Текст книги "Повелитель душ"
Автор книги: Луанн Райс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
– Ну, что, Бон, думаешь, нам стоит это сделать?
Бонни вильнула хвостом. Кейт кивнула и погладила ее по спине.
Глава 19
Билли Мэннинг позвонил Джону и сказал, что хочет допросить Грега Меррилла в связи с убийством Аманды Мартин. В данном случае Меррилл был вне подозрений, но, возможно, ему что-то было известно.
– Если твой клиент согласится помочь следствию, – сказал Билли, – думаю, суд учтет это при вынесении приговора.
Джон встретился с Билли прямо в Уинтерхэме. Когда они прошли в комнату для свиданий, охранник, выразительно покосившись на Джона, сказал:
– Сочувствую тебе, Билли.
– Ты это насчет Джона? – спросил детектив. – Зря. Он хороший парень. Мы с ним вместе учились в школе и играли в одной команде.
– Да, – ответил охранник, – но сейчас он, похоже, играет в другой команде.
– Да ладно тебе. Все равно О'Рурк хороший парень, – заметил Билли.
Когда охранник вышел, Билли впился в Джона глазами и зашептал:
– Слушай, не вставляй мне палки в колеса, когда я буду допрашивать Грега, ладно? Будь другом, а? Я ведь всегда за тебя горой, Джонни. Ты слышал, как я за тебя заступался?
– А с чего ты взял, что за меня нужно заступаться, Билли?
– Ах, ну да – перед кем за тебя заступаться? Ты ведь в нашем городе всеобщий любимец… Эх, Джонни, Джонни, лучше бы все-таки ты стал копом. Работали бы вместе в полиции, ловили бы преступников… Но ты предпочел стать адвокатом. А потом, наверное, станешь и судьей – так же, как твой отец.
– Но ты ведь тоже пошел по стопам отца, Билли.
– Да, это правда. Видимо, никуда от этого не деться… А, кстати, как там Тедди? Тоже, наверное, собирается продолжить семейную традицию?
Джон ничего не ответил. С некоторых пор Тедди стал очень замкнутым. В то время как Мэгги, по своему обыкновению, щебетала без умолку, Тедди предпочитал отмалчиваться и почти все свободное время проводил на заднем дворе, тренируясь с мячом. Джон чувствовал, что между ним и его сыном возникла невидимая стена, и он знал, что должен каким-то образом разрушить ее.
Наконец, дверь открылась, и двое охранников ввели в комнату свиданий Грега Меррилла. Он был в наручниках, с короткой тюремной стрижкой, и его полнота теперь особенно бросалась в глаза: арестантская роба была ему на размер мала и плотно обтягивала его пухлое тело. Меррилл сильно изменился в тюрьме и уже не был тем обаятельным, внушающим доверие молодым человеком, которому не составляло большого труда заманивать в свою машину неосторожных девушек.
– Здравствуйте, Грег, – сказал Джон.
– Зачем он пришел? – спросил Грег, кинув взгляд на Билли. – Разве я уже не ответил на все их вопросы?
– Вы нам снова нужны, мистер Меррилл, – произнес Билли, откинувшись на спинку стула.
– Что ему нужно от меня, Джон? – воскликнул Грег.
– Детектив Мэннинг хочет кое о чем тебя расспросить, – ответил Джон.
– Расскажите мне об Аманде Мартин, Грег, – попросил Билли. – Вам, должно быть, уже известно о том, что у вас появился последователь.
– Я не имею к этому никакого отношения.
– Господин адвокат, попросите своего клиента ответить на мой вопрос, – сказал Билли.
Джон молчал, дожидаясь, чтобы Грег заговорил сам. Билли кинул на него нетерпеливый взгляд. Они были старыми друзьями, но тюремный охранник был прав: Джон играл теперь в другой команде. В глазах Меррилла читалось беспокойство, и он втягивал голову в плечи, словно пытаясь спрятаться, как черепаха, в свой панцирь.
– Вы выглядите подавленным Грег, – заметил Билли. – Может быть, расскажете, почему?
