Текст книги "Шерлок Холмс и доктор Джекил"

Автор книги: Лорен Эстелман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

XV. КРИК О ПОМОЩИ?

Мы пересекли три улицы после ухода из борделя Фанни Флэнаган, прежде чем до меня дошло, что мы движемся по кругу. Я хотел было обратить на это внимание моего товарища, но тот оборвал меня на полуслове, приложив палец к губам.

– Как я и думал, – заметил он шёпотом через несколько шагов. – Не оборачивайтесь, но за нами следят. Не оборачивайтесь, я сказал!

Я невольно повернул было голову, чтобы взглянуть через плечо, но при строгом приказе осёкся. До меня донеслись крадущиеся шаги, огибающие угол.

– Кто это? – прошептал я.

– Я мельком взглянул на него, когда останавливался прикурить трубку. Никогда не видел этого человека прежде. Идёмте дальше.

Мы дошли до следующего угла, и тут на большой скорости появился одинокий кэб – очевидно, его кучер спешил покинуть эту местность, спустив здесь выручку с предыдущего вечера. Холмс махнул ему.

– Наш преследователь приближается, – предупредил сыщик, когда мы уже готовы были сесть. – Будьте готовы ко всему, Уотсон.

– Эй, парни, это мой кэб.

Холмс и я оглянулись. Внешность подошедшего, равно как и тон его заявления, побудили меня сжать рукоятку револьвера в правом кармане. Это был мускулистый шотландец из низов, облачённый в поношенное длинное пальто, из потрёпанных рукавов которого не выглядывало даже намёка на манжеты. На его левый налитый кровью глаз была натянута перепачканная лёгкая кепка, чей помятый козырёк и без того почти полностью скрывал черты небритой физиономии. Одна его рука угрожающе скрывалась за отворотом пальто.

– Прошу прощения? – сказал Холмс.

– Не проси того, чего нет, приятель. Я первым увидел этот кэб, и он мой. Если только не хочешь уладить этот вопрос по-мужски. – Здесь он оскалился, продемонстрировав два ряда прокуренных, с многочисленными пробелами зубов.

Холмс притворился, что не обращает на него внимания, и вновь повернулся к кэбу. Шотландец резко дёрнулся, и в его руке, которую он доселе прятал в кармане, что-то блеснуло.

– Холмс! Берегитесь! – Я стал вытаскивать револьвер из кармана, однако его дуло, зацепившись за ткань, прорвало её.

Но знаменитый сыщик оказался готов к нападению. Не успел шотландец сделать выпад ножом, как Холмс обеими руками схватил его за вытянутое запястье, пригнулся и ловко перебросил нападавшего через спину, так что тот с нестройным шлепком приземлился в канаву почти под самыми копытами лошади. Животное заржало и попыталось сдать назад, однако его хозяин крепко держал поводья. Воспользовавшись ситуацией, кучер объехал растянувшегося вдоль улицы человека, щёлкнул кнутом и живо был таков.

Стоило шотландцу оказаться на земле, как Холмс, всё ещё удерживая его запястье, перешагнул через негодяя и упёрся каблуком подле его затылка. Затем подался вперёд, выворачивая шотландцу руку. О мостовую лязгнул нож. Холмс, однако, продолжал выкручивать руку. Человек на земле издал стон.

– Пришло время прояснить ситуацию, друг мой, – объявил Холмс. – Кто ты такой и почему хотел убить меня?

Ответа не последовало. Холмс надавил на руку. Шотландец судорожно глотнул воздух.

– Я не хотел никого убивать! – выдавил он.

– В таком случае, дружище, тебе придётся научиться знакомиться с людьми. Отвечай на вопрос! – Он ещё сильнее нажал на руку шотландца. Тот выругался сквозь зубы.

– Бог свидетель, мне не нужна была твоя жизнь! – выпалил он за один выдох.

– Что же тогда? – Холмс немного ослабил нажим.

– Это должно было послужить тебе предупреждением. Всего лишь предупреждением, не больше.

– От кого?

