Текст книги "Зимние девочки (ЛП)"

Автор книги: Лори Холс Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Сюда принесли четыре столика из кафетерии. Для распродажи. Столы переполнены тарелками печенья с десятью видами из шоколадной стружки, включая печенья без масла, без яиц, и муки. Мамы в этой школе смотрят слишком много кулинарных шоу. Тут и домашние ореховые пирожные, и коричные вафли, и воздушные, мятные печенья. Кто-то испек кексы с причудливыми ароматами: гранат, зеленый чай, клюква, фисташки и гуава. (Печенья все со списком ингредиентов для аллергиков) на последнем столе, рядом с коробкой для денег, две корзинки наполнены шоколадными претцелями, вымощенными в карамельной присыпке, и три идеальных домика из овсяного теста, для последней распродажи. Каждый из них украшен окном, сделанным из расплавленной карамели.

Мамаши, с которыми я работаю, жуют печенья, засовывая их в рот и позволяя крошкам падать на их свитера.

«Хочешь пирожное?» спрашивают они, смотря на мои ключицы, «Попробуй со слоеного теста. Ради них можно умереть»

Я хотела бы слоенное тесто. Я хотела бы откусить кусочек пирожного, посплетничать или поговорить о последнем эпизоде сериала, потом откусить еще, улыбнуться, жевать их, потому, что они вкусные, и приятно ощущать их во рту, глотнуть их и заполнить мой живот пирожными. Но они не для меня.

«Нет, спасибо» отвечаю.

«Посмотри, какая ты худенькая» визжат они «Тебе не о чем переживать, не то, что нам!» их ноги хлопают друг о друга, животы и задницы дрожат «Возьми одно или два»

Кукольник дергает за веревочки марионетки-меня. Уголки моего рта подымаются, ресницы хлопают. «Я плотно пообедала. Я попробую что-то позже»

Голодные люди обступают нас и мы продаем, продаем, продаем. Я вижу Миссис Пэриш, одетую как Миссис Клаус, проходящую среди людей. Ее парик сдвинулся на одну сторону. Толпа маленьких детей следует за ней, машет, они просят ее сказать Санте, что были хорошими весь год. Она не замечает их. Она идет точно к столику с выпечкой. Я прячусь за овсяным домиком, чтоб она не увидела меня. Я не выхожу, пока она не уходит.

Когда концерт начинается, я говорю толстым мамашам , что они могут пойти и посмотреть на своих детей, пока я присмотрю за едой и деньгами. Это меня не раздражает. Это заставляет меня понимать, насколько я сильна.

Мамаши дают мне сотню шансов передумать («Нет, что ты, иди ты, нам не сложно, серьезно») а потом они уходят в зал с пирожным на экстренный случай, на случай, если в крови будет слишком мало сахара.

Я сижу за горой завернутого в фольгу зефира. Оркестр играет «Тихую Ночь» или «Это случилось в полночь», я осматриваю зал. Кейси еще не пришла. Еще. Нет снега в воздухе. Да, тут пахнет жженым сахаром, но это из-за распродажи. Я не думаю, что она придет сюда, ведь в холле постер с ее лицом,как будто ее разыскивают за какое-то преступление, да и родители ее здесь. Они ее тоже увидят, я знаю. Ад возьмет перерыв. Она не придет.

Я беру свои принадлежности для вязания. Натягиваю ленту между спицами, проверяю пряжу. Петля, петля, выворот. Петля, петля, выворот. Пряжа впитывает пот с моих ладоней. Петля, петля, выворот. Петля, петля, выворот.

Мои пальцы хотят этих пирожных. Они хотят слоенку и странные маффины, и претцели. Нет, они не хотят.

Они хотят взять зефир, разломать его и засунуть в мой рот. Они не станут.

Вязание падает на мои колени. Спицы слишком тяжелые, они сделаны с железа, пряжа, кажется, тоже из него. Кости моих рук и коленей легче, чем они. Голод, голод, голод. Как битва. Мори себя голодом. Ходя туда и обратно по полю боя твоего подсознания.

Все причиняет боль.

Дверь открывается, сюда приходит запах жженого сахара, окутывая мое лицо и волосы. Сегодня я ела 412 калорий. Я сожгла их и еще пару сотен на тренажере. Я съела половинку пирожного (150) или четверть (74). Я бы могла слизнуть глазурь или откусить кусочек.

