Текст книги "Не искушай меня "
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 10
Вечер четверга, 23 апреля
Герцог Марчмонт договорился с Лексхэмом, что заедет за дамами и отвезёт их в Королевский дворец в своей парадной карете. Этим экипажем он пользовался по церемониальным случаям, и он был достаточно велик, чтобы с удобством поместить пару леди в кринолинах и двоих джентльменов, обременённых парадными шпагами. Хотя сегодня в ней поедут лишь трое, поскольку Лексхэм был занят в другом месте.
Марчмонт прибыл немного раньше времени, тревожась больше, чем он мог бы себе признаться. Герцог посетил слишком много приёмов и гостиных, чтобы видеть в них нечто большее, чем светский раут. Однако это событие предопределит будущее Зои. От него зависит, будет ли она свободно вращаться в свете, подобно своим сёстрам, или её вытолкнут на периферию общества, навсегда оставив смотреть на него снаружи.
Пока он ожидал у подножия главной лестницы, его рассудок не мог не возвращаться к званому обеду на прошлой неделе. В холодном свете следующего дня и тёмной агонии самой ужасной в мире головной боли, он не был доволен своим поведением. С тех пор Люсьен Зою не видел. Он говорил себе, что не нуждается в этом. Он сделал всё, что мог. Помог заказать гардероб к Сезону – или, по меньшей мере, начало её гардероба. Добился невозможного, найдя ей лошадку, достаточно резвую, чтобы быть под стать свой хозяйке, и в то же время не огнедышащее чудовище, способное её убить. Отвёз её снять мерки для седла и верховых костюмов. Достал решающее приглашение в Малую приёмную.
Остальное зависело от Зои, и если она…
Шелест ткани заставил герцога посмотреть наверх.
Она появилась на площадке.
Постояла там и улыбнулась, затем щелчком развернула веер и поднесла его к лицу, скрывая всё, кроме глаз – в то время как внизу низкий квадратный вырез её платья не скрывал почти ничего.
Тёмно-голубые глаза блестели, внимательно глядя на него.
– Как ты великолепен! – произнесла Зоя.
На нём был атласный камзол с экстравагантно вышитым шёлковым жилетом и непременные бриджи. Под мышкой он держал обязательную треуголку. Сбоку висела шпага.
– Ни на йоту не великолепнее тебя, – ответил Марчмонт.
Великолепна – не то слово. Она была восхитительна.
Женщины помладше воспринимали придворные платья как смешные и старомодные. Они и были таковыми, когда кто-то пытался совместить нынешнюю моду на завышенную талию с грандиозными юбками старых времён. Но Люсьен приказал мадам Вреле опустить талию придворного платья Зои. Лиф и нижние юбки были сшиты из тафты насыщенного розового оттенка. Комбинация яркого цвета и заниженной талии создавала более сбалансированный эффект. Слои серебристого тюля и изящных кружев, украшавших ткань и шлейф, создавали впечатление, будто девушка поднимается из облака, над которым проблеснули лучи солнца, благодаря бриллиантам, которые, должно быть, ей одолжили мать и сёстры. Драгоценные камни украшали её платье, шею, уши, высокую причёску, руки в перчатках и веер.
Также помогало то, что Зоя, очевидно, не считала кринолин досадной помехой. Судя по тому, как она спускалась по лестнице, она, кажется, приняла его в качестве орудия соблазна.
Девушка закрыла веер и спустилась вниз, очень медленно, каждым взмахом юбок намекая на что-то неприличное.
У Люсьена пересохло во рту.
– Хорошо, очень хорошо, – сзади донёсся голос Лексхэма.
С опозданием Марчмонт обнаружил своего бывшего опекуна, который, видимо, вышел в холл, пока герцог смотрел с глупым видом на Зою и думал именно о том, на мысли о чём, как он подозревал, она и хотела навести его, маленькая чертовка.
Когда она достигла подножия лестницы, её отец подошёл к ней и поцеловал в щёку. Его глаза заблестели от непролитых слёз.
– Как я рад, что это день, наконец, настал, – проговорил Лексхэм.
Если всё пройдёт хорошо, этот день принесёт Зое ту жизнь, которой она бы жила, если бы выросла так же, как её сёстры.