– Не знаю. – Холмс нажал. Человек на земле дёрнулся. – Клянусь, он не называл своего имени. – Хватка вновь ослабла. Шотландец вздохнул. – Сжалься, дружище, – взмолился он. – В подобном положении человеку трудно собраться с мыслями.

Холмс неохотно отпустил его руку и шагнул назад, позволив ему сесть. Движения негодяя были замедленными. Усевшись, он с гримасами боли принялся потирать повреждённую руку.

– Меня зовут Иэн Мактиг, – начал он, – и вам было бы известно это имя, если бы вы почаще заглядывали в театры в Глазго или Абердине одиннадцать лет назад. Я метатель ножей, которому нет равных во всём королевстве. По крайней мере, был таковым, пока девушка, с которой я работал, не сделала неверного движения. Но всё это отражено в судебных записях, если вам угодно проверить. После освобождения я зарабатывал на жизнь во всех пабах, отсюда и до границы с Англией, пронзая за шиллинг носовые платки или игральные карты с расстояния в шесть метров.

Я познакомился с этим человеком прошлым вечером в пабе «У волынщика». Коротышка, даже на цыпочках едва достанет мне до плеча. Голова большая, лицо узкое, а взгляд – злой, какого я отродясь не видывал. Аж мороз по коже, а я человек бывалый. Я тогда только-только заработал на ужин, попав прямёхонько в центр трефового туза. Он отвёл меня в уголок и предложил двадцать фунтов, если я кое-что для него сделаю. Признаться, я сильно удивился.

«Двадцать фунтов? – говорю. – И кого же надо покалечить?» – «Калечить никого не надо, – отвечает он. – По крайней мере, не так сильно, как ты думаешь. Это должно быть предупреждением». – «Какого рода?» – «Ну, мне потребуется от тебя резная работа». – «Что ещё за резная работа?». – «Этакая симпатичная заглавная буква X, какую только художник вроде тебя сможет изобразить ножичком на щеке другого человека» – во как он мне тогда сказал.

– Боже мой! – воскликнул я.

– И как долго ты следил за нами? – спросил Холмс.

– С самого утра. Сейчас выдалась первая возможность напасть на вас без свидетелей.

– А какие указания были насчёт Уотсона?

– Этот тип сказал, чтобы я о твоём дружке не беспокоился: дескать, он просто шут, которого ты таскаешь с собой для развлечения.

Холмс фыркнул:

– Не стоит быть слишком доверчивым. Этот «шут», как ты его назвал, чуть не вышиб тебе мозги.

С этими словами Холмс мотнул подбородком в сторону моего револьвера, который я наконец-то сумел извлечь, правда принеся в жертву подкладку кармана. Впрочем, похвала мне отнюдь не польстила, потому как я отлично знал: если бы всё зависело только от моей расторопности, знаменитый сыщик лежал бы сейчас в канаве вместо Иэна Мактига, с кровавым инициалом на щеке.

– Этот парень упомянул, где остановился? – спросил Холмс шотландца.

Мактиг назвал отель, который был мне хорошо известен.

– Я должен был пойти туда и получить дополнительное вознаграждение, если управлюсь до наступления вечера, – пояснил он и немного помолчал. – Полагаю, теперь вы сдадите меня в полицию.

– А есть, на твой взгляд, какие-либо причины, по которым стоит не делать этого?

Злоумышленник не ответил. Холмс вздохнул:

– Вероятно, я совершаю серьёзную ошибку.

Он махнул шотландцу, чтобы тот поднимался. Мактиг неловко подчинился, бросив тоскливый взгляд на нож на мостовой.

– Э, нет, мой друг. – Наступив пяткой на устрашающего вида лезвие, сыщик нагнулся, взялся за рукоятку и резким рывком отломал её от клинка. Затем бросил обе половинки в придорожную грязь. – Если ты обладаешь здравым смыслом, который почти всегда уступает притязаниям прирождённого актёра, – сказал он удручённому метателю ножей, – то поймёшь, почему я это сделал и даже не подумаю возмещать утрату. Человек в нашем мире может выбиться в люди и посредством иных, достойных уважения средств – при условии, что задача ему по силам. Уотсон, нам надо спешить.