Я не могу. Я не должна. Я не заслужила. Я жирная, и я противная самой себе. Я занимаю слишком много пространства. Я мерзкий, жирный носорог. Я проблема. Я – белая шваль. Я хочу уснуть и не просыпаться, но я не хочу умирать. Я хочу есть, как нормальные

люди, но мне нужно видеть мои кости, иначе я буду ненавидеть себя еще больше, вырежу мое сердце, или съем все таблетки в доме, все таблетки, которые вообще существуют.

Я беру пирожное, которое определенно будет плохим на вкус: гранатовое. Это пирожное покрыто глазурью и присыпано семенами.

Я слизываю семена и кусаю. Они взрываются в моем рту, влажно-красные, с сильным запахом, не ягода, не яблоко, что-то более крепкое, ближе к вину. Я могла бы съесть горстку этих семян, или шесть горсток, я могла бы съесть все пирожные.

Нет, я не могу. Я просто ем шесть семян: 1.2.3.4.5.6. Они теплые, я чувствую, как они спускаются по моему горлу вниз. Не страшно.

Дверь открывается, я чувствую это. Теперь веревочки обрываются, я могу чувствовать эти руки, я могу остановить себя и не снять с пирожного обвертку. Или я могу развернуть. И съесть. Я ем их, пока не остается ни одного красного пирожного. Ни. Одного. Пирожного. Руки тянуться за маффинами, слоенками и даже овсяной девочкой Эммой с розовой лентой на руке.

Я превращаюсь в одно сладкое, липкое пирожное. Вскоре дверь распахивается, внутрь заползает запах выпечки, смех, аплодисменты и разгоряченные тела. Я бегу в уборную.

Не имеет значения, как далеко я засуну палец, выгребная яма не будет пустеть. Я впрыскиваю мыло в рот и полощу горло, пока пузыри не стекают по моим щекам.

045.00

Посреди ночи кто-то засовывает нож мне в живот, пронзая кишки, и я кричу, разбудив родителей. В комнату влетает Дженнифер потому, что мой отец в командировке, а отец тут не живет. Она подхватывает меня и помогает дойти до ванной. Я не знаю, стоит ли мне сидеть в туалете, или опустить туда голову.

Едва собравшись с силами я сажусь. Дженнифер берет тряпку для мытья посуды, и, наполнив ее холодной водой, прижимает к задней стороне моей шеи.

«Я в порядке» бормочу.

«Нет, ты не в порядке» говорит она, прижимая руку к моему лбу «Жара нет. Наверное, это пищевое отравление. Что ты ела на ленч?»

Лезвия снова впиваются в мой живот, я кашлю и стону.

«Суп и крекеры. Ну и сандвичи, которые мы ели все вместе в обед»

«Тебя тошнит?» Я качаю головой.

«Ты ела что-то на распродаже?»

Прежде чем я успеваю соврать, моя голова утвердительно кивает.

«Пирожные»

«Пирожные? Ты съела не одно?» Я киваю «Они были вкусными…»

«Возможно, это из-за свежих яиц. Ничего, если я спущусь вниз? Я посмотрю, есть ли там что-то»

Я скреплю зубами. «Конечно, когда вернешься, принеси мне мятный чай?»

«Мятный чай? Не стоит пить или есть, пока тебя тошнит»

«пожалуйста, Дженнифер. Я знаю, это поможет»

«Хорошо. Успокойся. Просто дыши. Мятный чай, так мятный чай»

Когда она уходит, с моих губ вырывается стон. Я знаю, что со мной. Я огромный, прожорливый провал. Я ничтожество. Мое тело не приспособлено к переработке магических углеводов в пирожных. Оно едва перерабатывает суп и крекеры.

Лезвие прокручивается снова. Слабительное, которое я приняла вечером, теперь разрывает мои кишки.

Плюс, мой уровень фосфатов резко подскочил из-за бешеного количества сахара. Плюс, есть шанс, что голодая, я сделала себе подарок, заменив свой розовый шарик-желудок на призрачно-серый или клетки моего желудка попросту вымерли потому, что я столько пренебрегала ими. Или Кейси сделала куклу вуду для меня из овсяного теста в своей могиле, и разбила ее на маленькие кровавые кусочки.

Моя голова слишком тяжелая для того, чтоб мои плечи могли ее удержать. Я наклоняюсь, позволяя ей упасть на мои колени.

«Лиа?»

Сквозь завесу своих волос я вижу, как тапочки Эммы шлепают по полу ванной «Лиа, ты умираешь?» ее голос срывается на плач.

Я поднимаю голову, стараясь игнорировать мерцающие, черные точки, возникающие перед глазами.

«У меня всего лишь расстройство желудка, милая. Никто от этого не умирал. Со мной все будет хорошо»

Дженнифер укладывает Эмму в постель, решив поверить в мою ложь о том, что мне намного лучше, и я решила почитать в туалете еще немного. Вся ночь я провела, расхаживая между постелью и туалетом, очищаясь, очищаясь, очищаясь. Слабительные находились у меня внутри, делая свою грязную работу. Каждый раз я дочиста вымывала туалет голубой щеткой.

Когда я легла в постель, кто-то в моей груди начал играть в баскетбол. Я хотела проверить пульс, но мое сердце билось слишком быстро, чтоб считать. Я вспотела. Мое тело ело себя изнутри, перемололо мои мышцы, бросив их в огонь, в вечный двигатель.

Металлический привкус во рту. Надо разбудить Дженнифер. Если я разбужу ее, она будет беситься.

Если скорая приедет, я умру.

Я поворачиваюсь, и прошу Кейси погладить мою спину и спеть мне.

046.00

Когда папа возвращается с Нью-Йорка, я дремлю на диване. Он трясет меняя за плечо, и я подпрыгиваю, не понимая, где я, и кто он такой. Он не сказал о том, что зашел.

«Где Джен и Эмма?»

Я сажусь. Медленно. Ужасные судороги прошли, но мое тело болит, будто бы я качала пресс добрую сотню раз, а затем приседала.

«Они в супермаркете. Как твоя поездка?»

«Замечательно» говорит он «Мой редактор дал мне новый, крайний срок, и мне

заплатят за поездку в Лондон»

Он поднимает кулак вверх, изображая из себя футбольного игрока-профи, но он больше похож на придурковатого профессора университета, вызывающего такси.

«Это отлично, пап»

Улыбка сходит с его губ «Ты в порядке? Выглядишь не очень…»

«Я отравилась пирожным прошлой ночью» я натягиваю одеяло на плечи.

«Ты звонила матери?»

«Нет»

«Она врач, ты сама знаешь»

«Да, я знаю об этом. Я не хотела, чтоб она прилетела сюда вместе с машиной скорой помощи посреди ночи. Дженнифер помогла мне. Все хорошо, просто устала»

«Ты уверена?» спрашивает он, кладя руку мне на лоб.

«Зачем ты это делаешь?»

«Это обычно делают, когда дети болеют»

«Ты безнадежный» говорю я.

Он обнимает меня «В хорошем смысле этого слова. Я привез вам, девочки, немного подарков с города, думаю, это поможет»

Он выходит с комнаты и возвращается с сумкой.

«Посмотри»

Я освобождаю сумку. Я думаю, что волшебная палочка для Эммы, а значит книги для меня: все истории о муках средней школы, написанный для двенадцатилетних. Хотя, возможно, книги для Эммы, а палочка для меня. Это было бы кстати.

«Что будешь, мед, виноград или малину?» спрашивает он, идя на кухню.

«Что?»

«Мед, виноград или малина? Это почти ленч. Я сделаю нам сандвичи с арахисовым маслом»

Взяв волшебную палочку, я придерживаю одеяло, направляясь на кухню, оно тянется за мной, как шлейф.

«Я не голодна. Мой желудок все еще болит»

«Я все равно сделаю тебе чай и тосты. Принимала что-то?»

Моя голова отрицательно покачивается, прежде чем я успеваю прекратить это.

«Тогда понятно. Тебе нужно что-то съесть, прежде чем пить таблетки. Сядь, ребенок» Пока хлеб для меня жарится (2 кусочка – 154 калории) он делает два сандвича для себя,

оба с арахисовым маслом, и жует это вместе с виноградом. Он ставит чашку в микроволновку, и спокойно откусывает кусочек от сандвича. Вынимая мой тост, папа кусает еще раз. Он просто занимается своими делами, намазывая масло на тост (100) и не спрашивая меня, хочу ли я того, достает молоко с холодильника, ставит его на стол вместе с чашкой и тарелкой с тостом. Как у него это выходит?

