Текст книги "Шерлок Холмс и доктор Джекил"
Автор книги: Лорен Эстелман
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
III. СТОЛКНОВЕНИЕ В СОХО
После нескольких минут езды в кэбе мы оказались в Сохо-сквер, этом бессистемном скоплении грязных улиц и обветшалых зданий, в которых, подобно множеству сортов экзотических растений в теплице, процветает с десяток различных национальностей. Ночь выдалась ясной, и всё же в скудном свете, сочившемся сквозь закопчённые стёкла стоявших на каждом углу газовых фонарей, пейзаж был едва различим. Какой-то вандал запустил булыжником в фонарь, ближайший к искомому нами адресу, и погасил его, поэтому нашему вознице, дабы удостовериться, что он точно привёз нас в нужное место, пришлось слезть с козел и чиркнуть спичкой под кованым номером на двери.
– Это здесь, джентльмены, – бодро возвестил он, отбросив спичку и вернувшись к кэбу. – Хотя мне совершенно непонятно, зачем двум приличным джентльменам вроде вас посещать парня, что живёт в такой дыре, – если только вы сами не объясните.
Оставив без внимания подразумевавшийся вопрос, Холмс вышел и вручил кучеру полкроны со словами:
– Там, откуда эта монета взялась, найдётся и ещё, если ты поставишь кэб за углом и подождёшь нас.
– Вот это да! – воскликнул тот, пряча монету в карман. – Да за полкроны я согласился бы в одиночку похитить русского царя!
– Этого не требуется. Просто подожди за углом. – Когда экипаж с грохотом удалился, мой друг заметил: – Редко кто высказывается столь откровенно, как этот кучер, Уотсон. И он запел бы по-другому, если бы узнал, чьим наследником является человек, проживающий именно здесь, в этой дыре. Между прочим, вы не догадались прихватить свой револьвер?
– Я не думал, что он понадобится.
– Жаль. Что ж, у нас есть трости. – Холмс взял меня под руку. – Не тревожьтесь, старина. Вряд ли дело дойдёт до открытого столкновения. Однако после того, что мы услышали об этом Хайде, лишняя осторожность не помешает. – Сказав это, он направился к низкой деревянной двери приземистого двухэтажного здания и постучал по доскам.
Нам открыла старуха в строгом чёрном платье с белым кружевным воротником и приколотой в центре незатейливой брошью из слоновой кости, которую она и теребила, изучая двух незнакомых мужчин на крыльце. Некогда её туалет был весьма изящен, однако за прошедшие годы чёрный цвет начал выцветать до фиолетового, белый пожелтел, а слоновая кость разболталась в своей оправе из тусклого серебра. Интересно, что лицо над потрёпанным воротником своим цветом и текстурой напоминало эту самую слоновую кость и вкупе с чистым серебром её волос могло бы придавать пожилой женщине вполне благородный облик, если бы не алчный блеск в глазах да выражение явственного лицемерия. Быстро определив её роль в хозяйстве, я возблагодарил судьбу за то, что нашей домовладелицей является миссис Хадсон. Навряд ли я бы доверил ключ от своих комнат созданию, подобному этому.
– Если вы ищете жильё, – сказала старуха, переводя взгляд с меня на Холмса и обратно, – то у меня есть комнаты наверху, окнами во двор. Оплата вперёд – пять фунтов в неделю. И сразу предупреждаю: я не потерплю ни табака, ни собак.
– Мы вовсе не ищем жильё, милочка, а пришли с визитом, – ответил Холмс. – У вас, если я не ошибаюсь, есть жилец по имени Эдвард Хайд. Его-то мы и желаем видеть.
При упоминании этого имени старуха отшатнулась от дверей, словно увидела в руках у Холмса змею.
– Вы его друзья? – Она нервно задёргала брошь, растягивая ткань, к которой та была приколота.
– Не понимаю, какое это имеет значение, – удивился Холмс.
– Хайда нету дома. Он часто так отсутствует, иногда подолгу. Я не видела его несколько дней. Заходите через неделю. – Она начала было закрывать дверь, но Холмс подставил ногу.
– А можно хотя бы осмотреть его комнаты?
На лице старухи отразилось возмущение его поступком и необычной просьбой, однако выражение сие быстро сменилось на алчное, когда Холмс поднёс к её глазам блестящий соверен. Хозяйка потянулась было за ним, однако отдёрнула руку и вновь принялась теребить брошь.
