Текст книги "Не искушай меня "
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Глава 12
К вечеру четверга слухи разнеслись по высшему свету. Прислуга, как обычно, услышала сплетни намного раньше тех, кто заключал пари.
Во всяком случае, в Марчмонт-Хаусе слухи без промедления переросли в уверенность, и служащие высшего звена знали задолго до заката о разразившейся катастрофе: хозяин женится на Деве Гарема.
Они знали, поскольку им так было сказано.
После приёма по случаю Дня Рождения Регента в Малой Приёмной, когда герцог Марчмонтский вернулся, чтобы переодеться из придворного наряда в вечерний, он вызвал Харрисона к себе в кабинет. Также там находился, как обычно, Осгуд для записи всего, что потребуется. Ему пришлось записать немало ставок, проигранных и выигранных.
Таким образом, секретарь узнал, что может ожидать чека в тысячу фунтов от лорда Аддервуда, который поспорил на то, что мисс Лексхэм не сделает реверанса перед Королевой до конца текущего месяца.
До этого момента Осгуд не знал, что его светлость проиграл пари о том, что мисс Лексхэм не выйдет замуж до конца Сезона.
– Я женюсь, – проинформировал его светлость своих служащих. – На мисс Лексхэм. Возможно, на следующей неделе.
Оба мужчины сохранили деревянные выражения лиц. Оба принесли полагающиеся поздравления.
Оба ощущали тошнотворное беспокойство, хотя и по разным причинам. Осгуд боялся, что хозяйка станет нарушать заведённый им уклад и наводить беспорядок в документах.
Харрисон, не имевший ни малейшего желания позволять любой женщине вмешиваться в его дела, был убит мыслью о подчинении особе, которая стала посмешищем в газетах и которая прилюдно осадила его, как некий лакей рассказывал потом другому лакею. Харрисон уволил обоих без рекомендаций.
Его светлость ничего об этом не знал. Его светлость не отличал одного лакея от другого.
– Я сделаю пометку насчёт специального разрешения, – сказал Осгуд. – И относительно покупки кольца.
– Я собирался заехать в Палату Законников за разрешением завтра, – ответил герцог.
– Да, ваша светлость, – проговорил Осгуд. – У Вас есть особые требования к кольцу?
– На самом деле, есть, – согласился герцог. – Я этим тоже займусь завтра. Поскольку я буду поблизости, то сделаю остановку у Рэнделла и Бриджа.
Рэнделл и Бридж были королевскими ювелирами и любимчиками Принца-Регента. Их магазин в номере тридцать два по Ладгейт-Хилл посещали, наряду с обычными посетителями, не только члены королевской семьи и представители знати, но и европейские коронованные особы, сумевшие сохранить свои головы на плечах.
Если бы Харрисон позволял своему лицу что-либо выражать, то оно стало бы ещё мрачнее. Но все мысли были спрятаны внутри.
Насколько он знал, его господин никогда лично не выбирал и не покупал драгоценностей ни для кого с тех пор, как принял титул. Обязанностью Осгуда было выбирать подарки, даримые его светлостью своим любовницам. Желание герцога самому посетить Рэнделла и Бриджа и лично выбрать обручальное кольцо не предвещало ничего хорошего. Действительно, Дева Гарема, несомненно, очень глубоко запустила в него свои коготки.
– Я нанесу короткий визит сегодня вечером, – добавил Марчмонт, мимоходом обращаясь к своему секретарю. – Я бы хотел преподнести подарок.
– Да, ваша светлость.
Ничего больше сказано не было. Ничего больше говорить не требовалось. Герцог женится. Требовался подарок для дамы, на которой он неженится, и от Осгуда ожидалось иметь наготове соответствующий прощальный подарок.
Герцог не дал никаких дальнейших указаний. Ему даже на ум не пришло. Осгуд, самостоятельно управлявший делами дома, точно знал, что от него требуется. Харрисон, как обычно, установит, что должно быть сделано в его сфере и донесёт эти требования до служащих нижнего звена.
Когда герцог поднялся наверх переодеться, он дал знать Хоару о грядущих изменениях в той же бесцеремонной манере. Хоар всплакнул, но затем он лил слёзы над пуговицами и перекрахмаленными шейными платками. Единственная причина, по которой Марчмонт его не придушил, было то, что он к нему привык, и было бы слишком хлопотно привыкать к кому-то новому. Об этом знали все, включая Хоара.
