Текст книги "Падающие звёзды"

Автор книги: Лоретта Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Это очень красиво, – проговорил Маркус, переводя взгляд с рисунка на женщину. Он помнил этот утонченный оттенок: розовый цвет, просвечивающий сквозь алебастр. Когда он в первый раз осмелился взять ее за руку, Кристина покраснела именно таким образом, но не отстранилась. Он держал ее маленькую, обтянутую перчаткой руку так бережно, словно это была самая хрупкая яичная скорлупа в мире, и умирал от счастья в течение этого момента, окончившегося слишком быстро. Потом они услышали, что идут другие гости, и Маркусу пришлось отпустить ее руку и притвориться, что он только что, случайным образом, встретился с Кристиной в саду.

Сейчас на ее руках не было перчаток. Руки Кристины были тонкими и элегантными, белыми и мягкими.

Маркус с трудом направил свои мысли в другую сторону, к Делии, которая тянула его за рукав, требуя, чтобы он нарисовал изгиб и для нее.

– Возможно, ваша мама будет так любезна и передаст сюда рисунок Делии, – с трудом проговорил он.

Вместо этого Кристина поднялась и принесла ему рисунок, а затем осталась, чтобы пронаблюдать за тем, как он пририсовал дракону Делии странные и таинственные розовые и голубые когти вместо изогнутого хвоста.

Ему хотелось покинуть эту комнату.

Маркус считал маленьких девочек прелестными, а их привязанность к нему – трогательной. Он не возражал против их незначительного веса или того, что их ножки в крошечных ботиночках то и дело пинали его в голень. Это не из-за них ему хотелось сбежать, или даже совершенно исчезнуть – а из-за их матери, стоявшей в нескольких дюймах за его плечом.

Маркусу хотелось сбежать от себя самого, освободиться от собственной плоти и крови, потому что именно плоть и кровь вели себя сами по себе, словно его тело принадлежало кому-то другому.

Он болезненно ощущал близость Кристины и ее слишком хорошо знакомые аромат и тепло, и давно похороненные желания зашевелились, пробуждаясь к жизни.

Когда он добавил клубок дыма над головой дракона Делии, над его плечом раздался голос Кристины, в котором слышалась хрипотца:

– Теперь вы должны нарисовать дым и для Ливи тоже, мистер Грейсон. А после я посоветовала бы вам не добавлять больше никаких украшений. В противном случае соперничество будет продолжаться бесконечно, это я вам обещаю.

Это был голос матери, обладающий мудростью в отношении поведения ее детей. И все же Маркус мог слышать далекое эхо этого голоса из давно ушедшего времени: Обещаю тебе, что буду там. Я обещаю.

Он ждал все эти долгие, невыносимые часы… а она так и не пришла.

Маркус стиснул зубы, нарисовал дым для дракона Ливи, и пообещал себе, что невзирая ни на каких призраков, ни одна женщина, какой бы красивой она не была, больше не сделает из него дурака. В последний раз такое произошло много лет назад.

За чаем Джулиус и Маркус спорили о Греции, причем так горячо, что Кристина была уверена, что дело закончился дракой. Ее напряженное состояние, должно быть, выглядело очевидным, потому что Пенни подсела к ней ближе на диване и потрепала по руке.

– Они не убьют друг друга, – проговорила она. – Просто Маркус считает, что если никто не выходит из себя, то дискуссия ведется не так, как должно быть. В этом, как видишь, он совсем не изменился.

Пенни пришлось повысить голос, чтобы ее было слышно из-за спора мужчин. Даже при таком условии, братья были так неистово увлечены своими дебатами, что Кристина вздрогнула, когда Маркус резко повернулся к двум женщинам.

– Я не считаю, что дискуссия ведется так, как должно быть, – возразил он, – когда твой оппонент не в состоянии осмыслить простейшие факты. Я был вынужден повысить голос в надежде, что хоть крупица информации проникнет в непробиваемый череп моего брата.

– Ты не убедишь меня в том, что поддерживать дело анархистов – в интересах нашего правительства, – ответил Джулиус. – Только посмотри, что вышло из революции во Франции.

