Текст книги "Взломщики — народ без претензий"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Я водил рукой по ее бедру.

– Чувствуешь, что тебе хорошо. Очень хорошо.

– Ты знаешь, о чем я говорю. Что переживаешь, когда тайком лезешь в чужое жилье?

– Возбуждение.

– Могу себе представить. – Кончиком языка Рут лизнула нижнюю губу. – А страх?

– Немного и страх.

– еще бы! Скажи, а возбуждение похоже... м-м... на сексуальное?

Я от всей души рассмеялся:

– Это зависит от того, кто там находится... Шучу, шучу! Думаю, что сексуальный элемент да, присутствует. Ведь открывание двери можно рассматривать и как символ. – Рука моя тем временем продолжала двигаться – от колена к талии, от талии к колену. – Найти нужное положение инструмента, нажать здесь, потом там, и вот дверь потихоньку приотворяется, и ты аккуратно протискиваешься, входишь...

– Да, да...

– Само собой, есть ребята, которые орудуют фомкой или просто высаживают дверь ногой. Такие олицетворяют грубый секс, без всяких там тонкостей. Ты не находишь, а?..

Рут надула губы:

– Ты все дразнишь меня!..

– Самую малость.

– Я ведь никогда не была знакома со взломщиками. Мне хочется узнать, на что это похоже, когда вскрываешь чужую квартиру.

Глаза у нее были сейчас синие-синие и смотрели на меня с потрясающим простодушием. Я приподнял ей пальцем подбородок и чмокнул в кончик носа.

– Узнаешь, – сказал я.

– Что-что?

– Через пару часов сама увидишь, как это делается.

* * *

Задумка показалась мне чрезвычайно разумной. Признаю, Рут не знала себе равных в умении выбить по телефону любые интересующие ее сведения, и не исключено, что утром она вытянет адрес Весли Брила у его агента. Но зачем откладывать? Кроме того, агент может сказать Брилу, что был такой звонок, а если он и сам повязан, наши вопросы наверняка вызовут у него подозрение. Зачем нам заранее открывать карты? Это с одной стороны.

С другой – контора Питера Алана Мартина находится в доме на углу Шестой авеню и Шестнадцатой улицы. Если и существует более легкое дело, нежели ограбление в административном здании после рабочего дня, то мне таковое неизвестно. Я выйду оттуда как минимум с адресом Брила в считанные минуты и без всякого риска. А если к тому же повезет... Тогда как обычно. Разве знаешь, что попадется, иногда такое попадается, о чем не думал, не мечтал.

– Но тебе же придется выйти! – озабоченно сказала Рут. – Тебя могут узнать.

– Я изменю внешность.

Она оживилась:

– Можно грима раздобыть. Думаю, что у Рода есть. Я сумею наложить. Для начала усы...

– Усы я уже днем пробовал, причем настоящие. Не то. А грим он и есть грим, как искусно его ни клади. Только привлекаешь внимание... Подожди-ка секунду.

Я подошел к шкафу, незаметно вытащил парик и кепку и выскочил в ванную комнату. Там я примерил их перед зеркалом и совершил театральный выход. Рут ждала в комнате.

Я начал церемонно раскланиваться, но парик и кепка свалились у меня с головы. Она громко расхохоталась, чересчур громко, громче, чем заслуживало мое представление.

– Смешно, но не очень, – сказал я.

– Не обращай внимания! У меня, наверное, истерика начинается. Пара заколок, и порядок. Неудобно, если потеряешь волосы на улице.

«Ничего я вчера не потерял», – подумал я, но промолчал. Надо было раньше рассказать о моей вылазке, а сейчас не стоит – неловко.

* * *

Из квартиры мы вышли около девяти. В карманах у меня было заветное кольцо с инструментами, резиновые перчатки и рулон клейкой ленты, которую я нашел в аптечке у Рода. Я вовсе не собирался бить стекла в окнах, но такая лента незаменима, если придется проломить окно. Поле предстоящей операции не было мной изучено, я понятия не имел об офисе мистера Мартина. Рут раскопала на дне своей сумки несколько заколок и прикрепила парик мне к волосам. Теперь я мог кланяться хоть до земли, не боясь его потерять. Она хотела проделать то же самое с кепкой, но я категорически воспротивился.