Если всё пройдёт хорошо.
Леди Лексхэм спустилась вслед за Зоей немного позже.
– Разве она не прелестна? – говорила она. – Как Вы были правы насчёт платья, Марчмонт. При дворе сегодня не будет ничего подобного – и на следующей неделе все захотят точно такое же.
– Благодаря этому он законодатель мод, – сказала Зоя.
– А я-то думал, что всем обязан моему остроумию и шарму.
– Придётся поскучать на пути во дворец, – заметила она. – Я должна помнить тысячу вещей: что говорить и что не говорить. В основном, что не говорить. Будь я в обычном платье, то могла бы просто попросить маму пнуть меня, если я скажу что-то неправильное – но со всем этим огромным шатром подо мной, найти, куда пинать, займёт целую вечность, и к этому времени я окончательно опозорюсь.
– Не бойся, – сказал Марчмонт. – Если я замечу хоть малейший признак того, что ты сбилась с пути, я отвлеку внимание на себя. Я случайно споткнусь об свою шпагу.
– Вот это, видишь ли, примета истинного дворянина, – сказал её отец. – Он упадёт на меч ради тебя.
– Я говорил, что прослежу за всем, и добьюсь этого, – произнёс Марчмонт. – Я сделаю всё, что будет необходимо.
Его взгляд обратился к Зое, утопающей в облаке розового серебра:
– Ты готова, негодница?
Девушка улыбнулась медленной блаженной улыбкой, и летнее солнце поднялось над миром.
– Готова, – ответила она.
Это было удивительное зрелище. Приближаясь к Королевскому дворцу, Зоя видела длинные вереницы карет, движущихся через Грин-парк от Гайд-парка. Другие – от Королевской конной гвардии и Сент-Джеймс, как пояснил Марчмонт – прибыли по Мэлл [9]9
Мэлл (Mall) – улица в центральной части Лондона; ведёт от Трафальгарской площади (Trafalgar Square) к Букингемскому дворцу (Buckingham Palace) (прим. пер.)
[Закрыть]. Вдоль обеих дорог толпились люди, наблюдая за парадом экипажей. Зоя слышала пронзительные звуки труб и оружейные выстрелы.
Приблизившись к внутреннему двору, где им предстояло сойти, она увидела ещё одну череду карет, едущих в обратном направлении, следуя к Птичьей дорожке [10]10
Birdcage Walk – дорожка в Гайд-парке.
[Закрыть], как ее назвала мама.
– Я бы так хотела открыть окно, – сказала девушка.
– Не будь глупышкой, Зоя, – ответила её мать.
– Ты хочешь высунуться наружу, я в этом ничуть не сомневаюсь, – сказал Марчмонт. – Твои перья попадают в грязь, и платье покроется пылью. Ты сможешь открыть окно по дороге обратно. Тогда всем будет всё равно, как ты выглядишь.
– Это превосходит все ожидания, – проговорила Зоя. – Все говорили, что будет большая толпа, но я и понятия не имела, что настолько большая.
Карета остановилась, и она отлепила нос от стекла, к которому он был прижат. Девушка разгладила юбки, не потому, что они в этом нуждались, а потому, что она смаковала ощущение серебряного тюля, тонкого, словно паутинка.
– Я чувствую себя принцессой, – сказала Зоя.
– Принцессы довольно приятные дамы, но я боюсь, что ты их затмишь, – проговорил Марчмонт. – Возможно, мне следовало позволить тебе высунуться из окна, в конце концов.
Девушка ему улыбнулась. Не смогла удержаться. Он попортил ей нервы на прошлой неделе, но она соскучилась по нему, и сегодня её сердце встрепенулась при виде его внизу, у лестницы. Спускаясь вниз, Зоя чувствовала себя лёгкой как облачко.
Люсьен назвал её «негодницей», как когда-то.
И хотя он стоял там, во всей пышном блеске придворного наряда, и каждым дюймом выглядел как герцог, каковым он являлся, происходя от очень длинной череды других герцогов – невзирая на всю эту помпезность, он всё же оставался Люсьеном.
Дверца кареты отворилась.
Время пришло.
Они все знали, кто она, чему Марчмонт ничуть не удивлялся.