– Только посмотри на американские колонии, – парировал Маркус. – Тебя даже смешно об этом спрашивать, потому что ты никогда не осмеливался выезжать дальше Фалмута .

– Смешно настаивать на том, что человек не может вынести здравых суждений о любых обстоятельствах, в которых персонально не бывал. Даже наши министры иностранных дел…

– Воспринимают мир так, как им сказали, как они должны его воспринимать. Они верят во все, чему научили их учителя, или какой-то другой невежественный тупица, возложивший на себя эти полномочия.

Нет, в этом Маркус не изменился, подумала Кристина. Отчасти из-за его радикальных взглядов, но главным образом по причине бестактного, зачастую оскорбительного способа их выражения десять лет назад Маркус был нежеланным гостем на большинстве приемов в обществе – и практически чужим среди своих ровесников.

– Вы нахмурились, миссис Траверс, – сказал Маркус. – У вас есть возражения в ответ на мое мнение.

Выражение его лица было насмешливым. Кристина удивилась: неужели он полагал, что обычная женщина не способна иметь мнение, не говоря уже о том, чтобы не согласиться с чем-то, высказанным мужчиной.

– Я определенно не согласна с тем, что две революции произошли от одних и тех же обстоятельств, или имели один и тот же результат, – проговорила она.

– Обе революции предпочли сбросить то, что они воспринимали как тиранию.

– Кажется, это единственная параллель, – ответила она. – Французы обезглавили своего монарха и большинство аристократов. Американцы просто разорвали отношения. А Англия превратила это в войну.

Его темные брови приподнялись.

– Неужели. Англия, судя по вашим взглядам, в чем-то похожа на любовника, от которого устала американская нация.

– Если следовать этой любопытной аналогии, – спокойно произнесла Кристина, – то я могла бы сказать, что американцы сочли требования своего возлюбленного чрезмерными.

Ей показалось, что она различила вспышку удивления в его отливающих золотом глазах, а затем, более отчетливо, проблеск гнева. Кристина ощутила крохотный, но сильный укол удовлетворения. Он сам это начал. Если Маркус думал, что сможет ранить ее иносказательным намеком на прошлое, если полагал, что она съежится и покраснеет – что ж, он жестоко ошибся.

– А я мог бы сказать, что это любовница вела себя капризно, – ответил он.

Кристина спокойно встретила его вызов, глядя ему в глаза.

– Вы могли бы, но вы не верите в это. Ваши симпатии на стороне американцев. Вы просто играете роль адвоката дьявола, мистер Грейсон. Вы дразнили Джулиуса, а сейчас вы дразните меня.

– Несомненно. Он дразнит всех и каждого, – заявил Джулиус, перемещаясь к чайному столику. – Нет ничего, что нравилось бы ему больше, чем большой, шумный спор. Пойдем, Маркус, заткни рот сандвичем и перестань смотреть на Кристину так, словно у нее выросла вторая голова.

Маркус открыл рот, затем закрыл его, и Кристина ощутила вспышку раздражения из-за Джулиуса. Их с Маркусом спор едва начался, а он благополучно прекратил его. Без сомнения, Джулиус считал, что она не может защитить себя. Ему тоже придется пересмотреть свое мнение.

Маркус молча приблизился к чайному столику, но не сделал движения, чтобы что-то взять. Он посмотрел на чайный поднос, а затем перевел взгляд на нее. Однако взгляд было слишком слабым словом, чтобы описать то, что он сделал. Маркус мог завладеть человеком одним взглядом и сделать так, чтобы все сознание сосредоточилось на нем.

Кристина попыталась придумать что-то, что можно было бы сказать Пенни, какой-то предлог, чтобы куда-то отвлечь ее внимание. Но ее мозг отказывался думать о чем-то, кроме мужчины, стоявшего напротив нее.

