав простейшую коптильню.

На земле под этим сооружением бони разложил листья и мелкие ветки, а на жердочках равными рядами – рыб. Мадам Робен и дети хотели ему помочь в этой несложной работе, однако негр решительно воспротивился, и не без оснований: тут нужна была осторожность. Вот не совсем еще уснувшая аймара внезапно захлопнула зубастую пасть, и Ангоссо ловко увернулся от укуса; потом понадобилось лишить ската колючек, а электрического угря обезглавить, так как электрические органы находятся у этой рыбы именно в голове.

Итак, чернокожий стряпчий «зарядил» коптильню, а затем поджег кучу веток и листьев, от которых повалил густой пахучий дым. Менее чем за полчаса негр соорудил еще две такие же коптильни, и они тоже задымили, словно угольные печи, и запахло от них весьма аппетитно.

Но это не все. Копчение – операция достаточно долгая и трудоемкая. Она требует не менее двенадцати часов неусыпных забот. Нельзя разводить чересчур сильный огонь, но и нельзя позволить ему угаснуть. Горящие угли должны располагаться не слишком близко к мясу, но и не слишком далеко от него. Не случайно появилось присловье: «Поваром становятся, коптильщиком рождаются». Слова эти вполне подходили к Ангоссо: он делал свое дело не только умело, но, можно сказать, вдохновенно.

Первый обед семейства гвианских робинзонов включал только рыбные блюда, и ему недоставало хлеба и соли. Но это не уменьшило общего веселья, которое сделалось прямо-таки бурным из-за неожиданных протестов Никола: он попросту отказывался есть без хлеба, заявив, что найти на деревьях пайковый солдатский хлеб или хотя бы простой сухарь пара пустяков. Ведь одно дерево уже напоило их молоком, другое – угостило яичными желтками. Анри вычитал в книжках про электрических угрей, а он, Никола, знает о существовании хлебного дерева. Все потерпевшие кораблекрушение питались его плодами. Об этом писали в журналах и книгах. И сам он не прочь отведать пищу своих предшественников.

– Ну, мой бедный Никола, я вижу, что ваши представления об американских тропиках совершенно превратны. Вы полагаете, что хлебное дерево растет здесь в своем первозданном виде. Вы ошибаетесь, мой друг. Оно родом из Океании. Хлебное дерево завезли на Антильские острова и в Гвиану, но его еще надо культивировать, по крайней мере произвести массовые посадки. Если же оно и встречается кое-где в лесах, то разве что на месте заброшенных поселений.

– Получается, что нам придется обходиться без хлеба до тех пор, пока… Ну, я не знаю, до каких пор…

– Успокойтесь, у нас будет маниока.

– Я беспокоюсь не столько о себе, сколько о мадам и детях.

– Не сомневаюсь, мой друг, ведь я знаю, что у вас доброе сердце. Мы будем питаться преимущественно рыбой, но не только ею. Прежде чем наши запасы истощатся, я надеюсь, нам удастся обеспечить себя пропитанием на будущее.

Зашло солнце, и сразу стемнело. Поляну новых робинзонов освещали только красноватые огоньки коптилен, на которых потрескивали все новые партии рыбы.

Только теперь изгнанники, все силы и помыслы которых до сих пор поглощала борьба с опасностями и голодом, нашли время для спокойного разговора. Если ты несчастен до такой степени, что потерял всякую надежду, если на каждом шагу возникает смертельная угроза, человека уже ничем не удивишь. События самые невероятные оставляют его невозмутимым и легко вписываются в область реальной жизни.

Робен так долго мечтал о свободе, так долго лелеял мысль о радости, которую принесет ему встреча с близкими, что даже не особенно удивился, когда это безмерное, неописуемое счастье оказалось реальностью. Его тайные мольбы осуществились, неизвестно как и почему, и поначалу он не испытывал потребности разгадывать эту загадку, настолько душа его была переполнена.

Дети уже спали, Анри и Эдмон блаженствовали на подвесной койке бони. За десять минут горячее солнце высушило эту рыболовецкую снасть… Мадам Робен, сидя возле мужа, держала на коленях уснувшего Шарля; Робен с нежностью смотрел на Эжена, которого сморил сон на руках у отца, но ребенок продолжал обнимать его за шею.