– С какой стати мне быть подавленным? Я ничего не делал.
– Но, может быть, вы завидуете? Тому, кто может сейчас что-то делать.
– Ха, – пренебрежительно сказал Грег, покраснев от негодования. – Этому я не завидую.
– Этому? Вы так говорите, как будто знаете его.
– Я никого не знаю. С чего вы взяли? Я вообще понятия не имею, кто это.
Билли скептически посмотрел на Меррилла, давая понять, что не верит ему. Даже Джон на этот раз сильно сомневался в правдивости своего клиента. У Грега бегали глаза, как будто он явно что-то знал, но скрывал это.
– Ну, так что вам известно об убийстве Аманды Мартин? – спросил Билли. – Почему ее убийца выбрал именно волнолом в Пойнт Герон? Придавал ли он какое-то особое значение времени совершения убийства?
Грег откинулся назад и закрыл глаза. Билли сидел неподвижно, опершись локтем о спинку своего стула. Он казался спокойным и почти равнодушным, но его пронзительные, как у ястреба, глаза ни на секунду не переставали сверлить убийцу.
Пауза затягивалась. Меррилл упорно молчал и лишь безучастно обводил взглядом комнату. Через несколько минут полной тишины Джон, положив руки на стол, произнес:
– Детектив Мэннинг, позвольте мне поговорить наедине с моим клиентом.
– Что ж, побеседуйте по душам с нашим интеллектуалом. Может быть, тогда он согласится рассказать нам что-нибудь о своем последователе…
– Вы ничего не понимаете, – сказал Грег.
– Да, я действительно многого не понимаю. Может быть, вы просветите меня?
– Вы не понимаете самой сути – что вообще тогда вы можете понимать? Вы смотрите на все слишком поверхностным взглядом. Вы спрашиваете, какое значение имеет время, волнолом… Вы хотите найти какое-то внешнее объяснение, но вам даже в голову не приходит, что во всем этом может быть какой-то глубокий смысл… Вы напрочь лишены интуиции.
– Что ж, – рассмеялся Билли. – Даже если я и лишен интуиции, то, наверное, это не мешает мне работать. Ведь я вас поймал. Или вы забыли?
– Вы поймали меня только потому, что я вам позволил это сделать, – спокойно сказал Меррилл.
– Как хотите, – усмехнулся Билли. – Я пришел к вам сегодня не для того, чтобы говорить об этом. Меня интересует новое дело, и я уверен в том, что вы кое-что знаете. Так что давайте, Грег, расскажите нам, кто такой этот тип, который решил вас копировать.
– Вы хотите понять, что он из себя представляет внутри, что движет им?
– Да, именно так.
– Вам я ничего не скажу. Я буду говорить только со своим адвокатом.
– Детектив, пожалуйста, дайте нам поговорить наедине, – повторил Джон.
Грег сидел молча, поджав губы, пока Билли не вышел. Когда дверь за детективом закрылась, Меррилл, неистово сверкая глазами, подался к Джону и с жаром заговорил:
– Разве это имеет для него какой-нибудь смысл? Разве он хоть что-нибудь понимает?
– Детектив Мэннинг?
– Нет! Тот человек, который сделал это – оставил ту девушку в волноломе… Он вообще ничего не понимает. То, что он сделал, отвратительно своей бессмысленностью.
– Убийство Аманды?
– Да, оно не имело для него никакого глубокого смысла. Он не понимает, что символизирует волнолом, что означает прилив. Он мог бы использовать вместо волнолома мусорную свалку – для него это было бы одинаково.
– Но ведь он старался подражать вам.
– Он просто слепо меня копировал, – возразил Меррилл, покачав головой. – За всем, что он сделал – ничего нет, пустота… Сны… Вы знаете, что ключ к нашей душе – это наши сны?
– Ну, я ведь не специалист по психоанализу.
– Почитайте замечательную работу Фрейда о снах – об их символике, значении, смысле. Сны плавно перетекают один в другой, и ни одна ночь не может вместить их все. Сны – это крылья, сухожилия, мускулы нашего подсознания… они связывают воедино наш разум, тело и душу.