Маркус не сел в кресло как положено, аккуратно поставив ступни на ковер, а откинулся на спинку, вытянув длинные ноги в пространстве между ним и Кристиной, одна нога удобно устроилась поверх другой всего лишь в нескольких дюймах от ее туфелек. Взгляд Кристины то и дело обращался к темной шерстяной ткани, обтянувшей его мускулистые конечности. Запах дыма от камина, исходивший от его одежды, и легкий аромат пижмы и клевера, пробуждали смутные воспоминания.

Она бросила быстрый взгляд на его равнодушно-вежливое выражение лица. Но обнаружила, что в глазах Маркуса не было ничего равнодушного или вежливого. Они были настойчивыми, оценивающими. Должно быть, именно таким образом, подумала Кристина, он бесчисленное количество раз изучал своих деловых конкурентов, не говоря уже о женщинах. Это изучение лишало ее спокойствия – как он и задумывал, раздраженно подумала женщина. Оно было таким же намеренным, как и его способ манипуляции физическим восприятием. Маркусу нравилось выводить других из равновесия. Ему это удавалось до отвращения хорошо, даже еще лучше, чем десять лет назад. Практика приводит к совершенству, подумала она. Ей захотелось ударить его. У него нет никакого права играть с ней в это глупую, молчаливую игру.

– Я думаю, что вы сделались… выше, с тех пор, как я в последний раз видел вас, – задумчиво произнес Маркус. – Это было – когда же именно? – много лет назад, во всяком случае. Сколько вам тогда было лет – шестнадцать, семнадцать?

– Восемнадцать, – ответила она. – Я была на год моложе Пенни. – Кристина повернулась к Пенни за подтверждением, и вздрогнула, обнаружив, что ее подруга покинула диван и отошла в другой конец комнаты, разговаривая с Джулиусом. Кристина спокойно повернулась обратно к Маркусу. Тот изобразил легкую, веселую улыбку.

– Но вы правы насчет моего роста, – проговорила она. – Я подросла еще на полдюйма. Вы невероятно наблюдательны.

В его глазах вспыхнули огоньки.

– Я не имел в виду ничтожные полдюйма. Должно быть, я спутал вас с какой-то другой девушкой. Насколько я припоминаю, их было очень много.

– Ах, что ж, вы не должны обращать внимания на эту ошибку, – ответила Кристина, ее голос был пронизан сочувствием. – В преклонном возрасте память часто подводит – с этим ничего нельзя поделать.

Выражение его лица осталось спокойным, но на подбородке задергался мускул перед тем, как он произнес в ответ:

– Очевидно, что этим недостатком вы не страдаете. Ваша память и в самом деле твердая. Вы вспомнили не только, сколько вам было лет, но и каков был ваш точный рост.

Кристине отчаянно захотелось швырнуть заварочный чайник в его самодовольное лицо. Вместо этого она улыбнулась.

– Вскоре после свадьбы Пенни с меня снимали мерки для свадебного платья. Не могу представить, чтобы нашлась женщина, которая не помнит, какой у нее был размер, и сколько ей было лет, когда она выходила замуж.

Кристина ощутила, как Маркус замкнулся в себе еще до того, как он выпрямился и подтянул к себе длинные ноги.

– Да, конечно, – сурово выговорил он. – Я совсем забыл об этом.

Кристина начала это, сказал себе Маркус, закрепляя бриллиантовой булавкой шейный платок. Она сидела на диване с холодным, отстраненным и недосягаемым выражением, слушая, как Пенни говорит о нем так, словно он – невоспитанный ребенок. Но Кристина так же сумела и закончить это, признался он себе, когда отвернулся от зеркала.

Ему хотелось только взволновать ее, заставить ее покраснеть, получить какой-то намек на то, что она помнит, хоть что-то. Вместо этого Кристина обнаружила и поразила его в уязвимое место, которое не должно было существовать: всего лишь три месяца спустя после того, как отшвырнула его в сторону, она вышла замуж; у Маркуса ушло в три раза больше времени на то, чтобы вылечить разбитое сердце. Напоминание было болезненным. Этого не должно было случиться, но случилось.

Происходило слишком много того, что не должно было произойти.