– Я не могу вам позволить этого, – произнесла она. – Джентльмен очень рассердится.
Старуха сказала это вполне спокойно, но черты её исказились страхом. Ненависть и ужас, которые она испытывала к своему жильцу, были едва ли не осязаемыми. Что же за чудовище был этот Эдвард Хайд?
В голосе Холмса зазвучали грубые нотки:
– Очень хорошо, как вам будет угодно. Мы всегда можем получить ордер. Пойдёмте, инспектор. – Он развернулся, и тут женщина схватила его за рукав.
– Что ж вы не сказали, что вы из полиции?
Она распахнула дверь. Холмс украдкой подмигнул мне и прошёл внутрь.
Закрыв дверь, старуха принялась рассеянно вытирать руки о передник, не отрывая глаз от монеты в руке Холмса.
– Сэр, я бедная женщина, – осмелилась она.
Он отдал ей соверен.
– В оплату, естественно, входит и ваше молчание.
Старуха безрадостно хихикнула и бросила монету в карман передника.
– За это не надо платить, сэр. Хайд убьёт меня, если узнает. Значит, у него неприятности? – Её лицо оживилось любопытством. Когда же Холмс не ответил, она пожала плечами, взяла со стола подле двери лампу и связку ключей и, подобрав юбки, повела нас по выцветшему ковру, а затем по узкой и чрезвычайно скрипучей лестнице.
– Что за жилец этот Хайд? – спросил сыщик по пути наверх.
– Спокойный и платит всегда вовремя. Меня это устраивает.
– Однако он, кажется, не особенно хорошо себя зарекомендовал.
– Никто не хочет жить с ним под одной крышей, сэр.
– Вот как? И почему же?
– Если бы вы повстречались с ним хоть раз, то не задавали бы этого вопроса.
Остановившись у первой же двери в коридоре за лестницей, старуха отперла её и толкнула.
– Вот они, сэр, всего две комнаты. Умоляю вас, делайте своё дело быстро и оставьте всё, как нашли. – Она передала Холмсу лампу и спустилась вниз.
– Не противозаконно ли выдавать себя за полицейского? – спросил я своего друга, когда старуха оказалась вне пределов слышимости.
– А я вовсе и не говорил, что мы полицейские. Если хозяйка сама пришла к такому выводу, то с какой стати мне разубеждать её? – Он обратил своё внимание на распахнутую дверь. – Пойдёмте, Уотсон.
Весьма удивительно, но две занимаемые Хайдом комнаты, в противоположность остальному дому, оказались просторными и отделанными с тонким вкусом: пышный ковёр на полу гостиной, совмещённой со спальней; тяжёлые бархатные занавески на единственном окне; изысканная картина маслом на стене; а в ванной – серебряный таз на мраморной подставке. Из мебели здесь были: сервант, уставленный дорогими винами; бюро; столик на одной ножке; два кресла; а рядом с кроватью – высокий шкаф, в котором висело с полдюжины костюмов различной степени дороговизны, от сшитого из грубой шерсти до самого лучшего фасона, что могли предложить на Нью-Бонд-стрит. Одна вешалка была пуста.
– Его фрак, я полагаю, – заметил Холмс, указывая на неё. – Хайда здесь нет, а он, кажется, приобрёл все разновидности одежды, требующиеся для джентльмена нашей расфуфыренной эпохи. Где бы он сейчас ни был, держу пари, это имеет отношение к светскому обществу.
– По тому, что я услышал сегодня об этом человеке, я не стал бы называть его джентльменом, – заявил я.
– Совершенно верно, Уотсон. В наши дни, увы, статус джентльмена, кажется, является более делом внешнего вида, нежели поведения. Порой мне кажется, что даже горилла не вызовет толков на каком-нибудь приёме в Уэст-Энде до тех пор, пока на её манишке не появятся пятна, ну и, разумеется, если она правильно держит чашку.
– Во всяком случае, Хайд как будто человек с достатком.
– А почему бы и нет? Его благотворитель – один из богатейших людей в Лондоне. Однако мы здесь не для того, чтобы подтвердить его финансовую репутацию.