Джон слушал, понимая, что его клиент был психически болен. Необходимо было уловить логику в том, что говорил Грег, чтобы попытаться выяснить что-то о других жертвах, В том числе и о Вилле…
– Какая связь между снами и убийством Аманды Мартин, Грег?
– Ни один человек, при всем старании, не может постичь глубинную суть моего сна о море и волноломе. Это могло быть под силу разве что Фрейду и Юнгу. Но другим? Нет, даже самые умные, талантливые психиатры не в состоянии это понять в полной мере. Им недоступно полное понимание – лишь какие-то его крохи…
– Расскажите мне о Вилле Хэррис, Грег.
Меррилл удивленно поднял глаза:
– О ком?
Джон внимательно посмотрел на своего клиента. Он общался с ним уже около полугода – с того самого времени, как полиция его поймала, и теперь он был готов поклясться, что Грег действительно ничего не знает. Джон сунул руку в карман пиджака и, достав фотографию Виллы, положил ее на стол. Меррилл взял ее и поднес к глазам.
– Вы уже показывали мне эту фотографию. И я сказал вам, что никогда не видел эту девушку.
– Вы уверены? – с бьющимся сердцем поинтересовался Джон.
Грег кивнул, и легкая снисходительная улыбка скользнула по его губам, в то время как глаза его смотрели грустно и холодно.
– Я уверен, – добавил он. – Я был бы рад вам помочь, Джон. Наверное, эта девушка для вас очень важна, раз вы так упорно спрашиваете о ней. Я прав?
Джон ничего не ответил и, забрав фотографию из рук Меррилла, бросил на него испепеляющий взгляд. Холодная снисходительность Грега заставила его взорваться.
– Вас хоть чем-нибудь можно пронять? – спросил он, повышая голос и все больше теряя самообладание. – Вы способны интересоваться хоть кем-нибудь, кроме своей собственной персоны? Пропавшая девушка, новое убийство, человек, пытающийся вам подражать… – вам плевать на все это, потому что это вас не касается?
– Джон, с вами все в порядке?
Джон почувствовал, что руки у него стали влажными. Произошло небывалое: он сорвался и накричал на своего клиента. Он слишком устал от своей работы – от того, что ему приходилось защищать человека с холодным и извращенным умом – монстра, которому, казалось, были неведомы простые человеческие чувства.
Грег опять улыбнулся, на этот раз чуть шире.
– Разумеется, мне не наплевать на все это, Джон. Как вы можете так говорить?
– Извините меня, Грег, – произнес Джон и с трудом поднялся из-за стола, ощущая слабость в коленях.
– Мне нужны марки, Джон, – сказал Грег. – Я написал несколько прошений и…
Джон не дослушал. Голова у него раскалывалась, и он почувствовал, что не может больше находиться рядом со своим клиентом. Ему срочно нужно было выйти на свежий воздух, увидеть небо, вдохнуть полной грудью.
Не сказав больше ни слова и не попрощавшись со своим клиентом, Джон О'Рурк повернулся и бросился прочь, спеша покинуть ненавистную ему тюрьму Уинтерхэм.
Патрик чувствовал, что с его сыном что-то случилось.
Сегодня Джон вернулся домой очень рано, бросил портфель в прихожей и сразу же поднялся к себе в спальню, чтобы прилечь. Где-то через час раздался звонок в дверь, и, открыв, судья увидел на крыльце очаровательную молодую женщину.
– Чем могу вам помочь? – спросил он.
– Здравствуйте, – сказала женщина, – я к Джону О'Рурку. Простите, что я без предупреждения, но просто я проезжала мимо и решила зайти…
– Очень мило с вашей стороны, – улыбнулся Патрик.
Женщина произвела на него приятное впечатление. У нее было дружелюбное лицо, нежная, немного веснушчатая кожа и серые глубокие глаза. Чем дольше он в них глядел, тем больше ему хотелось узнать, кто эта женщина.