Когда хозяин снова уехал, Харрисон вызвал камердинера, повариху, дворецкого и домоправительницу в свою роскошную гостиную. Он предложил им шерри и заверил в том, что Марчмонт-Хаус будет управляться так же, как и раньше. Ожидается небольшое увеличение числа прислуги, чтобы должным образом выполнять возросшие обязанности. В остальном, всё останется по-прежнему. После первоначального короткого периода урегулирования, он не ожидает значительного вмешательства или разрушений в ежедневной рутине герцогского хозяйства.
Как Харрисон позже сознавался миссис Данстан, «я не предвижу вообще никаких трудностей, – даже меньше, чем в случае, если бы выбор его светлости пал на другую даму. Мусульмане не дают женщинам образования. Всем известно, что у женщин в голове одни моды и скандалы. Эта леди будет знать об управлении хозяйством ещё меньше обычной англичанки благородного происхождения, и она будет менее склонна заниматься ими. Нам следует рассматривать это не как катастрофу, но как возможность увеличить наш доход».
Если миссис Данстан и одолевали какие-то тревоги или сомнения, то уверенность Харрисона их изгнала. На следующий день все высокопоставленные слуги верхних этажей радостно суетились и стращали своих подчиненных, чтобы подготовить дом к приёму своей новой госпожи.
Что касается её краткого визита в Марчмонт-Хаус, Харрисон не позволял себе беспокоиться. Как только леди заживёт под его крышей, говорил он себе, она, как и все остальные, будет жить по его правилам.
Позднее, в тот же вечер герцог нанёс визит леди Тарлинг.
С той же кривой улыбкой, что и в прошлый раз, она открыла другой бархатный футляр. На этот раз зелёного цвета. В неё находился набор из трёх золотых брошей в виде цветочных букетов, украшенных цветными бриллиантами. Их можно было носить по отдельности или прикреплять в форме тиары.
– Как красиво, – сказала она.
– Я женюсь, – сказал он.
Она кивнула и посмотрела вверх. Она не выглядела удивлённой, если новости вообще её удивили:
– Я понимаю.
– Я предпочёл, чтобы Вы не узнали об этом из газет, – проговорил Марчмонт.
– Благодарю Вас, – ответила леди Тарлинг. Чтобы не говорили другие, она никогда не считала его полностью бессердечным. А если он и был таким, то хорошее воспитание хорошо это скрывало.
Она уже слышала сплетни. Слухи были всегда, часть из них совершенно бессмысленные, но этот слух она сочла достойным доверия. Возможно, леди Тарлинг это поняла в тот день, несколько недель назад, когда герцог принёс ей щедрый подарок. Может быть, тогда или в то утро в Гайд-парке. Она точно не знала, когда именно, но в какой-то момент ей стало абсолютно ясно, что сердце этого мужчины уже занято, давным-давно, известно ли ему об этом или нет.
Будучи подготовленной и благоразумной, леди Тарлинг приняла новости добродушно и поздравила его, как это сделал бы друг – и, в самом деле, никем другим он не был для неё последние недели.
Если она и чувствовала малейшее сожаление, то великолепные броши послужили более чем соответствующим утешением.
В пятницу утром Марчмонт получил специальное разрешение и заказал кольцо. Он поехал затем в Уайтс, где уладил пари относительно того, помолвлен ли он с мисс Лексхэм или нет, и сделал ставку против самого себя на то, что будет женат до конца месяца.
Соответственно, к тому времени, когда цвет общества собрался в Гайд-парке в модное время, все уже всё знали и говорили только об одном.
В шесть вечера герцог Марчмонт появился на Роттен-Роу. Он ехал возле мисс Лексхэм, на которой была амазонка тёмно-голубого цвета, сшитая по последней моде. Те, кому удалось подобраться достаточно близко, говорили, что цвет идеально подходил к оттенку её глаз. Экстравагантная шляпа с перьями венчала её тёмно-золотистые локоны. Она ехала верхом на энергичном мерине, с которым легко справлялась.
Своенравное животное не желало подчиняться, потому что они продвигались медленно. Даже горько разочарованные мамаши и их в равной степени потрясённые незамужние дочери спрятали свои чувства. Они, как и все прочие, хотели быть представленными будущей герцогине Марчмонт. Ей были представлены все, кроме тех леди, которые отшатывались от неё в Малой Приёмной. Этих дам Марчмонт каким-то образом сумел не заметить.
В пятницу вечером Марчмонт обедал по-домашнему с Лексхэмами.
После обеда семья собралась в библиотеке, как они всегда делали в неформальных случаях.
Именно Лексхэм произнёс:
– Наслышан о твоём скандальном пари, Марчмонт.
– Так много подходит под это описание, – ответил герцог. – О каком именно пари идёт речь?
– О том, будешь ли ты или не будешь женат до конца месяца. Прежде всего, могу я заметить, что ты существуешь только в единственном числе – и это можно рассматривать как признак превращения тебя в тётю Софронию – и, во-вторых, у тебя меньше недели до конца месяца. Не будет ли логичнее уладить этот вопрос с Зоей?
Зоя вела себя чрезвычайно прилично на протяжении всего обеда. Платье её было чрезвычайно неприличным. Снова её груди были ненадёжно упрятаны под самым микроскопическим в мире лифом. В настоящее время она стояла у окна, глядя вниз, на Беркли-Сквер, где в это время вряд ли можно было что-то увидеть.
Со своего места Марчмонт видел её в профиль. Свет свечей поблёскивал в волосах девушки и оставлял в тени лицо, придавая ей вид отсутствующий и даже загадочный. Он ощутил неловкость и поймал себя на мысли о том, знает ли он её вообще, в конце концов. Затем герцог сказал себе, что это просто нелепо, всего лишь игра света и тени.
Отбрасывая сомнения, герцог произнес:
– Я обнаружил, что не одобряю долгих помолвок. Зоя, не будешь ли ты возражать выйти замуж на следующей неделе?
– На следующей неделе? – воскликнула леди Лексхэм. – Я думала, это одна из Ваших шуток. Действительно, короткая помолвка.
Марчмонт вспомнил, что Зоя была их последним ребёнком. Они бы, вероятно, хотели расстаться с ней с размахом, устроив большой приём. В конце концов, это не мелочь – выдать дочь замуж за герцога. Проблема в том, что этот герцог так долго был членом семьи, что было очень легко здесь забыть о его взрослом положении в свете. Здесь, в некотором роде он всё ещё чувствовал себя лордом Люсьеном де Грэем. Даже когда он был мальчиком, Лексхэмы редко упоминали его титул. Только на людях он был лордом Люсьеном. Зоя так называла его только, когда передразнивала или злилась на него.
– Как же я не подумал, – сказал он. – Вы захотите подготовить свадебный завтрак, или обед, или бал, или что-то вроде того. Такие вещи требуют времени, как мне говорили. Что же, тогда в мае, возможно.
Зоя повернулась от окна и поглядела на него, как делала иногда, как будто думала, что сможет прочитать его мысли. Никто не мог их прочитать, по его мнению.
– Свадебное торжество? – спросила Зоя. – Это необходимо?
– Думаю, твоим родителям этого хотелось бы.
– Вам будет трудно в это поверить, – сказал Лексхэм. – Но мы с моей женой тоже когда-то были молодыми. Жизнь коротка и непредсказуема. Твои родители недолго наслаждались своим счастьем. Используйте время по максимуму, скажу я вам. Но что ответит Зоя? Ты выглядишь подавленной этим вечером. Тебя внезапно охватил страх от мысли стать герцогиней?
– Пока нет, папа, – ответила она. – Я только размышляла, какое платье надеть на свадьбу. – Она одарила Марчмонта рассеянной улыбкой: – Мне тоже не по вкусу долгие помолвки. Я думаю, было бы забавно пожениться в последний день месяца.
Она залилась своим лёгким и светлым смехом, смехом Зои, и эти звуки словно осветили комнату:
– Хочу увидеть, как ты сам себе уплатишь за пари.
Субботним утром герцог Марчмонт прибыл в Лексхэм-Хаус в состоянии неуверенности. Это было чувство, с которым он редко сталкивался, и оно ему не нравилось. На этот раз он не мог от него избавиться, затолкав в мысленный шкаф. Оно прицепилось к нему, как огромный колючий репейник.
Его не ждали, но ему в голову не пришло предупреждать заранее, поскольку он и раньше не делал этого.
Марчмонт обнаружил Зою в комнате для завтрака, окружённую сёстрами, все они, как обычно каркали и трещали.
– Ах, вот Вы, – завопила одна, как только он вошёл. – Это просто невозможно сделать.
– Вне всякого сомнения, – поддакнула вторая.
– У неё нет приданого.
– После всего нашего тяжкого труда, чтобы заставить свет её принять, – сказала Августа, – и после всего, чтобы выйти замуж с подобной спешкой, в такой вызывающей манере – украдкой? Немыслимо. Нам нужен, по меньшей мере, месяц.
– Лучше всего в июне, – сказала Присцилла. – Доротея и я ожидаем пополнения в мае.
Зоя посмотрела на них, закатила глаза и продолжила намазывать маслом свой тост.
– Герцогиня Марчмонт, – сказал Люсьен, – может сочетаться браком когда и где ей будет угодно. Герцогиня Марчмонт ничего не делает украдкой. Если герцогиня Марчмонт пожелает поспешить, весь мир будет спешить вместе с ней. Ваша будущая светлость, когда ты закончишь завтракать, я хотел бы поговорить с тобой в месте, где не будет твоих сестёр. Я подожду тебя в библиотеке.
Он пошёл в библиотеку.
Там было благословенно спокойно.
Герцогу спокойно не было.
Он подошёл к камину и посмотрел на каминную решётку. Он подошёл к окну и осмотрел Беркли-Сквер. Одна карета. Двое всадников. Два человека, прогуливающиеся в направлении к Лэнсдаун-Хаус. Небольшая группа людей вышла от Гантера и прошла через небольшой парк. Марчмонт вспомнил, как выглядела площадь несколько недель назад, в день Апрельского Дурака, в день, когда он приехал сюда, намереваясь разоблачить самозванку и обнаружил вместо неё девочку, которую он потерял двенадцать лет назад.
Теперь они собирались пожениться.
Тридцать дней, со времени, как он вошёл в маленькую гостиную Лексхэм-Хауса и застал её, сидящей в кресле, до дня, на который он назначил их свадьбу – ближайший четверг, в точности в конце месяца.
Тридцать дней, от начала до конца.
Тридцать дней, и он расстанется с холостяцкой жизнью.
Не это беспокоило герцога. Так должно было случиться рано или поздно. Его долг заключался в том, чтобы жениться и произвести наследников, долг, висевший над ним практически с самого рождения – хотя прямым наследником был Джерард, продолжение древнего рода было делом слишком важным, чтобы оставлять его на одного единственного мужчину в семье.
Его беспокоил предмет, находившийся у него под рукой.
Казалось, прошли часы, дни, месяцы и годы, пока что-то не заставило его повернуться в сторону двери. Люсьен, видимо, сам не сознавая, услышал её шаги. Она застыла в дверях.
Зоя стояла в корректной позе. Её утреннее платье надлежащим образом полностью закрывало её руки и бюст. Но ни одна английская женщина не стояла бы таким образом. Ни одна англичанка не прильнула бы на мгновение к косяку, вызывая в мужской голове образы того, как она падает на спину в подушки, с одеждой в беспорядке, со взглядом, затуманенным от желания.
– Спасибо за то, что утихомирил их, – сказала Зоя, войдя. – Ты удивляешься, почему я позволила им продолжать и не спорила с ними. Беда в том, что если я начну спорить, то никогда не закончу свой завтрак, и всё остынет. В гареме у нас постоянно случались истерики, гораздо хуже этой. Женщины кричат, угрожают, жалуются, рыдают. Я говорю себе, что привыкла к такому. Я говорю себе, что позволю этому пронестись надо мной, представляя, что это буря, беснующаяся снаружи. Но это очень раздражает, и я буду очень рада переехать в твой дом и установить правила, сколько сестёр можно пускать одновременно и когда им разрешено приходить.
Марчмонту не приходила в голову мысль о том, что она будет устанавливать правила в его доме, осознание факта пришло и исчезло, быстро вытесненное важностью момента, который должен был наступить и относительно которого он испытывал сомнения, каких не знал с самого детства.
– Как ты пожелаешь, – произнёс он в смятении. – У меня есть кое-что для тебя.
Казалось, Зоя замерла всем существом:
– Подарок?
– Не уверен, что это можно назвать подарком, – он похлопал по своему сюртуку. В какой карман он его положил? В какой из них, наконец, уложил? Он его вынимал и прятал сотню раз. – Минутку. Я знаю, это где-то здесь. Хоар устроил истерику, поскольку был испорчен силуэт моего… – Марчмонт вытащил маленькую бархатную коробочку, спрятанную за подкладкой полы своего сюртука.
Зоя напряглась и сложила руки на животе.
– Что такое? – спросил он.
– Ничего, – ответила она. – Думаю, я знаю, что находится в маленькой коробочке.
– В общих чертах, осмелюсь сказать, ты знаешь, – Люсьен открыл футляр, его руки были несколько менее тверды, чем им полагалось быть. Он говорил себе, что это абсурдно. Сколько раз, скольким женщинам он дарил драгоценности?
Он вынул кольцо и поглядел на него. Почему-то утром, в магазине, оно не выглядело таким… Таким…
– О, Господи, – Зоя подняла плотно сжатые руки к груди. – Какое большое.
Оно было огромным, и, вероятно, в конце концов, слишком крупным для её руки: большой гранёный алмаз в окружении других, поменьше. Ему следовало дать ювелирам больше времени. Они слишком спешили. Они неправильно поняли. Неверно восприняли идею. Но нет, Рэнделл и Бридж всегда понимали правильно.
– Рэнделл был шокирован, – сказал Марчмонт. Его бросило в жар, в нехороший сладострастный жар. – Мне показывали десятки элегантных стильных колец. Но я сказал ему, что хочу огромный вульгарный камень, такой, чтобы его блеск люди видели за милю.
– О, Марчмонт, – заговорила Зоя.
– Может быть, ты сможешь разжать руки, – предложил он.
– О, да, – ответила она.
– Дай мне твою руку, пожалуйста, – сказал он.
Она подвинулась ближе. Протянула руку.
С неровно бьющимся сердцем, он надел кольцо на её тонкий палец. Оно подошло по размеру, как и должно было. Разве он не присутствовал при том, как с неё снимали мерки для перчаток – для всего?
Зоя подняла руку и рассматривала бриллианты, переливающиеся в свете лучей, проникающих через окна. В комнате было немного солнца в это время дня, но они засверкали.
– Оно замечательное, – сказала Зоя с нежностью.
– Замечательное?
Она кивнула, глядя вниз. Она набрала воздух и выдохнула. Люсьен наблюдал за тем, как поднимается и опускается её грудь.
– Оно совершенно, – произнесла Зоя. – Элегантные, сделанные со вкусом кольца существуют для женщин незначительных. Герцогиня Марчмонт должна носить бриллиант, который мог бы послужить сигнальным огнём маяка в чрезвычайной ситуации. О, Марчмонт.
Она засмеялась и закинула руки ему на шею. Её мягкое тело придвинулось к нему. Люсьен обхватил её руками и притянул ближе. Он зарылся лицом в её волосы и упивался запахом лета. Она откинула голову, приглашая его, и он склонился к ней, принимая приглашение. Их губы встретились, мягкие, тёплые, полные воспоминаний о Гайд-парке, о Грин-парке, и о необузданном жаре в коридоре этого самого дома, и об их безумном совокуплении в карете его тётушки. Он обнял её крепче.
Громкое «кхе-кхе» донеслось сзади.
Герцог и Зоя поспешно отскочили друг от друга.
– Как я погляжу, тридцатое будет в самый раз, – проговорил лорд Лексхэм. – Марчмонт, нам лучше найти для тебя занятие. Пойдём со мной в кабинет. Давай договоримся о брачных условиях до того, как мы вызовем юристов, и они начнут пререкаться.
В воскресенье Присцилла появилась, едва забрезжил рассвет. Её, очевидно, переполняли новости, поскольку она прорвалась мимо Джарвис и вломилась в спальню Зои через минуту после того, как девушка вышла из ванны.
Принимать ванну в Англии было намного труднее, чем в Каире, но ежедневные омовения стали одной из магометанских привычек, которые Зоя отказалась забросить. Здесь у неё не было ни большого бассейна – только переносная ванна – ни толпы слуг, чтобы мыть её, массировать, удалять волосы с тела, умащать духами и благовониями. Но англичан не беспокоили волоски на теле, а она не хотела привлекать к себе лишнего внимания. Так что ванна выполняла свою главную функцию.
– Он выбрал его сам, – выпалила Присцилла.
– Выбрал что? – спросила Зоя, в то время как Джарвис заворачивала её в халат.
– Кольцо.
– Какое кольцо?
– То самое, с твоим чудовищно огромным камнем. Обручальное кольцо.
– О, – сказала Зоя. – Это было очевидно.
Более очевидно, чем она могла бы предположить.
Он умело маскировался, но её научили видеть и слышать, что скрывают мужчины. Она начинала лучше его понимать. Она училась читать его мысли.
Люсьен думал о ней.
Его беспокоило, понравится ли ей кольцо или нет. Глубоко беспокоило.
Она почувствовала всхлип, зарождавшийся у неё в груди.
Зоя приказала себе не быть сентиментальной идиоткой. Она сказала себе, что его забота диктовалась одной только гордостью. Она приказала себе не воображать, будто Марчмонт действительно заботится о ней. Даже если на какой-то миг это и было правдой, то долго оно не продлится. Герцог – красивый, богатый, обладающий властью мужчина. Его хочет каждая женщина, и он знает об этом. Нелепо было ожидать, что он вручит своё сердце одной-единственной женщине.
Зоя сказала себе, что знает о нём и сможет с этим жить, должна будет с этим жить. Но она переживала, и ей никогда не будет безразлично, – он был в её сердце всё то время, пока она пребывала вдали, – и ей хотелось, чтобы он испытывал к ней такие же чувства.
Она сумела удержаться от слёз, пока шла к камину, где её ожидал утренний шоколад на подносе, вместе с газетой.
Видимо, ей удалось слишком хорошо скрыть свои чувства, поскольку Присцилла, очевидно, сочла её недостаточно потрясённой, и сказала:
– Ты ведь не понимаешь, не так ли? Марчмонт никогда такого не делает. Подарки всегда покупает его секретарь. Всем. Членам королевской семьи, родственникам, любовницам и всем прочим.
– Если одна из его наложниц получила от него бриллиант, подобный этому, – произнесла Зоя, – мне придётся случайносломать ей палец. А его голова случайновстретится с ночным горшком.
– Ни у кого нет такого бриллианта, – ответила Присцилла. – Ох, Зоя, можно его снова увидеть?
Джарвис было поручено сходить за кольцом. Она принесла его в маленьком футляре Присцилле, которая только раскрыла его и смотрела на кольцо, не прикасаясь к нему.
– Надень его, – сказала она.
Зоя так и сделала. Утренний свет заиграл в гранях, отбрасывая радуги.
– У Осгуда превосходный вкус, – проговорила Присцилла. – И он может совершенствовать свой вкус, благодаря тому, что Марчмонту безразлично, что сколько стоит, и он отказывается брать на себя выбор подарков. Он отказывается от всего, что похоже на решение или на ответственность. Весь мир сгорает от любопытства, узнав, что он сам тебе выбирал кольцо.
Зоя просто сделала вывод, что Люсьен его выбрал. Она не понимала, какое это имеет значение. О, так было даже хуже. Он заставил её почувствовать себя особенной. Ей никогда не удастся закалить своё сердце, чтобы устоять перед ним, и он разобьёт его.
– Его сложно понять, без сомнения, – сказала Присцилла. – Но я очень рада за тебя, в самом деле.
Через несколько минут она уехала. Когда дверь закрылась, и шаги сестры затихли, Зоя посмотрела на бриллиант на своём пальце, массивный камень в центре, окружённый другими, меньшими по размеру, как королева в окружении своей свиты.
Она сказала себе не быть идиоткой. Она сказала себе не быть сентиментальной дурой. Но как она могла удержаться? Люсьен позаботился о кольце для неё, и он действительно хотел, чтобы оно ей понравилось – и это было так мило с его стороны, более очаровательно, чем она могла вынести.
Девушка тяжело задышала, у неё вырвался всхлип. Затем ещё один. И ещё.
Зоя закрыла лицо руками и зарыдала.
Ночью накануне свадьбы Зоя устроила небольшую вечеринку в своей спальне.
Гостьями были её сёстры.
– Вечеринка в спальне? – их первая реакция. – Кто когда-либо слышал о таком?
Она взмахнула рукой со своим огромным бриллиантом у них перед носом, и галдёж прекратился. Они все вышли замуж удачно. Все они обладали горами прекрасных украшений. Но обручальное кольцо Зои оказывало поистине магический эффект на её сестёр, не только на Присциллу, которая была наименее безумной из них.
Зоя заказала маленькие сэндвичи, нежную выпечку, чай, лимонад и шампанское.
Пока они закусывали, пили, сплетничали и делились обычными в брачных делах советами, она послала Джарвис принести сокровища, которыми Карим осыпал свою вторую, так называемую «жену» и любимую свою игрушку. Рубины и гранаты, сапфиры и изумруды, алмазы и жемчуга, топазы всех цветов радуги. Ожерелья и браслеты, и кольца.
Зоя всё раздала сёстрам, кроме некоторых вещиц, отложенных для Джарвис.
Сёстры умолкли, в потрясении.
Тогда, наконец, заговорила Присцилла:
– Я помню, Зоя, ты говорила, что поделишься, но чтобы отдать всё? Ты совершенно, полностью уверена?
– Это моя прошлая жизнь, – ответила Зоя. – Я не возьму их с собой в свою новую жизнь.
В итоге, несмотря на то, что сёстры Зои говорили о «делах украдкой», свадьба оказалась большой и пышной.
Поскольку были приглашены все братья и сёстры Зои, то пришлось пригласить также дядей, тёток и кузин Марчмонта. Затем, так как Аддервуд должен был занять выступать свидетелем с его стороны, другие приятели тоже получили приглашение. Также явились члены королевской семьи, без которых невозможно было обойтись. Даже не учитывая племянников и племянниц, большая гостиная Лексхэм-Хауса стала удушливо переполненной.
Или, так показалось Марчмонту.
Наконец, появился священник, и Зоя вошла в комнату немного позднее. Она была в переливающихся серебром кружевах, что заставило Аддервуда сказать вполголоса:
– Ох, это чертовски несправедливо. Некоторым достаются все сливки. Она выглядит как ангел.
Зоя Октавия, как ни крути, ангелом не была, но в этот момент она выглядела бесконечно невинной. Марчмонту показалось, что она самое прекрасное существо на земле, которое он когда-либо видел. Когда она присоединилась к нему перед священником, он ощутил прилив гордости, что его совсем не удивило, и поразительный, быстрый, глубокий укол в сердце.
Церемония началась. Никто не проронил ни слова, когда пришло время заявить «о причинах, по которым эти двое не могут по закону быть обвенчанными», и никто не заявил никаких препятствий для заключения законного брака. Процедура продолжилась клятвами согласия и вручением новобрачной жениху её отцом, чьи глаза блестели непролитыми слезами, в то время как его жена открыто всхлипывала. Марчмонт надел Зое на палец венчальное кольцо, беря её в супруги и обещая поклоняться ей всем своим телом – это обещание было дать легче всего, затем последовали псалмы, молитва о плодородии, ещё молитвы и советы от святого Павла.
Казалось, он провёл целую вечность, женясь на Зое, но, наконец, торжественный обряд бракосочетания подошёл к концу.
Наконец, она стала герцогиней Марчмонт – его герцогиней. Женой.
У него есть жена.
Он несёт за неё ответственность. Он поклялся ей перед небом и перед свидетелями.
… любить её, поддерживать, чтить и беречь в болезни и в здравии; и, отрекаясь от всех других…
Отрекаясь от других.
Тут герцога Марчмонта осенило, что он наделал.
Он дал своё слово.
Обратного пути не было, ничего нельзя было изменить.
Его жизнь теперь изменится, нравится ему это или нет.