Я не помню, как это, есть, не планируя, не подсчитывая калории и процент жира, не меряя мои бедра и ноги, думая, заслужила ли я этого, я обычно говорю себе, что нет, не заслужила, я кусаю свой язык, пока он не начинает кровоточить, жую внутреннюю сторону щеки, приказывая себе заткнуться, запрещая себе ложь о позволенной еде, пока слепой червь обвивает мою трахею, тыкаясь в поисках влажного отверстия, способного привести к мозгу.

Я так устала. Я забыла, как спать.

Папа рассказывает о связке заплесневелых писем в архивах, он говорит, что если найдет что-то стоящее – мы все поедем в Лондон, но этого никогда не произойдет. Я глотаю таблетки и пью чай. Я отрезаю себе половинку тоста (38) и намазываю его маслом, набрав того ровно четверть ложки (25) вместе это 63. звонит телефон.

Я хочу встать.

«Не надо, пусть сработает автоответчик» говорит папа.

После сигнала голос миссис Пэриш вырывается из динамиков «Лиа? Лиа, перезвони мне. Я не злюсь. Обещаю. Мы просто везде искали цепочку Кейси, ту, с серебряным колокольчиком, но не нашли. Я думаю, что если одену это… ты можешь мне помочь?» она вздыхает и всхлипывает «Я просто хочу, чтоб ты мне перезвонила. Я не могу… мне нужна твоя помощь»

Когда она кладет трубку, папа стирает сообщения «Лучше бы она поговорила с терапевтом, вместо того, чтоб беспокоить тебя»

Я изучаю трещины в жидком растворе между плитками на полу. Если я могла бы превратиться в клубы дыма, я могла бы проскользнуть в них и исчезнуть.

«Все нормально» вру я «Она просто запуталась и это грустно»

«Ты чувствуешь себя так же?» говорит он, отпивая молоко «Запутавшейся и грустной?» Лучше бы я спала, когда он пришел.

«Нет»

«Нам так кажется… это выглядит именно так»

«Кому «нам»?»

Арахисовое масло пытается склеить его закрытый рот, но оно не достаточно сильное.

«Вчера я долго говорил с твоей матерью»

«Ты заговорил с ней целых два раза в год?»

«Давай без сарказма, пожалуйста» он откусывает кусочек от сандвича и жует «Хлоя думает, что ты должна пройти обследование»

«Обследование?»

«Дженнифер тоже говорит, что это нужно»

«Обследование насчет чего?»

«Чтоб узнать, стоит ли тебе посещать стационар» трещины на полу становятся шире.

«Ты снова хочешь запереть меня там?»

«Хлоя говорила, что позвонит утром и поговорит с тобой об этом»

«Она не звонила» я дрожу. Холод проникает сюда сквозь окна «Ты думаешь, я должна вернуться в больницу?»

«Честно? Мне кажется, это слишком. Ты не пропадаешь по ночам и не попадаешь в передряги. Твои оценки, конечно, могли бы быть и лучше, но ты ходишь в школу. Тебе просто нужно набрать немного. Я думаю, пара визитов к диетологу – и все будет хорошо»

«Но мама хочет запереть меня там»

«Обследование покажет, что она не права. Думай об этом именно так»

«Она выписала направление?»

Он поднимает волшебную палочку ,тряся ею. Блесточки бегают по прозрачной пластмассе.

«Десять часов. Да дня после Рождества»

Трещины в полу расширяются, зияя, как огромные каменные каньоны. Я с тою на краю, готова упасть.

«Мило. Я должна была написать эссе о каникулах, но теперь мне придется писать о том, как вы отправили меня на ферму для откорма, они засунули трубки мне в нос, заставили есть масло, потом кормили маленькими такими таблеточками, а потом, да, промыли мой мозг и превратили в толстого зомби. Как весело»

«Тебя никто туда не положит, если это не нужно. Ты хочешь быть здоровее и чувствовать себя лучше?»

«Ты просто пытаешься избавиться от меня»

«Я волнуюсь за тебя. Я хочу, чтоб моя маленькая девочка вернулась» Я встаю между плитой и столом, одеяло спадает с моих плеч.

«Я лежала там. Дважды. И ты говорил, что это последний раз потому, что я выполняла все инструкции»

«Если тебя положат в стационар, твоя мать сделает все, чтоб ты уехала от нас. но этого не случится, если ты поешь»

«Я не хочу есть, как ты»

«Черт, Лиа!» он орет «Это не правда, ты это знаешь. По-твоему мы должны позволить тебе морить себя голодом до смерти?!»