Муж рассказывал жене о побеге из колонии, и при всей своей смелости женщина содрогалась от одной мысли о перенесенных им лишениях и опасностях. В свою очередь она поделилась подробностями парижской жизни, рассказала о загадочном письме, о деликатных и вместе с тем настойчивых заботах о ней незнакомых и таинственных людей, описала путешествие в Голландию, плавание через Атлантику, прибытие в Суринам, почтительное внимание голландского капитана, так хорошо говорившего по-французски.

Шарль-старший был взволнован. Кто эти неведомые благодетели? Для чего им столько предосторожностей? Почему они так тщательно скрывали, словно нечто недостойное, свою благородную деятельность? Мадам Робен не могла дать никакого объяснения. При ней было письмо парижского поверенного, но его почерк ничего им не подсказал.

Инженер полагал, и, естественно, не без некоторых оснований, что вырвавшиеся на свободу заключенные посвятили свои силы и средства облегчению участи собратьев, еще томившихся на каторге. Скажем, депортированный А. или Б. мог скрываться в Гааге, возможно, кто-то из них принял участие в судьбе Робена. Что касается голландского капитана, то его атлетическое сложение, его учтивость и доброта как будто бы указывают на каторжанина К., офицера французского флота, бежавшего из Франции после переворота. Было известно, что он поступил на службу в голландский торговый флот. Видимо, плавать ему пришлось у берегов Гвианы, и он воспользовался случаем оказать содействие политическому единомышленнику.

Это предположение казалось наиболее вероятным, супруги легко освоились с ним и от всей души благословляли творцов своего счастья, кто бы они ни были. Негромкая беседа лилась непрерывно, муж и жена забыли о времени. Дети спали, бони продолжал хлопотать возле коптилен, ломая ветки и подбрасывая их в огонь. Вскоре Ангоссо начал с тревогой поглядывать на темные своды листвы, озаряемые красноватыми отблесками огней.

Глухое рычание, за которым последовал громкий протяжный вздох, напугало негра, он замер на месте, пристально вглядываясь в темноту. В кустах, окаймлявших поляну, загорелись два ярких огонька.

Робен тихонько окликнул Ангоссо. Тот, не оборачиваясь, тоже очень тихо сказал, что в кустах тигр, которого привлек запах жареной рыбы. Животное, по-видимому, не собиралось нападать, однако соседство зверя обеспокоило парижанина. Он схватил ружье негра и готов был послать заряд свинца в непрошеного гостя.

– Муше, не надо ружья! – тихо сказал Ангоссо. – Выстрел разбудит детей. Я сам справлюсь с тигром.

У негра был с собой запас стручкового перца, знаменитого кайеннского перца, невероятно острого и жгучего. Маленькой щепотки достаточно, чтобы придать блюду поистине огненный привкус, к которому привыкаешь не сразу.

Посмеиваясь над собственной выдумкой, чернокожий взял большую, почти уже готовую рыбину, сделал на ней несколько надрезов, затолкал туда с полдюжины стручков перца и швырнул «угощенье» туда, где прятался зверь.

– На тебе, обжора, на! – смеясь приговаривал туземный кулинар.

Робен все порывался выстрелить, но его останавливала мысль: что, если он только ранит зверя? Разъяренное животное крайне опасно, оно может броситься на детей. Впрочем, едва нашпигованная перцем рыба шлепнулась на землю, как хищник ее схватил и убежал вместе с добычей.

Не прошло и четверти часа, как со стороны залива донеслись жалобные завывания. Бони корчился от смеха, а бургундец, не зная о приправе к угощению, терялся в догадках. Ангоссо объяснил ему, в чем дело.

– Тигр – обжора еще больший, чем индеец. Он проглотил рыбу с перцем, теперь у него печет желудок и его мучит жажда. Он выпил воды из залива.

– Значит, он теперь опьянеет, как рыбы?

– Нет, нику действует только на рыб. Но у людей и животных нику вызывает сильную боль в желудке. Слышите, как ему сейчас плохо!

И действительно, в голосе зверя звучали растерянность и боль. Долго он рычал и скулил… Потом, видимо отчаявшись погасить пожар в животе невкусной водой из ручья, умчался, громко треща ломаемыми ветвями.

