Текст книги "Судьбе вопреки"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Лили, – прошептал Лайам, подходя сзади и кладя ей руку на плечо. – Пойдем спать.

Лили покачала головой – она не могла пошевелиться. Как может такая мирная картина вызывать у нее такой страх? Роуз спала в той самой кровати, в которой в детстве спала Лили. Летний бриз приносил запахи жимолости и сотен красных, розовых и белых роз. Ей опять вспомнились слова Эдварда: «Белые розы так легко помять». Глядя на свою дочь, она успокаивала себя тем, что Эдвард даже не знает о существовании Роуз. Не зря же она прошла через столько испытаний!

Насколько Эдварду было известно, его жена Мара умерла. Она умерла – и так считали все – девять лет назад, когда срок ее беременности составлял восемь с половиной месяцев. Вдруг Лили почувствовала восторг, как будто боги только что даровали ей полную свободу! Эдвард ничего не знает о Роуз…

– Я хочу, чтобы ты ее увез, – проговорила она, не поворачивая головы и не сводя глаз с лица дочери, любуясь ее нежным личиком, длинными ресницами, тонкими скулами. Девочка лежала на спине – рот слегка приоткрыт, левая рука согнута в локте, а кончики пальцев касаются шеи, как будто защищая шрам, оставшийся после операции на сердце. – Я хочу, чтобы ты ее увез.

– Я позабочусь о ней, – прошептал Лайам. Лили кивнула:

– Знаю. Ты всегда о ней заботился.

Она опустилась на колени рядом с кроваткой Роуз и целую долгую минуту не отрывала от нее глаз – пока Роуз не вздохнула и не повернулась на бок. Не желая ее будить, Лили поцеловала спящую дочь в голову и пошла вслед за Лайамом в их спальню. Она знала, что ничто на свете не смогло бы заставить ее расстаться с Роуз, вынудить ее так поступить, за исключением одного: необходимости увидеть бабушку, женщину, которая ее вырастила, и сделать все, чтобы она была счастлива.

Ничто другое не смогло бы ее заставить расстаться с дочерью.

Натянув легкое летнее одеяло и свернувшись калачиком рядом с Лайамом, Лили закрыла глаза. Шум волн сливался с дыханием Лайама. Она считала волны, чувствуя, как бьется ее сердце. А за открытым окном на скалистых гнездовьях все кричали и кричали чайки.

Лили смотрела на луну, висящую прямо за окном, слушая крики чаек и ощущая дыхание Лайама на своей шее. Она еще крепче прижалась к нему, надеясь, что поступает правильно.

Утро наступило неожиданно, как налетевшая летняя гроза, и Лайам Нилл понимал, что времени оставалось мало. Он знал, что нужно увозить Роуз, и в то же время не знал, как сможет уехать от Лили.

Лили приготовила кофе и овсянку, а потом подняла, умыла и одела Роуз. По мере того как солнце все больше освещало горизонт на востоке, цвет неба менялся от темно-фиолетового до лазурного. Лайам столько слышал о Хаббардз-Пойнт, что это место стало для него почти мифическим. Именно здесь выросла Лили, именно здесь ее обожаемая Мэйв получила всяческие награды за свои розы и воспитывала сильную и красивую внучку. Лайам вышел на боковую террасу, отпивая из чашки кофе и глядя на гранитные уступы, покато спускающиеся к проливу Лонг-Айленд. Как и рассказывала Лили ему и Роуз, когда они ехали из Кейп-Хок, домик бабушки стоял почти на самом кончике мыса Хаббардз-Пойнт.

Лайам глянул на соседний дом, облицованный таким же потемневшим от непогоды гонтом, но с бирюзовыми ставнями и дверью, с белыми цветочными ящиками с красной геранью на подоконниках. Вдруг он заметил, что кто-то рассматривает его из окна, и быстро шагнул назад, поближе к стене, а потом вошел внутрь. Лили и Роуз весело болтали на кухне за столом. Он слегка коснулся плеча Лили.

– Меня только что кто-то видел, – сказал он. – Из окна в доме напротив.

– Это Клара, – ответила Лили. – Она всегда встает вместе с солнцем.

– Тогда нам пора ехать, – сказал Лайам.

– Но я думала, – запротестовала Роуз, наморщив лоб, – мы только что сюда приехали.