Он провел больше часа, одеваясь к обеду, тогда как эта процедура должна была занять всего четверть часа. Маркус потратил почти двадцать минут на то, чтобы выбрать булавку для галстука – словно Кристину интересовало, что он наденет, словно его самого волновало, отвечает он или нет ее стандартам элегантности.

Совершенно ненужным жестом одернув манжеты, Маркус направился к двери, а затем остановился, его пальцы застыли в нескольких дюймах от дверной ручки, когда он услышал в коридоре голоса Кристины и Пенни.

Маркус не вышел из комнаты, пока голоса не стихли. Потом он отправился в комнату племянников и провел там четверть часа, развлекая их загадками и шутками, вместо того, чтобы, как обычно, пожелать им с порога спокойной ночи.

Он задолжал им это внимание, сказал себе Маркус, когда вышел из комнаты. Весь день он был сосредоточен на близнецах, а дети чувствительны к подобному непредумышленному пренебрежению – как это показало поведение девочек в детской.

Маркус был уверен, что не сделал ничего – во всяком случае, намеренно, – чтобы завоевать привязанность девочек, не говоря уже о том, чтобы подманивать их к себе в детской. Они просто пришли… как когда-то пришла к нему их мама, много лет назад.

Тогда он верил, что и она тоже ощущает это притяжение между ними, и чувствует неизбежность, когда встречаются их взгляды. Боже, каким же он был помешанным юным глупцом. Очевидно, что все, что влекло Кристину к нему – это любопытство или тщеславие. Ведь он держался в стороне от нее, когда все остальные мужчины не могли устоять; естественно, что такое поведение заинтриговало ее.

А вот то, что видели в нем ее дети, значило намного меньше. Дети часто испытывают симпатии и антипатии по причинам, которые взрослые редко могут понять. Делии он понравился точно так же, как ей нравились розовые и голубые драконы; Ливи – по той же причине, по которой она любила накрахмаленные рабочие халаты. Эти разумные взрослые размышления вызвали у него прилив тоски.

Маркус задержался у лестницы. Ему и в самом деле нужно пожелать спокойной ночи и девочками тоже. Нужно относиться ко всем одинаково, хотя они и были для него детьми чужой женщины.

Он направился в гостевое крыло, еще размышляя над этим. Пройдя половину пути по коридору, он ощутил, что его одолевают опасения, и замедлил шаг. Но из их открытой двери в коридор струился мягкий свет, маня к себе его неохотно двигающиеся ноги.

Маркус добрался до двери и заглянул в комнату. Несмотря на то, что в спальне горела свеча, девочки укрылись одеялами с головой.

Он снова ощутил укол горечи, и попытался побороть его, потому что две маленькие девочки, как и должны были, уже легли спать. Маркус все равно заговорил, произнося слова шепотом:

– Спокойной ночи, мои дорогие.

Две льняные головки высунулись из-под одеял.

– О, вы пришли, – воскликнула Делия. – Я же говорила тебе, – упрекнула она сестру.

– Ты не говорила, – ответила Ливи. – Ты сказала «может быть». Я тоже сказала «может быть».

Он не должен был ощущать такое удовольствие от их слов, но именно так и произошло, и весь взрослый здравый смысл в мире не смог бы удержать Маркуса от того, чтобы войти в комнату и насладиться их ворчливым приветствием.

– Я надеюсь, что вы не спите не потому, что ждали меня, – проговорил он, хотя втайне надеялся на это.

Их белокурые головки согласно кивнули.

– О, Господи, – воскликнул Маркус. – Так дело не пойдет. В следующий раз я должен буду одеваться намного быстрее. Боюсь, что сегодня у меня на это ушло больше времени, чем положено.

– У мамы на это уходит несколько часов, – сказала Делия. – Сначала нужно надеть все эти нижние вещи, а потом – то, что поверх них.

– Да, – согласилась Ливи. – Сначала сорочка, потом корсет, чулки и нижние юбки, и…

– Дамские предметы одежды могут быть очень сложными, – торопливо прервал ее Маркус, в то же время пытаясь избавиться от соблазнительного образа, который слова Ливи вызвали в его сознании. – Хотя костюм джентльмена намного проще, он должен справиться с шейным платком, который не так-то просто завязать должным образом.