Когда папа кричит, он всегда пугает меня. Сейчас это почему-то раздражает «Твоя жена каждый раз записывает мой вес, когда я становлюсь на дурацкие весы»

«И ты теряешь в весе. Кто-то говорил мне, что не будет весить меньше 110 фунтов. А сегодня сколько?! 104?»

«У меня тонкая кость и быстрый обмен веществ»

«Снова за старое!» он кидает сандвич на стол, размазывая арахисовое масло «Ты умоляла меня позволить тебе переехать. С того момента ты больше ни минуты не жила со своей матерью. Ты говорила, что все дело в ней, я поверил тебе, как и верил, когда ты обещала не врать!»

Я пытаюсь сделать так, чтоб мой голос звучал ниже. Чем больше он теряет контроль, тем тверже становится мой тон «Ты тоже облажался в обещаниях, папа! Кто-то говорил, что будет проводить с нами каждые выходные, купит дом на озере… конечно!»

«Не меняй тему!» Он впивается взглядом в меня.

«Мне нужно время, пап. Я не могу просто засунуть еду в рот. Мне нужно начать жизнь заново»

«И когда это случится?!» кричит он. Его голос злой и раздражающий, как в те моменты, когда я должна была спать, а он ссорился с моей матерью. «В этом года? В этом столетии?!»

«Я работаю над этим»

«Нет, ты ничего не делаешь. Ты уже полгода живешь здесь, а еще даже не распаковала свои дурацкие коробки!»

«Неужели заметил?» я огрызаюсь в ответ.

«Что ты имеешь в виду?»

«Тебя никогда нет! Дженнифер делает все, а ты можешь ходить на встречи, игры в сквош и обеды с заносчивыми придурками. Ой, подожди, я видела это раньше. Новая любовница, папочка? Готовишься к двум раундам бракоразводного процесса? Только придумай отговорку для Эммы! Ты для нее бог!»

У него такое лицо, будто его сейчас хватит инфаркт. Мускулы на его челюсти двигаются, зубы скрипят. Мне кажется, что вот, еще минута, он подхватит меня и выбросит в окно, но я чертовски не хочу оказаться в нескольких милях под землей после такого удара.

Он берет пакет с молоком и наливает себе немного. Он делает несколько больших глотков, и спокойно ставит стакан на стол «Не переводи стрелки на меня, Лиа. Мы говорим о тебе»

На его лице залегли морщины разочарования. Его глаза покраснели из-за долгих, бессонных ночей, слишком многих ошибок и дефективной дочери. Легче сопротивляться

когда он кричит.

«Я хотел бы понять, что с тобой творится» он снова играет с волшебной палочкой, но в этот раз не смотрит на блестки «Чего ты боишься?»

Карусель вращается в моей голове, вращается так быстро все, что я могу видеть, желтые как мед, красные как земляника, виноградно-зеленые вспышки, проносящиеся мимо моих глаз. Я никогда не должна была переезжать сюда, но мне больше некуда пойти.

«Пожалуйста, Лиа» его голос переходит на шепот «Пожалуйста, поешь»

Карусель разлетается на сотни осколков, превращаясь в разноцветных мух, заполняющих мою голову. Я беру сандвич с го тарелки и засовываю в рот.

«Это то, чего ты хотел?!» кричу я «Это то? Смотри, Лиа, Лиа ест!!!» я жую, крича на него, из-за чего арахисовое масло и хлеб едва не вываливаются с моего рта. «Теперь ты счастлив?!!!»

Он зовет меня, когда я выбегаю из комнаты. Но он не идет за мной»

047.00

Я включаю обогреватель в комнате на самую высшую отметку, включаю динамики, устанавливая самый высокий, из возможных звуков. Музыка сжижает воздух, и бумаги слетают с моего стола. Я заползаю на кровать, но матрац наполнен камнями и ракушками, он не может быть удобным. Я открываюсь книги, но истории все заперты, и я не знаю

волшебных слов.

ЧтоПочемуКогдаКакГде? ЧтоПочемуКогдаКакГде? ЧтоПочемуКогдаКакГде?

Чего я боюсь?! Почему мне не может стать хоть немного легче? Почему я такая, какая я есть? Почему я до этого докатилась?

Может мама глотала колеса, когда была беременна. Мама ведь проходила интернатуру, и не спала девять месяцев, потому, возможно, я была ребенком с переизбытком кофеина уже при рождении? Или профессор Овербрук курил травку и употреблял экспериментальные колеса, когда трахал маму и кончил в нее своей спермой, полной мутировавших сперматозоидов? Кто знает.

Я чищу свои полки и подоконники, спускаюсь вниз за пылесосом, наливаю себе стакан воды с кубиками льда (профессор Овербрук пытается говорить со мной, плохо, что он не существует, у меня нет матери и отца, у меня есть просто белое пространство, в котором я

живу), и коробка с мешками для мусора.

Когда ковер пропылесосен дочиста, я открываю коробки со всем тем хламом, который я привезла с дома мамочки, и выбрасываю все это в мусорные пакеты. Даже не смотря на эти вещи. Не слушая свои пальцы, говорящие мне, что это кукла, то – цепочка, а это книга в мягкой обложке, там – коллекция монет. Я прожевываю лед между зубов и глотаю осколки. Все в мусор.

Профессор Овербрук входит, когда я выбрасываю третий мешок. Я смотрю, как его рот приоткрывается. Он протягивает мне чашку свежеприготовленного мятного чая и тарелку уродливо печенья Дженнифер, перемороженного, того самого, купленного для распродажи выпечки. Он уезжает в офис, за какими-то материалами, забытыми им.

После того, как он уходит, я крошу печенье в туалет и смываю. Я засовываю немного сумасшедших цветных конфеток в рот и запиваю водой со льдом. Чтобы избавится от них, я качаю пресс около пятисот раз –

Тупая/уродливая/тупая/сука/тупая/жирная Тупая/малявка/тупая/лузер/тупая/потерянная

Даже если это причиняет мне боль. Особенно если это причиняет мне боль.

Отвратительная Лиа звонит в мотель. Отвратительная Лиа говорит Чарли, который отвечает на звонки, что если он не позовет к телефону Элайджа, она позвонит в полицию, и скажет, что он, Чарли, домогался до нее.

«Подожди» говорит он.

Пока я жду, я обдираю лак с ногтей. Доктор Кретин-Паркер говорит, что когда я грущу, я на самом деле зла, а когда я зла – это значит, что я напугана. Я не могу поверить, что она получает деньги за такие вот дерьмовые разговоры. Мне интересно, что она скажет, если я начну войну и повышибаю все окна в этом доме, что же это будет значить на самом деле?

Элайджа наконец берет трубку.

«Что случилось?»

Лиа: Мне нужно с тобой поговорить. Элайджа: Сегодня ты Лиа или Эмма?

Лиа: Ты тоже врешь все время. Элайджа: Это плохая привычка. Лиа: Прости. Я прошу прощения. Элайджа: Не беспокойся.

Лиа: Мы снова друзья? Элайджа: Я думаю, да.

Лиа: Хорошо. Как твоя машина?

Элайджа: Она будет готова к тому времени, когда Чарли закроется на зиму. Лиа: Куда ты поедешь?

Элайджа: Оксфорд, Миссисипи. Может быть. А может быть, вернусь в Мехико, мне нравилось там. (Он закрывает трубку и говорит Чарли) Я должен идти. У моего босса странное представление о работе. Он считает, что должен платить мне только за те часы, когда я что-то делаю.

Лиа: Нет, подожди! У меня есть вопрос. Элайджа: Жду.

Лиа: Ты говорил, что ты первый увидел тело Кейси, да? Элайджа: Это не вопрос, но да.

Лиа: На кладбище ты спросил меня, почему я не ответила, когда она звонила. Откуда ты знал, что она звонила мне?

Элайджа молчит. Лиа: Ты еще тут? Эй?

Элайджа: Мы можем поговорить об этом позже?

Лиа: Нет. Ты должен мне сказать. Она хотела, чтоб ты рассказал.

Элайджа: (после глубокого вдоха) В четверг она зарегистрировалась на ночь, но я не сталкивался с ней до субботы. Она пригласила меня, чтобы поболтать, я зашел к ней после

работы. Она была сильно пьяна. Я съел с ней пару печений и ушел. Я понял, что поболтать с ней никак.

Лиа: Откуда ты знаешь, что она звонила?

Элайджа: Я играл в карты с Чарли. До полуночи. А потом реши поехать в центр. Она увидела, когда я проходил мимо ее дверей, ее глаза были красные от слез, она что-то пьяно лепетала, что Лиа на нее зла, что Лиа не ответит. Я сказал ей, что нужно проспаться. Она не оставила меня в покое, пока я не записал твой номер и не пообещал ей оставить тебе сообщение. Потом ушел оттуда так быстро, как только мог.