На полу в шкафу стояло в ряд несколько пар обуви. Холмс быстро осмотрел их все, расставил по местам и закрыл дверцу. После этого он взялся за обыск всерьёз. Я отошёл назад, чтобы не мешать сыщику, в то время как он принялся открывать ящики бюро, начиная с верхнего, и осторожно, чтобы ничего не сместилось, ощупывать их содержимое в поисках чего-то мне неизвестного. Изучая второй ящик, мой друг издал довольный возглас и извлёк прямоугольный серый предмет, в котором я признал приходно-расходную книгу с начертанным на обложке названием одного из наших старейших и почтеннейших банковских учреждений. Холмс раскрыл её, провёл пальцем по обнаруженной внутри колонке цифр, присвистнул разок, а затем захлопнул и без всяких комментариев положил на прежнее место. Исследовав все ящики, он обратил своё внимание на комнату в целом.
Холмс ничего не пропустил, даже мусорную корзину в углу, содержимое которой перебрал руками, встав на колени. Он прощупал сверху и снизу подоконник и заглянул под кровать. Наконец достал карманную лупу и прополз вдоль кромки ковра, рассматривая его через стекло. Затем поднялся и убрал прибор в карман.
– Ну что… – начал было я, но Холмс приложил палец к губам.
Он повернулся и с озорным выражением лица прокрался на цыпочках через комнату к двери. Там он театрально замер, взявшись за ручку, а затем резко повернул её и рывком открыл дверь.
В комнату, взметнув юбками, ввалилась старуха хозяйка и растянулась на полу.
– В следующий раз старайтесь подслушивать через замочную скважину, – с улыбкой посоветовал ей Холмс. – Полагаю, вы поднялись по лестнице по самым краям ступенек, где они скрипят не так громко. И подобрали юбки, когда оказались у двери, – ваше приближение напомнило мне закрытие лавки торговца шелками. – Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться.
Старуха сказала: «Вот те на!», поднялась, отряхнулась и развернулась, чтобы выйти.
– Одну минутку, – остановил её Холмс.
Она замерла и уставилась на него. На лице женщины читались подозрение и возмущение.
– Что вы можете рассказать нам о перемещениях вашего жильца днём?
Выражение её лица стало упрямым. Холмс вздохнул и протянул хозяйке дома ещё одну монету. Старуха потёрла её о передник и бросила в карман, где она звякнула о другую, полученную от сыщика ранее.
– Днём Хайд никуда не ходит, – сообщила она. – Те несколько раз, что был здесь днём, из комнат никуда не отлучался. Он редко осмеливается выходить до темноты и возвращается почти на рассвете.
– Возможно, он работает по ночам?
Старуха злобно хмыкнула.
– Если только его работа заключается в том, чтобы просиживать всю ночь напролёт в пивной да кутить. Я видела Хайда раз в таверне «У красавчика» на углу, когда ходила туда за порцией рома. Я ведь болею, понимаете ли. – Старуха поднесла руку к горлу и тоненько кашлянула.
– Спасибо. Это всё.
Мой друг взял лампу с бюро, куда поставил её вначале, мы покинули комнату, и хозяйка заперла за нами дверь. У подножия лестницы Холмс отдал ей лампу, пожелал доброй ночи, и мы вместе вышли на морозный воздух улицы.
– Вот угол, а это, полагаю, и есть заведение «У красавчика», – заметил сыщик, указывая на весьма обшарпанный фасад пивной в двух домах от нас. – Не возражаете против глотка виски с содовой, прежде чем вернёмся на Бейкер-стрит?
Я ответил, что не возражаю, и мы двинулись в том направлении.
– Не собираетесь поделиться со мной, Холмс, что вам удалось узнать? – спросил я нетерпеливо, после того как мы молча прошли с полдюжины шагов.
Он потёр руки.
– Достаточно, чтобы захотеть узнать больше. Я выяснил, например, что у Хайда нет иного источника дохода, кроме подношений его знаменитого друга, и что относительно этих поступлений он отнюдь не проявляет бережливости. Далее, его пристрастия касательно женщин распространяются на низшие классы общества и находятся на одном уровне с его предпочтениями в развлечениях – всё это значительно ниже того едва ли не королевского образа жизни в целом, который он ведёт. Теперь физические особенности и привычки: ростом Хайд чуть выше полутора метров, он немного косолап и курит плиточный табак. Всё остальное касательно этого человека по-прежнему остаётся загадкой.