– Так Джон дома? – поинтересовалась она.
– Вообще-то, сегодня ведь рабочий день, – с улыбкой ответил судья, решив на всякий случай не болтать лишнего.
– Да, но я звонила Джону на работу, и там сказали, что он ушел…
– Хм, – несколько смущенно промычал Патрик, не зная, что добавить.
– Так я могу видеть Джона? – улыбнувшись, спросила женщина.
И вдруг судью осенило: вероятно, это была няня, присланная агентством на собеседование. Патрик задумался, не зная, радоваться или огорчаться. С одной стороны, за последние несколько недель он уже привык к тому, что его внуки все время рядом, и ему было жаль с ними расставаться. Но с другой стороны, вся троица – Мэгги, Тедди и самый большой ребенок, его сын Джон – доставляли слишком много хлопот.
– Так вы пришли устраиваться на работу? – спросил судья.
– На какую работу?
– Няней. Женщина улыбнулась.
– Вам все еще требуется няня?
– Ну, да.
– Однажды я уже навлекла на себя некоторые неприятности из-за того, что сразу не прояснила недоразумение, – сказала она. – Так что теперь лучше не буду затягивать с объяснениями: я не няня. Я просто… знакомая Джона.
Патрик заметил, что женщина поколебалась, прежде чем сказать «знакомая», словно она подбирала слово и, в конце концов, остановилась на этом, как на наиболее подходящем. Судья одобрил ее выбор.
– Хорошо, я схожу посмотрю, не проскочил ли Джон домой, пока я спал. Простите, а как ему передать – кто пришел?
– Кейт Хэррис, – ответила женщина.
– А, хорошо, – сказал Патрик, делая вид, будто понятия не имеет, кто перед ним, хотя он уже, конечно же, догадался.
Судья неторопливо поднялся по ступенькам, надеясь, что Джон, услышав голос Кейт, сам спустится вниз, но он так и не появился. В коридоре было темно и тихо. Подойдя к спальне Джона, судья постучал в закрытую дверь.
– Джон, к тебе пришли.
Ответа не последовало. Патрик постучал еще раз.
– Джон, к тебе Кейт Хэррис…
Молчание.
– Ты что, не слышишь меня? Кейт Хэррис!
Судья стоял в коридоре, несколько озадаченный. Он никогда не входил в комнату своего сына, если дверь была закрыта, и сейчас, конечно, он не собирался изменять этому правилу. Брейнер, находящийся в комнате Джона, тихонько скулил, просовывая нос в щель под дверью.
Патрик не понимал, почему его сын так себя ведет. Кейт Хэррис, на его взгляд, вполне подходила Джону. Так почему бы, в таком случае, не попытать с ней счастья? Не мог же он, в конце концов, всю оставшуюся жизнь прожить в одиночестве?
Но разве можно было хоть в чем-нибудь убедить своего сына? Дети такие упрямые. Даже Мэв рассказывала, что ее сыновья – Мэтью, Марк, Люк и Джон не слушаются ее.
Патрик медленно спустился вниз по лестнице, опираясь на перила, и прошел в прихожую.
– Мне очень жаль, мисс Хэррисс, – сказал он, вежливо улыбнувшись, – но, кажется, Джона нет или он так крепко спит, что даже не проснулся от стука.
– Что ж, очень жаль, – разочарованно произнесла Кейт. – В таком случае, вы не могли бы передать ему, что я заходила?
В этот момент сверху раздался приветливый лай Брейнера, услышавшего знакомый голос.
– О, это Брейнер? – спросила Кейт.
– Он самый.
– Передайте ему привет – от меня и моей собачки Бонни. Мэгги, Тедди и Мэв – тоже привет. И передайте, пожалуйста, эту записку Мэгги…
– Хорошо, – пообещал судья, пожав руку Кейт, затем взял у нее записку и положил ее на столик в прихожей, где Мэгги непременно должна была ее увидеть. – Где Джон может вас найти, если что?
– В «Восточном ветре», – ответила Кейт. – Как и в прошлый раз.