Лиа: Что она сказала?

Элайджа: Я сказал все это полицейским, ты знаешь. Я никогда не трогал ее. Я даже не брал ее кошелек, хотя я мог. Она стала, прогулялась по парковке, спев что-то при Луне, а зетам вернулась назад к параноику Чарли. Я уехал.

Лиа: Что она просила передать?

Элайджа: Ничего такого. Она была пьяна. Очень пьяна. Лиа: Скажи.

Элайджа: Она сказала «Передай Лие, что она выиграла, а я проиграла» Вот так Наверное, тогда это казалось ей важным, но это наверняка было какой-то глупостью, я думаю. Вы поспорили? В чем ты выиграла?

Я положила трубку, не прощаясь.

Я выиграла в Путешествии Ледяных Девушек к черте Дэнжерленда.

048.00

Врубив музыку на всю, я иду в ванную с телефоном, чтоб вымыть его, избавившись от грязи и телефонного звонка, а тек же пополоскать рот после сандвича.

1 . 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28.

29. 30. 31. 32. 33.

Я не выиграла. Я не верю, что она сказала это. Типичный мелодраматический бред Кейси.

Не я виновата в том, что она глотала колеса, и ее родители не обращали на это внимания. Не я виновата, что она блевала, и это было единственным, что заставляло ее чувствовать себя лучше.

Она звонила мне.

Я чищу зубы, пока мои десна не белеют. Красный сок Лии течет по моим щекам, превращая меня в голодного вампира, готового высосать жизнь из каждого, кто меня взбесит. Может, это моя проблема. Может быть, я одна из бессмертных. Вампиры бледные, тощие и холодные, как я. Они тайно ненавидят вкус крови, то, что заставляют людей плакать, ненавидят свои могилы и гробы, и того зверя внутри себя, в которого они превращаются. Они будут врать, пока кто-то не воткнет кол в их сердце.

Холодное тело.

Я пополоскала рот и сплюнула. Весы стоят на полу, мои хорошие весы, которые не врут.

Я раздеваюсь, становясь на них, чтобы взвесить мои ошибки и измерить мои грехи.

89 фунтов.

Я не могу сказать, что впечатлена или рада, это было бы враньем. Это всего лишь цифра, которая не имеет значения. Если бы я весила 70 фунтов, я хотела бы весить 65 фунтов. Если бы я весила 10 фунтов, я стремилась бы к пяти. Единственный номер, который меня удовлетворит, это ноль. Ноль фунтов, и жизни ноль, нулевой размер, двойной ноль,

нулевой пункт. Ноль в теннисе – это моя мечта. Я наконец-то добилась этого.

Я открываю окно и выбрасываю весы во двор. Включаю душ; только горячий, смотрю в зеркало. Отверстия в моем лице заполнены песком и гноем. Белки моих глаз – пролитые лужи лимонада с фиолетовыми тенями, залегающими под ними. Мой нос – волоски и сопли, мои уши – сера для свечей, мой рот – коллектор. Я заперта в зеркале, и отсюда нет выхода.

Тупая/уродливая/тупая/сука/тупая/жирная Тупая/малявка/тупая/лузер/тупая/потерянная

Нож Ноны Мэриган выползает из-под матраса, перемещается в ванную и ложится на раковину, лезвием к стеклянной стене. Таблетки, которые я приняла час назад, стучат по моим венам как металлические мусорные ведра, стоящие вдоль улиц. Змеи в

моей голове просыпаются, скользят вниз по стволу мозга и хватают дремлющих стервятников. Птицы машут своими крыльями цвета ночи – раз, два ,три, и взлетают, кружась. Их тени уничтожают солнце.

Я вытираю зеркало своей рубашкой. Бисеринки влаги блестят на тонких, белых волосках, выросших на моем теле, чтоб уберечь меня от холода.

Дурацкое тело. Почему на нем начинает расти мехообразный ворс, когда мои волосы выпадают?

«Ты хочешь знать?» спрашивает глупое тело.

«Ты выиграла» добавляет Кейси.

Я выиграла потому, что я тощая. Я двойной ноль. Я оставалась сильной, и не попробовала свое печенье на вкус. Я не съела ни кусочка.

Я нажимаю кончики пальцев к скулам. Если я врезалась головой в каменную стену, я держу пари, что сломала бы каждую кость на моем лице. Пальцы дрейфуют по моему подбородку, вниз к моему горлу, мимо крыльев бабочки моей щитовидной железы, вниз

туда, где мои ключицы сцепляются с грудиной, будто бы у птицы. Кошки Эммы под дверью. Они скребутся, стараясь войти внутрь.