Ливи внимательно изучила его шейный платок.

– У вас там звезда, – проговорила она. – Мне нравятся звезды.

Она имела в виду бриллиантовую булавку. Эта булавка была слишком безвкусной, решил Маркус, слишком бросающейся в глаза. Кто-то может решить, что он пытается произвести впечатление… на кое-кого.

– Это не звезда, – заявила Делия сестре. – Это бриллиант.

– Звезда, – настаивала Ливи.

– Бриллиант. – Делия толкнула Ливи локтем в руку.

– Знаете, что я думаю? – Маркус вмешался прежде, чем разногласия смогли перейти в насилие. – Может быть, звезды – это бриллианты, которыми ангелы украшают небеса. Может быть, иногда они роняют их, и бриллианты падают вниз до самой земли.

Две одинаковых пары голубых глаз внезапно снова уставились на него.

– О да, – сказала Делия. – Те, что иногда падают с неба. Мы видели это, не так ли? – спросила она у сестры. – Прошлой ночью мы видели, как упала одна звезда.

– Ты обещала никому не говорить, – упрекнула ее Ливи.

– Он не скажет маме.

Они подняли к нему лица с умоляющим выражением на них.

– Вы не скажете, не так ли? – спросила Делия. – Было очень поздно, и мы подошли к окну.

– В то время, когда должны были спать? – с видом заговорщика прошептал Маркус.

Девочки с виноватым видом кивнули.

Маркус прошел через комнату к окну и выглянул на улицу.

– Там очень красиво, не так ли? Темно, тихо и волшебно. Когда я был маленьким мальчиком, то иногда я просыпался среди ночи и не мог быстро снова заснуть. Тогда я забирался на сиденье возле окна и смотрел на звезды, воображая себе всякие чудеса. Если я наябедничаю на вас, то, полагаю, мне придется наябедничать и на себя тоже. В противном случае это будет несправедливо, не так ли?

Две белокурые головки кивнули в знак согласия.

– Что ж, мне просто невыносима мысль о том, что придется ябедничать на самого себя. Это мой особенный секрет.

Сестры переглянулись.

– Было очень, очень поздно, – призналась Делия.

– Я насчитала двенадцать ударов, когда били часы, – поддержала ее Ливи.

– А потом мы увидели, как упала звезда, вон там. – Маленький пальчик Делии указал на восток.

Маркус ощутил покалывание в затылке.

Это было именно то направление, откуда он приехал прошлой ночью. Как только пробило полночь, он покинул комфортную гостиницу «Замок Мальборо» и снова забрался в экипаж, чтобы продолжить путешествие и проехать оставшиеся тридцать с чем-то миль до Греймарча. Он не мог объяснить, чем было вызвано это внезапное решение, точно так же, как и то, какая первопричина привела его сюда из Лондона. В последнее время, кажется, происходило много того, что он не мог объяснить. Очень, очень давно он смог бы поверить в то, что упавшая звезда объясняла все.

Ребенком он на самом деле верил, что ангелы приглядывают за звездами, и за ним тоже; а когда они роняют звезды, то значит, они посылают ему особое послание. Даже когда он стал юношей – потому что он был мечтателем, что обычно свойственно всем идеалистам – он все еще наполовину верил в это.

Во время тех двух недель, что предшествовали свадьбе Джулиуса, ясное ночное небо было наполнено падающими звездами. Одной такой ночью, через неделю после приезда Кристины, она выскользнула в сад, чтобы встретиться с ним. Ей было жарко, она раскраснелась после танцев, а один светлый шелковистый локон выскользнул из-под шпильки и свисал над ее ухом. Маркус поправил его пальцем, и девушка вздрогнула. Затем, уголком глаза, он поймал вспышку: звезда, сорвавшаяся с якоря и набиравшая яркость по мере приближения к земле. Это отчаянное путешествие поглотит ее, он знал это – точно так же, как любовь поглотит его.

Если это было предупреждение, то оно запоздало. Маркус уже наклонился, чтобы коснуться ртом ее ушка, дрожа от собственной дерзости. Кристина тоже дрожала, но и только. Она не оттолкнула его, чего он опасался. Так что он осмелел и обнял ее, и, шепча слова любви, коснулся губами ее шелковистой щеки. Затем он выдохнул ее имя и прижался ртом к ее губам… и умер от счастья и воскрес благодаря этому первому сладкому, украденному поцелую.

Бой часов в коридоре резко вернул Маркуса в настоящее, к паре светловолосых ангелов, невинно взирающих на него.

– Мне лучше пожелать вам спокойной ночи, – произнес он, – или я опоздаю к обеду.

Глава 3

Кристина надела бриллиантовую подвеску, которую Артур подарил ей на их первую годовщину, и пожалела об этом. Холодный камень обжигал ее кожу. Были моменты, когда ей казалось, что подвеска загорелась, подхватив вспышку огня, выпущенную с противоположной стороны, из шейного платка Маркуса. В другие моменты она подозревала, что этот жар имеет совсем иное происхождение: от пылкого взгляда, который время от времени обращался к подвеске, расположенной между ее грудей, и, казалось, с каждым разом обжигал все сильнее.

Это все платье, сказала она себе. Оно было слишком рискованным. И все же оно таким не было, потому что бесчисленное множество других платьев имели такие же вырезы – или еще ниже – и их носили самые респектабельные женщины. Модные платья были частью ее недавно завоеванной свободы, часть соглашения, которое она заключила сама с собой в последние месяцы траура. Кристина соблюдала это соглашение и взяла на себя контроль над своей жизнью, вырвав своих детей, свой дом, свои поступки и свой гардероб из удушающих объятий золовок.

Борьба была долгой и болезненной. Она получила право наслаждаться победой и свободой.

Жаль, что она не накинула шаль.

Кристине хотелось, чтобы она не так остро воспринимала мужчину, сидящего напротив. Каждый раз, когда Маркус смотрел в ее сторону – как и должен был делать, пока они разговаривали – огромная столовая словно становилась меньше, а температура повышалась на несколько градусов, в то время, как ее горло сжималось и мускулы напрягались еще сильнее. К тому времени, когда подали десерт, она была напряжена, словно заводная часовая пружина, отсчитывая секунды, когда они с Пенни смогут уйти и оставить мужчин пить портвейн.

Когда Пенни наконец-то подала сигнал, что пришло время встать из-за стола, Кристина соскочила со своего стула, как чертик выпрыгивает из коробочки.

Она только и успела переступить порог и выдохнуть с облегчением, когда услышала позади себя голос Маркуса:

– Ты не заставишь меня сидеть и лакать это ужасное пойло, Джулиус. Я всегда терпеть не мог портвейн, точно так же, как не люблю утомительный обряд обмениваться одними и теми же пошлыми историями, которые наши предки рассказывали друг другу шесть сотен лет назад.

– Чего ты на самом деле не можешь терпеть, – проговорил Джулиус, – так это оставаться в стороне от леди.

– Что вполне логично, – последовал легкомысленный ответ, теперь уже почти рядом с Кристиной. – Они бесконечно прекраснее, чем комната, полная пьяных мужчин.

Он двигался быстро, и намного быстрее, чем она, обнаружила Кристина, потому что Маркус оказался с ней рядом, едва успев произнести последние слова.

– Интересно, какое загадочное название модистка дала цвету вашего платья? – спросил он, понизив голос. – Я бы назвал его красновато-коричневым, но это недостаточно затейливо. Возможно, Terre d'Inde подойдет.

– Полагаю, она называла его кирпично-красным, – ответила Кристина.

– Я помню, что раньше вы всегда были в белом, – проговорил он. – В белом муслине. Шелк издает совсем другой звук. – Его голос упал почти до шепота. – Совсем другой… шелест.

Так же медленно и неохотно, как он произносил эти слова, Кристина подняла голову и встретилась с ним глазами. Их взгляды не расставались на мгновение дольше, чем нужно, и в это время коридор сделался темнее, покрылся дымкой теней прошлого.

В то же самое мгновение они отвели взгляды, отвернувшись друг от друга, и инстинктивно ускорили шаги. Словно они оба ощутили, что в коридоре разверзлась опасная пропасть, Маркус и Кристина заторопились в безопасное убежище гостиной.

Две светлые шелковистые косы были уложены толстой короной на голове Кристины, и этот строгой стиль смягчался несколькими вьющимися локонами, обрамлявшими ее бледное лицо. Ни перья, ни кружево, ни ленты или драгоценности не обрамляли ее простую прическу, только сверкающие нити золотистого огня там, куда падал свет свечей. Этот же свет словно наполнял ее глаза серебристой пылью.

В остальном она представляла собой смешение огня и льда: грациозный изгиб шеи, белоснежная гладкость изящных плеч, и вздымающиеся округлости, ослепительно белые на фоне яркого красновато-коричневого шелкового платья. Бриллиантовая подвеска разбрасывала яркие искры, словно та плоть, с которой соприкасался камень, воспламеняла его. Маркус с трудом оторвал взгляд от этого зрелища – должно быть, уже в тысячный раз за эту ночь – и попытался прислушаться к истории, которую Кристина читала вслух. Из всех книг она выбрала «Франкенштейна», словно этот день был недостаточно готическим для нее.

Когда бы Маркус ни оказывался рядом с ней, воспоминания появлялись вокруг, словно призраки, такие же ощутимые, как и ее запах. Когда Кристина двигалась, шуршащий шелк ее платья манил его ближе, и ему было унизительно обнаружить, что сейчас так же трудно держаться подальше от нее, как и десять лет назад.

Тогда он почти завидовал мужчинам, которых в целом презирал, потому что они, в отличие от паршивой овцы из семьи Грейсон, могут открыто ухаживать за ней. Он, с другой стороны, едва осмеливался смотреть на нее, потому что смотреть означало желать, а он еще не выработал у себя умения скрывать свои чувства. Если бы кто-то догадался об этих чувствах, то они схватили бы Кристину и увезли подальше от его развращающего влияния.

Десять лет назад Маркус был связан тем, что другие осуждали его характер. В настоящее время ему приходилось связывать самого себя тем, что он не одобрял то, что чувствовал. Ему не следует постоянно думать о ней.

Он слишком устал, чтобы справиться с этим, решил Маркус. Ему нужно просто отправиться спать. Немедленно. Кристина как раз переворачивала страницу, и он уже открыл рот, чтобы извиниться, когда вошел слуга, ради оправдания поклонился всей компании и торопливо направился к Пенни.

Лакей что-то проговорил тихим голосом. Пенни отложила свое вязание и встала.

– Что ж, это не слишком удобно, – сказала она, – но завтра подошло бы еще меньше, и мы должны быть благодарны, по крайней мере, за это. Джулиус, ты должен приказать, чтобы подали экипаж. Первенец Салли Тернбулл решил появиться на свет этой ночью, – объяснила она, – а повитуху никак не могут найти.

Ее супруг нахмурился.

– Ради всего святого, Пенни, в деревне полно женщин…

– Она молода и напугана, и попросила меня прийти.

– Ты не можешь ехать, особенно в такой холод и ночью, помни, что ты в положении…

– В самом деле, в положении. Твоя матушка была на восьмом месяце беременности Маркусом, когда помогала соседке в подобном деле. – Пенни направилась к дверям. – Я возьму все, что нужно, и ожидаю, что экипаж будет ждать меня, когда я буду готова ехать.

Кристина положила книгу.

– Мне лучше поехать с тобой, – вставая, предложила она.

– Конечно, нет, – ответила Пенни. – Что, если кому-то из детей приснится кошмар? Ты ведь не захочешь оставлять Маркуса одного ухаживать за испуганным ребенком. Вспомни, как он расстроился из-за рабочего халата.

И она вышла, а по пятам за ней следовал ворчащий Джулиус.

Кристина снова села на диван.

В комнате стало угнетающе тихо. Маркус взял кочергу и расшевелил огонь в камине.

– Интересно, кто – или что – утащил повитуху, – проговорил он в напряженной тишине. – Без сомнения, это был монстр Франкенштейна. Бедный, запутавшийся парень. Вероятно, он принял старую миссис Хоббс за свою матушку.

– Я не догадывалась, что вы знаете эту историю, – ответила она. – Вы должны были сказать об этом, мистер Грейсон. Я могла бы почитать что-то еще. Должно быть, вам было очень скучно.

– Мне не было скучно. – Он повернулся к ней. – У вас необыкновенно выразительный голос. А так как я был знаком с этой книгой, то даже самые безвредные куски текста преисполнились предзнаменованием, и от этого у меня по коже побежали мурашки.

– Боюсь, у Делии и Ливи кровожадный вкус. Ничто не доставляет им такого удовольствия, как истории, которые пугают их до полусмерти. И, конечно же, мама должна рассказывать эту историю жутким голосом, от которого кровь стынет в жилах.

– Призраки и гоблины? – У Маркуса округлились глаза. – Я не могу поверить, что это те же самые хрупкие маленькие девочки.

– Полагаю, это своего рода восстание, – пояснила Кристина. – Их поступки были строго ограничены другими людьми. Было много такого, что не позволялось делать. В последние два года мы, кажется, восполняем все, что упустили.

При этих словах она подняла голову.

– Сейчас манеры близнецов вовсе не такие, какими должны быть, и вы видели это в детской. С другой стороны, два года назад они были такими робкими, что не осмелились бы даже заговорить с вами. Я не хочу мешать их развитию. Предпочитаю, чтобы они были слегка дерзкими, чем… подавляемыми.

– Конечно, – согласился Маркус, подавив собственное удивление. – Дети вовсе не являются взрослыми в миниатюре. А что касается манер – хм, что ж, не мне об этом судить, потому что мои манеры всегда были ужасными, причем намеренно, да такими они и остались, хотя я сумел отполировать самые грубые из них. Я не увидел ничего предосудительного в поведении ваших дочерей. – Он сумел улыбнуться. – Напротив, мое тщеславие раздулось из-за того, что за меня велась борьба.

Кристина снова взяла в руки книгу и расправила закладку.

– Я предположила, что вы вполне способны выразить своего неодобрение – или просто выйти из комнаты – если они будут досаждать вам. Я подумала, что девочки должны сами разобраться с последствиями своего поведения, потому что мама не всегда будет рядом, чтобы делать все, что они пожелают.

– Жизненный урок, – сказал Маркус.

– Возможно. – Уголки ее нежного рта слегка изогнулись вверх. – Хотя их тетушки пришли бы в ужас от того, что выглядело как урок соперничества за внимание джентльмена.

– О, да. Тетушки. – Он шагнул ближе к ней. – У Траверса было четыре незамужние сестры, насколько я припоминаю. Полагаю, что вы были большим утешением друг для друга после… после вашей утраты. Я сожалел, когда услышал о кончине Траверса, – почтительно произнес он. – Должно быть, для вас это стало громадным потрясением. Вы знали друг друга с детства, не так ли?

Кристина кивнула, отложив книгу.

– Его здоровье никогда не было крепким. Его вырастили сестры, а они привыкли баловать его. Они нянчились и со мною тоже, и с детьми. Я уверена, что у этих леди были самые лучшие намерения, но они – о, я не могу придумать, как это выразить словами и не показаться ужасно неблагодарной – они просто ограниченны. Их мирок слишком мал, их взгляды… это вовсе не то, что… – Она покачала головой. – После того, как Артур скончался, я обнаружила, что больше не могу так жить, – торопливо продолжила она. – Он оставил меня хорошо обеспеченной, о чем знают практически все. Я купила себе другой дом и просто уехала. Тетушки нагрянули туда и попытались убедить меня в том, что горе повредило мой разум. Так что мне снова придется сбежать. После Нового года мы с девочками и двоюродной бабушкой Джорджианой отправимся на континент.