Столь внушительный перечень поразительных фактов, собранных после краткого осмотра имущества Хайда, возбудил во мне любопытство, однако, прежде чем я успел поинтересоваться у своего товарища, каким же образом он пришёл к подобным заключениям, мы переступили порог пивной и настало время попридержать язык.
Первым же моим впечатлением от сего заведения была мысль, что его владелец пытается экономить на газе. Внутри горело так мало ламп, что, пока мои глаза не привыкли к сумраку, я с трудом мог разглядеть собственную ладонь перед глазами. И даже потом, слегка освоившись, я, чтобы добраться до стойки, был вынужден положиться на уникальную способность Холмса видеть в темноте и позволить ему вести меня под руку между столами и стульями. Это был зал с низким потолком, пропахший пивом и опилками и набитый до отказа даже в столь поздний час. Атмосфера заведения представляла собой смешение голосов на множестве языков – одни звенели от веселья, другие пронизывало раздражение, остальные же растворялись в монотонном гуле полнейшей скуки. Возвышавшийся за стойкой здоровяк с массивной подвижной челюстью и копной тёмных волос, начинавших расти, казалось, прямо от бровей и не оставлявших места для лба, прервал разговор с пьяницей, ссутулившимся перед ним, и повернулся к нам.
– Что будем, приятели? – Несмотря на ист-эндовский сленг, по ужасному акценту кельнера было очевидно, что он немец.
– Мне – виски с содовой, и моему другу – то же самое, – ответил Холмс. После того как напитки были поданы, он продолжил: – Что-то нынче вечером я не вижу здесь ещё одного своего друга, хотя слыхал, будто он частенько захаживает в это заведение. Эдвард Хайд не появлялся здесь в последнее время?
Выражение полнейшего отвращения исказило грубые немецкие черты в гротескной карикатуре. Кельнер схватил со стойки не отличавшуюся особой чистотой тряпку и свирепыми движениями огромной ручищи принялся полировать изрядно побитую поверхность.
– Давненько я этого типа не видел, – прорычал он. – А если вы его друзья, то советую вам подкрепиться да убраться отсюда подобру-поздорову. В своей пивной скандалов я не потерплю.
Брови Холмса поднялись:
– Он скандалист?
– Видите это зеркало? – Штюрмер, если только так его звали на самом деле [4]4
Ирония заключается в схожести написания фамилии кельнера и названия его заведения – Stürmer (что означает «буян») и «Stunner’s».
[Закрыть], ткнул большим пальцем за плечо. Там за стойкой висело треснувшее зеркало, на котором была наклеена надпись «В кредит не обслуживаем». – В последний раз, когда ваш приятель был здесь, вспыхнула ссора, и, прежде чем я успел вмешаться, какой-то парень запустил в Хайда полной кружкой пива, а тот пригнулся, и вот результат. Я вышвырнул всех бузотёров вон и сказал им, что если увижу кого-нибудь из них здесь ещё раз, то сломаю свой кий о его башку.
– А что, первым начал Хайд?
– Ну, винить его в этом, пожалуй, всё-таки нельзя. Какой-то налакавшийся французик-клерк косо на него взглянул и обозвал словом, которое я не стал бы повторять при своей матушке, которая живёт в Гамбурге. Хайд огрызнулся в ответ – я не слышал, что он сказал, он вечно так тихонько рычит, – и после этого вся заваруха и началась. От этого парня одни неприятности, и я рад, что от него избавился.
Холмс поблагодарил немца и расплатился за выпивку. По его предложению мы взяли стаканы и переместились от стойки за стол в углу, который как раз освободили две пьяные уличные проститутки.
– Судя по услышанному, – изрёк Холмс, когда мы уселись, – Хайду не стоит выставлять свою кандидатуру на выборах. Особой популярностью он похвастаться не может.
– Я сгораю от любопытства, – начал я опять. – Совсем недавно мы с вами видели одни и те же вещи в комнатах Хайда, и всё же, признаюсь, я не смог определить даже малую часть из того, что вы о нём узнали.
Мой друг улыбнулся и глотнул виски.
– Ещё бы, Уотсон. У вас множество талантов, но наблюдательность и склонность к дедукции в их число не входят. Тем не менее все ключи были там, если знать, что искать.
– Тогда, быть может, объясните, как вы догадались, что у Хайда нет иного дохода, кроме предоставляемого Джекилом, и что он не отличается бережливостью?