ГЛАВА 7

Деньги и на экваторе деньги. – Все устраивается за двадцать франков. – «Клейменые деньги», «кругляши» и пятифранковики. – Смертельное великолепие. – Порождение лихорадки и миазмов. – Прыжок игуаны. – Опасный маневр. – Первый лодочник мира. – Бурные пороги. – Заброшенная лесосека. – Изобилие после голодухи. – «Кокосовая бухта». – География робинзонов. – Пристанище у «Доброй Матушки». – Туземная архитектура. – Головоломка! – Сквозь леса. – Дом без мебели. – Круглая посуда. – Горшок из растения. – Никола изучает ботанику: «масляное дерево», «свечное дерево», «сырное дерево», «дерево-адвокат»… – Обмен подарками. – Прощание с бони.

Существование робинзонов было обеспечено на несколько дней, правда, только рыбными блюдами. «Будем поститься», – пошутил Никола, проснувшись поутру. Изгнанники чувствовали себя в безопасности, но тем не менее они чуть не на заре принялись строить планы на будущее – чтобы не терять времени.

Нечего было и мечтать подняться по течению Марони, чтобы попасть в Верхнюю Гвиану. Не потому, что им следовало остерегаться негров или индейцев. Появление сразу нескольких европейцев не может остаться незамеченным, здесь это целое событие, о котором, конечно, станут говорить. Новость быстро долетит до каторжной колонии, и неосторожно избранный маршрут вполне может стоить Робену свободы. Надо двигаться через лес. Речка текла на запад в нужном направлении, – значит, можно плыть по ней, используя все проходимые для лодки места. Привалы лучше устраивать возле источников, на открытых возвышенных местах, подальше от болот. Короче, только бы выбраться из тумана, как говорят моряки, а там и о дальнейшем можно подумать.

К сожалению, они вот-вот должны были расстаться со своим надежным помощником. Ангоссо выполнил все, о чем с ним договорились, и собирался возвращаться в деревню. Пирога принадлежала ему, и потому его отъезд означал для наших друзей почти катастрофу. Нужно было уговорить негра остаться – задача не из легких.

Что могли предложить в качестве вознаграждения наши робинзоны, которые сами-то ничего не имели? По сравнению с ними Ангоссо, выменявший на фактории Альбина вожделенные для него ножи, бусы, грошовые безделушки и хлопчатобумажные ткани, был настоящим богачом, капиталистом – и жаждал выставить свои сокровища перед соплеменниками.

Он отклонял мягко, но решительно все просьбы, и Робен уже смирился с тем, что ему не удастся упросить негра, как вдруг Никола совершенно случайно нашел выход из положения. Он не уловил ни слова из креольского наречия, однако понял по выражению лица патрона, что дела плохи.

– К чему эти долгие разговоры, – сказал он, обращаясь к бони. – Вы славный парень, я тоже, верно? А хорошие люди всегда могут между собой договориться.

Неподвижный, словно идол манитуnote 114Note114
  Маниту – верховное индейское божество.


[Закрыть] из черного дерева, Ангоссо слушал, не перебивая и, по-видимому, не понимая.

– В Париже в крайнем случае можно выдать вексель, найти денежного поручителя, но, я думаю, здесь такие бумаги не в ходу… Если вы согласны получить плату деньгами, я хорошо вам заплачу, да еще добавлю на чай.

– Деньги! – вмешался Робен. – У вас есть деньги?

– Клянусь Богом, есть! Завалялось в кармане несколько монет по сто су. Вот они, посмотрите, – он показал негру пятифранковую монету, – вам знакомы такие медальки, господин дикарь?

– О! – просиял Ангоссо, у которого глаза раскрылись шире некуда, ноздри раздулись, а нижняя губа отвисла. – Это кругляш!

– Ну он прекрасно знает наше серебро, этот наивный сын природы! Тогда все в порядке. Ангоссо называет кругляшом то, что наши уличные философы именуют «задними колесами»… Да, уважаемый лодочник, кругляш, два кругляша, три и даже четыре. Целое состояние в обмен на вашу яхту и ваши услуги… Ну что, по рукам?

– Муше, – вмешался Казимир, – муше, у вас клейменые деньги… Дайте бони две монеты, и хватит с него.

– Патрон, вы же знаете язык этих островитян, объясните мне, пожалуйста, что они разумеют под этими «кругляшами» и «клеймеными деньгами»?