Она сбежала по ступенькам вниз и села в свою, очевидно, взятую напрокат машину. Патрик продолжал стоять в дверях, глядя Кейт вслед. Выехав с подъездной дорожки, она помахала судье рукой, и он помахал ей в ответ.
За свою жизнь Патрик научился распознавать в человеческих лицах даже самые трудноуловимые и тщательно скрываемые признаки горя, отчаяния, тоски. Но, глядя на Кейт Хэррис, он видел в ее лице лишь безграничную надежду, которую излучали ее необыкновенные серо-голубые глаза.
Надежда заслонила в ней все остальные чувства.
И она приехала сюда, чтобы увидеть Джона.
– Черт тебя побери, – сказал судья, подняв глаза к потолку. – Надо же было тебе завалиться спать, когда к тебе приехала такая красотка!
Судья вполне понимал людей, которые любят поспать. Мэв, например, даже днем спала как сурок. И сам он был не прочь вздремнуть часок после обеда. Но у его сына никогда не было подобной привычки.
Джон ни минуты не мог провести без дела. Он все время крутился как белка в колесе: встречался с клиентами, изучал материалы дела, беседовал со свидетелями, разрабатывал стратегию защиты, ездил куда-нибудь с детьми. Патрик прекрасно знал, что его сын слишком неугомонный, и то, что он сейчас, среди бела дня, спал как убитый, было крайне неправдоподобно. С этим нужно было разобраться.
Не может быть – она приехала!
Джон услышал ее голос, и сердце у него обмерло от радости. Однако в следующую же секунду он подумал, что ее появление не сулило ему ничего хорошего.
Когда отец поднялся наверх и стал стучать в дверь его комнаты, Джон не отозвался, притворившись спящим. Он словно заранее предчувствовал ее появление. Задремав незадолго до этого, он видел Кейт во сне – она глядела ему прямо в душу своими удивительными глазами.
– К тебе Кейт Хэррис! – кричал из-за двери отец.
Но Джон не мог заставить себя даже пошевелиться.
Да и что, в конце концов, он мог сделать для нее, чем помочь? Одно дело – сны, и совсем другое – реальная жизнь.
Глава 20
Судья опять поднялся по ступенькам и постучал в комнату своего сына – сначала тихо, потом громче и настойчивей Джон не отзывался, и Патрик, наконец не выдержав, повернул ручку двери и вошел.
Джон лежал на спине, закрыв пол-лица подушкой, и притворялся спящим. В детстве он часто выделывал подобные фокусы, чтобы обмануть отца. Вечером его невозможно было уложить спать. То ему хотелось во что бы то ни стало дочитать книгу или, по крайней мере, главу. То просидеть до полуночи перед окном, чтобы увидеть метеорный дождь, или до трех, когда, по прогнозу, ожидался ураган. Или, вообще, не спать всю ночь, карауля Санта-Клауса, который, как говорили родители, должен был забраться в дом через трубу и принести подарки.
– Я же знаю, что ты не спишь – меня не обманешь, – сказал судья.
Джон ничего не ответил. Он был опытным притворщиком и знал, что, начав притворяться, нужно идти до конца, не сдаваясь при первых же попытках разоблачения. Это касалось не только сна. На протяжении довольно длительного периода, особенно в последний год жизни Терезы – Джон упорно делал вид, что все «прекрасно», «отлично», «замечательно» Судья во многом винил самого себя за то, что его сын предпочитал притворяться, не считая возможным поделиться своими переживаниями с отцом.
– Эй, адвокат, а что вы на это скажете? – спросил Патрик, пощекотав торчащую из-под одеяла голую ступню сына.
Джон перевернулся, прижимая подушку к лицу, но судья успел заметить вокруг его глаз следы слез.
– Оставь меня, папа, пожалуйста, – прошептал Джон.
– А она ужасно хорошенькая, – проигнорировав его слова, сказал Патрик.
Джон ничего не ответил, и судья, нетерпеливо выдохнув, продолжал:
– Я говорю о Кейт Хэррис. Наверное, тебе следовало бы увидеться с ней и узнать, зачем она приезжала.