Отель, в который мы направились, некогда обслуживал самую изысканную клиентуру, однако ход времени и непостоянство вкусов неблагоприятно сказались как на его убранстве, так и на постояльцах, так что изящные старые медные подвески в вестибюле покрылись неприглядным зелёным налётом, а ворс выцветшего бордового ковра был испещрён потёртостями. Впрочем, отель всё-таки сохранил кое-что от былого достоинства, это проявилось в чопорных манерах элегантно одетого старика за стойкой, когда Холмс спросил его о постояльце по имени Эдвард Хайд.

– В нашем отеле под таким именем никто не останавливался, – заявил тот, заглянув в книгу записей постояльцев.

Худой едва ли не до прозрачности, своим сложением он как бы говорил о множестве блюд, принесённых в жертву возможности облачиться в изящную одежду, что была на нём. Высоко на его тонком синеватом носу были водружены очки без оправы, посредством линз которых он умудрился создать впечатление, будто смотрит на моего товарища сверху вниз, хотя и был по меньшей мере сантиметров на пять ниже частного сыщика.

– Он и не мог зарегистрироваться под этим именем, – объяснил Холмс и начал подробно описывать преследуемого нами человека. В бесцветных глазах клерка мелькнуло узнавание.

– Его зовут Эмиль Кэш, – перебил он, не дав Холмсу закончить. – Этот постоялец отбыл два часа назад.

– Можем мы осмотреть его номер?

Если пожелаете, но после его отъезда комнату убрали.

– Он снова сумел это сделать, Уотсон, – сказал Холмс, когда мы вышли на улицу. – Осторожно подкрался и ускользнул прямо из-под носа. Да вдобавок ещё и посмеялся над нами.

– Почему вы так решили?

– Ну как же, он сказал в отеле, что его фамилия Кэш. A «cache» по-французски означает «тайник». Если мерзавец таким способом не ткнул нас носом, то даже не знаю, что ещё это может означать. Сообразительная он тварь, не могу не признать. Требуются отнюдь не заурядные способности, чтобы проскользнуть мимо всех чиновников, под пристальным осмотром которых приходится пересекать границу. Мне это известно, потому как сам проделывал это.

– Куда, как вы думаете, он направился?

– Назад в Лондон, несомненно. Даже такое хитрое создание, как он, не может надеяться выбраться за пределы острова, находясь в розыске, и всякий зверь возвращается на территорию, которую знает лучше всего. Он бросился в свою нору, как только убедился, что его послание будет доставлено.

Я вздрогнул при воспоминании о том, что рассказал нам Мактиг.

– Да в нём нет ничего человеческого! Это надо же – додуматься заклеймить вас, как американцы поступают со скотом! Он наверняка очень боится, что мы узнаем его страшную тайну, в чём бы она ни заключалась.

– Боится? Едва ли. Только не Хайд.

– Тогда чего же он хотел добиться, обезобразив вас?

– Если судить поверхностно – триумфа. То, что нам известно о его характере, определённо не исключает и склонности к садизму. Если же копнуть поглубже… – Холмс вдруг умолк, задумчиво нахмурившись.

– Что? – спросил я.

– Я не уверен. – Нечто в выражении лица собеседника говорило мне, что эти слова были не просто образным выражением. На сегодняшний день я могу пересчитать по пальцам одной лишь руки, сколько раз Шерлок Холмс сомневался в собственной правоте, но сейчас как раз был подобный случай. – Возможно ли, – произнёс он наконец, – что по прошествии всего этого времени мы до сих пор не знаем Хайда? Возможно ли, что под этой порочной наружностью, сколь бы глубокой она ни была, таится отчаявшаяся душа, взывающая о помощи? Хотел бы я знать. – И с этими словами он погрузился в то угрюмое молчание, вывести из которого его не мог никто на свете.