Только лондонская чернь – простолюдины – присутствовали при появлении Зои на балконе Лексхэм Хауса. Всего несколько представителей аристократии могло быть в толпе, если они вообще были там, толкаясь с оборванцами. Он сомневался, что кто-либо в вестибюле Королевского дворца видел что-то помимо карикатур и единственного офорта, прилагавшегося к повествованию Бирдсли. Памфлеты продавались, как голландские луковицы во время помешательства на тюльпанах, книжная версия должна была выйти на этой неделе, более дорогие издания содержали цветные иллюстрации приключений Зои.
Это было всё, что Общество, за исключением горстки посетивших званый обед, могло увидеть, если иметь в виду мисс Лексхэм.
Вместе с тем, мир знал, кто она. Даже высший свет был в состоянии при безнадёжных обстоятельствах сложить вместе два и два. Его представители заметили Марчмонта и её мать, придя к логическому заключению.
Они также отодвинулись как можно дальше, в той мере насколько позволяли переполненные проходы и придворные наряды. Холл представлял собой как обычно бурлящее море людей, дамы с опущенными руками в перчатках, держали кринолины сжатыми – и подальше от шпаг джентльменов.
Герцог осознавал, что некоторые леди чересчур сжимались и отшатывались от Зои, словно боясь испачкаться. Он кипел от злости, но сделать ничего не мог, кроме как запомнить имена каждой из тех дам и проследить, чтобы они горько пожалели об этом.
Люсьен ощутил руку на своём локте и посмотрел вниз. Это была рука Зои, облачённая в длинную перчатку, с бриллиантовыми браслетами, свисающими с запястья. Ей пришлось подойти поближе, чтобы прикоснуться к нему, её локти были заняты, оберегая обручи кринолина. До него донёсся её запах, усиливаясь, как он знал слишком хорошо, от тёплой плоти, щедро выставленной на обозрение в едва ли дюйме от его носа и обрамлённой кружевами и розовым атласом. Самый нижний и самый крупный бриллиант её ожерелья угнездился в приветливой ложбине между грудями Зои.
– Ты выглядишь очень угрожающе, – сказала она вполголоса. – Ты не можешь их всех убить только потому, что они… осторожничают.
И Зоя улыбнулась ему.
– Я не выгляжу… Осторожничают?
– Давай притворимся, что это так.
Герцог предпочитал представлять, как он сшибает кулаками украшенные перьями причёски с их голов.
– Не обращай на них внимания, – говорила Зоя. – Они меня не волнуют. Когда я впервые вошла в гарем, почти каждая пыталась заставить меня почувствовать себя нежеланной, и в этом они были гораздо более искусны, чем английские леди.
– Я всегда воображал женщин гарема утончёнными, – сказал он, пытаясь соответствовать её беззаботной улыбке. Люсьен привык носить маски, но это было выше его сил. Зоя держалась храбро, но он знал, что глупые женщины вокруг них ранили её чувства – а ведь они даже не знали её!
– «Убирайся, замарашка», сказали бы они, – заметила Зоя. – «Ты зачем сюда пришла? Здесь тебя никто не хочет». Они меня обзывали. Запирали в кладовках. Устраивали глупые розыгрыши. Они похожи на злых детей. Но этим женщинам никогда не позволялось повзрослеть, по-настоящему. А это просто ничто.
Она качнула головой, и перья закивали.
– Для тебя, может быть, ничто, – возразил Марчмонт. – А для меня не ничто.
– Никто здесь не может мне помешать или помочь, – сказала Зоя. – Ты привёз меня сюда. Всё остальное зависит от меня.
Взгляд её голубых глаз прошёлся вверх по лестнице. Перегородка разделяла её, так же как и первую площадку, где лестница расходилась надвое. Часть толпы двигалась вверх по одной стороне, в то время как другая спускалась вниз. Казалось, что никто не двигается, но это было нормальным.
– Им придётся потрудиться, чтобы сторониться, когда мы будем взбираться по лестнице, – проговорила Зоя. – Будет забавно.
Герцог так не думал.
Три четверти часа занял подъём от начала лестницы к вершине. Процессия двигалась медленно через четыре зала, и когда они добрались до прохода, она смогла увидеть через открытые двери: колышущиеся перья, некоторые из них цветные, большинство белые, кружевные ленты на шляпах, свисающие на плечи дамам, драгоценности мерцают на свету, и пенящиеся платья всех цветов радуги.
Это было прекрасно, и само зрелище сделало Зою счастливой. Она была дома, среди своих людей – даже если некоторые из них были против неё.
С ней был Марчмонт, её рыцарь, готовый сражаться с драконами ради своей протеже. Он на самом деле выглядел очень опасным, сердито оглядывая собравшихся прищуренными глазами – и при шпаге, никак не меньше.
Но сейчас он не мог сражаться за неё с драконами. Он не мог представить её Королеве. Это должна была сделать мама, и Зое предстояло выглядеть презентабельно.
Они прошли в большой зал, и Зоя, наконец, увидела её: старую и явно нездоровую леди под бархатным, красным с золотом балдахином. Она сидела в бархатном, красном с золотом кресле. Принцессы и фрейлины стояли рядом.
Люди подходили к Королеве, кланялись и приседали в реверансе. Стоящая перед Зоей девушка, пугающе юная, как раз проходила представление. На ней было надето скромное платье цвета слоновой кости.
Но Зоя не была юной девушкой. Она отличалась от них, и было бы глупо притворяться тем, кем она не являлась.
Однако сегодня не был день обычных представлений ко двору, и Зоя не так выделялась среди юных дев с их девичьими платьями. Большинство дам и джентльменов, застывавших перед пожилой особой в бархатном кресле, были ей хорошо знакомы. Королева сказала девушке несколько слов, но едва кивала большинству из кланявшихся и приседавших.
Зоя в восхищении наблюдала.
Перед ними никого не осталось. Мама двинулась к балдахину, прямо за ней шла Зоя. Мама что-то сказала, но она ничего не расслышала из-за звона в ушах.
Не падать в обморок, скомандовала она себе. Ты ведь преодолела такой путь, все эти мили от дворца Юсри-паши, от своего заточения.
Зоя посмотрела в сторону от Королевы, и её взгляд упал на Марчмонта, который стоял вместе с дипломатами. Хотя прекрасное лицо Люсьена оставалось, как обычно, непроницаемым, она различила заговорщический блеск в его зелёных глазах. Она вспомнила, как он назвал её негодницей.
Головокружение прошло, и она опустилась в реверансе, глубоко-глубоко, глубже, чем кто-либо мог сделать, поскольку ей довелось жить в мире, где простираются ниц перед вышестоящими особами, и все стояли выше женщины. Там женщина являлась собственностью, которую можно продать или использовать, или бросить под кнут.
Здесь, по крайней мере, женщина могла быть кем-то.
Зоя опустилась почти до пола, и это было словно погружение в сон, настолько нереально: пожилая женщина под бархатным, красным с золотом балдахином и зеркала с двух сторон, отражающие всё великолепие вокруг – роскошное убранство комнаты и разноцветные платья собравшихся, перья, мерцающие бриллианты и сверкающие канделябры.
Поднимаясь, она заметила озадаченное лицо Королевы и паузу, которая привела атмосферу в безмолвие. Стояла такая тишина, словно весь мир затаил дыхание.
Затем дама в красном с золотом бархатном кресле сказала:
– Мы рады Вашему возвращению, мисс Лексхэм.
Смущённая, совершенно сбитая с толку и растерявшаяся Зоя едва смогла выговорить «Благодарю Вас, Ваше Величество», поскольку ей вбили в голову, что это самое безопасное из всего, что можно говорить. В любом случае, она бы не смогла сказать ничего иного, потому что была поражена словами Королевы не меньше, чем ударом грома.
Рады Вашему возвращению.
Королева Шарлотта продолжила:
– Вы нам напомнили нашу добрую подругу, Вашу бабушку. Будем рады снова Вас видеть.
Зоя поняла, что это был сигнал к отступлению. Она пробормотала слова благодарности и начала пятиться. Запрещалось поворачиваться спиной к Королеве.
Одна из принцесс – Зоя не знала, кто именно – сделала шаг вперёд, прежде чем она начала приседать, выходя из комнаты.
Принцесса сказала:
– Мы чрезвычайно восхищены Вашей отвагой, мисс Лексхэм.
Только это. Короткая фраза и быстрая улыбка, прежде чем она вернулась к своим сёстрам.
Зое следовало удовлетвориться этим, хотя у неё была сотня вопросов. Но в такой толпе члены королевской семьи не могли разговаривать со всеми. В большинстве случаев, люди проходили безо всякой беседы вообще.
Она была на полпути к выходу, когда полный джентльмен, одетый в высшей степени замысловато, остановил её.
– Мы очень рады, что Вы вернулись, мисс Лексхэм, – сказал он.
Зоя осмелилась заглянуть в его бледно-голубые глаза. В них она увидела слёзы.
Она ощутила присутствие Марчмонта ещё до того, как увидела его.
– Ваше Высочество, – раздался его звучный голос откуда-то, из-за её правого плеча. – Благодарю Вас за Вашу доброту.
– Храбрая молодая женщина, – проговорил Принц-регент, ибо именно им являлся тот полный джентльмен. – Ненадолго останься с нами, Марчмонт.
Зоя выдохнула слова благодарности и приседала, и приседала, и приседала, пока благополучно не покинула комнату.
Она нашла свою мать и обменялась с ней взглядами, но лишь сжала её руку, поскольку не верила, что сможет заговорить.
Она боялась что-либо говорить. Не хотела всё испортить. Боялась, что проснётся и обнаружит, что это всё было во сне, и Королева не одарила золотым даром одобрения, вместе с принцессой и Принцем-регентом, эхом повторившими его.
Зоя не могла стоять неподвижно, в изумлении, так что ей пришлось вслепую следовать за матерью через море людей, голоса вокруг неё становились то тише, то громче.
Через время, показавшееся ей часами – что могло быть правдой, продвижение через залы происходило очень медленно – она ощутила чью-то руку на своём локте. Даже не глядя, Зоя знала, что это рука Марчмонта. Но она посмотрела на него, в его прекрасное лицо и увидела улыбку, притаившуюся в уголке рта.
– Отлично проделано, – сказал Люсьен.
Тысячи чувств закипели в её сердце. Она отвела взгляд, поскольку знала, что глаза могут рассказать обо всём, а это было гораздо больше, чем ему следовало видеть.
Он провёл её через залы, один за другим, и на лестницу, где спуск был таким же медленным, как и восхождение. Вокруг них снова бродили толпы, но если леди и прижимали слишком плотно свои юбки и шарахались в сторону, то Зоя этого не заметила.
Она его сделала. Свой реверанс перед Королевой. Она существовала в том мире, в котором была рождена.
Спуск по проклятой лестнице длился целую вечность, и ко времени, когда они достигли вестибюля, Марчмонт был опасно близок к тому, чтобы взорваться от нетерпения.
– Это займёт ещё уйму времени, пока мы сможем пробиться через давку во двор, – проговорил он. – В следующем зале есть картина, которую я хотел бы тебе показать.
– Но меня будет искать мама, – возразила Зоя.
– Всех будут искать их мамы, – ответил Люсьен. – Здесь моя сумасшедшая тётка Софрония, встречи с которой я предпочёл бы избежать в данный момент.
Он приметил фигуру в чёрном с того времени, как они двигались через залы. С некоторой долей везения, она уедет до того, как они пройдут к своей карете.
– Пойдём. – Он взял Зою за руку, быстро оглянулся по сторонам и скользнул в тихий коридор. Герцог обладал богатым опытом в нахождении путей через королевские покои. Ему были ведомы все закоулки и щели. Марчмонт играл свою роль при дворе и, так или иначе, ходил на задних лапках перед королевской семьёй практически половину своей жизни.
– У тебя всё получилось, – сказал Люсьен, как только они оказались вне поля зрения. – Отлично проделано, Зоя Октавия.
Марчмонт рассмеялся и швырнул свою треуголку в ближайшее кресло. Он обхватил её за талию и поднял в воздух, как делал при случае, когда она была совсем маленькой.
Она удивлённо засмеялась, он закружил её раз, другой, третий.
– Не останавливайся, Люсьен, – обычно говорила маленькая Зоя, – вскружи мне голову.
– О, – произнесла взрослая Зоя, – о.
И он ощутил прикосновение её губ к макушке головы.
– Спасибо тебе.
Марчмонт опустил её, потому что знал, что должен так сделать. Он опускал её медленно, но не так медленно, как ему хотелось бы. Он жаждал зарыться лицом в шёлк и кружева её юбок, а затем в тепло её корсажа.
Но он поставил её так, словно она всё ещё была ребёнком, и держал голову как можно дальше – сопротивляясь искушению, хотя Зоя могла бы подумать, что он избегает столкновения с перьями её причёски.
– Вот и всё, – сказал он. – Я должен был это сделать.
– Я рада, что ты так поступил, – сказала она. – Это как раз то, что я чувствовала. Было трудно сдерживать свои чувства.
– Ну, что же, теперь, когда мы выплеснули их, можем продолжать с подобающим достоинством.
Марчмонт обнаружил, что выбраться, не привлекая внимания, из моря аристократии гораздо труднее, чем скользнуть обратно. В настоящий момент вестибюль был заполнен еще большим количеством людей, чем при их прибытии.
В конечном счёте, они с Зоей добрались до внутреннего двора.
Будучи на голову выше большинства собравшихся, Марчмонт без труда осмотрел толпу. Он скоро заметил леди Лексхэм, она выглядела очень встревоженной.
Озабоченное выражение её лица относилось, как он догадывался, не к Зое, ибо её лордство доверила бы ему присмотреть за дочерью. Оно было связано с высокой женщиной с огромными чёрными перьями, колыхавшимися над головой.
– Кажется, твоя мать попала в когти к моей безумной тётке, – проговорил Марчмонт. – Тётя Софрония может быть очень забавной при других обстоятельствах. Но сейчас не время и не место. Однако этого не избежать. Мы должны попытаться спасти твою мать. О, чтоб этой женщине провалиться! Она взяла в заложники также и Эмму.
– Я встретилась лицом к лицу с Королевой, – сказала Зоя. – Сегодня я могу противостоять кому угодно.
– Ты так говоришь, поскольку никогда не имела дела с моей ненормальной тётей, – ответил Люсьен.
Всё-таки, ему приходилось часто общаться с ней. Герцог подвёл Зою к группе женщин. Они стояли перед его каретой.
– Ах, вот Вы где, дорогой, – проговорила леди Лексхэм. – Я пытаюсь объяснить леди Софронии. Кажется, она убеждена, что это её экипаж.
– Не обращай на него внимания, – сказала его тётушка. – У Марчмонта есть своя собственная карета.
– Это и есть моя карета, тётушка, – начал он. – На ней ясно как божий день виден герцогский крест.
– Сейчас не время для твоих шуток, Марчмонт, – ответила ему тётя. – Садитесь внутрь, садитесь, – говорила она леди Лексхэм, взмахивая своими унизанными бриллиантами руками в чёрных перчатках. – Общество ждёт. И ты тоже, Эмма.
– Но, кузина Софрония, – сказала Эмма, – как я помню, Ваша карета была с голубым…
– Это и есть та беглянка? – спросила тётя Софрония. Её взгляд упал на Зою.
– Да, тётушка, и я привёз её сюда вместе с матерью в этой…
– Садись, Эмма, садись, – сказала его тётя. – Чего ты ждёшь? Не видишь очередь экипажей, выстроившихся за нами?
Эмма бросила перепуганный взгляд на Марчмонта. Он жестом показал ей садиться в карету. Со смиренным видом она повиновалась.
– Зоя Октавия, это ты? – спросила тётя Софрония.
– Да, леди Софрония, – Зоя ухитрилась изобразить реверанс в толкотне беспрестанно движущихся людей.
– Вот это был реверанс, – проговорила тётя. – Как все смотрели. Самый волнующий. Его должны записать и помесить в учебник. Но у нас сейчас нет времени на змей. Марчмонт привезёт тебя ко мне на обед. Леди Лексхэм, будьте любезны. Без шпаг мы удобно поместимся втроём.
– Поезжайте вперёд, – обратился Марчмонт к леди Лексхэм. – Она никогда не признает, что ошиблась, и мы часами можем её переубеждать. Мы с Зоей поедем в карете моей… скажем, в другой карете.
Герцог проследил, чтобы леди благополучно расположились в карете, и приказал своему кучеру отвезти их всех в Лексхэм-Хаус.
Он наблюдал, как они отъезжают.
– Ты узнаешь, которая из карет принадлежит твоей тёте? – спросила Зоя.
– Разумеется. Это же моя карета. Все эти экипажи мои. Если позволить ей иметь свой собственный, я бы никогда за ней не смог уследить. Таким образом, я, по меньшей мере, сохраняю малую долю контроля над её делами. Некоторые удивляются тому, что я не поместил её в приют для душевнобольных, но я всегда придерживался мнения, что каждый великий и древний по происхождению род обязан иметь как минимум одного сумасшедшего родственника, живущего в доме с привидениями.
Зоя улыбнулась:
– Не знала, что у тебя есть дом с привидениями.
– Балдвик-Хаус выглядит так, словно его навещают призраки, – сказал Люсьен. – Явления происходят повсюду. Ах, вот и её экипаж.
Точно так же, как по дороге сюда, Зоя наблюдала из окна за сменяющимися пейзажами. Они покинули дворец вместе с длинной вереницей других карет. Толпы выстроились вдоль обратного пути, и движение было медленным, бесконечная череда остановок и рывков, но девушка, казалось, не возражала против черепашьего шага.
– Так много зеленого, – сказала она. – В Египте бывают только узкие полоски зелени вдоль берегов реки. И зелень совершенно не такая. У нас тоже были сады, но ничего подобного этому – так много деревьев, и акры, акры травы. А там канал. Я вижу, как он блестит среди деревьев. Как я рада снова быть дома!
Каждое слово жгло огнём сердце герцога, но больше всего последние слова. Хотя Люсьен уже видел её улыбку и слышал смех, он никогда ещё не видел Зою такой счастливой, какой она была теперь, беззаботной Зоей, которую он знал давным-давно.
Она отвернулась от окна и улыбнулась ему.
– Рад видеть тебя счастливой, – сказал Марчмонт.
– Всё благодаря тебе, – ответила она.
– Не так много нужно было делать, – проговорил он.
– Ах, да, ты говорил «Нет ничего проще».
Королевская семья прислушивалась к нему, и бумагомаратель Бирдсли был не единственным, кто умел рассказать историю.
И всё же, это было не только его заслугой.
Всё, что королевская семья должна была сделать – посмотреть на неё и быть расположенными в её пользу.
Зоя говорила ему, что не невинна, но она была невинной, в смысле, который не всем дано понять. Невинность светилась в её глазах и согревала улыбку. Вот что заставило прослезиться Принца-регента. Он сказал, что плакал потому, что девушка напоминала ему его дочь.
Зоя не была схожа с принцессой Шарлоттой внешне. Она напоминала всем о жизни и надежде, которую олицетворяла принцесса. Частично этому послужило то, что Зоя не была приучена скрывать свои чувства. Она явно засияла, когда Королева приветствовала её. Её радость завибрировала через весь зал. Регент почувствовал эту радость. Он видел сияние.
Что Зоя сказала тогда, шокировав всех, в тот первый день – это было всего три недели назад? – когда Марчмонт её увидел.
Я пересекла моря, и это было так, словно я прошла сквозь время. Для всех, должно быть, выглядит, будто я восстала из мёртвых.
Вот, что они видели, эти особы королевской крови, узнавшие и перенёсшие позор, разочарование, безумие и раннюю смерть любимых – они видели жизнь, отвагу и надежду.
Зоя светилась как летнее солнышко, и невозможно было смотреть на неё и не почувствовать теплоту и оптимизм её духа.
Вот что увидел Регент. Вот, что в сочетании с молодостью, дружелюбием и красотой, тронуло его сентиментальное сердце.
Марчмонт сообразил, что витал в облаках и глядел на неё довольно длительное время. Он обнаружил, что она не отвернулась к окну и пленительной зелени снаружи. Зоя наблюдала за ним.
– Мы уже покончили с подобающим поведением? – спросила она.
– О, нет, – ответил герцог. – Эта часть только начинается.
– Но разве мы сейчас не нарушаем обычая? – Рука в перчатке и браслетах обвела внутреннюю часть кареты. – Остаться наедине в закрытом экипаже? Мне интересно, может, представление ко двору изменило правило?
– Нет, не изменило, – сказал Люсьен. – Но правила других людей не распространяются на тётю Софронию. Она создаёт собственные.
Марчмонт заставил рассудок отвлечься от опасного факта пребывания наедине с Зоей в закрытой карете. Он оторвал своё внимание от тёплой груди, щедро выставленной на расстоянии вытянутой руки, и сменил тему разговора:
– Ты всех попросту уничтожила. Тот реверанс, отмеченный тётей, был самым зрелищным из всех, какие я когда-либо видел.
И самым возбуждающим, но он также не мог позволить разуму подробно задержаться на этой мысли.
– Однажды выучив, как он делается, я больше не испытывала затруднений, – сказала Зоя. – Я повергалась ниц и в более сложных одеяниях. Все воображают, что в гареме мы всегда обнажены – или одеты в несколько вуалей, но это не так.
Люсьен видел её обнажённой в каждую из тысячи и одной ночей, в своих снах.
– Однако там мы обнажали свои мысли и чувства, – продолжила она. – Это оказалось самым трудным в возвращении домой: не говорить того, что на сердце.
Что было у неё на сердце, его не касалось. Что было у него, не касалось её.
– Не нужно ничего говорить, – сказал Марчмонт. – Ты просто показываешь это.
– С чем тоже здесь есть трудности.
– Ты счастлива, – проговорил герцог. – Это видно. То, что ты хотела – твоя жизнь, которой ты могла жить, если бы те негодяи не вырвали тебя из неё. Сегодня эта жизнь началась, с королевского благословения.
Зоя сложила руки в перчатках на коленях и посмотрела на них:
– Моё сердце слишком переполнено, чтобы выразить чувства словами. Ты считаешь меня неблагодарной и капризной, но это не так.
– Никогда не считал тебя неблагодарной, – сказал Люсьен. Он вспомнил лёгкий поцелуй в макушку головы, шёпотом произнесённое спасибои всю сладость того момента.
– А капризной? – спросила она. – Потому что я флиртую с твоими друзьями?
– Ах, вот ты о чём, – он взмахнул рукой. – Возможно, я слишком оберегал тебя.
– О, Марчмонт, так ты это называешь?
Ревнивцем, собственником и эгоистом – так называл он себя на следующий день. Затем герцог сказал себе, с глаз долой – из сердца вон.
– Как ты хочешь, чтобы я называл это? – легкомысленно спросил он.
– Тем, что оно есть, – сказала девушка. – Не так, как удобно, или остроумно, или приятно твоей гордости. Но ты ведь никогда этого не сделаешь, не правда ли?
К ужасу Люсьена, она начала плакать.
Зоя никогда не плакала.
Она смахнула слёзы:
– Не обращай внимания. Я перевозбуждена. Мне необходим воздух. Я прогуляюсь.
– Ты не можешь гулять. Никтоне ходит пешком в придворном наряде, из дворца.
Она вызывающе сверкнула взглядом и взялась за дверную ручку кареты.
Карета, как раз остановившаяся в сотый раз, начала движение в момент, когда Зоя поднялась с места и наклонилась к дверце. Она потеряла равновесие и упала на пол в ворохе юбок, волнах атласа, кружев и тюля, перья сбились вперёд.
Девушка потянулась к дверной ручке. Марчмонт поймал её за руку.
– Пусти меня! – сказала она. – Дай мне выйти.
– Не будь идиоткой.
Она попробовала освободиться.
– Прекрати, – сказал он. – Если откроешь дверь, то упадёшь головой вниз.
– Мне всё равно.
– Зоя!
Она снова попыталась вырваться.
Продолжая удерживать её руку, Марчмонт просунул свою другую руку ей под плечо и заставил выпрямиться. Зоя продолжала сопротивляться, извиваясь, рассыпая перья и сверкая бриллиантами.
– Перестань, чёрт тебя побери!
– Нет, нет, нет.
Он втащил девушку себе на колени и удерживал там, обхватив руками. Её тиара соскользнула набок. Перья щекотали ему щёку, и она не переставая, извивалась.
Его мужские части не видели различия между сопротивляющимся и приглашающим ёрзанием. Они пришли в готовность, и его разум затуманился.
Герцог терялся в облаке атласа, кружева, тюля и запаха Зои, её тепла.