Мои руки читают азбуку Брайля, высеченную от кости, соприкасаются с моей полой грудью-лощиной, перевитой синими венами-реками, наполненными льдом. Я считаю ребра, как бусинки четок, бормоча заклинания, пальцы гладят тонкую грудную клетку.

Они могут почти коснуться того, что скрывается внутри.

Моя кожа обтягивает мой пустой живот, покрытый тонкими, розовыми шрамами, следами порезов, свежими и уже побелевшими от времени. Ледяная. Холодная. Я оборачиваюсь, смотря на себя в зеркало. Мой позвоночник выглядит так, словно он сделан из мрамора, обтянутого кожей. Мои лопатки настолько острые, что еще немного, на них вырастут перья, и я взлечу.

Я беру нож.

Сухожилия на моих запястьях опутаны шрамами, хаотичными и неровными, как дуновение ветра. Тонкие шрамы покрывают внутреннюю часть моего запястья, расширяясь к лентам и завиваясь к локтю, где я резала слишком глубоко в девятом классе.

Я побеждаю, я победила. Я потерялась.

Музыка из моей спальни вопит настолько громко, что у меня в ушах начинает звенеть. Я смотрю на девочку-призрака с другой стороны зеркала, ее костный корсет ожидает, что его зашнуруют посильнее, она сможет затягивать его сильнее раз за разом, пока не исчезнет за отметкой в ноль.

Я режу.

Первый разрез бежит с моей шеи, опускаясь чуть ниже моего сердца, достаточно глубоко так, чтобы я могла, наконец, почувствовать что-то, но не достаточно глубоко, чтобы снять кожу. Боль течет как лава, и мое дыхание перехватывает.

Нож вырезает путь в плоти между двумя ребрами, затем – между следующей парой. Толстые капли крови капают на раковину, как зрелые, красные семена. Я очень сильная, мои кости из железа, и нож вырисовывает третью линию красиво и ровно – без промахов.

Кровь бассейнами плещется в ложбинах моих бедер, и капает на кафельный пол.

Черные дыры открываются перед моими глазами, диковинная птица, пойманная в силки моего сердца, отчаянно бьет крыльями. Я потею, и, наконец, согреваюсь.

Музыка ост……

049.00

Дверь ванной открывается. Эмма видит мою кожу, и кровь, окрасившую ее, реки крови, вытекающей из моего тела. Эмма видит мокрый нож с серебра и кости.

Крики моей младшей сестры разрушают зеркала.

050.00

Приемный покой больницы наполнен туманом. Злые тени носятся туда сюда, ползают по стенам и потолку. Кейси держит мою руку и шепчет числа. «Твое сердце билось со скоростью тридцать-три удара в минуту, пока ты была в скорой. Проклятая брадикардия. ЭКГ было совсем странным, как сказали врачи, из-за обезвоживания и кровопотери. Ты дышишь нормально, но твое давление и температура никуда не годятся»

Я закрываю глаза.

Когда они открываются, у нее есть результаты анализов.

«Анемия», говорит она. «Плюс низкий сахар в крови, низкие фосфаты, низкий кальций, низкие T3 – не знаю, что это значит, – высокие лейкоциты, низкий гемоглобин.

Они сшили тебя черными нитками, тридцатью тремя стежками, странно, да? О, и у тебя кетоны в моче. Продолжай в том же духе, и мы отметим Новый Год вместе. Будь сильной, сладкая»

«Где Эмма?»

Медсестра укрывает меня ожерельями пластмассового шланга, трубками и зелеными проводами, украшает комнату полиэтиленовыми пакетами заполненными водой и кровью. Она укалывает меня с иглой. Я ложусь спать в стеклянный гроб, где розовые кусты поднимаются по стенам, чтобы соткать мне тернистую крепость.

051.00

Два дня спустя, за два дня до Рождества, я оценена, как достаточно толстая и достаточно нормальная, чтобы быть вышибленной из больницы. План моей матери о клинике не сработал.

Там нет комнаты для кожаной Лии, набитой всяким дерьмом. Пока нет. Директор пообещал Доктору Мэриган, что на следующей неделе она появится. Я достаточно стабильная, чтоб до того побыть дома. Все говорят, что я стабильная.