XVI. В ДЕЛЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ СЛЕД

– По крайней мере, мы разрешили одну загадку, – сказал я, когда несколькими днями позже мы ехали домой с вокзала Кингс-Кросс. За окошком нашего кэба громыхала привычная лондонская серость.

То была последняя из серии моих нерешительных попыток вывести Холмса из мрачной задумчивости, в которую он погрузился после того, как мы покинули отель в Эдинбурге. На протяжении всех этих дней его речь ограничивалась лишь односложными словами – если только мой друг удосуживался заговаривать вообще, что происходило весьма редко и лишь тогда, когда отмалчиваться было неудобно. Пакеты, лежавшие нераспечатанными на сиденье между нами, в данном случае также свидетельствовали о глубине его размышлений. Обычно всеядный читатель с ненасытным аппетитом до знаний, он даже не потрудился взглянуть на многочисленные книги, приобретённые им в ходе наших визитов в эдинбургские книжные магазины. На протяжении всей поездки через остров Холмс вообще почти ничего не делал, разве что снова и снова набивал и закуривал свою вересковую трубку.

– Вот как, доктор? – произнёс он, впервые за последний час вытаскивая черенок трубки изо рта. – И что же за тайну мы, по-вашему, разгадали?

– Ну как же, мы установили причину той власти, которую Эдвард Хайд имеет над доктором Джекилом. Негодяй шантажирует его, угрожая предать гласности тот тридцатилетней давности эпизод, когда будущий доктор неосмотрительно посетил заведение Фанни Флэнаган.

– Откровенно говоря, Уотсон, я в этом очень сомневаюсь.

– Почему?

– Я уже говорил, что университеты – рассадники сплетен. Кроме того, профессор поведал нам, что опрометчивый поступок Джекила стал широко известен буквально за считаные часы. Даже сегодня наверняка наберётся по меньшей мере с десяток людей, которые помнят об этом происшествии. Но выгода – равно как и опасность – шантажа определяются тем обстоятельством, что шантажист единственный, кому известно о компрометирующих подробностях. С какой стати Джекилу склоняться перед волей Хайда, если есть и другие, также способные погубить его? Стоит ему заплатить, и возникнет постоянная угроза, что этому примеру последуют и остальные. Уж лучше сделать произошедшее достоянием гласности и мужественно встретить последствия. То есть если вообще предположить, что происшествие сие достаточно ужасающее, дабы свести на нет результат множества благородных деяний, осуществлённых доктором на благо общества за всю его жизнь. Кроме того, у Хайда нет доказательств, чтобы подкрепить ими свои требования. Нет. Уотсон, данная теория больше не выдерживает критики: Фанни Флэнаган здесь ни при чём.

– За что же тогда шантажируют Генри Джекила?

– Ни за что.

– Не понимаю. Как можно шантажировать ни за что?

– Ясное дело, никак.

Сделав столь загадочное заявление, Холмс высунулся из окошка и назвал вознице адрес, который я не расслышал. Затем он со вздохом облегчения уселся обратно.

– Надеюсь, вы не слишком устали, Уотсон? Я велел кучеру сделать остановку у дома Джекила.

– Холмс, пожалуйста, не запутывайте меня ещё больше. – Мне так надоели вечные загадки без отгадок, что я уже готов был задушить Холмса, однако нечеловеческим усилием воли сдержался и сумел сохранить спокойствие. – Объясните же, каким образом Хайду удаётся заставлять Джекила плясать под свою дудку, если у него нет никакого компромата?

– Трудное уравнение, не так ли? И всё же оно становится гораздо проще, если мы откажемся от теории шантажа.

– Окончательно откажемся?

– Поверьте мне, шантажом тут и не пахнет. Вам не приходило в голову, Уотсон, что у человека могут оказаться и другие причины рисковать собственной карьерой и репутацией, защищая знакомого?

– Признаться, мне ни одна не приходит в голову.

– А вы подумайте хорошенько. Вот, например, представьте такую ситуацию: открываете вы завтра «Таймс» и читаете, что ваш друг Шерлок Холмс разыскивается за убийство. Какие действия вы предпримете?

– Конечно же, я приложу все силы, чтобы очистить вас от обвинений. Но какое отношение…

– Да самое прямое! И я сделал бы то же самое ради вас, если бы вы вдруг оказались в столь невероятной ситуации. А теперь скажите, каким мотивом вы или я руководствовались бы, действуя подобным образом?

– Долг каждого человека – оправдать невиновного.

– Это само собой. Но неужели в данном случае у нас с вами не было бы других причин? Чего-нибудь более личного или конкретного?

– Дружеские чувства, конечно же!

– Браво! – Он бесшумно зааплодировал.

– Но как можно сравнивать! – запротестовал я. – Я и представить себе не могу, чтобы Генри Джекил водил дружбу с Эдвардом Хайдом: эти двое настолько разные! Ну просто как день и ночь.

– Кто способен объяснить, почему люди сходятся? Осмелюсь предположить, что скажи вам кто-нибудь пять лет назад, что вы, военный хирург в отставке, не только поселитесь под одной крышей, но и подружитесь с человеком, который упражняется в искусстве стрельбы в собственной гостиной и колотит в прозекторской дубинкой по трупам, желая установить, до какой степени тело может быть повреждено после смерти, вы бы объявили его безумцем. Противоположности притягиваются, Уотсон, вы должны были усвоить ещё в школе. Но вот мы и на месте. Советую вам прямо сейчас напустить на себя грозный вид и предоставить говорить мне.

Времени выяснять, что именно мой друг имеет в виду, у меня не было, потому как он тут же соскочил на тротуар перед особняком Джекила, велев кучеру подождать, и зашагал по выложенной плиткой дорожке к парадной двери.

Пул, старый слуга, ответил на его стук немедленно.

– Мы хотели бы встретиться с твоим хозяином по делу чрезвычайной важности, – с места в карьер заявил Холмс тоном, не терпящим возражений.

– Сожалею, сэр, но это невозможно, – холодно ответил дворецкий. Он, судя по всему, узнал нас, хотя со времени нашей единственной встречи прошло уже более года. – Доктор Джекил нездоров и никого не принимает. Быть может, вы оставите сообщение?

– Сейчас не время изображать почтительного слугу, Пул. У меня есть все основания полагать, что Эдвард Хайд, вестминстерский убийца, скрывается под этой крышей. Если ты не дашь нам войти, я вызову полицию и к наступлению ночи они явятся сюда с ордером на обыск дома. Ну так как?

Какое-то время они сверлили друг друга взглядами: выцветшие голубые глаза слуги против стального серого блеска в очах моего товарища. Пул дрогнул и уже, кажется, готов был сдаться, как вдруг глаза его сфокусировались на чём-то за плечом Холмса, и в изнурённых чертах слуги появилось облегчение.

– Полагаю, джентльмены уходят, Брадшо, – произнёс он. – Можешь проводить их до кэба.

Мы обернулись. Брадшо оказался настоящим великаном, лакейская ливрея едва сдерживала его вздувавшиеся мышцы на руках и груди. Из безукоризненного белого воротника произрастали шея и голова наподобие бычьих, с широким пустым лицом и распахнутыми невинными глазами под песочно-светлыми волосами, подстриженными чёлкой надо лбом. Брадшо был выше Холмса по меньшей мере на десяток сантиметров. Отзываясь на приказ слуги, он шагнул вперёд, чтобы выпроводить нас способом, вероятно, единственно ему известным – с согнутыми руками, подобно наступающему на противника борцу.

Холмс принял боксёрскую стойку и нанёс звучный удар правой в челюсть верзилы. Голова Брадшо откинулась на какое-то микроскопическое расстояние. При подобном свидетельстве собственного бессилия глаза сыщика слегка расширились.

– Бежим, Уотсон! – крикнул он, хватая меня за запястье и ныряя под вытянутой левой рукой лакея.

Когда мы снова оказались в кэбе, я оглянулся на ступеньки, где стояли и смотрели нам вслед Пул и здоровяк Брадшо. Мне пришло в голову, что пейзаж не типичен для светского Уэст-Энда: уж больно зловещий вид был у обоих слуг.

– Сверни за угол, – шепнул Холмс извозчику. Мы поехали, как было указано, под пристальным наблюдением двух человек у парадного входа. Скрывшись из виду, мой друг подал кучеру знак остановиться.

– Когда во всём остальном терпишь неудачу, отправляйся прямо к истоку, – заявил Холмс, когда мы сошли перед унылым фасадом той части дома Джекила, что выходила в переулок.

Вознице снова было велено ожидать нас, и когда мы спустились по нескольким ступенькам, что вели с улицы к двери, Холмс извлёк из кармана пальто тонкий кожаный футляр, который я тут же узнал. Затем он достал из него инструмент из блестящего металла, заканчивавшийся сплющенным щупом.

– Скажите, Уотсон, – произнёс он голосом едва громче шёпота, – как по-вашему, может ли благородная цель служить оправданием незаконной деятельности?

– Полагаю, всё зависит от цели, во имя которой совершаются действия, – ответил я.

– Торжество правосудия вас устроит?

– Бесспорно.

– Тогда, будьте так добры, постойте на страже, пока я изучу возможности этого замка.

Я занял позицию на вершине ступенек, а Холмс вставил приспособление в скважину древнего дверного замка. Механизм оказался упрямым, и пока Холмс возился с ним, до меня не единожды долетали его сдавленные проклятия. Но вот раздался металлический щелчок, сыщик издал тихий победный возглас, и дверь открылась вовнутрь.

По узкому коридору мы прошли в большую операционную, сумрачно освещавшуюся через грязную застеклённую крышу, где обнаружили лабораторные приборы и множество вскрытых упаковочных ящиков, вперемешку с соломой нагромождённых на плитке. Справа от нас короткий лестничный пролёт вёл к обитой красным сукном двери, а слева располагался ряд планчатых дверей, за которыми, по-видимому, скрывались кладовые. Холмс избрал наиболее обещающее направление, и мы поднялись по лестнице к красной двери. Здесь он взялся обеими руками за простую ручку, осторожно повернул её и надавил. Дверь сдвинулась на долю сантиметра и замерла.

– Закрыто на засов. – Какое-то время Холмс колебался, затем решительно постучал.

– Убирайся, Пул! – раздался раздражённый голос изнутри. – Я же отдал особое распоряжение не беспокоить меня.

– Это Шерлок Холмс, – сурово произнёс мой товарищ. – Если поговорите со мной сейчас, то сможете впоследствии избежать визита полиции.

Последовала долгая тишина. Наконец послышалась приближающаяся тяжёлая поступь доктора, затем загремел отодвигаемый засов. Дверь отворилась, и перед нами предстал Генри Джекил в белом халате.

Он мало изменился за пятнадцать месяцев, прошедших с нашей последней и единственной встречи, но всё-таки изменился. Вокруг его твёрдых голубых глаз, где раньше была гладкая кожа, появились морщинки. Сами глаза беспокойно сновали туда-сюда, словно хозяин дома откуда-то ожидал опасности, но не знал, когда именно она нагрянет и какую примет форму. От ноздрей к уголкам широкого рта пролегли озабоченные складки. Серебро на висках распространилось и на треугольник волос на лбу, который сам изрядно поредел. Возможно, эти перемены были незаметны даже ближайшим друзьям Джекила, однако для опытного медицинского глаза буквально всё в этом человеке: его внешний вид, нервная манерность, отражённая в его позе обеспокоенность – представляло картину общего распада. Было очевидно, что какое-то время он работал с большим напряжением.

В правой руке доктор держал металлические щипцы – вроде тех, которыми Холмс, как я замечал, множество раз снимал с бунзеновской горелки пробирки с дымящейся жидкостью, – и ими-то он и размахивал разгневанно, обращаясь к нам.

– Что означает это вторжение? – бушевал он. – Объяснитесь, или, чёрт возьми, полицию вызову я!

При всей ярости Джекила было заметно, что он героически старается держать себя в руках. Вот только зачем он это делает, я не знал. Тем не менее его всего аж трясло от усилий.

Холмс же внешне был совершенно спокоен.

– Весьма сомневаюсь, что вы так поступите, доктор Джекил. Кобра не приглашает в свою нору стаю мангустов.

– И что сие должно означать?

– Что ж, так и быть, поясню, раз вы намерены довести эту шараду до конца. Я говорю об Эдварде Хайде, которого обвиняют в убийстве сэра Дэнверса Кэрью и которого вы укрываете в своём доме.

Быть может, общая напряжённость момента в сочетании с усталостью, которую я испытывал после длительного путешествия из Шотландии, послужили причиной того, что моё воображение воспарило до нелепых высот, ибо мне показалось, что после выдвинутого Холмсом обвинения на лице доктора промелькнуло выражение невероятного облегчения. Что бы это ни означало, впрочем, в следующий же миг оно исчезло, уступив место негодованию.

– Весьма серьёзное обвинение, – заявил он предостерегающе. – Если бы вы осмелились повторить его перед свидетелями, то к завтрашнему утру предстали бы перед судом.

– Избавьте меня от вашей риторики, – парировал Холмс. – Позволите ли вы нам осмотреть дом?

– Решительно нет!

– Это ваш дом, и вы имеете полное право отказать мне. Но не полиции, когда она нагрянет с ордером на обыск.

Гнев Джекила явственно сменился оцепенением от страха. С потухшим взором он ушёл в себя, и я едва ли не воочию мог наблюдать работу его великолепного мозга. Некоторое время спустя доктор отступил и распахнул дверь.

– Я занятой человек, – объявил он. – И не могу позволить себе оставить работу, пока батальон неотёсанных мужланов в униформе будет совать свой нос повсюду в моём доме, пачкая уникальные препараты и опрокидывая оборудование. Проводите свой обыск, и покончим с этим.

Это был бы самый обычный кабинет, если бы не множество принадлежностей научного характера. Среди них были и застеклённые серванты с ретортами и колбами, в том числе и наполненными химикатами различной окраски и густоты, и мощный микроскоп, под которым было зажато предметное стекло с каким-то белым порошком. В центре помещения располагался сосновый стол, где на голубом пламени бунзеновской горелки стоял стеклянный сосуд. Пара высоких книжных шкафов вдоль левой стены была забита замусоленными томами в кожаных переплётах с названиями химического характера, другие фолианты неустойчивыми штабелями громоздились на столах. Некоторые для удобства пользования были подпёрты в раскрытом виде. В углу стояло совершенно неуместное в подобном окружении псише, неизвестно с какой целью зеркалом обращённое к потолку. В дальнем конце комнаты, перед камином, в котором потрескивал огонь, располагалось потёртое. но на вид удобное кресло. На его подлокотнике стояла тарелка с остатками еды. Три решётчатых окна выходили во внутренний дворик, на противоположной стороне которого маячил изящный старый дом Джекила.

Холмс живо обошёл комнату и вернулся к нашему хозяину.

– Благодарю вас. Думаю, мы увидели достаточно. – Внезапно он пристально посмотрел на учёного: – Доктор Джекил, вам плохо?

От лица хозяина словно разом отхлынула вся кровь, оно побледнело, цветом едва ли не сравнявшись с его белоснежным халатом.

– Матерь Божья! – воскликнул он сдавленным голосом. – Слишком скоро! Слишком скоро после последнего раза!

Холмс более настойчиво повторил свой вопрос. Джекил огрызнулся:

– Я в полном порядке. Пожалуйста, уходите. – То было и требование, и мольба одновременно. Его всего заметно трясло.

– Мой друг Уотсон – врач. Быть может…

– Я же сказал, я в полном порядке! – Теперь Джекил кричал. Он схватил нас за плечи и с силой безумца принялся толкать к открытой двери. – Убирайтесь! – Доктор выставил нас из комнаты и захлопнул дверь. Мгновением позже раздался грохот задвигаемого засова.

Какое-то время мы стояли, совершенно не зная, что предпринять. Вдруг изнутри донеслись звуки неистовых конвульсий, прерываемые звоном разбившегося стекла. Затем наступила тишина. Холмс осторожно постучал в дверь:

– Доктор Джекил?

– Кто там? – Отвечавший голос ошарашил моего товарища, ибо был резким и неприятным, не громче скрежещущего шёпота.

– Это я, Шерлок Холмс. Вы в порядке?

– Убирайтесь! Всё хорошо.

– Вы уверены?

– Прочь, я сказал! – сотряс дверь рёв.

Мы неохотно подчинились.

– Как вы думаете, что всё это значит? – спросил я своего компаньона, когда мы снова оказались в кэбе.

– Не знаю. – Он погрузился в размышления.

– Вы и вправду думали, что он укрывает Хайда?

– Ни минуты. Я всего лишь хотел взглянуть на лабораторию Джекила и подтвердить свои подозрения. Я преуспел и в том. и в другом.

– И?

– Вам, конечно же, интересно, что побудило меня вернуться в кабинет профессора Армбрустера в Эдинбургском университете. – сказал он.

Я согласно кивнул, хотя это замечание показалось мне в данном случае абсолютно неуместным.

– Я полагал, что вы расскажете, когда сочтёте нужным.

– Ваше терпение достойно похвалы, Уотсон. Какое-то время я был убеждён, что корни нынешнего загадочного поведения Джекила следует искать в университете. Когда теория шантажа отпала, я решил сосредоточиться на его научных исследованиях. Интересы человека могут многое о нём рассказать. Поэтому я спросил у профессора, какие книги Джекил читал в студенческие годы. Как я уже говорил, относительно некоторых сфер старый учёный сохранил поразительно ясную память. Армбрустер незамедлительно предоставил мне полный список наименований трудов, занимавших большую часть времени молодого человека. Многие работы с тех пор не переиздавались, и я потратил чёртову уйму времени, разыскивая их. Но всё-таки разыскал, и вот вам результаты. – Он похлопал по свёрткам, лежавшим на сиденье рядом с ним.

– Пока не понимаю, к чему вы клоните, – признался я.

– Многие из сочинений относятся к химии и естественным наукам, хотя, если верить Армбрустеру, ни одно из них не требовалось для того курса обучения, что проходил Джекил. Беглое знакомство с лабораторией выдающегося учёного – настоящей химической сокровищницей, подобной которой я мечтаю однажды обзавестись, – подтвердило моё убеждение: Джекил всё ещё занимается химическими исследованиями. Теперь я уверен, что нахожусь на верном пути.

– На пути к чему?

– Если бы я знал, Уотсон, то избавил бы себя от многих недель работы. – Холмс взглянул на меня, его глаза сверкали словно два солнца. – Я намерен полностью посвятить себя изучению этих книг, что направили Генри Джекила на нынешний путь разрушения. Таким образом я пройду по следу, оставленному блестящим умом, в точности как если бы я шёл по следам ботинок преступника. Задача эта почти невыполнима, поскольку предполагает, что за несколько недель я смогу прийти к тем же заключениям, что и Джекил за тридцать лет. Но другого выхода нет. Все остальные версии неизбежно заканчиваются тупиком.

– А тем временем…

– Да, Уотсон, тем временем убийца будет свободно разгуливать по улицам. Нам остаётся лишь молиться, чтобы его стремление к разрушению оставалось под контролем, пока мы не добьёмся результатов, которые могли бы гарантировать, что больше разгуливать ему не придётся.

После этого заявления Холмс сорвал упаковку с одного из свёртков – увесистого тома под заглавием «Основы химии, сочинение Уилтона» – и принялся за чтение, пока наш кэб громыхал по булыжнику, направляясь на Бейкер-стрит.