– Все очень просто. Денежная единица в Гвиане – десимnote 115Note115
  Десим – 1/10 франка; франк в то время, о котором говорится в книге, равнялся 20 су; 100 су равно 5 франкам.


[Закрыть], но это не та монета в десять сантимов, которая имеет хождение в Европе, а старинный французский медный лиарnote 116Note116
  Лиар – старинная французская медная монета стоимостью в четверть су.


[Закрыть], ценность которого здесь произвольно определяется в два су. Вот их-то и называют клеймеными деньгами. Их складывают в стопки по пятьдесят штук, как луидорыnote 117Note117
  Луидор – французская золотая монета.


[Закрыть], такая стопка называется столбиком. Думаю, и это слово известно Ангоссо.

Бони быстро закивал головой:

– Да, да, знаю столбик! Дайте мне ваши кругляши, и я поеду с вами!

– Ну конечно же, любезный, я с радостью тебе их вручу. Только с одним условием. Две монеты – вот они, ты их получишь немедленно, а еще две – когда прибудем на место. Вот так я понимаю деловой уговор. Если согласен, то по рукам!

Робен растолковал негру предложение Никола. Бони хотел сразу завладеть всеми четырьмя кругляшами, но юноша был тверд.

– Мой милый, когда я нанимаю экипаж, то рассчитываюсь после поездки, а не до нее. Так что решай.

Чернокожий поторговался еще несколько минут, поспорил, но потом сдался.

Он с детским восторгом схватил две монеты, позвенел ими, покрутил, полюбовался и в конце концов упрятал в одном из тайников своих бездонных полотняных штанов-калимбе.

– Неглупо, приятель, – одобрил Никола. – Используешь свои пляжные кальсоны в качестве портмонеnote 118Note118
  Портмоне – кошелек для мелких денег.


[Закрыть].

Но воздадим должное Ангоссо: взяв на себя обязательства, он тут же принялся их выполнять. Негр сноровисто завернул рыбу в широкие листья и уложил эти пакеты в средней части лодки, накрыл импровизированный камбузnote 119Note119
  "Импровизированный камбуз» – устроенная на скорую руку кухня (камбузом называется кухня на корабле).


[Закрыть] зелеными ветками, свернул свой гамак, взял весло и расположился на корме, предварительно ощупав заветный уголок штанов, хранивший его сокровище.

– Мы выезжаем? – спросил он.

– Выезжаем, – ответил Робен, усадив жену и детей как можно удобнее.

Имущество путешествующей компании было – увы! – весьма скудно, перечень того, чем они владели, краток. Друзья не обладали кораблем, как их собрат и предшественник, легендарный Робинзон. Пускай и выброшенный на берег, но корабль – это целый мир, заключающий в себе все необходимое для жизни, его полные трюмы – надежда потерпевших на спасение.

Насколько тяжелее положение тех, кому в подобных условиях не хватает самых простых вещей, кто оказывается еще беднее, чем люди доисторических эпох с их примитивными орудиями и вооружением. Восемь беглецов, но четверо из них – малые дети, пятая – женщина, шестой – калека, несчастный старый негр… Из предметов первой необходимости в двух небольших ящиках лежало немного носильных вещей и белья, два коротких широких ножа, топор и мотыга без ручки – напоминание о сгоревшей хижине, да еще двустволка, подарок голландского капитана. Боеприпасы – два килограмма пороха (примерно четыреста зарядов), немного дроби и пуль.

Им предстояло все изобретать, все делать своими руками. Робен был полон надежд. Никола, тот вообще ни в чем не сомневался. Но положение тем не менее было весьма непрочным, чтобы не сказать более.

Пирога легко скользила по тихой воде узкой реки, которая вилась меж высоких зеленых стен. Время от времени крупный зимородокnote 120Note120
  Зимородок – птица семейства зимородков (более 80 видов), обитающая обычно у воды. Красиво и ярко окрашена.


[Закрыть], величиной с голубя, взмывал в воздух с резким и прерывистым криком; гоняясь за насекомыми, жужжали пестрые колибриnote 121Note121
  Колибри – быстролетные крошечные птички (вес от 1,6 до 20 г) с ярким блестящим оперением. Питаются нектаром цветов. В Америке их более 300 видов.


[Закрыть], сверкая на солнце ярким оперением, точно летающая россыпь драгоценных камней; с громким щебетанием порхали «крылатые чертики», болтливые и бесцеремонные, как сороки, но черные, словно дрозды. Яркий пучок многоцветных перьев тяжело пересекал свободное пространство над рекой, издавая оглушительные вопли: «Ара!.. Ара!..

Аррра!.."note 122Note122
  Ара (арара) – крупные (длиной до 1 м), яркие американские попугаи.


[Закрыть] Этот крик избавляет нас от необходимости называть птицу. Какой-то почтенный отшельник распевал на четыре ноты: до, ми, соль, до, повторяя их с безошибочной точностью, пересмешник то и дело разражался резким хохотом, макаки и сапажуnote 123Note123
  Сапажу – южноамериканская обезьяна рода капуцинов с длинным цепким хвостом.


[Закрыть] гримасничали, балансируя на хвостах, а миллионы цикадnote 124Note124
  Цикады – насекомые отряда равнокрылых (свыше 17 тысяч видов), издают вечером и ночью громкий монотонный стрекот.


[Закрыть], кузнечиков, сверчков изощрялись в музыкальных упражнениях, неутомимо растирая лапками жесткие надкрылья.

С обеих сторон глазам путников открывались чудеса тропической флорыnote 125Note125
  Флора – мир растений.


[Закрыть]. Сколько было цветов! Их многочисленные тычинки – бархатистые, шелковистые, изящные, воздушные – подымались пышными серебристыми или розовыми султанчиками.

Робен едва успевал сообщать детям названия растений, которые были ему знакомы; то и дело он наклонялся и срывал какой-нибудь причудливый цветок или ветку. Казимир и Ангоссо не прислушивались к его объяснениям. Согнувшись над веслами, они гребли изо всех сил, как будто стремились поскорее миновать все эти красоты, убежать от них как можно дальше. Ни просьбы, ни вопросы на них не действовали.

– Давай, давай, – подгонял Ангоссо, пыхтя, словно перегретый котел.

– Давай, давай, – поддакивал прокаженный.

– Но в чем дело? – не вытерпел инженер. – Разве нам грозит опасность? Что случилось? Говоры же, мой старый дружище!

– Друг, мы заработаем лихорадку, если не убежим отсюда. Это место очень плохое. Все люди умирают здесь.

Робен вздрогнул. Он-то знал, что есть такие места, где болотные испарения исключительно вредны: достаточно провести там несколько часов, чтобы подхватить злокачественную лихорадку. И сразу ощутил, что вдыхает гнилостный воздух и что ноздри щекочет въедливый и тошнотворный запах разлагающихся растений. Незримые испарения илистых отложений плавали в густой атмосфере, которую никогда не разгонял свежий ветерок.

Болотный парник щедро питает растительный мир, но убивает людей.

Вполне справедливо и совершенно закономерно, замечает в своей книге «Птица» красноречивый Мишлеnote 126Note126
  Мишле Жюль (1798 – 1874) – французский историк; помимо трудов по истории Франции написал ряд книг о природе, в том числе и книгу «Птица» (1856 г.), на которую ссылается Буссенар и которая была переведена и издана в России в 1878 г.


[Закрыть], что путешественник вступает в грозные тропические леса – при всем их внешнем великолепии – с большими сомнениями и опаской. Вечный сумрак царит под тройным зеленым сводом деревьев-великанов, переплетений лиан и густых зарослей травы и подлеска, достигающею тридцати футов высоты. А над этой глухой тьмой яркие цветы купаются в солнечных лучах…

Не уступайте, защищайтесь, не позволяйте чарам леса поработить вашу отяжелевшую голову. Держитесь на ногах! Стоит поддаться усталости, армия безжалостных анатомов завладеет вами, и миллионы крошечных ланцетовnote 127Note127
  Ланцет – очень острый, длинный и узкий хирургический нож.


[Закрыть] превратят вашу кожу в настоящее кружево.

Путешественники ускорили движение. Любой ценой они должны миновать болотистую зону до наступления ночи. Пристать к берегу и проложить дорогу напрямик, через заросли, нечего было и думать. С влажной и вязкой почвы поднимется к вечеру густой туман, не напрасно прозванный «саваном для европейцев».