– Здесь гордиться нечем – этот факт лежал практически на поверхности, и особой дедукции здесь не требовалось. Вы ведь помните, что я нашёл его приходно-расходную книгу?
– Вы даже присвистнули, изучая её.
– У меня были все основания отреагировать подобным образом. Остаток у Хайда отнюдь не маленький, и записи показывают, что он беспорядочно вносил значительные суммы в графу «приход». Их величина и нерегулярность исключают версию, что это жалованье: оклад редко бывает таким высоким и выплачивается на регулярной основе. А из того, что хозяйка рассказала о его отлучках, навряд ли можно сделать вывод, что у этого человека есть какая-то прибыльная работа. То, что эти суммы были получены в результате вложений, также маловероятно, поскольку цифры круглые, без добавочных фунтов, шиллингов или пенсов. Скорее уж денежные подношения. Далее, поскольку все взносы были одинаковы, я сделал вывод, что это подношения от одного и того же человека. Хотя признаюсь, что мой выбор Джекила в качестве дарителя основан лишь на догадке, но при подобных обстоятельствах он представляется самой вероятной кандидатурой.
– А расточительность?
– Одежду Хайд предпочитает дорогую, что, соглашусь, навряд ли является признаком беспечных трат. Однако когда я покопался в его мусорной корзине и обнаружил, что этот тип выкинул две совершенно новые, хотя и запачканные шёлковые сорочки, совершенно не позаботившись отнести их в прачечную, то склонился к мысли, что он порядочный мот.
– Да, это представляется довольно простым. А что насчёт его предпочтений в женщинах и развлечениях, а также королевского образа жизни?
– Что касается женщин, то сорочки, которые Хайд выбросил, были перепачканы двумя разными оттенками помады – оба можно купить в любой из дешёвых лавок для женщин возле порта. Я изучил множество различных типов косметики, используемой прекрасным полом, и даже забавляюсь идейкой написать однажды монографию на эту тему. Пристрастия Хайда в развлечениях я также отнёс к низким после того, как нашёл в корзине не менее девяти корешков билетов в один из наших сомнительных театров-варьете на Бакс-Роу. Человеку, возвращающемуся туда вновь и вновь, должно нравиться то, что он смотрит. Ну и об образе жизни: это очевидно из того, как небрежно относится Хайд к своему гардеробу, а также из того, что он постоянно снимает деньги со счёта в банке, дабы удовлетворить свои потребности.
– Остаются его рост, косолапость и любимый табак.
Холмс улыбнулся.
– Да ладно вам, Уотсон. Вы, несомненно, сообразили, что только низкорослому человеку будет удобно в одежде размера Хайда. И вы не могли не заметить, что подошвы его обуви более остального стёрты по внешним краям мысков, что говорит об отклонении стоп.
Я покраснел от смущения.
– Представьте, Холмс, я этого не заметил, хотя и должен был. Ну а табак?
– Плиточный, или моя монография о распознавании табачных сортов по виду пепла написана впустую. Зеленовато-серые остатки, которые я нашёл под кромкой ковра, могут быть только от него. А это ещё что такое, чёрт побери!
Причиной сего восклицания послужило драматическое появление в пивной одинокой фигуры – очень маленького мужчины, едва ли не карлика, в смокинге вкупе с начищенным цилиндром и накидкой на алой подкладке, которая развевалась сзади, пока он стремительно шёл от двери, а затем обвисла вниз, когда незнакомец остановился посреди зала, сжимая трость и бросая по сторонам яростные взгляды. У него были крупная голова и худое волчье лицо, отмеченное расширенными ноздрями и бровями, воспарявшими над переносицей подобно крыльям летучей мыши и исчезавшими в тени полей шляпы. Помимо этих черт, лицо незнакомца было вполне заурядным – за исключением того, что я по какой-то неведомой причине возненавидел его с первого же взгляда.
Мне нравится думать о себе как о человеке, ни в коем случае не идущем на поводу у собственных эмоций. Но тут, увы, придётся со стыдом признаться: как скорбное лицо Дж. Дж. Аттерсона завоевало мою симпатию ещё даже до того, как адвокат изложил свою проблему, так и вид этого незнакомца возбудил во мне странную ненависть: ничего подобного я не ощущал с тех пор, как три года назад пуля из винтовки гази едва не отняла у меня жизнь в битве при Майванде. То была какая-то первобытная эмоция, не имеющая ни малейшего разумного основания и именно поэтому столь непоколебимая.