– Я и так знаю, зачем она приезжала, – уныло произнес Джон. – Она хочет, чтобы я помог ей узнать о ее пропавшей сестре. Но я не могу ей помочь.
– Ну, наверное, ты и не должен брать это на себя. Поисками пропавшей девушки должна заниматься полиция. Но почему бы тебе просто не завязать дружеские отношения с этой женщиной? По-моему, сама она вполне на это настроена.
– Ее интересует прежде всего судьба ее сестры, – ответил Джон. – Но из-за своей работы я ничем не могу ей помочь. И между нами невозможны никакие отношения.
– Из-за твоей работы у тебя со всем городом не ладятся отношения, – усмехнулся судья, – но это не значит, что ты не имеешь права на личную жизнь…
– Хватит, папа, – сказал Джон, опять уткнувшись лицом в подушку.
Судья посмотрел на него долгим, внимательным взглядом и тяжело вздохнул. Он прекрасно знал, что происходит с его сыном.
– Ты просто исчерпал свои душевные силы. У тебя кризис. Нервное истощение.
Джон ничего не ответил, как будто даже не слышал слова отца, и Патрик продолжил:
– Я все это знаю по себе. Большинство адвокатов через это проходят – мало кому удается этого избежать. Такая уж у нас работа, сынок. Мы работаем там, где решаются вопросы жизни и смерти.
Джон опять ничего не ответил, но судья чувствовал, что он внимательно слушает: из-под приподнявшейся подушки было видно его правое ухо.
– Прежде чем стать судьей, я ведь тоже был адвокатом и защищал преступников. Среди моих клиентов мало было действительно невиновных людей… Однажды я взялся за дело, подобное твоему нынешнему – наверное, ты его помнишь. Я защищал Джека Карей – человека, похитившего и убившего девочку. Ты увидел судебные фотографии и не мог потом спать целую неделю.
– Да, я помню, – заметил Джон в подушку.
– Твоя мать очень сердилась на меня за то, что я взялся защищать такого человека. Весь город ненавидел меня тогда, как тебя сейчас. Не знаю, помнишь ли ты голос своей матери…
– Помню, – отозвался Джон.
Лейла была довольно старомодна по своим убеждениям. Несмотря на свой ум и талант, она не стала даже думать о карьере и предпочла стать просто женой и матерью. Однако, когда она говорила, в ее голосе слышались нотки Луи Брандейса, обращающегося к суду.
– Пэтти, – сказала она мне… – судья покашлял и пояснил: – Она была единственным человеком, которому я позволял называть меня «Пэтти».
– Я знаю, – произнес Джон, окончательно убрав подушку с лица и посмотрев на отца.
– Так вот, она сказала мне: «Пэтти, я не хочу, чтобы ты защищал этого Джека Карей. Ты должен отказаться от этого дела». Вот что она мне сказала.
– Да, – сознался Джон, – я сам это слышал.
– Она просила меня отказаться от этого дела… – ради нее, ради нашей семьи, ради всего самого дорогого, что у меня было. Она взывала к моему католическому воспитанию и чувству справедливости. И, в конце концов, знаешь, что она мне сказала? «Пэтти, неужели ты не понимаешь, что, защищая убийцу, ты помогаешь ему избежать справедливого возмездия?»
Произнося эти слова, судья увидел, как Джон в отчаянии закрыл глаза, словно почувствовав головокружение и тошноту.
– Тедди говорит то же самое, – отметил он, не открывая глаз.
– А ты сам как считаешь? – спросил Патрик.
– Я говорю себе, что защищаю конституционные права людей, что Грег Меррилл имеет право на адвоката и справедливый суд…
– И?..
– А потом я вижу белую руку Аманды Мартин, торчащую из волнолома… Она застыла в таком положении, как будто в последние минуты бедная девушка отчаянно пыталась ухватиться за спасательный трос.
Судья слушал молча, не перебивая.
– А потом я вспоминаю Кейт Хэррис… – эту женщину, которая приезжала сегодня.