Они удачно избежали встречи с людьми, а теперь должны вырваться из ловушки болот. Долги и тревожны часы дороги меж двух млеющих в жаркой духоте зеленых стен, по реке, воды которой, казалось, вот-вот закипят, под небом, обесцвеченным лучами тропического солнца. Губы сохнут, в горле печет, легкие не в состоянии вдыхать раскаленный воздух; начинается одышка, в глазах темнеет, в ушах звенит. Несмотря на почти полную неподвижность, все тело покрыто потом, он струйками набегает со лба на глаза, попадает в рот, течет по рукам и ногам… одежда насквозь промокла, противно липнет к коже.

Самый закаленный человек бессилен перед этими испарениями собственного тела. Он чувствует, как тают его силы. Черты лица заостряются на глазах. Кожа становится мертвенно-бледной, уши желтеют, наступает анемия.

Наши робинзоны, и большие и маленькие, стойко переносили испытание. Об Ангоссо и Казимире нечего и говорить: обладая особым иммунитетомnote 128Note128
  Иммунитет – способность организма сопротивляться болезни.


[Закрыть] черной расы, они словно не замечали жары, вели себя как две саламандрыnote 129Note129
  Саламандра. – Речь идет скорее всего об одном из видов так называемых безлегочных саламандр, только саламандры этого семейства живут в Южной Америке.


[Закрыть] в человеческом обличье. А Робен при всей своей силе вынужден был отказаться от гребли. К счастью, неожиданный обильный дождь освежил атмосферу. Стало легче дышать.

Речка продолжала течь к западу. Местность менялась, появились новые породы кустарников и деревьев. На смену низким, топким берегам пришли глинистые и песчаниковые пологие откосы, полосы песка, в которые местами вклинивались скалы. Вода приобрела красноватый оттенок. В расселинах камней нашли приют высокие и крепкие побеги молочая с длинными четырехугольными стеблями, торчащие прямо из почвы пучки мясистых листьев агавы с желто-зелеными цветами. Громоздились один на другой овальные и плоские кактусы, покрытые мясистыми плодами. Несколько изумрудно-зеленых гигантских игуан, разинув пасти, неподвижно застыли на скалах и бесстрастно взирали на проплывающую лодку.

Ангоссо бросил весло и схватил свой лук. Пронзительный свист стрелы – и одна из ящериц упала и перевернулась на спину, пронзенная тройным наконечником. Неожиданный и меткий выстрел нарушил созерцательное оцепенение путников. Дети захлопали в ладоши, Никола крикнул: «Браво!» И добавил:

– Лихо он с этой ящерицей разделался! Какое уродливое животное!

– Уродливое, зато мясо у него превосходное, – заметил Робен.

– Папа, – спросил Анри, – а разве крокодилов едят?

– Это не крокодил, дитя мое. Это игуана, разновидность крупной ящерицы с очень вкусным мясом. Мы его попробуем сегодня вечером. Верно, Ангоссо?

– Да, муше, – откликнулся негр, легко выскакивая из лодки на скалу, – этого зверя хорошо изжарить!

– А можно нам разбить здесь лагерь, как ты думаешь?

– Муше, идите сюда, – не отвечая на вопрос, позвал бони.

Робен ступил в свою очередь на скалу и огляделся по сторонам. В этом месте река делала крутой поворот к северу. По прихоти течения поле обзора расширилось, и инженер со своего возвышения углядел на расстоянии нескольких лье голубоватый высокий холм. Напрягши слух, он уловил глухой шум падающей воды.

– Вот это удача! Там наверху нет болотных испарений, их уносит ветер… и поток огибает гору с двух сторон! Дети мои, мы спасены! Скоро конец нашим мучениям!

Река снова расширялась, образуя залив еще более просторный, чем в том месте, где они занимались рыбной ловлей. Длинная гряда скал пересекала русло наискосок. Волны разбивались об острые выступы, накатывались на камни, нагромождения которых, обрызганные пеной, покрытые мхом и водорослями, темнели там и сям.

Скальная гряда возвышалась почти сплошной стеной, не менее трех метров в ширину и высотой до четырех; лишь в одну узкую брешь с грозным ревом устремлялся водный поток. По обоим берегам реки тянулась, насколько хватал глаз, заболоченная саванна, бездонная илистая трясина, поросшая высоченными травами, – обитель водяных змей, кайманов и электрических угрей.