Закрыв дверь, я взял у Рут ее ключи и запер все три замка. Прежде чем бросить связку в сумку, она повертела ее в руках.

– Только подумать: целых три замка, и ты открыл их без ключей.

– Я – талантливый малый.

– Оно и видно.

Ни на лестнице, ни в подъезде нам никто не попался. Воздух на улице был свежий, чистый и ни на градус не теплее, чем вчера ночью. Я чуть было не сказал это вслух, но вовремя спохватился: для Рут я вчера никуда не выходил. «Представляю, как хорошо выползти на свежий воздух после того, как двое суток безвылазно просидел дома», – тараторила она. «Да, хорошо», – мямлил я. «Ты, наверное, здорово нервничаешь? – говорила она. – Еще бы, если на каждом углу тебя полицейский высматривает!» – Это она, конечно, преувеличивала, тем не менее, я соглашался: «Да, нервничаю, но не так, чтобы очень». После чего она взяла меня под руку, и мы пошли рядышком.

С Рут было безопаснее. Если кто и обращал на нас внимание, то видел молодого мужчину под ручку с девицей, а когда глаз натыкается на парочку, то никому не придет в голову, что перед ним – находящийся в бегах опасный преступник. Я чувствовал себя гораздо свободнее, чем вчера ночью. Рут поначалу волновалась, но через несколько кварталов совершенно успокоилась и сказала, что ждет не дождется, когда мы полезем в контору агента.

– Кто это – мы, хотел бы я знать?

– Ты и я, дурачок, кто же еще?

– Не-а, и не надейся. Кто у нас взломщик? А ты всего только соучастница. Твое дело держать лошадей наготове, или, попросту говоря, стоять на шухере.

Рут опять надулась:

– Это нечестно. Главное удовольствие только себе самому!

– По положению и заслугам.

– Да, но две головы лучше, чем одна. А четыре руки лучше, чем две. Вдвоем мы скорее прочешем местность.

Пришлось напомнить Рут пословицу насчет семи нянек, но она не сдавалась и продолжала спорить. Тем временем мы дошли до перекрестка Шестнадцатой улицы и Шестой авеню. Из четырех угловых зданий я отыскал глазами административное, а как раз наискосок от него заметил кафе, конечно же, фирмы «Рикер».

– Там ты меня и подождешь, – сказал я Рут. – Заберись в кабинку, выпей кофейку. Хотя я не убежден, что здесь он самый лучший.

– Не хочу я никакого кофе!

– А с кофейком возьми английскую булочку.

– Я не голодна.

– Тогда, может быть, пирожное с черносливом. «Рикер» славится пирожными с черносливом.

– Правда?

– Почем я знаю. Дай мне сигнал фонарем из окна. Один – если сушей, если морем – два. Рут Хайтауэр на том берегу... Ты чего?

– Ничего.

– Знаешь, как называется спектакль, в котором занят Род? «Два, если морем». А я буду на другом берегу. Не бойся, не задержусь. Одна нога здесь, другая там. По-быстрому вошел, по-быстрому вышел – вот мой девиз.

– Понятно.

– Но он пригоден только для взлома. В других областях человеческой деятельности у меня и тактика другая.

– Правда? Ну-ну...

У меня было легко на душе, да и в мыслях была легкость необыкновенная. Я по-дружески поцеловал Рут, тихонько подтолкнул ее в сторону кафе и расправил плечи, готовясь к бою.

Глава 10

Здание было двенадцатиэтажное, однако человек, который ставил его, в то время считал, надо полагать, свое творение небоскребом, – такое оно было старое. Сооруженное некогда из белого камня и украшенное чугунным литьем, оно было покрыто накопившимися за несколько десятилетий слоями копоти. Теперь таких домов не строят, и правильно делают.

Я оглядел дом с противоположного тротуара. Ничто не вызывало тревогу. В большинстве офисов, выходивших на улицу, было темно. Только в нескольких окнах горел свет: засидевшиеся адвокаты и бухгалтеры, уборщицы, приводящие в порядок столы, опоражнивающие мусорные корзинки, протирающие полы... За конторкой в узком вестибюле с мраморным полом сидел седой негр в малиновой ливрее и читал газету, держа ее в вытянутой руке. Несколько минут я следил за ним. За это время никто не вошел в здание с улицы, и только один человек вынырнул из лифта и приблизился к конторке. Он нагнулся над ней на несколько секунд, потом выпрямился и, выйдя из подъезда, потопал по Шестой авеню к центру.

Я зашел в телефонную будку на углу и, стараясь не обращать внимания на вонь, набрал номер Питера Алана Мартина. В конторе у него стоял автоответчик, и я повесил трубку. Если это сделать быстро, за пять-шесть секунд, ваш десятицентовик выскочит назад. Я, должно быть, замешкался, и автомат прикарманил мои денежки.

На светофоре зажегся зеленый, и я пересек улицу. Дежурный безучастно взглянул на меня, когда я проходил через вращающиеся двери. Я изобразил улыбку номер 3, то есть приветливую, но обращенную в пространство, и пока ноги сами несли меня к конторке, я шарил глазами по указателю. Не поднимая головы, дежурный придвинул ко мне толстый гроссбух и крохотный огрызок карандаша. Т. Дж. Пауэро написал я в графе «Имя», «Хаббл корп.» в графе «Фирма», под надписью «Комната» аккуратно вывел 441, под надписью «Время» – 21.25. При том внимании, которое уделил мне старый негр, я мог бы заполнить все графы преамбулой к нашей судьбоносной Конституции. А что вы хотите? Этот человек всего лишь собиратель автографов и больше никто, такого испугается разве что совсем уж перепуганная ворона. Его посадили в вестибюле третьеразрядного административного здания, арендаторы здесь – мелкие фирмы, у которых за год оборачивается всего лишь треть капитала. О промышленном шпионаже здесь слыхом не слыхивали, и если бедняга помешает какому-нибудь доходяге стянуть пару электрических пишущих машинок, то, значит, он честно зарабатывает те жалкие гроши, что ему платят.

При лифте когда-то состоял лифтер, но несколько лет назад подъемник неумело переделали для самообслуживания. Скрипучая кабина медленно дотащилась до четвертого этажа, где я и вышел, хотя офис мистера Мартина располагался на шестом. Я прекрасно знал, что мой чернокожий приятель в вестибюле не оторвется от своего чтива, чтобы посмотреть, действительно ли я сошел на том этаже, какой указал в гроссбухе, однако настоящий профессионал должен делать все как положено, независимо от обстоятельств. Я поднялся на шестой этаж пешком по лестнице, к тому же чертовски крутой. Контора агента находилась в дальнем конце коридора. Только в двух помещениях горел свет. Одно принадлежало ДНБ – дипломированному независимому бухгалтеру, другое фирме под названием «Идеи без границ». В кабинете бухгалтера стояла мертвая тишина, зато в «Идеях» звучало радио, настроенное на станцию классической музыки, и, перекрывая скрипичный концерт Вивальди, женский голос с неподражаемым акцентом, свойственным только жителю Верхнего Бронкса, говорил: «...Тебе еще надо поучиться, дорогой, и знаешь, что он ответил? Ты ни за что не поверишь...»

Дверь в кабинет Питера Алана Мартина была сделана из кленовой древесины, а в дверь была вставлена рама с большим матовым стеклом. На нем крупными черными буквами было выведено его полное имя, и под ним – «Представитель талантов». Надписи давно следовало бы освежить, как и стены, полы, потолки, но заниматься этим никто не станет, это ясно. Еще не открыв дверь, я уже знал, что дела у мистера Мартина идут не блестяще, и Брил не может похвастаться творческими успехами. Снаружи здание еще хранило следы былого величия, но внутри этого величия как и не бывало вовсе.

Замок, врезанный в дверь, имел и пружинную защелку, и ригель.

Невозможно представить, зачем мистер Мартин таскал с собой ключ, вставляя его и поворачивая, если запирать дверь таким замком – все равно что огородить кукурузное поле для защиты от ворон. Любой идиот может просто продавить стекло в двери и влезть внутрь. У меня была с собой клейкая лента, я мог бы проделать эту операцию, не поднимая лишнего шума. Несколько полосок ленты, наклеенных крест-накрест на раме, сведут треск и звон до минимума.

Но дверь с разбитым стеклом да еще клейкая лента на нем – это приглашение к розыску похитителя. Я же не собирался ничего красть и имел возможность посетить офис, не оставляя никаких следов. Мистеру Мартину и в голову не придет, что у него кто-то был. Я не спеша принялся за замок, и он не отнял много времени. Засов отодвинулся легко, а запластырить пружинный язычок было еще легче. Между дверью и рамой была полусантиметровая щель. Любой мальчишка, вооружившись столовым ножом, открыл бы дверь.

«Берни, на что это похоже»?

Я немного волновался, поворачивая ручку и открывая дверь, а войдя, защелкнул за собой замок. У меня был карманный фонарь – «карандаш», но я не стал доставать его, а включил верхнюю трубку дневного света. Мигание фонаря выглядело бы с улицы странно, а так... еще один бедняга, вынужденный задержаться на работе.

Я быстро обошел комнату, осмотрел ее в общих чертах. Старый письменный стол, небольшой металлический столик для стенографистки – сейчас на нем стояла пишущая машинка; длинный стол для заседаний, пара кресел. Освоившись с обстановкой и убедившись, что нигде не спрятан труп, я подошел к окну. Кафе было хорошо видно, и я пожалел, что не могу заглянуть внутрь. Интересно, какую кабинку заняла Рут? Может быть, она сидит у окошка и смотрит сейчас сюда, на то окно, где стою я? «Не отвлекаться!» – сказал я себе.

Часы показывали девять тридцать шесть.

Контора мистера Мартина имела непрезентабельный вид. Одну стену в комнате сплошь покрывали темно-коричневые плитки из пробкового дуба; они были кое-как приляпаны цементом. Кнопками и булавками к стене были прикреплены большие, яркие, глянцевые фотографии. В основном на них фигурировали красотки, демонстрирующие по большей части ноги, но многие к тому же и груди, и каждая выдавала искусственную плотоядную улыбку во весь рот. Я представил себе, как Питер Алан Мартин, сидящий за заваленным бумагами столом, вынужден глазеть на эти хищные оскалы, и мне стало его жаль. Среди моря ляжек и сисек кое-где виднелись неплохие головки, попалась даже пара мужских лиц, но лица, которое искал я, не было.

Рядом с белым кнопочным телефоном на столе стоял полудисковый «роллодекс» – алфавит с телефонами и адресами. Я повертел его и нашел визитную карточку Весли Брила. Это не было для меня сюрпризом, и тем не менее я обрадовался, найдя что искал. Я перебрал несколько фломастеров, пока не нашел работающие, и списал: Весли Брил, отель «Камберленд», Западная Пятьдесят восьмая, № 326, тел. 541-7255. (Не знаю, зачем я записывал имя. Не знаю, зачем я записывал все остальное, достаточно было запомнить отель, другие данные есть в телефонной книге. Что ж, и на старуху бывает проруха.)

Надев резиновые перчатки, я протер поверхности, к которым прикасался, хотя вряд ли я оставлял следы, и вообще – кто будет искать здесь отпечатки пальцев? Потом на всякий случай посмотрел в алфавит на "Ф" и не удивился, не найдя там Флэксфорда.

У той стены, где находилась входная дверь, стояли длинные металлические ящики – картотека клиентуры. Я быстро перебрал папки и нашел досье на Брила. В нем ничего не было, кроме толстой пачки фотографий. Если Мартин вел когда-либо переписку с Брилом или по поводу него, то, наверное, выкинул бумаги или же держал их в другом месте.

Фотографии заинтересовали меня. Только теперь, разглядывая их, я окончательно и бесповоротно убедился, что Весли Брил – это тот самый тип, из-за которого меня настигли на месте убийства. До сих пор в глубине души у меня еще шевелились сомнения. От всех этих междугородных разговоров создавалось ощущение, что мы действуем в каком-то вакууме. А здесь вот он, Весли Брил, собственной персоной, на черно-белых фотографиях размером восемь на десять. Какие уж тут сомнения! Я перебрал пачку и остановился на составной карточке, изображающей его анфас, и в профиль, и в три четверти с различным постановом головы и разными выражениями лица. Я знал, что карточки не хватятся, и всей Бриловой папки не хватятся, а может быть, и самого ящика, и, сложив фото пополам, положил в карман.

Рабочий стол Мартина не был заперт. Почти машинально я осмотрел ящик за ящиком, но не нашел ничего, что проливало бы дополнительный свет на Весли Брила. Правда, в нижнем ящике я наткнулся на почти полную поллитровку какого-то купажированного виски и маленькую бутылку джина с мятой «Старый Бостон». Тащить такую находку ни малейшего желания не возникало. В среднем ящике лежал конверт с деньгами: восемьдесят пять долларов десятками и пятерками. Я отсчитал двадцать пять долларов на текущие расходы и положил конверт на прежнее место, но потом передумал и выгреб из него и остальные деньги. Если Мартин заметит, что вещи в ящике находятся в ином беспорядке, чем было у него, если увидит, что кто-то побывал в его офисе, то пусть подумает, что это мелкий воришка, попользовавшийся попавшимися под руку бабками.

(Зачем же я только что уничтожил следы моего присутствия здесь, спросите вы. Откуда такая непоследовательность? Хорошо, я скажу, почему я взял деньги. Грех оставлять наличность, вот почему.)

Зато я не притронулся к другому, найденному в левом верхнем ящике. Я имею в виду пистолет с двухдюймовым стволом и рукояткой, украшенной перламутром. Пистолет был небольшой, целиком умещавшийся в ладони, но оставался при этом огнестрельным оружием. Я нагнулся и с видом знатока понюхал кончик дула – так делают в кино, чтобы определить, давно ли стреляли из этого оружия. Единственное, что я почувствовал, – это запах металла, смазки и пыльного ящика, который я поспешил аккуратно задвинуть, как только вытащил оттуда нос.

Когда я вижу пистолет, мне становится не по себе. Вы не поверите, как часто пистолеты попадаются ворам. Правда, целились в меня из пистолета один-единственный раз, это был пистолет старины Картера Сандоваля, я уже рассказывал об этом. Находил я их в письменных столах, на ночных тумбочках, однажды обнаружил пистолет под подушкой. Приобретают эти опасные игрушки, чтобы стрелять во взломщиков, так принято считать, однако чаще дело кончается тем, что люди стреляют в себя или друг в друга. Бывает, случайно, но бывает, что и намеренно.

Наш брат тащит стволы в силу разных причин: либо потому, что сам намерен воспользоваться оружием, либо потому, что куда как соблазнительно загнать эту неприметную вещицу за полсотни, а то и за сотню. Я знал одного парня, специализировавшегося на пригородных домах, который забирал попавшийся ему пистолет, чтобы из этого оружия не стреляли в того, кто после него полезет в дом. Найдя ствол, он спускал его в ближайшую канализацию. «Кто позаботится о нас, если не мы сами?» – сказал он мне.

Я в жизни не украл ни одного пистолета, даже в руки их не беру, будь они неладны! Поэтому я задвинул ящик, не притронувшись и к этому, с перламутровой рукояткой.

В девять пятьдесят семь я вышел из офиса мистера Мартина. В коридоре никого не было. Из помещения «Идеи без границ» доносилась музыка Моцарта. Я целую минуту запирал дверь, хотя мог бы бросить все как есть, – пусть хозяин подумает, что сам забыл запереть. Человек, питающий склонность к алкогольным смесям, встречает утро с весьма смутным представлением о том, что он делал накануне.

Мало того, я спустился пешком на четвертый этаж и только потом вызвал лифт. В «Хаббл корп.» по-прежнему никого не было. Я спустился в вестибюль и разыскал свое имя в гроссбухе. После меня пришли еще трое, и один из них уже выбыл. В графе «Время ухода» я вывел огрызком карандаша «22 часа» и пожелал старику в малиновой ливрее приятного вечера. «Что хорошая ночь, что плохая ночь – мне все едино», – ответствовал он.

* * *

Едва переступив порог, я сразу же встретился глазами с Рут. В кафе было немноголюдно: несколько таксистов за стойкой, пара не занятых работой проституток в углу – вот, пожалуй, и все. Оставив на столе несколько монет, Рут поспешила ко мне.

– Я уже начала беспокоиться.

– Почему?

– Тебя долго не было.

– Полчаса.

– Нет, сорок минут. А мне показалось, будто несколько часов. Что случилось?

Мы вышли из кафе, она взяла меня под руку, и я стал рассказывать. Я был в самом лучшем расположении духа. Хотя я и не совершил ничего героического, настроение у меня было приподнятое. Я чувствовал, что теперь все пойдет как по маслу, и это было приятно.

– Он в гостинице живет, на Западной Пятьдесят восьмой. Это за Площадью Колумба, около Колизея. Поэтому его и нет в телефонной книге. Никогда не слышал об этой гостинице, думаю, не из пятизвездочных. По всему видно, что мистеру Брилу сейчас туго приходится. Да и агент ему попался растяпа. К тому же и клиентура у него аховая. Девицы, занимавшие третьи места в конкурсах красоты в своих штатах, да и то много лет назад. К таким, как он, обращаются только в редких, особых случаях. Когда, например, хотят, чтобы кто-нибудь выскочил из торта на холостяцкой вечеринке. Интересно, такие представления сейчас устраивают?

– Какие представления, не пойму?

– Голая девица, выскакивающая из торта.

– Ты меня спрашиваешь? Откуда мне знать?

– Да, действительно.

– Я никогда не выскакивала из торта. Да и на холостяцкой вечеринке не бывала.

– Тогда тебе не нужен мистер Мартин. Ума не приложу, зачем он Брилу? У парня была куча работы последние годы. Вот, посмотри, ты тоже его узнаешь. – Мы как раз проходили под уличным фонарем. Я показал ей фотографию Брила. – Ты его сто раз видела.

– Ой, конечно, видела! – воскликнула Рут. – В кино, по телеку...

– Верно.

– Не знаю, где именно, но лицо ужасно знакомое. Даже его голос вроде бы слышу. Он играет в... не могу сейчас вспомнить, где, но...

– В «Мужчине посередине», – подхватил я. – Джим Гарнер, Шэн Уилсон и Вес Брил.

– Точно!

– Как случилось, что он так низко пал, Вес Брил? Никуда не годный агент, сам ютится в какой-то дыре, у Колизея, водится с уголовником.

– Об этом ты тоже можешь его завтра спросить.

– Да, и об этом тоже.

Некоторое время мы шли молча. Вдруг Рут сказала:

– Наверное, это тебе в новинку, Берни, забрался в помещение, а ничего не крал?

– Первое, что я украл, был бутерброд, помнишь? С этого и началась моя уголовная биография. И у Рода я ничего не украл. Немного виски и пара – другая банок супа не должны приниматься в расчет, правда?

– Уж не начинаешь ли ты новую жизнь?

– И не рассчитывай. Я все-таки кое-что украл. У этого... как его... Мартина.

– Карточка? Это не считается.

– Плюс восемьдесят пять долларов. Это считается. – И я рассказал ей все про конверт в ящике.

– Господи! – вздохнула она.

– Что с тобой?

– Так ты и в самом деле вор-взломщик.

– А ты что думала?

Она пожала плечами.

– Я, наверное, ужасно наивная. Все время забываю, что ты действительно взломщик. Забрался в чей-то офис, а там деньги, ты их и взял. Совершенно машинально.

У меня было готово возражение, но вместо него я сказал:

– Тебя это смущает?

– Не сказала бы. Почему это должно меня смущать?

– Не знаю.

– Просто сбивает с толку.

– Наверное, это объяснимо.

– Да нет, вовсе меня это не смущает.

Потом мы молчали почти всю дорогу. Когда добрались до Четырнадцатой, я взял Рут за руку, и она не отнимала ее весь остаток пути. У нашего дома она достала ключ от парадной двери, но ключ заедал, и она провозилась столько же времени, сколько в первый раз потратил я сам, чтобы открыть эту самую дверь без всяких ключей. Я сказал ей об этом, когда мы поднимались по лестнице, и она засмеялась. На четвертом этаже Рут подошла к квартире 4-Ф и хотела вставить ключ в замочную скважину.

– Не пойдет.

Она удивленно обернулась.

– Не та квартира. Не годится к воинской службе.

– Что?

– 4-Ф – это призывная категория. Нам нужна 5-Т.

– Ой, Господи! – выдохнула она и покраснела. – Мне показалось, что я у себя дома. На Бэнк-стрит.

– У тебя квартира на четвертом этаже по фасаду?

– М-м, четвертый этаж у нас самый верхний. А на этаже четыре квартиры. Наш дом не такой узкий, как этот. – Мы отошли к лестничному маршу. – Хорошо, что никто не высунулся, а то было бы неудобно.

– Поздно беспокоиться.

У квартиры Рода Рут снова выудила связку ключей, помедлила и опять бросила их в сумку.

– Я, кажется, куда-то подевала ключи.

– Брось, Рут.

– Посмотрим, как ты откроешь без ключей. Ты же мастер.

– Да, мастер, но зачем?

– Хочу посмотреть, как ты это делаешь.

– Ну и глупо, – сказал я. – Еще кто-нибудь увидит, как я тут изображаю слесаря. Зачем рисковать? Да и замки здесь хитроумные, во всяком случае «медеко». Иногда с ним так намучаешься!..

– Но раньше ведь ты открывал, правда же?

– Да, открывал, но...

– Кошек я уже накормила. – Я обернулся и уставился на нее. – Я уже накормила Эстер и Мордехая.

– Да?

– Я это днем сделала, когда сюда возвращалась. Воды в миску налила и сухого корма оставила.

– Понятно.

– Я подумала, до чего это, должно быть, волнительно – посмотреть, как ты отпираешь замок. Если увижу, как ты это делаешь... м-м... я просто, наверное, голову потеряю, так меня это... м-м... взбудоражит.

– А-а...

Я достал из кармана отмычки.

– Я, наверное, ненормальная, – проговорила она и, обхватив меня сзади за пояс, прижалась ко мне. Я чувствовал тепло ее тела. – Извращенка и вообще.

– Очень может быть.

– Тебя это смущает?

– Я думаю, привыкну, – сказал я и принялся за замки.

* * *

– Знаешь, я, кажется, была права. Никогда не думала, что я такая сучка и извращенка, – сказала она, сладко зевнув и устраиваясь поудобнее возле меня. Моя рука медленно гуляла по изгибам ее тела, словно запоминая каждый бугорок и каждую тайную долину. Сердце у меня снова билось ровно. Я лежал, закрыв глаза и прислушиваясь к приглушенному шуму улицы.

– Берни, у тебя замечательные руки!.. – сказала она.

– Мне следовало бы стать хирургом.

– Ой, сделай так еще раз! Просто чудо какое-то. Неудивительно, что замки сами у тебя открываются. Ни к чему тебе все эти хитроумные приспособления. Только прикоснись к замку, погладь его, и он весь тает, раскрывается.

– Ты, вижу, малость тронулась, да?

– Совсем чуть-чуть. А руки у тебя все равно волшебные. Мне бы такие.

– Нормальные руки у тебя, малыш.

– Правда?..

Ее руки пришли в движение.

– Эй! – окликнул я ее.

– Что-нибудь не так?

– Ты знаешь, что делаешь, женщина?

– А ты знаешь?

– Играешь с огнем.

– Неужели?

Первый раз все произошло быстро, напряженно, как бы даже отчаянно. Сейчас мы не торопились, оба были чутки друг к другу, нежны и ласковы. Не звучала музыка, а только доносился глухой шум откуда-то снизу, но в ушах у меня пела какая-то хватающая за душу джазовая мелодия с негромким всхлипами сакса. «Рут, Рут, милая Рут!» – выдавил я и, закрыв глаза, кончился и вознесся на небеса.

* * *

Утром я проснулся первым. Какое-то время после пробуждения я еще чувствовал беспокойство.

Под закрытыми веками мелькали обрывки уходящего сна; я старался ухватить его, узнать, что он значит. Но сон ушел, растворился в прошлом. Я немного полежал, не двигаясь, потом повернулся на бок. Она здесь, рядом, и я был благодарен за это судьбе. Я долго смотрел на нее, прислушиваясь к ее мерному дыханию. Потом надумал кое-что сделать и осуществил это.

В конце концов мы все-таки выбрались из постели, слазили под душ, собрали наспех скинутую вчера одежду. Она заварила кофе, поджарила тосты, и мы молча сели завтракать.

Молчание было нехорошее, тягостное. Подручный Рэя Киршмана, Лорен, принялся бы колотить своей дубинкой по ладони, рассуждая о флюидах тревоги в воздухе, и это объяснение было бы не хуже любого другого. Мне и в самом деле чудилось что-то в наклоне ее головы и плотно сжатых губах, что-то неладное.

– В чем дело, Рут?

– Рут, – отозвалась она.

– Что?

– Есть такая пьеса «Милая Рут».

– Есть еще конфеты – «Малышка Рут».

– Что ты говорил вчера ночью, под конец, помнишь? «Рут, Рут, милая Рут!» И сегодня утром опять.

– А ты что говорила? «Еще, еще, сладкий, я кончаю!» Но я тебе об этом не говорю за завтраком! Если тебе не нравится твое имя, поменяй его, и точка.

– Мое мне нравится.

– Тогда в чем проблема?

– Ни в чем. Вот что, Берни, если ты будешь звать меня Рут, я буду звать тебя Роджер.

– Какой еще Роджер?

– Роджер Амитидж.

– А-а... – протянул я; потом глаза мои расширились, челюсть отвисла, и я сказал, уже увереннее: – Вот оно что... – Она кивнула. – Твое имя не Рут Хайтауэр.

– Увы, это так. – Она отвела глаза. – Понимаешь, ты назвал себя Роджером, но я знала, что это не настоящее твое имя, и подумала, что мы должны быть в равном положении. Когда выяснилось, кто ты, мне показалось, что легче оставаться Рут. А после просто не было удобного момента, чтобы сказать.

– До сегодняшнего утра не было?

– Если ты собираешься шептать мне на ухо всякие ласковые слова, то называй меня моим настоящим именем.

– Все понятно. Ну?

– Что «ну»?..

– Ну, и как тебя звать по-настоящему? Только не спеши, малышка. Чтобы оно хорошо звучало, когда его произнесешь хриплым шепотом.

– Это нехорошо с твоей стороны.

– Нехорошо? Меня держат за последнего болвана. Заставляют ворковать неизвестно с кем над твоим розовым ушком. И мне же говорят, что это нехорошо? – Я повернул ее лицо к себе. В уголках глаз были слезы. – Ну не надо, слышишь?

Она заморгала что есть силы, но слезы продолжали литься. Она вытерла их ладонью.

– Ну вот, все прошло.

– Факт, прошло.

– Меня зовут Элли.

– Это сокращенное от Элеоноры?

– Нет, от Элейн. Но все зовут меня Элли.

– Элли... а фамилия? Конечно, не Хайтауэр.

– Элли Кристофер.

– Хорошее имя!

– Спасибо.

– И подходит тебе, хотя, знаешь, Рут Хайтауэр тоже подходило. Впрочем, кто я такой, чтобы судить? Кристофер – это по мужу?

– Нет, после развода я взяла девичью фамилию.

– А как фамилия твоего бывшего мужа?

– Какая разница?..

– Наверное, никакой.

– Ты на меня не сердишься, Берни?

– Почему я должен на тебя сердиться?

– Ты не ответил на мой вопрос.

Я молча допил кофе и встал из-за стола.

– У нас обоих масса дел, – сказал я. – Мне нужно попасть к себе в квартиру.

– Не уверена, что это безопасно.

Я тоже не был уверен, но говорить об этом не хотелось. Полиция вряд ли держит квартиру под наблюдением, а сделав телефонный звонок, я узнаю, есть в данный момент кто-либо в ней или нет. Мне хотелось переодеться, и, кроме того, в голове созрела мысль, что хорошо бы иметь при себе денежный неприкосновенный запас. Обстоятельства складывались таким образом, что пять тысяч могли бы очень даже пригодиться.

– Да, масса дел, – продолжал я. – Тебе, наверное, тоже надо забежать домой – переодеться, освежиться, навести марафет. Ах, да, не забудь накормить кошек.

– Постараюсь.

– Еще надо убрать за ними – они ведь у тебя гадят? Потом вынести мусор. Словом, куча домашних дел, отнимающих массу времени.

– Берни...

– У тебя действительно есть кошки? Настоящие абиссинские? Их на самом деле зовут Эстер и Ксеркс?

– Эстер и Мордехай.

– Да, я еще многого о тебе не знаю, верно?

– Черта с два, много! И вообще не понимаю, чего ты раскипятился?

В сущности, я совсем не раскипятился, но все равно смотрел на нее хмуро.

– Что ты от меня хочешь в конце концов? Я всего лишь забежала к уехавшему знакомому полить цветы.