Лили глубоко вздохнула. Лайам знал, каково ей сейчас, и погладил ее по блестящим темным волосам. Она посмотрела Роуз прямо в глаза.

– Дорогая, – сказала Лили, – вы с Лайамом уезжаете и несколько дней поживете в другом месте. Это недалеко отсюда… Ну, не очень далеко… И я постоянно буду знать, где вы находитесь.

– А почему ты не едешь? – спросила Роуз.

– Мне нужно позаботиться о бабушке.

– О твоей бабуле? Лили кивнула:

– Да. Ты же знаешь, она заболела…

– Именно поэтому мы и приехали сюда из Кейп-Хок.

Лили внимательно посмотрела на Роуз, как будто раздумывая, сколько еще можно сказать ребенку. Лайам наблюдал за двором, зная, что у них осталось мало времени.

– Поэтому мы и приехали, – повторила Лили. – Но давным-давно была одна причина, по которой я отсюда уехала. Мне нужно уладить… все эти дела, прежде чем ты вернешься и будешь здесь жить.

– Мамочка… – тихо пробормотала Роуз, ее голосок испуганно сорвался.

– Роуз, это совсем ненадолго.

– Я хочу, чтобы ты поехала с нами.

– Я обязательно скоро приеду, – сказала Лили. – Очень скоро, Роуз. Как только все здесь улажу. Это ненадолго, обещаю. А пока ты побудешь с Лайамом.

Роуз колебалась. Она все еще казалась обеспокоенной и бросила взгляд вверх на Лайама, как бы прося у него поддержки. Он улыбнулся ей и погладил по голове. Она подняла руки, и он подхватил ее. Потом шагнул к Лили – их взгляды встретились.

– Береги ее, – произнесла Лили.

– Конечно. Буду беречь как собственную дочь, – ответил Лайам, наклоняясь вперед, чтобы Лили смогла обнять Роуз, а он сам смог обнять их обеих. Все было готово к отъезду: сумки уже лежали в машине, Лили записала номер мобильного телефона Лайама, а он оставил ей всевозможную дополнительную информацию, включая домашний и рабочий адреса и телефонные номера Джона Стэнли, и даже нарисовал карту, чтобы она смогла найти его дом в Наррагансетте.

– До свидания, милая, – слабым голосом сказала Лили, пряча слезы от дочери.

– До свидания, мамочка!

– Я тебе позвоню, – пообещал Лайам.

Лили махнула рукой, чтобы он поторапливался. Он глянул через двор, покрытый темно-зеленой мокрой от свежей росы травой, и увидел, как в окне дома напротив опять шевельнулись занавески. Неся Роуз на руках, он прошел по боковой дорожке и поднялся по каменным ступеням мимо увитого розами колодца.

– Что это? – спросила Роуз.

– «Колодец желаний», – ответил Лайам, открывая дверь своего пикапа, усаживая Роуз на сиденье и пристегивая ее ремнем безопасности. Он обошел машину, сел на водительское сиденье и завел мотор.

– В саду моей прабабушки? – удивилась Роуз.

– Да, – ответил Лайам, включая задний ход как раз в тот момент, когда в доме по соседству открылась дверь и оттуда вышла седоволосая женщина, торопливо зашагавшая по боковой дорожке.

– Хочу… – шептала Роуз. – Хочу…

Сердце Лайама бешено колотилось, когда он давал задний ход. По обеим сторонам, окружая землю, раскинулись голубые воды пролива. А на скалистых береговых уступах красовались элегантные коттеджи, погруженные в садики, из которых, как из огромных корзин, выглядывали береговые розы и полевые цветы. Он не мог оторвать взгляда от Лили. Она стояла на переднем дворике, крепко скрестив руки на груди, не в силах пошевелиться.

– Кто эта тетя? – спросила Роуз, глядя на седоволосую женщину, которая, быстрой походкой пройдя разделявший дома дворик, вдруг остановилась как вкопанная. Затем она громко вскрикнула и бросилась к Лили.

– Это Клара, – ответил Лайам, хотя сам раньше никогда не видел эту женщину. – Когда-нибудь ты с ней познакомишься.

– Было бы здорово, – проговорила Роуз все еще грустным голоском. – Кажется, она очень рада видеть мамочку.

– Конечно, рада, – сказал Лайам.

И, глядя на то, как Лили протянула руки, чтобы обнять лучшую подругу своей бабушки, переключил скорость и поехал в сторону Род-Айленда.

Глава 2

– Не может быть! Мне, наверное, мерещится! – воскликнула Клара Литтлфилд. приостановившись в двух шагах от Лили, как будто ей нужно было убедиться, что перед ней не привидение.

– Это я, Клара, – ответила Лили. – Я вернулась домой.

– О, дорогая! – Клара разрыдалась и крепко прижалась к Лили. Лили обняла ее в ответ, чувствуя себя вновь маленьким ребенком. В детстве эту женщину она считала чуть ли не родной тетей: Клара и Мэйв были близки, как сестры.

– Клара, что с бабушкой?

– Даже не знаю, с чего начать. У меня столько вопросов… что с тобой случилось? Где ты пропадала? Как ты добралась сюда?

– Один мой приятель завез меня. Остальное расскажу потом, но сначала мне нужно увидеть бабушку.

– Она в Прибрежной больнице.

– Знаю. Отвезешь меня к ней? Я не нашла ключей от ее машины.

– Ее сумочка у меня дома. Я привезла ее назад из больницы в самый первый день. Конечно, отвезу.

Лили глубоко вздохнула. Она преодолела первый барьер. Забежав в дом, схватила свою сумочку, потом заперла за собой дверь. В карман летних брюк она сунула мобильный телефон, который теперь был ее единственной связью с Роуз и Лайамом. Потом они с Кларой сели в ее синий «крайслер».

Сейчас, проезжая через Хаббардз-Пойнт при свете дня, Лили заметила, что многое в ее родном городке осталось прежним, но многое и изменилось. Большинство коттеджей сохранили свой чарующий уютный деревенский вид. Но некоторые…

– Что здесь случилось? – удивилась Лили, когда они проезжали мимо старых владений семьи Лангтри.

– Ах, дорогая! Теперь это происходит все чаще и чаще. Люди покупают домик на берегу и стараются превратить его в выставочный зал – матовые стекла с узорами и все такое. Только я никак не пойму, почему у них в результате все время получается что-то вроде шикарного похоронного бюро.

– Представляю, что об этом говорит бабуля, – сказала Лили.

– Она говорит: «Богатые выскочки хоронят свои деньги», – ответила Клара. – Ох, мне так ее не хватает, так не хватает разговоров с ней. Никто не смешит меня так, как Мэйв.

Не смешит. Услышав, что Клара говорит о Мэйв в настоящем времени, Лили воспрянула духом.

– Что сказали врачи? – спросила Лили.

– Они в замешательстве. У нее было, как они называют, неврологическое осложнение. Даже это заставило бы Мэйв посмеяться. «Осложнение». Она бы сказала, что в их устах это звучит, как «лунное затмение».

– Неврологическое осложнение? Это серьезно? – похолодела Лили.

– А вот этого мы еще не знаем. Они делают анализы.

– Клара, а почему ее отвезли в Прибрежную больницу? Это же не наш район.

– Дорогая, мы же вызывали «скорую». Ты там родилась, как и твой отец. Твой дед там умер…

– Но это еще не доказывает, что…

– Там хорошо за ней ухаживают. Да я и не знала, что мне делать. Понимаешь, после всех этих лет в ее медицинской карте именно ты по-прежнему значишься в графе «кого вызывать в случае необходимости».

Лили помолчала, осмысливая эти слова, – действительность врывалась в нее, как горная лавина.

– Будто она знала, – сказала Клара, сворачивая на Шор-роуд, – знала, что ты вернешься.

– Гм…

– Мара, она знала?

– Я больше не Мара, – ответила Лили. – Теперь я Лили. Лили Мэлоун.

– Лили… К такому сразу не привыкнешь, – сказала Клара. – Лили, Мара – все это так запутано. Расскажешь мне, где ты была?

– Я сбежала, Клара. От Эдварда.

– Мы думали, он тебя убил.

– Знаю.

– Для твоей бабушки это было тяжким испытанием. – В голосе Клары впервые прозвучала укоризна.

– Ты многого не знаешь, – прошептала Лили, размышляя над тем, что почувствует Клара, когда поймет, что Мэйв с самого начала точно знала, что сделала Лили, и держала это втайне от своей лучшей подруги.

– Мне бы так хотелось знать все. Да и, уверена, твоей бабуле тоже. Этот стресс, который она испытала после твоего исчезновения, дал такой результат, Мара… то есть Лили. И все изменилось, когда объявился Эдвард.

– О чем ты говоришь? – Клара кивнула:

– В начале этого лета. Как с неба свалился! В один прекрасный день он просто постучал в дверь Мэйв. У него была сумка с твоими вещами – он хотел отдать их ей.

– Это был просто повод, чтобы ее расстроить, – сказала Лили.

– Как бы там ни было, он своего добился, – подтвердила Клара. – Она очень разволновалась. Понимаешь, она подумала, что он убил тебя… – начала она вновь, глянув на Лили.

Лили посмотрела в окно. «Нет, она так не думала», – хотелось ей сказать.

– Я тебя не виню, – продолжала Клара. Она вспыхнула, а глаза ее покраснели. – Пожалуйста, не думай так. Еще до того как Эдвард так расстроил Мэйв, ее горе было непереносимым. Как она хотела, чтобы ты была здесь, в Хаббардз-Пойнт, радуясь вместе с ней лету и розам! Она все время представляла, сколько уже лет твоему ребенку… Лили не ответила.

– Твой ребенок, Лили. Что случилось?..

– Я потеряла его. Это был мальчик. Пожалуйста, Клара, не спрашивай меня об этом.

– О боже! Мне очень жаль, дорогая…

Лили кивнула, но больше ничего не сказала. Каждое ее слово должно уводить Клару и всех, с кем ей придется разговаривать, в сторону от правды. Глянув на соседку, Лили увидела, как та постарела: ее волосы, когда-то каштановые, в которых лишь кое-где проблескивали серебряные нити, теперь стали совершенно седыми; ее лицо, как и руки, лежавшие на руле, покрывали морщины. У Лили засосало под ложечкой, когда она вдруг ясно осознала, сколько же лет прошло с тех пор, как она уехала от Клары. И от Мэйв. Что ее ждет в больнице?

Они двигались не по главному шоссе, а по дороге, шедшей вдоль берега. Лили впитывала в себя все, что видела вокруг: старые магазины, новые дома, поредевшие деревья. Ей даже показалось, что сама береговая линия чуть изменилась. Ее родной городок стал более однообразным и теперь походил на пригород какого-нибудь крупного мегаполиса. И вдруг ее охватила ностальгия по ее убежищу на далеком севере.

Подъехав к больнице, расположенной между улицами Сашем и Сисайд, они въехали на просторную автостоянку. Было еще очень рано, официальные часы приема не начались, поэтому машин здесь было немного.

– Она в реанимации? – спросила Лили.

– В терапевтическом отделении, – ответила Клара. – Я пойду с тобой.

Лили очень хотелось повидаться с бабулей без посторонних, но она сдержалась и ничего не сказала – не могла обидеть Клару. Они вошли через центральный вход и на лифте поднялись на пятый этаж. Сердце Лили колотилось от волнения, когда они шли по длинному чистому коридору.

– Сюда, – сказала Клара.

Это была отдельная палата. Лучи поднимавшегося солнца косо падали через высокие окна. Лили на секунду зажмурилась от яркого света. Она услышала звук медицинского монитора, мерно издающего тихие сигналы. Желтая штора почти полностью скрывала кровать бабушки. Лили видела лишь ее ступни под белым одеялом.

– Бабуля… – только и смогла выговорить Лили, заходя за штору.

– Мэйв, дорогая, – сказала Клара. – Это Мара. Мара вернулась, чтобы повидаться с тобой. Дорогая, ты слышишь меня? Она вернулась домой… – Ее голос сорвался, и она отошла назад.

Лили стояла у кровати. Бабушка лежала перед ней на спине с расправленными на подушке длинными седыми волосами. Ее голубые глаза были чуть-чуть приоткрыты. Нагнувшись, Лили взяла бабушку за руку и губами прижалась к ее лбу.

В воздухе витал запах болезни. Вероятно, именно этот запах более всего остального вызвал внезапные горячие слезы у Лили. Ее бабушка никогда не пахла болезнью. Ее всегда окружали ароматы роз, морской воды, лимонада, чая с апельсинами, имбирного печенья и духов.

– Бабуля, – прошептала Лили, все еще касаясь губами бабушкиного лба. – Я вернулась. Я должна была тебя увидеть. Пожалуйста, проснись.

– Я думала, – тихо сказала Клара, – что, услышав твой голос, она очнется. О боже, она должна узнать, что ты жива! Я этого не выдержу – она в таком состоянии и не знает, что ты здесь.

Лили погладила бабушкину руку и опустилась на колени, приблизив свое лицо к лицу Мэйв. Она внимательно смотрела на знакомый профиль. После смерти родителей-Лили боялась закрыть глаза и заснуть. Ей была непереносима сама мысль, что она проснется на следующий день, а их рядом уже не будет.

Последние девять лет оказались похожими. Ей так тяжело было встречать каждое новое утро, зная, что она покинула такого же близкого, такого же дорогого человека, как ее родители. Растить Роуз, зная, что дочь может никогда не увидеть Мэйв, лишать ее всей той любви, которую бабуля могла подарить им обеим, было самым тяжелым решением, которое когда-либо приходилось принимать Лили.

– Неужели это из-за меня? – прошептала Лили, гладя бабушку по волосам. – Неужели ты просто устала ждать, когда мы вернемся?

– Здравствуйте, доктор, – услышала она голос Клары.

– Здравствуйте, миссис Литтлфилд. Медсестры передали мне, что вы здесь с каким-то…

– Это ее родственница, – проговорила Клара. – Ближайшая родственница Мэйв.

– Я доктор Керкленд, – представился он.

– Я Лили Мэлоун, ее внучка, – сказала Лили, поворачиваясь и поднимаясь с коленей.

Она увидела доктора, стоящего в дверях. Он был высок и молод, с зачесанными назад русыми волосами и в очках в тонкой оправе. Позади него стояла медсестра, которая, услышав слова Лили, открыла рот от удивления.

– Это вы! Но это не то имя… – начала сестра и запнулась на полуслове. В ее глазах появился испуг, будто она только что увидела привидение. С каждой новой минутой, проведенной в родном городке, с каждой новой встречей Лили шаг за шагом возвращалась из страны мертвых.

– Это не то имя, которое ей дали при рождении, – вмешалась Клара, всегда такая вежливая и готовая прийти на помощь. – Но теперь ее зовут именно так.

– Мне нужно знать, что с моей бабушкой, – твердо произнесла Лили, подходя к двери, затем выходя с доктором в коридор. – Что с ней случилось?

– Если коротко, то мы не знаем, – ответил доктор.

– Какие анализы вы уже сделали?

– Срез КТ, электроэнцефалограмму, электрокардиограмму, анализ крови…

– Клара сказала, что вы называете это неврологическим осложнением. У нее был удар? – спросила Лили.

Она уже собиралась звонить кардиологу из Бостона, лечившему Роуз, который был известным в своей области специалистом. Они бы тогда немедленно перевели Мэйв к нему, чтобы она получила самое лучшее кардиологическое лечение в мире, способное вернуть ее в сознание, компенсировать тот вред, что нанесло ей заболевание.

– Это первое, о чем мы подумали, – сказал доктор Керкленд. – Ее привезли сюда в коматозном состоянии. Но ее ЭКГ была в норме. И почти сразу же у нее начались судороги.

Лили с трудом сохраняла спокойствие. Она не могла вынести мысль о том, что у ее бабули были припадки.

– Мы подумали, что у нее опухоль головного мозга, поэтому я вызвал невропатолога, доктора Мид. Уверен, вы еще с ней встретитесь.

– Вы сказали, «вы подумали». Так это не опухоль головного мозга?

Он покачал головой:

– Нет. Вероятно, нет.

– Тогда что?

– Мы сделали анализы крови, показавшие, ну…

– Показавшие что?

– Это странно. Уровень карбоксигемоглобина в ее крови был очень высок. Подобное мы обычно наблюдаем во время очень холодных зим у людей, в чьих домах печи не в порядке. Или у людей, находившихся в автомобилях с двигателем на холостом ходу и включенными обогревателями…

– Отравление угарным газом? – спросила Лили. Прожив столько времени в холодном климате, она знала, что нужно регулярно проверять обогреватели, устанавливать детекторы, приоткрывать окна, когда машина стоит с включенным мотором, и вообще быть особенно осторожным с этим газом без запаха. Но сейчас же лето ?

– Да, но, мисс Джеймсон… то есть мисс Мэлоун, мы в этом совсем не уверены. Никакого явного объяснения этому нет, но анализ ее крови действительно показывает…

– Я знаю, что случилось, – прервала она его

Доктор молча смотрел на нее – в его взгляде было любопытство, вызванное теперь не только ее личностью и внезапным появлением, но и ее теорией по поводу болезни ее бабушки. Медсестра, приходившая с доктором, по всей видимости, уже все рассказала остальным, потому что в другом конце коридора собралась небольшая кучка людей, глядевших на них с интересом.

– Это сделал Эдвард, – уверенно произнесла Лили.

– Что вы имеете в виду?

– Мой муж, – ответила Лили. – Он хотел ее убить.

– Убить? – спросил доктор удивленно, наморщив лоб и пытаясь понять, что говорит Лили.

– Он хотел убить мою бабушку, – повторила Лили, и ее глаза наполнились слезами. Она подумала, что тогда, девять лет назад, надо было сбежать им обеим и вместе отправиться в Кейп-Хок, чтобы быть как можно дальше от Эдварда Хантера.

Глава 3

Летом в Кейп-Хок в Новой Шотландии дни тянутся долго. Яркий северный свет начинает меркнуть лишь после девяти вечера, когда в соснах появляются светлячки, а совы выбираются из своих гнезд на долгую ночную охоту. В тот месяц во всем районе установилась жаркая погода и каждое утро было ясным и золотым, а бухта тихой и спокойной – ее поверхность только изредка нарушали киты, всплывающие подышать воздухом.

Флотилия катеров, вывозивших в море туристов любоваться этими морскими животными, начинала свои ежедневные вылазки в половине девятого утра. Эти катера принадлежали семье Нил, как и гостиница «Кейп-Хок», в которой останавливались многие из этих туристов. Джуд Нил руководил катерами, его жена Энн управляла гостиницей, а его двоюродный брат Лайам являлся местным океанографом.

Пчелы жужжали в розах, но это жужжание перекрывал шум, доносившийся из гостиницы, – там шли приготовления к Фестивалю ирландской музыки, который длится целый месяц.

Мариса Тейлор шла по тропе вдоль залива, прислушиваясь к мелодиям, которые наигрывали репетирующие ирландские ансамбли. Звуки скрипок, оловянных дудок, гитар и аккордеонов буквально заполнили все пространство над бухтой. Она внимательно смотрела на паром, идущий через пролив. На нем стояло несколько микроавтобусов, до отказа заполненных музыкантами и их инструментами.

Придя на причал, она достала ключ и открыла дверь магазинчика «Стежки», хозяйкой которого была Лили.

Но в ее отсутствие Мариса и все ее подруги по очереди работали тут, пока сама Лили улаживала дела дома в Коннектикуте. Стены и витрины магазинчика украшали работы Лили: вышивка на холсте на самые различные темы: летние сады, полные роз и лилий; голубая бухта Кейп-Хок с яркими пятнами лодок любителей китов; Нэнни – знаменитый и любимый всеми совершенно белый кит-белуха, живший в этих водах; семейные сцены с матерями и дочерьми, друзьями и сестрами.

«Сестрами», – думала Мариса, продолжая слушать музыку, которая волнами вплывала в открытую дверь магазинчика. Включив компьютер, Мариса тут же проверила свою электронную почту, хотя всего полчаса назад она просматривала ее дома, уходя с кухни. По-прежнему ничего не поступило.

Джессика, ее девятилетняя дочь, бежала по пристани, отчаянно размахивая руками. Она отправилась в бухту еще рано утром, чтобы поискать морских звезд во время отлива. Ее джинсы были закатаны по колено, а кроссовки мокро хлюпали, когда она шлепала по доскам причала.

– Она еще не ответила? – спросила Джессика, влетая в дверь.

– Стой-ка! У тебя мокрые ноги! – закричала Мариса. – Это же не наш магазин. Не забыла?

– Знаю, – ответила Джессика и скинула кроссовки. – Она написала тебе?

– Еще нет, – сказала Мариса, видя, как потускнело лицо дочери.

– Пока что это лето очень грустное, – пробормотала Джессика. – Тетя Сэм тебе не отвечает, а моя лучшая подруга уехала.

– Ну не навсегда же, – напомнила ей Мариса. Но когда Лили уехала в Коннектикут, она забрала с собой свою дочь Роуз и оставила и Джессику, и саму Марису без лучших подруг.

– Странно слушать ирландскую музыку, когда ни ты, ни тетя Сэм не играете, – сказала Джессика.

– Мне тоже так кажется.

– Как думаешь, она уже едет сюда?

– Не знаю, – ответила Мариса. Она не хотела напрасно обнадеживать Джессику.

– Вы бы заняли первое место, – вздохнула Джессика. – Вы так здорово играли, что даже зарабатывали себе на обучение в Школе медсестер.

– Да, у нас неплохо получалось.

Что верно, то верно. Она помнила, что написали в газете «Балтимор сан» об их последнем совместном выступлении в пабе «Молли Магуаир», расположенном неподалеку от университета Джона Хопкинса. «Скрипачки из ансамбля „Падшие ангелы“ играли с благочестивой страстью, волнующе и завораживающе, превращая традиционную ирландскую музыку и свои собственные произведения во что-то удивительно свежее и оригинальное. Так что, если вы хотите открыть для себя новую религию, отправляйтесь в паб „Молли Магуаир“ и послушайте этих сестер-скрипачек» .

– А ты ей послала письмо ? – спросила Джессика.

– Послала, – ответила Мариса.

– Ну, – протянула Джессика, – может, все дело в том, что она его еще не видела. Мы так далеко друг от друга, ведь тетя Сэм в Южной Америке, да?

– В Перу, – уточнила Мариса.

– Ну вот поэтому она еще и не написала, – сказала Джессика неуверенным голосом. – Она очень занята, потому что такая же хорошая медсестра, какой ты сама была. Уверена, она просто ухаживает за больными и напишет или позвонит, как только вернется в Балтимор.

– Конечно, ты права, дорогая, – ответила Мариса. Она попыталась улыбнуться, но слова дочери ударили ее как молния: «Мы просто очень далеко друг от друга». Джесс права, и дело тут не в милях, разделявших их. Сестра Марисы игнорировала все ее недавние попытки помириться. И теперь разрыв между ними казался очень глубоким, и проходящее время только делало его еще глубже. Мариса надеялась, что Фестиваль ирландской музыки заинтересует Сэм, она приедет на север и они смогут поговорить.

– А если она потерялась? – спросила Джессика.

– Потерялась?

– В Перу, – проговорила Джессика встревоженно. – Вдруг с ней что-то случилось?

– Ох, Джесс! Сэм опытная путешественница. Уверена, с ней все в порядке.

– А что, если нет? А может, тебе стоит попросить этого детектива помочь нам найти ее? – спросила Джессика.

– Гм, – пробормотала Мариса.

– Того самого, который приезжал сюда, когда искал Лили. Патрика. Он очень милый.

– Да, милый, – согласилась Мариса, – но он тоже очень далеко.

– Знаешь, мама, на свете существуют самолеты, – сказала Джессика.

– Знаю, – ответила Мариса, обнимая дочь. Может быть, Патрик действительно сумел бы помочь? Она могла бы позвонить ему. И дело не в его голубых глазах, не в том времени, что они провели вместе, когда он был в Кейп-Хок.

Она могла бы просто спросить его, что предпринял бы настоящий детектив, чтобы найти человека, который не отвечает на ее электронные письма. Человека, который однажды был ее коллегой, когда они работали медсестрами, музыкальным партнером и лучшей подругой. Сестрой, которая, казалось, совсем пропала с лица земли…

Стоя на коленях в саду гостиницы, Энн пересаживала маргаритки и поглядывала вниз с холма на магазинчик Лили. Пока Лили, Лайам и Роуз улаживали дела на юге, Энн организовала график дежурств, чтобы магазинчик «Стежки» работал бесперебойно до возвращения Лили. Этот магазинчик давно уже стал местом встреч для женщин всего района, поэтому Энн не составило большого труда найти для этого добровольцев.

Как раз сейчас она заметила Марису и Джессику, стоящих в дверях магазинчика и глядящих через пролив. Они были похожи на женщин из прошлых времен, высматривающих своих мужчин, которые должны были вернуться из-за горизонта на китобойных судах.

– Что это ты прячешься в саду? – спросил Джуд, идя по дорожке из гостиницы и держа в каждой руке по кружке с кофе. – Кажется, скоро здесь все сойдет с ума!

– Хорошо тебе говорить, когда ты собираешься на свой катер и будешь пропадать в заливе целый день. Спасибо, дорогой, – поблагодарила она, беря у мужа кружку с кофе.

– Там Камилла разбирается с одним ансамблем, который забыл заказать достаточное количество комнат, и одновременно с другим, который хочет обменяться местами в списке выступающих с третьим, который потерял своего аккордеониста в Галифаксе…

– Ах, да. Того самого, которому сломали нос во время драки с гитаристом. Кажется, они дрались из-за своей новой певицы, какой-то девчонки из Дублина. Все это я уже слышала. Именно поэтому я здесь. В девять утра куда проще заниматься маргаритками, чем музыкантами.

– Отличная идея, Энн, – сказал Джуд. – Тебе цветы, мне киты. И забудем на время об этом сумасшедшем доме. По крайней мере пока ты не вернешься в гостиницу. Хотя музыка приятная, да?

– Очень, – ответила Энн, слушая, как начали играть ирландские волынки, сплетая свои звуки и постепенно превращая их в мелодию «Менестреля» – самую, на ее взгляд, красивую песню.

– А, эта песня… – пробормотал Джуд.

– Она чудесна, – ответила Энн.

– Ее играли на похоронах Коннора, – сказал Джуд. – Никогда ее не забуду.

– Это же было так давно. Тебе было только одиннадцать.

– Угу.

Энн пила кофе, глядя на спокойные воды залива. Трудно поверить, что такое жестокое нападение могло произойти прямо тут, у берега. Тогда акула лишила Лайама руки, Коннора жизни, а у Джуда, казалось, отняла кусочек души. В школе Энн училась с ним в одном классе и была на год младше его двоюродного брата Лайама. Она помнила, что, когда Джуд вернулся после похорон, его глаза были пустыми, а плечи опущены, как будто он навсегда утратил радость в этой жизни.

– Ну-ка! – воскликнул Джуд, вынимая молоток, торчавший у него за поясом. – Давай-ка отряхни руки и помоги мне.

– С чем?

– С трибуной, дорогуша. Камилла говорит, что она качается, и хочет, чтобы я ее укрепил.

Они захватили чашки с кофе и пошли к беседке на вершине холма, рядом с которой была воздвигнута четырехъярусная трибуна для зрителей. Каждый год перед началом Фестиваля ирландской музыки ее выносили со склада, и каждый год Камилла беспокоилась, что эта штука сломается и местные сановники Кейп-Хок попадают с холма.

Джуд хорошенько тряхнул деревянную трибуну и, хотя, по мнению Энн, она стояла совершенно прочно, вынул пару гвоздей из кармана джинсов и начал вбивать их молотком. Звук ударов перекрывал звучание волынок, исполнявших «Менестреля», что, как поняла Энн, и было главной причиной его желания заняться столярными работами.

Энн поднялась на верхний ярус трибуны. Там из скамейки торчал гвоздь, и она попросила у Джуда молоток. Ловко заколотив гвоздь, она прошла вдоль скамейки, чтобы убедиться, что дальше все в порядке. Дул свежий ветер, полный музыки и веселья. У нее было такое чувство, что в этом году фестиваль принесет в город что-то совершенно неожиданное.

– Как ты думаешь, чем сейчас занимается Лайам? – спросил Джуд.

– Думаю, помогает Лили, чтобы они с Роуз могли вернуться сюда.

– Ты представляла себе, что он вообще когда-нибудь найдет подругу?

– Думаю, что мы все в этом начали сомневаться, – ответила Энн. – Но потом появилась Лили.

– Но все это еще так неопределенно, – сказал Джуд. – Лили еще может прозреть и спросить себя, что это она делает с одноруким исследователем акул.

Энн посмотрела вниз с холма, наслаждаясь прекрасным видом. Жизнь способна залечивать даже самые страшные раны. Она глядела на сверкающую голубую воду залива, окруженного скалистыми уступами и высокими соснами, и вспоминала, что влюбилась в Джуда в первом классе школы, еще до того страшного нападения акулы, и любит его по-прежнему. Ей хотелось сказать ему, что однорукие исследователи акул не имеют сложного замка, но промолчала и просто забила еще один гвоздь.