– Где преступники? – взревел коротышка.
Несмотря на громкость, голос его звучал как неприятный пронизывающий шёпот, словно по заржавевшей стали водили напильником. Все посетители пивной уставились на него. Его убийственный взгляд прочёсывал зал, пока не упал на Холмса и меня, и блеск его глаз тут же стал ещё более угрожающим.
– Вот они, проклятые негодяи!
В два прыжка незнакомец оказался у нашего стола. Минуту он стоял, напряжённо переводя взгляд с меня на Холмса и с шумом выпуская воздух из изогнутых ноздрей.
– Кто из вас вожак? – с вызовом бросил он.
– Вы, я полагаю, Эдвард Хайд? – сказал Холмс, поднимаясь. Он возвышался над пришельцем едва ли не на полметра.
– А, так это ты! – Карлик осторожно отступил на шаг, поигрывая тростью как дубинкой. У него были короткие руки, мускулистые и покрытые волосами; они напомнили мне, если уж приводить для сравнения ещё одно животное, обезьяньи лапы. – Ты и твой сообщник сегодня ночью заходили в мои комнаты без разрешения, и не пытайся этого отрицать. Я почувствовал запах сгоревшего масла. Когда я поставил свою хозяйку перед фактом, она раскололась и всё рассказала. Старуха подробно описала вас обоих и сказала, что вы ушли в этом направлении.
– Я – Шерлок Холмс, а это мой друг и коллега доктор Джон Уотсон. Мы уже давно жаждем познакомиться с вами, мистер Хайд. Не присоединитесь ли к нам за виски с содовой, пока мы не обсудим всё как джентльмены?
– Как джентльмены? Да вы простые взломщики! Сэр, я требую сатисфакции! – Он поднял трость.
Я вскочил на ноги, готовый встать на защиту своего друга. Холмс покачал головой и махнул мне рукой.
– Спасибо, Уотсон, но я вполне справлюсь сам. – Он принял боксёрскую стойку.
Какую-то мучительную минуту мне казалось, что эти двое действительно сцепятся. Раздался скрежет стульев, это сидевшие рядом посетители стали покидать свои столы. А возле нашего Холмс и Хайд готовы были наброситься друг на друга, словно драчливые бараны. Но прежде чем хоть один из них успел сделать какое-то движение, из-за стойки уверенными шагами подошёл Штюрмер с полуметровым обрезком кия, налитым с одной стороны свинцом, и что есть силы вдарил им по столу между противниками. От взрывоподобного грохота оба так и подскочили на месте.
– Я сказал: никаких драк! И видит бог, я не шучу! – От раскатистого голоса немца даже стаканы задребезжали. Он перехватил мой взгляд. – Забирай своего друга и уходи. Я задержу Хайда, пока вы не скроетесь из виду. Что будет потом, меня не касается. Schnell! [5]5
Живо! (нем.).
[Закрыть]
Повторять дважды хозяину пивной не пришлось. Мы с Холмсом схватили свои шляпы и трости и устремились к выходу, пока Штюрмер при помощи дубинки удерживал взбешённого Хайда.
– Теперь вы можете оценить мою предусмотрительность, старина, – заметил Холмс, когда мы сели в кэб, поджидавший за углом. – Когда намереваешься совершить преступление, хорошо спланированный побег – уже само по себе вознаграждение.
То была последняя попытка придать нашей ночной деятельности легкомысленный характер. По дороге домой знаменитый сыщик погрузился в глубокую задумчивость.
– Здесь замешаны тёмные силы, Уотсон, – изрёк он, вперив взгляд в окружавший кэб сумрак.
Я не ответил, ибо пытался, применяя методы своего друга, разобраться, чем вызвана моя собственная, прямо скажем, удивительно примитивная реакция на личность Эдварда Хайда. Его наглые угрозы не имели к этому ни малейшего отношения, поскольку моё крайне негативное мнение об этом человеке формировалось прежде, чем я узнал, кто он такой и на кого обращён его гнев. Как я ни старался, мне удалось лишь вспомнить следующий детский стишок, который до этой ночи мне казался полнейшей чушью, но теперь обрёл глубочайший смысл:
