Текст книги "Пляска на бойне"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Кроме секса Стетнер угощал его и философскими рассуждениями. «Законы и правила – это для тех, у кого не хватает воображения, чтобы их нарушать. Есть мужчины и женщины, которые выше других и которые диктуют свои собственные законы или вообще обходятся без них». Он часто цитировал Ницше, а Ольга приноравливала изречения старого немца к нашему времени. «Нужно только предъявить свои права на власть, и стоит ли говорить о жертвах, если их судьба – естественное следствие их собственного желания покориться? Они сами творят свою судьбу, как вы – свою».

Однажды Стетнер позвонил ему в офис. «Бросайте свои дела, – сказал он. – Спускайтесь вниз и ждите на углу. Я заеду за вами через пятнадцать минут». Они долго ехали куда-то, и Стетнер все приговаривал, что его ждет подарок. Он остановил машину в незнакомом районе и провел Термена по лестнице в подвал. Там Термен увидел обнаженную женщину с кляпом во рту, прикованную к металлической раме. «Она ваша, —сказал Стетнер. – Можете делать с ней, что хотите».

Термен попользовался этой женщиной. Отказаться было бы невежливо – все равно что не принять предложенную рюмку или отклонить угощение. К тому же полная беспомощность женщины невероятно его возбудила. Когда он кончил, Стетнер спросил, не хочет ли он сделать с женщиной что-нибудь еще. Он сказал, что нет. Они вышли и сели в машину. Стетнер попросил его подождать минуту – он кое-что забыл сделать. Вскоре он вернулся и сел за руль. По дороге он спросил Термена, был ли тот когда-нибудь у женщины первым. Термен сказал, что был.

– Но не у вашей жены.

– Нет, – признался Термен. – Аманда не была девушкой, когда они познакомились.

– Так вот, я сделал вам превосходный подарок, – сказал Стетнер. – Вы уже были первым у женщины, а у этой сегодня вы оказались последним. Та девка, которой вы только что попользовались, больше не будет принадлежать никому, разве что могильным червям. Знаете, что я сделал, когда вернулся туда? Вынул у нее изо рта кляп, сказал: «Прощай, дорогая» и перерезал ей горло.

Потрясенный Термен молчал.

– Вы не знаете, верить мне или нет. А вдруг я просто вернулся, чтобы отлить или чтобы отвязать ее? Хотите, поедем обратно, сами увидите?

– Нет.

– Это хорошо. Потому что вы знаете – я всегда говорю правду. Вы растеряны, вы не знаете, что и подумать. Успокойтесь. Вы ничего не делали, это сделал я. И потом, она все равно бы умерла. Никто не живет вечно. – Он взял Термена за руку. – Мы с вами теперь так близки, что ближе не бывает. Мы братья по крови и посемени.

Термен долго наливал себе пива и еще дольше не мог его выпить. Поднеся стакан к губам, он ставил его обратно на стол и снова принимался говорить. Он не хотел пива, ему нужно было выговориться.

– Не знаю, убил ли Берген эту женщину на самом деле, – сказал он. – Возможно, это была какая-то шлюха, которую наняли специально на такой случай, и он вернулся, чтобы отвязать ее и расплатиться. А может, он и вправду перерезал ей горло. Не знаю.

С этой минуты Термен стал жить двойной жизнью. Внешне он оставался молодым, преуспевающим администратором с прекрасной квартирой, богатой женой и большим будущим. И в то же время у него была тайная жизнь, которую он делил с Бергеном и Ольгой Стетнерами.

– Я научился это включать и выключать, – сказал он. – Когда вы уходите с работы, вы оставляете там все служебные дела, – а я, когда бывал с ними, оставлял позади всю свою другую жизнь. Я виделся с ними раз или два в неделю. Мы не всегда делали что-нибудь этакое, иногда просто сидели и разговаривали. Но всегда была эта острота, этот ток, который пронизывал нас. А потом я выключал все это, шел домой и превращался в примерного мужа.

Когда они были знакомы уже несколько месяцев, Стетнеру понадобилась его помощь.

– Его кто-то шантажировал. Они сделали какую-то видеозапись. Не знаю, что на ней было, но, видимо, что-то серьезное, потому что оператор оставил себе копию и потребовал за нее пятьдесят тысяч долларов.

– Арнольд Левек, – сказал я.

Он широко раскрыл глаза.

– Откуда вы знаете? Что еще вам известно?

– Я знаю, что случилось с Левеком. Вы помогали его убить?

На этот раз он донес стакан до рта. Утершись рукой, он ответил:

– Клянусь, я не знал, что так обернется. Он сказал, что готов заплатить пятьдесят тысяч, но не может встретиться с Левеком, тот его боится. Нетрудно было понять почему. Он сказал, что на этом все кончится: тот не так глуп, чтобы решиться на такую же штуку еще раз. На углу Десятой авеню и Сорок Девятой есть таиландский ресторан. Там я встретился с Левеком. Смешной такой толстяк, ходил вперевалку, как заводная игрушка. Он все говорил мне, что не хотел этого делать, но ему действительно нужны деньги. Чем больше он оправдывался, тем больше презрения мне внушал. Я отдал ему портфель с деньгами и сказал, чтобы он его открыл. Увидев деньги, он как будто еще больше испугался. Я выдал себя за адвоката – такую мы придумали легенду, на мне был дорогой костюм в тонкую полоску, и я старался вставлять в разговор юридические термины. Как будто это имело какое-то значение. Мы совершили обмен, и я сказал ему, что он может оставить себе и портфель, но я не отпущу его, пока не буду уверен, что кассета – та самая, которая нужна моему клиенту. «Моя машина стоит рядом, – сказал я, – а до моей конторы всего пять минут, и, как только я посмотрю начало фильма, вы сможете уйти с деньгами».

Термен потряс головой.

– Он мог просто встать и уйти, – сказал он. – И что бы я тогда делал? Но он, видимо, мне поверил. Мы прошли полпути до Одиннадцатой авеню, и у входа в проулок нас поджидал Берген. Он должен был ударить Левека по голове, а потом мы убрались бы оттуда с деньгами и с пленкой.

– Но случилось иначе.

– Да, – сказал он. – Не успел Левек опомниться, как Берген стал его избивать. По крайней мере, так мне показалось, но потом я увидел у него в руке нож. Он ударил его ножом прямо там, на улице, потом схватил и затащил в проулок, а мне велел взять портфель. Я взял портфель и пошел по проулку. Он прислонил Левека к кирпичной стене и принялся тыкать в него ножом. Левек так и стоял с выпученными глазами. Может быть, он был уже мертв, не знаю. Он не произнес ни звука.

Потом они взяли у Левека ключи, обыскали его квартиру и унесли с собой две полные сумки записей.

Стетнер думал, что у Левека хранилась запасная копия пленки, которой тот его шантажировал, но оказалось, что копии не было.

– Почти на всех пленках были записаны фильмы, которые показывали по телевидению, – сказал Термен. – В основном – старые классические черно-белые ленты. Еще было несколько порнофильмов и какие-то старые телешоу.

Стетнер сам просмотрел их и в конце концов почти все выкинул. Термен так и не видел той пленки, которую тот вернул себе с его помощью и которая стоила жизни Арнольду Левеку.

– Я ее видел, – сказал я. – Там показано, как они оба совершают убийство. Убивают мальчика.

– Я так и думал, иначе зачем бы они стали платить за нее такие деньги? Но где вы могли ее видеть?

– У Левека была копия, которую вы не нашли. Он записал ее на кассету с фильмом.

– У него таких было много. Мы не стали с ними возиться, оставили там. Значит, вот до чего он додумался. – Термен поднял стакан и снова поставил его на стол нетронутым. – Впрочем, это ему не слишком помогло.

Большое место в жизни Стетнера занимали мальчики – в этой части его жизни Термен не стремился принимать участие.

– Не люблю гомосексуалистов, – категорически заявил он. – Терпеть их не могу, и всегда не мог. У Аманды брат гомосексуалист. Я ему никогда не нравился, и он мне никогда не нравился, с самой первой встречи. Стетнер сказал, что и у него то же самое: он считает, что педерасты – слабаки и что СПИД изобрела сама наша планета, чтобы раздавить их в прах. «Использовать этих мальчишек – вовсе не гомосексуальный акт, – говорил он. – Их берешь, как берешь женщину, и все. И это проще простого, они кругом кишмя кишат, только и просятся, чтобы их взяли. И никому до этого нет дела. Можешь вытворять с ними, что хочешь, и всем на это наплевать».

– А где он их добывал?

– Не знаю. Я же говорю, это та сторона его жизни, от которой я старался держаться подальше. Время от времени я видел его с каким-нибудь мальчиком. Иногда он приближал к себе кого-нибудь из них, вроде того, которого вы видели на боксе на прошлой неделе. Он обращался с каждым, как с сыном, а потом в один прекрасный день мальчик куда-то исчезал. И я никогда не спрашивал, что с ним случилось.

– Но вы знали.

– Я об этом даже не думал. Это меня не касалось, зачем бы я стал об этом думать?

– Но вы должны были знать, Ричард.

До сих пор я еще ни разу не назвал его по имени. Может быть, поэтому мои слова проникли сквозь броню, за которой он укрывался. Что-то, во всяком случае, произошло, потому что он вздрогнул, словно от хорошего удара в диафрагму.

– Наверное, он их убивал, – сказал он.

Я молчал.

– Наверное, он убил немало людей.

– А вы?

– Я никогда никого не убивал.

– Вы были соучастником убийства Левека. По закону вы так же виновны, как если бы сами ударили его ножом.

– Я даже не знал, что он собирается его убить! Конечно, он знал – и что случалось с теми мальчиками, тоже знал. Но я не стал спорить.

– Вы знали, что он собирается ограбить Левека, – сказал я. – Значит, вы соучастник преступления, и этого достаточно, чтобы на вас легла вся ответственность, если преступление закончится смертью потерпевшего. Вы были бы виновны в убийстве, даже если бы Левек умер от сердечного приступа. С точки зрения закона вы виновник его смерти.

Он несколько раз глубоко вдохнул. Потом уныло сказал:

– Ладно, это я знаю. То же самое можно сказать и про ту девицу, когда он вернулся, чтобы ее убить. Если только он на самом деле ее убил. Наверное, я виновен в изнасиловании. Правда, она не сопротивлялась, но и согласия в общем-то не давала. – Он поглядел на меня. – Я не буду оправдываться. Этому нет оправдания. И не буду говорить, что он меня загипнотизировал, хотя что-то в этом роде и было, правда, – они оба так все устроили, что… ну, заставляли меня делать все, что хотели.

– Как им это удалось, Ричард?

– Они просто…

– Как они заставили вас убить свою жену?

– О Господи! – простонал он и закрыл лицо руками.

Возможно, они планировали это с самого начала. Возможно, это все время стояло в их тайной повестке дня.

– Ты бы пошел и принял душ, – говорила Ольга. – Пора тебе возвращаться к своей женушке.

«К своей женушке», «к своей милой женушке», «к своей очаровательной женушке» – это всегда говорилось с иронией, с насмешкой. «Ты провел час в мире отважных, отчаянных, бесстрашных людей, а теперь можешь возвращаться в свой скучный черно-белый мир, к кукле Барби, с которой в нем живешь».

– Это свинство, что все деньги – ее, – сказал Стетнер еще в самом начале их знакомства. – Человек лишается всякой власти, когда у его женщины больше денег, чем у него.

На первых порах Термен боялся, что Стетнер заинтересуется Амандой в сексуальном плане. Стетнер позволил ему делить с собой Ольгу и мог потребовать такой же услуги от него. Это Термену не нравилось. Он не хотел смешивать обе свои жизни и почувствовал облегчение, убедившись, что Стетнер, очевидно, не хочет вовлекать Аманду в их отношения. Их первая встреча вчетвером оказалась неудачной, и потом еще два раза, когда обе пары обедали вместе, разговор не клеился.

Именно Стетнер и подал ему идею увеличить сумму страховки.

– У вас будет ребенок, ты должен его обеспечить. Надо бы включить в страховку и мать. Если что-нибудь с ней случится, тебе придется нанимать сиделку, потом гувернантку, у тебя будут большие расходы на протяжении многих лет.

А потом, когда страховка была оформлена, он сказал:

– Знаешь, Ричард, сейчас ты человек, у которого богатая жена. А если она умрет, ты сам станешь богатым человеком. Есть некоторая разница, как по-твоему?

Эта мысль крепла постепенно, исподволь.

– Не знаю, как это объяснить, – сказал Термен. – Все это было вроде игры. Мы говорили об этом в шутку, изобретали всякие немыслимые способы. «Жаль, что микроволновые печки такие маленькие, – говорил он. – Мы могли бы запихнуть туда Аманду, сунув ей в рот яблоко, и поджарить ее изнутри». Сейчас об этом и вспоминать отвратительно, но тогда это казалось забавным, потому что это было не взаправду – всего-навсего безобидная шутка. А он все продолжал шутить, и понемногу идея становилась все реальнее. «Мы сделаем это в будущую среду», – говорил Берген, мы выдумывали какой-нибудь дурацкий сценарий, похожий на комический триллер, и на том все кончалось. А во вторник Ольга говорила: «Да, мы совсем забыли, ведь завтра ты должен убить Аманду». Это была наша постоянная шутка. Когда я был с Амандой, когда их не было поблизости, я был нормальный человек, счастливый семьянин. Это звучит невероятно, да? Но это правда. Наверное, мне казалось, что в один прекрасный день Берген и Ольга исчезнут. Не знаю, как я себе это представлял, – то ли их поймают на какой-нибудь проделке, то ли просто они оставят меня в покое и уедут из страны, то ли еще не знаю что. Может быть, я рассчитывал, что они умрут. И тогда вся эта темная сторона моей жизни исчезнет, и мы с Амандой заживем счастливо.

Как-то раз, правда, когда я лежал в постели, а она спала рядом, я начал представлять себе разные способы, как ее убить. Я не хотел об этом думать, но не мог избавиться от таких мыслей. Как задушить ее подушкой, как зарезать ножом – одна за другой мне представлялись разные кровавые картины. Мне пришлось пойти в другую комнату и выпить несколько рюмок. Я не боялся, что я что-нибудь такое сделаю. Просто мне стало не по себе от этих мыслей.

Около первого ноября я как-то между прочим сказал, что наши нижние соседи на шесть месяцев уезжают во Флориду. «Прекрасно, – сказал Берген. – Вот там мы Аманду и убьем. Самый подходящий случай для кражи со взломом, раз хозяева во Флориде. И очень удобно: идти ей будет недалеко, а в вашей квартире этого лучше не делать, ты же не хочешь, чтобы там толклись полицейские. От них только беспорядок, а кое-кто из них еще и на руку нечист».

Я думал, что это шутка. «А, вы идете в гости? Когда вы вернетесь, мы будем поджидать вас в квартире этого еврея, этажом ниже. Вы застанете нас как раз в момент взлома. Надеюсь, я еще не забыл, как взламывают двери. Должно быть, это как умение плавать: стоит один раз научиться, и потом всю жизнь не забудешь».

В тот вечер, когда мы пошли в гости, я уже не понимал, шутка это или нет. Мне очень трудно это объяснить. Я и понимал, и не понимал. Эти две стороны моей жизни были очень далеки друг от друга – я как будто не верил, что в одной из них может случиться что-то такое, что затронет другую. Я вроде бы и знал, что они будут там нас поджидать, но не мог в это поверить.

Когда мы ушли из гостей, я решил пройтись пешком, потому что хотел оттянуть время – боялся, что они действительно окажутся там, что на этот раз все случится взаправду. По дороге домой она заговорила о своем брате, как она беспокоится о его здоровье, и я зло пошутил по этому поводу. Мы поругались, и я решил: ладно, сука этакая, через час тебя уже не будет. Эта мысль меня как-то странно возбудила.

Когда мы поднимались по лестнице, я увидел, что дверь в квартиру Готшальков закрыта, и почувствовал облегчение, но потом я заметил, что дверная коробка треснула, а вокруг замка следы от ломика, и понял, что они там. Но я подумал, что если мы не будем шуметь, то сможем пройти мимо закрытой двери и подняться к себе в квартиру, а там окажемся в безопасности. Конечно, мы могли бы повернуть назад и спуститься вниз, но тогда это мне и в голову не пришло.

А когда мы дошли до лестничной площадки, дверь открылась – они нас ждали. Ольга была в кожаном костюме, который она иногда носит, а Берген – в длинном кожаном плаще. Вид у них был такой, словно они сошли со страниц комикса. Аманда сначала их не узнала. Она уставилась на них, не понимая, в чем дело, и не успела даже слова сказать, как Берген произнес: «Ты уже покойница, сука», и ударил ее по лицу. На руках у него были шоферские перчатки из тонкой кожи. Он сжал кулак и изо всех сил ударил ее в челюсть.

Потом Берген схватил ее и втащил в квартиру, зажав ей рот. Ольга заломила Аманде руки назад и надела на них наручники. Они заклеили ей рот, Ольга сбила ее с ног и ударила ногой в лицо, когда она упала.

Они раздели ее догола, перетащили в спальню и бросили на кровать. Берген изнасиловал ее, перевернул на живот и снова изнасиловал. Ольга ударила ее по лицу ломиком – я думаю, тогда она и потеряла сознание. Наверное, потом она все время была без сознания. Я очень на это надеюсь.

Они сказали мне, что я должен иметь с ней сношение. И это было самое страшное. Мне казалось, что будет противно, что меня стошнит, но поймите – я возбудился. У меня член стоял. Я не хотел иметь с ней сношение, не хотел, но мой член хотел. Господи, как мне отвратительно об этом вспоминать! Кончить я не мог. Я лежал на ней и никак не мог кончить, я очень хотел кончить, чтобы все это оказалось позади, но не мог.

Потом я стоял над ней, а Берген обмотал ей вокруг горла ее же колготки и заставил меня взяться за их концы. Он сказал, что я должен сам это сделать, а я просто стоял над ней. Ольга на коленях сосала меня, Берген руками в перчатках держал мои руки, а у меня в руках были концы колготок, и я не мог их отпустить, потому что Берген держал мои руки. Он развел руки в стороны, и мне пришлось тоже развести руки в стороны, а ее глаза неподвижно смотрели на меня, так, знаете, смотрели и смотрели. А Ольга, понимаете, все продолжала то же самое, а Берген держал мои руки очень крепко, и в воздухе пахло кровью, и кожей, и сексом.

И у меня наступил оргазм.

А Аманда была мертва.

16

– Все остальное произошло примерно так, как мы и предполагали, – сказал я Деркину. – Они связали его, немного поколотили для правдоподобия и обставили все так, чтобы было похоже на кражу со взломом, но грабителям что-то помешало. Потом отправились домой, а примерно час спустя или около того Термен позвонил в полицию. Версия у него была готова. Он отрабатывал ее уже много дней, все время убеждая себя, что это шутка.

– А теперь он хочет нанять тебя.

– Уже нанял, – сказал я. – Вчера вечером, перед тем, как мы расстались.

– Для чего?

– Он боится Стетнеров. Боится, что они его убьют.

– Зачем им это может понадобиться?

– Чтобы замести следы. Его замучили угрызения совести.

– Еще бы, сукин он сын.

– По его словам, он места себе не находит. Все думает о том, что она действительно любила его, – больше никто его не любил и никогда не полюбит.

– Такую и в самом деле поискать надо.

– И ему хочется думать, что она умерла, так и не догадавшись, какую роль играл он в ее убийстве. Что она лежала без сознания, когда он имел с ней сношение, и что она была без сознания, либо уже мертва, когда Стетнер заставил его удавить Аманду.

– Если ему надо знать это точно, пусть нанимает не детектива, а медиума.

Дело было утром в четверг. После завтрака я отправился в Северно-Центральный участок, подождал, пока появится Джо, и сейчас мы сидели за его столом. Он курил сигарету. Насколько мне известно, он бросал раз десять. И никак не мог удержаться.

– Он считает, что всем видно, как его мучит совесть. И что Стетнеру он больше не нужен.

– А зачем вообще он был нужен Стетнеру, Мэтт? Сдается мне, что он все валит на Стетнера, а на самом деле это он использовал Стетнера, а не наоборот. Насколько я понимаю, он заполучил полтора миллиона, а что с этого имел Стетнер? На скорую руку трахнулся с полумертвой женщиной?

– Пока что Стетнер получил четыреста тысяч долларов, – сказал я.

– Должно быть, я что-то прослушал.

– А я как раз и собирался об этом сказать. После того как все кончилось, когда ее похоронили и шум в газетах утих, у Термена был разговор со Стетнером. Тот сказал, что их совместное предприятие завершилось очень успешно, но, конечно, поскольку предприятие было совместным, было бы справедливо поделиться с ним добычей.

– Другими словами – гони половину?

– Примерно так. Нет, не от тех денег, которые ему достались от жены, Стетнер на них не претендовал, а от страховки. Как только страховая компания ее выплатила, он потребовал половину. Всего там получился миллион, если учесть возмещение ущерба в двойном размере, поскольку убийство считается смертью от несчастного случая…

– Вот чего я никак не могу понять.

– Я тоже, но, наверное, с точки зрения жертвы, это и в самом деле несчастный случай. Так или иначе, получился миллион, не облагаемый налогом, и Стетнер потребовал половину. Страховая компания выплатила деньги в конце прошлого месяца – для такого случая очень быстро.

– Сюда приходил кто-то от них, – сказал Джо. —Хотел знать, не считается ли Термен подозреваемым. Официально не считается, так мне и пришлось ему сказать. Я-то был убежден, что это сделал он, я ведь тебе говорил…

– Да.

– Но у нас был только один возможный мотив – деньги, а по нашим сведениям в деньгах он не нуждался, значит, и убивать ее не было никакой причины. – Он нахмурился. – А из того, что ты мне рассказал, следует, что у него и в самом деле не было никакой причины.

– Так, как он это рассказывает, – не было. Но страховая компания выплатила страховку, и Стетнер потребовал свою долю, и они договорились, что Термен будет отдавать ее Стетнеру наличными по частям, по сто тысяч долларов, якобы на приобретение иностранной валюты. На самом деле деньги должны были идти Стетнеру, но Термен получал бы взамен документы о фиктивных сделках, составленные так, чтобы в конечном счете при уплате налогов он смог списать все на убытки. Знаешь, Джо, это мне больше всего нравится. Разделить добычу с соучастником и сделать так, чтобы не платить налогов с его доли.

– Неплохо. И он отдал четыре раза по сотне?

– С недельными промежутками. Последний платеж должен состояться сегодня вечером. Он встретится со Стетнером в Маспете – будет вести оттуда телепередачу с боксерских состязаний. Он передаст ему кейс с сотней тысяч, и делу конец.

– И он считает, что после этого Стетнер его убьет. Потому что свои деньги он получит, и Термен будет ему больше не нужен, а он для него опасен, потому что его начала мучить совесть, значит, лучше с ним покончить.

– Выходит, так.

– И он хочет, чтобы ты его защитил, – сказал Джо. – Он тебе не сказал как?

– Пока нет, Я встречаюсь с ним сегодня после обеда, чтобы все обсудить.

– А потом вы поедете в этот, как его там, – Маспет?

– Вероятно.

Он загасил сигарету.

– А почему именно ты?

– Он меня знает.

– Знает? Откуда?

– Мы познакомились в баре.

– А, ты говорил – вчера вечером в этой поганой забегаловке твоего приятеля Баллу. Не знаю, зачем ты общаешься с та кой публикой.

– Он мой друг.

– Рано или поздно этот твой друг схлопочет кучу неприятностей, и тогда тебе бы лучше оказаться от него подальше. Он отлично умеет плясать на канате – скользкий, как угорь, – только в один прекрасный день ФБР сообразит, что к чему, и он угодит на казенные хлеба в Атлантскую тюрьму.

– Все это не важно, – сказал я. – Мы встретились вчера в «Грогане», потому что нам надо было поговорить в каком-нибудь тихом месте. А позвонил он мне потому, что накануне мы случайно встретились в другом баре, по соседству.

– Ты-то случайно встретился с ним потому, что занимаешься его делом. Он это знал?

– Нет. Он думал, что я занимаюсь Стетнером.

– А почему ты должен заниматься Стетнером?

Я ничего не сказал ему ни про пленку, где убивали Счастливчика, ни про убийство Арнольда Левека. Мне казалось, что все это не имеет отношения к делу. У Джо на руках висит убийство Аманды Термен, меня наняли, чтобы его расследовать, и похоже, что теперь я его раскрыл.

– Я этим воспользовался, чтобы его расколоть. Мне удалось выяснить, что он связан со Стетнером, и этого было достаточно. Если он свалит все на Бергена с Ольгой, ему, возможно, удастся выкрутиться.

– Ты считаешь, что сможешь уговорить его явиться с повинной?

– Надеюсь. Во всяком случае, займусь этим, когда увижусь с ним сегодня.

– Я хочу, чтобы у тебя был диктофон, когда ты с ним увидишься.

– Согласен.

– «Согласен»? Господи, как жаль, что вчера при тебе не было диктофона. Так часто бывает: тебе повезло, человек разговорился, выкладывает тебе все, и ему становится легче. А на следующее утро встает и не может понять, с чего это его вчера понесло, и больше до конца своих дней он никому ничего не скажет. Какого дьявола ты не зашел ко мне и не взял аппаратуру перед тем, как с ним встретиться?

– Да брось, – сказал я. – Он ни с того ни с сего позвонил мне в десять вечера и потребовал, чтобы мы сейчас же встретились. Тебя вчера вечером наверняка здесь и не было.

– Тут хватает людей, которые могли бы дать тебе аппаратуру.

– Ну да, только для этого понадобилось бы всего-навсего часа два времени и десяток звонков по телефону, чтобы получить разрешение, а главное – откуда я мог знать, что он расколется?

– Да, ты прав.

– Думаю, что смогу уговорить его явиться с повинной, – сказал я. – По-моему, он и сам этого хочет.

– Было бы неплохо, – сказал он. – Но даже если и нет, то он по крайней мере что-то тебе скажет, а при тебе будет диктофон. Когда вы встречаетесь – в четыре? Жаль, что не раньше.

– Раньше у него какие-то деловые свидания.

– Дела есть дела, да? Увидимся здесь в три. – Он встал. – А до тех пор у меня тоже дела.

Я отправился к Элейн, купив по дороге цветов и пакет яффских апельсинов. Она поставила цветы в воду, апельсины положила в большую голубую стеклянную вазу и сказала мне, что чувствует себя лучше.

– У меня еще слабость, но дело явно идет на поправку. А как у тебя? Все в порядке?

– А что?

– Вид у тебя замученный. Опять вчера просидел всю ночь?

– Нет, но мне не спалось. Дело вот-вот будет раскрыто. Еще пару часов – и конец.

– Как все это произошло? Сегодня среда, верно? Или я пару дней провалялась без сознания?

– Термен хотел излить кому-нибудь душу, а тут подвернулся я. Он чувствует, что на него давят – отчасти, наверное, я, но больше Стетнер.

– А кто такой Стетнер?

– Тот Резиновый Мужчина. – Я вкратце изложил ей наш вчерашний разговор в «Грогане». – Я оказался в нужном месте в нужное время. Мне повезло.

– Не то что Аманде Термен.

– Не одной ей, насколько я понимаю. Но за Аманду все они сядут. Если Термен даст показания и полиции удастся раздобыть какие-нибудь вещественные доказательства, дело можно будет считать беспроигрышным.

– Тогда почему ты такой мрачный? Тебе бы сейчас петушком прыгать. По-моему, в таких случаях полагается наслаждаться минутой торжества.

– Должно быть, я устал.

– А что еще?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Вчера вечером я часа два говорил с Терменом. Не могу сказать, что полюбил этого говнюка, но и радоваться мне тоже что-то не хочется. Неделю назад он мне казался каким-то хладнокровным гениальным преступником, а теперь оказалось, что он просто дурачок. Паре хитрых извращенцев ничего не стоило водить его за член.

– Тебе его жалко.

– Нет, не жалко. Я думаю, он тоже хитрый сукин сын, только он нарвался на Стетнера, который оказался похитрее. И я верю далеко не всему, что он мне наговорил вчера вечером. Не думаю, чтобы он напрямую врал, но, скорее всего, постарался представить себя в лучшем свете, чем он есть на самом деле. Во-первых, готов спорить на что угодно, что Аманда – не первая, кого он убил.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что Стетнер не так уж глуп. Он знал, что полицейские вытряхнут из Термена всю душу после такого убийства. Даже если не заподозрят его в соучастии, то будут допрашивать, чтобы как-нибудь выйти на убийц и не упустить ни одной улики. Поэтому Стетнер должен был сначала закалить его, приучить убивать. При нем убили Левека, он был соучастником, и я думаю, что он и кто-то из Стетнеров, а может быть, и оба, не раз проделывали с женщинами такое, после чего тех находили мертвыми. Вот как я поступил бы, если бы был таким, как Стетнер.

– Я очень рада, что ты не такой.

– И я не знаю, насколько можно верить этому приступу угрызений совести, – сказал я. – Думаю, он испугался и кое-что из его слов – правда. Как только Стетнер получит от него последнюю сотню тысяч, незачем будет сохранять ему жизнь. Если только он не собирается наложить лапу на все остальные деньги, что вполне возможно. А может, Термен как раз этого и боится. Не хочет расставаться с остальными деньгами.

– Но ему же все равно придется с ними расстаться? Если сознается.

– А он не собирается сознаваться.

– Но я думала, ты хочешь уговорить его явиться с повинной.

– Попробую. Надеюсь, мне удастся обработать его не хуже, чем Стетнеру.

– Хочешь, я пойду с тобой и пососу у него?

– Думаю, обойдемся и без этого.

– Ну и хорошо.

– Понимаешь, – сказал я, – мне кажется, он пытается обвести меня вокруг пальца. Может, он хочет, чтобы я вместо него убил Стетнера. Это мало вероятно, но не исключено. Может, ему нужна моя помощь, чтобы устроить что-нибудь вроде патовой ситуации, когда он оставит доказательства и свои показания, которые уличат Стетнера в случае его смерти. Если он все сделает правильно и Стетнер будет это знать, ему ничего не грозит.

– Но все доказательства, которые он предоставит тебе…

– Попадут прямо в руки Джо Деркина. Эх, черт!

– Что такое?

– Еще только половина двенадцатого, а я встречаюсь с ним в четыре. Мне надо было нажать на него вчера вечером, не дать ему времени одуматься. А все потому, что он был совершенно измотан, да и я тоже. Я думал, мы встретимся сегодня утром, но он развел тягомотину насчет каких-то деловых свиданий. Я хотел ему сказать, что он вполне может их отменить и что все дела для него уже кончились, но не смог. Знаешь, он звонил мне несколько раз вчера после обеда и молчал.

– Да, ты говорил.

– Если бы я встретился с ним утром, сейчас дело было бы уже в шляпе. Но конечно, тогда я не успел бы поговорить с Красавчиком Дэнни и ничего не знал бы про Стетнера. – Я вздохнул. – Ну, ничего, что-нибудь да получится.

– Что-нибудь наверняка получится, дорогой. Не хочешь прилечь на часок-другой? Ложись в постель, или я постелю тебе на диване.

– Нет, не стоит.

– Тебе это не повредит. А я тебя разбужу когда надо, и у тебя хватит времени зайти к Джо, так что можешь не дергаться.

– Да я все равно дергаюсь.

– Вот и я про это.

Я успел к двенадцати на собрание, а потом пешком дошел до своего отеля, перекусив по дороге в пиццерии. Я взял пиццу со сладким перцем, чтобы там наверняка были все нужные организму питательные вещества.

Может быть, это собрание так меня размагнитило, а может быть, сытная и полноценная еда, только, добравшись до своей комнаты, я почувствовал такую усталость, что решил прилечь на часок. Я поставил будильник на два тридцать и на всякий случай попросил еще и дежурного позвонить мне в это время. Сбросив туфли, я выбрался из одежды и вырубился, кажется, еще раньше, чем закрыл глаза.