– Если бы нам удалось преодолеть этот крепостной вал, мы были бы в полной безопасности от непрошеных гостей, – произнес Робен, внимательно осмотрев местность. – Но сможем ли мы пройти?

– Мы пройдем очень хорошо, – уверенно заявил бони. – Ангоссо пройдет везде.

– Но как ты это сделаешь?

– Это моя забота, муше. Вы пройдете, и мадам пройдет, и тот белый муше – он указал на Никола, – и маленькие господа… Все пройдут. Можете не сомневаться…

Чтобы придать большую значительность своим действиям, Ангоссо потребовал полной тишины. Все умолкли. Приключение грозило гибелью, и взрослые участники путешествия понимали это. Даже среди обитателей Марони, наверное, один лишь этот негр и способен был завершить опасное дело с успехом. Лодку подвели как можно ближе к водопаду, затем Робен, Казимир и Никола уцепились за каменные выступы, удерживая пирогу у подножья каменной гряды.

Ангоссо, не говоря ни слова, обвязался своим гамаком вокруг бедер и стал медленно подниматься с ловкостью и упорством, каким позавидовал бы цирковой гимнаст. Цепляясь руками и ногами за корни растений, за мелкие выступы, он добрался до скалистой вершины за четверть часа.

Не теряя ни секунды, даже не вытерев кровь, которая проступила из царапин и ссадин на теле, он развернул гамак, закрепил его оттяжки на каменном гребне и сбросил гамак вниз.

– Поднимайтесь вы, – сказал он Никола, указывая на тяжело свисающую с каменной стены крепкую ткань, сложенную вдвое наподобие пращиnote 130Note130
  Праща – простое метательное орудие, ремень с расширенной средней частью, в которую закладывается камень, металлический шар и т.п.


[Закрыть].

– А! Значит, я первый должен испытать это устройство, – сказал юноша. – Идет! Раз… два… Легче!.. Спокойнее…

И, даже не окончив фразы, он – к величайшему изумлению негра – с ловкостью обезьяны в три приема оказался наверху и занял место возле бони.

– Вот мы какие! – гордо заявил Никола, выпячивая грудь. – С нашими трюками мы бы забрались и на башню Нотр-Дам…note 131Note131
  Нотр-Дам – знаменитый собор Парижской Богоматери в Париже на о.Сите посреди Сены.


[Закрыть] Теперь ваша очередь, патрон!

– Нет, не белый тигр… Поместите мадам в гамак… Вот так… Хорошо…

Мадам Робен осторожно подняли двое мужчин, объединивших свои усилия, и через полминуты она была уже на скалистом гребне. Затем поочередно поднимали каждого из детей. Робен не мог последовать за ними. С помощью Казимира он с трудом удерживал тяжело нагруженную лодку, которую течение готово было снести каждую минуту. Ангоссо спустился, занял свое место у носа пироги и попросил Робена присоединиться к семье, а затем поднять и старика.

Наконец они собрались все вместе на тесном пятачке, над бешено бурлящими водами, и с беспокойством ожидали, когда бони завершит свой опасный маневр. Негр, уцепившись одной рукой за лодку, другой – за корневище, боролся с течением.

– Бросьте мне веревки от гамака! – крикнул он.

Робен вытянул оттяжки из креплений, связал их узлом и бросил Ангоссо один конец веревки.

– А ну-ка, Никола, берись и ты! Дело идет о нашей жизни! Хватай веревку! И держи крепко!

– Не бойтесь, патрон! Скорее мне выдернут руку, чем я выпущу ее из рук.

Ангоссо быстро прикрепил конец веревки к пироге и попытался ввести лодку в узкий проход. Двое белых, стоя на самом краю гряды, затаили дыхание, в то время как невозмутимый туземец погружал свой шест-такари в несущиеся к проходу струи. Одно неверное движение, секундное колебание – и все кончено. Натянутая, как струна, веревка подрагивала… Бони отлично чувствовал опасность, но пусть такари пронзит его грудь под напором волны, он все равно пройдет! Мужественный парень, собрав все силы в едином порыве, отклонился назад, потом бросился всем телом на деревянный шест, изогнувшийся, словно лук.