– И что?
– Ведь это ради нее я нарушил адвокатскую этику.
– Я сразу об этом догадался.
Джон удивленно посмотрел на отца:
– Каким образом?
– Она так очаровательна, – мягко произнес судья. – Ради нее я бы тоже нарушил адвокатскую этику.
– Все это ведь очень серьезно, папа, – сказал Джон. – За это меня могли бы лишить адвокатской лицензии. Но беда в том, что…
– …что ты готов сделать это опять, – продолжил за сына Патрик.
– Откуда ты знаешь?
Судья вздохнул. Окно спальни Джона выходило в сад, где стояла высеченная Лейлой статуя богини Правосудия – такая, какой ее всегда изображали – с завязанными глазами и весами в высоко поднятой руке. Мэв имела обыкновение насыпать в чаши весов крошки для птиц – и воробьи с кардиналами, прилетавшие поклевать их, часто устраивали на статуе шумную возню.
– Ты ведь не каменный, – глядя на статую, сказал Патрик. – У тебя есть сердце.
– Я думаю, мне придется отказаться от дела Меррилла.
– Как – отказаться? Думаешь, кто-то сможет сделать эту работу лучше, чем ты?
– Не знаю, но я не хочу ее делать, – ответил Джон.
– Так ты серьезно раздумываешь об этом? – спросил судья, ошеломленный столь решительным заявлением сына.
– Да. На сегодня у меня назначена встреча с доктором Беквитом. Мы планировали встретиться с Мерриллом, обсудить последние заключения психиатра и разработать на их основе стратегию защиты. Но я чувствую, что не могу этого сделать.
– Потому что ты в это не веришь?
– Потому что меня тошнит от всего этого. Потому что я больше не хочу жить в голове Грега Меррилла.
Патрик сел на кровать у ног сына. Грязно-золотистый Брейнер, улегшись на полу, положил голову судье на колени.
– Мне все это знакомо, Джон, – сказал он. – Я сам через это прошел. Это такое опустошение, такое отчаяние, от которого никуда не убежишь, нигде не спрячешься… Верно?
– Да, – согласился Джон. – У меня не идут из головы преступления Меррилла. Я знаю, что двигало им – все эти фантазии, толкающие его на убийства… Я знаю, что Фил Беквит считает его очень ценным для науки пациентом… Но сейчас мне хочется только одного: отстраниться навсегда от этого дела.
– Забраться под одеяло и спрятать голову под подушку…
– Да, забыться и ни о чем не думать.
– Именно поэтому в нашей профессии столько алкоголиков. После стольких стрессов в суде лучшее лекарство – пропустить рюмочку односолодового скотча… А ведь и в самом деле, – хитро подмигнул сыну Патрик. – Что скажешь?
– Вообще-то ведь еще середина дня, – пробормотал Джон, но в то же время приподнялся на локте и спустил ноги с кровати.
– Ну и что. Выпить по рюмочке – лучше, чем валяться в кровати, – добавил судья. – Спать будешь, когда выйдешь на пенсию.
Они спустились вниз, в кабинет Патрика. Брейнер последовал за ними и выглянул по пути в выходящее на улицу окно, словно желая убедиться, не было ли там Кейт. Заметив, что Джон тоже бросил взгляд за окно, судья с трудом сдержал улыбку.
Когда они пришли в кабинет, Патрик достал из серванта красного дерева два тяжелых бокала и графин из уотерфордского хрусталя. Вынув пробку, он закрыл глаза и с видом знатока поднес горлышко к носу, чтобы оценить аромат виски.
– Это нужно пить без льда, – сказал судья, наливая.
– Что это?
– Талискер двадцатилетней выдержки.
Патрик передал бокал Джону, и они чокнулись.
– За адвокатов! – воскликнул судья.
Отец и сын осушили бокалы, и Патрик налил еще.
– Только осторожнее, Джонни, – сказал он, затыкая графин пробкой. – Если не остерегаться, то так запросто можно стать алкоголиком. Многие хорошие адвокаты попадаются в этот капкан.
– Я знаю, – ответил Джон, потягивая виски маленькими глотками. – В детстве, когда я приходил к тебе в суд, мне довелось повидать немало пьяниц-адвокатов… Многие из них были ирландцами – Брэди или О'Нейл, например… И тогда они казались мне отвратительными – красные распухшие лица, налившиеся кровью глаза и этот ужасный запах спиртного, который всегда их сопровождал…
Судья кивнул.
– Но теперь я их понимаю.
– В самом деле?
– Да, потому что это, к сожалению, издержки нашей профессии, – произнес Джон, снова отпив виски. – У каждого из них был свой Грег Меррилл, которого нужно было защищать в суде, несмотря ни на что…
Судья опять молча кивнул.
– Их чувствительные души не выдерживали этого испытания. Помнишь, что мама говорила об Ирландии? Она называла ее «юдолью слез». Адвокаты-ирландцы – это поэты, запертые в клетку суда… Мама говорила так о тебе, – сказал Джон, взглянув своему отцу в глаза.
Патрик кивнул, вспоминая. В горле у него встал комок, и он, не в силах ничего добавить, вновь отхлебнул виски из своего бокала. В его ушах до сих пор ясно звучал красивый, звучный голос Лейлы, идущий из самой глубины ее души, от самого сердца.
– Возможно, сейчас она сказала бы то же самое и обо мне, – задумчиво произнес Джон.
– Несомненно.
– И еще она сказала бы, что я помогаю убийце избежать справедливого возмездия.
– Но ведь это не так, Джон. Ему ничего не удастся избежать. Меррилл сейчас в камере смертников. И самое большее, чего ты можешь добиться для него на следующем слушании – это пожизненное заключение без права досрочного освобождения. Это все, на что он может надеяться. Так что, к чему бы его ни приговорили, мы навсегда будем избавлены от него.
– Меррилл и из тюрьмы продолжает напоминать о себе. Кто-то, подражая ему, убил Аманду Мартин.
– Я знаю.
– А Вилла Хэррис так и не нашлась…
– Это я тоже знаю. И я знаю еще кое-что…
– Что?
– Что не стоит романтизировать страсть поэтически-возвышенных ирландских адвокатов к выпивке. Эти люди пьют потому, что хотят этого – тяготы этого жестокого мира служат для них лишь удобным предлогом. Но ты не представляешь, сколько горя они этим приносят в свои собственные семьи.
– А ты представляешь?
– Да, представляю, – серьезно кивнул судья.
– Тогда, – сказал Джон, поставив бокал с недопитым виски на стол и подойдя к окну, – что мне делать, папа?
– Работать, Джонни. Работать и выполнять свой долг. Никогда не отступать от своих принципов и в то же время в каждом человеке видеть, прежде всего, человека.
– Откуда ты это взял? – спросил Джон, размышляя над словами отца.
– Из бесед в «Обществе анонимных алкоголиков», – ответил Патрик.
– А откуда ты знаешь, что говорят на беседах в «Обществе анонимных алкоголиков»? – усмехнулся Джон.
Судья немного смутился.
– Потому что я там был. Одно время, когда я работал адвокатом, я стал слишком увлекаться выпивкой. И твоя мать заставила меня сходить на несколько бесед в «Общество анонимных алкоголиков».
– Я ничего об этом не знал.
– Мне удалось быстро преодолеть это. Я понял, что не имею права мучить своих близких, идя на поводу у собственных слабостей…
Джон вздохнул и посмотрел на часы, вероятно, размышляя, успеет ли он вовремя приехать в Уинтерхэм на встречу с Мерриллом и доктором Беквитом. Он задумчиво запустил пальцы в шерсть ластившегося к нему Брейнера и принялся рассеянно выбирать из нее колючки.
– Нашего грязнулю пора помыть, – нахмурившись, сказал Джон и опять погрузился в молчание, вспомнив про Кейт Хэррис.
Судья посмотрел на сына и, откашлявшись, твердо спросил:
– Ну, так что ты решил, Джон?
