Текст книги "Пляска смерти"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Нет, – сказала Белль. – Нет, они тебе лгали. У тебя должно быть ощущение, что тебя предали. Разбили тебе сердце.

– Ну уж прости, что разочаровала, – буркнула я, но она знала, что мне на ее прощение плевать.

– Ты так спокойна, Анита. Смотри моими глазами – и твое прекрасное спокойствие долго не проживет.

Я знала, что стою на коленях, зажатая между Жан-Клодом и Огги, но еще я была в ловушке памяти Белль, и мы сидели на троне в темном зале, освещенном факелами. Огюстин был привязан к металлической раме, контуры его голого тела видны были всем. Он пришел умолять Белль принять его обратно. Она отказалась, но предложила ему еще раз испробовать ardeur. Это не были мысли – я так глубоко находилась у нее в голове, что делила ее воспоминания. Она намеревалась его унизить. Он ее заставил полюбить себя, и такого она простить не могла.

Перед троном появились Жан-Клод и Ашер, одетые в длинные плащи, открывающие только лицо. И у Ашера лицо было прекрасно, каким было когда-то. Значит, эти воспоминания относились ко времени до того, как Ашер и Жан-Клод покинули Белль, чтобы спасти Джулианну – женщину, которую они оба любили, – от ревности Белль. Жан-Клод и Ашер были еще ее совершенной парой. Идеально подобранными красавцами, выполняющими все, что она просит.

Я знала, что под плащами они нагие. И знала, чего хочет от них Белль.

Я вздрогнула, услышав голос Огюстина, но воспоминания Белль не исчезли. Огюстин сказал:

– Жан-Клод, ты ее мастер. Не дай Белль показать это Аните.

Его голос будто вернул меня обратно, потому что это говорил не тот, кто был там привязан. И Жан-Клод, к которому обращался он, был не тот слуга, что стоял перед троном. Все это было давным-давно и больше не было реально.

– Но случилось это, Анита, именно так, как я тебе сейчас покажу.

–  Ma petite, – спросил Жан-Клод, – ты меня слышишь?

Я заморгала, увидела наклонившиеся ко мне лица, но сила Белль взревела у меня в голове:

– Нет, Анита, ты увидишь все в реальности!

И я снова оказалась в том же зале с факелами. Я ощущала на себе руки, но видела и то, что показывала мне Белль.

– Коснись ее голой кожи, – сказал Огги.

Ашер и Жан-Клод плавно двинулись к привязанному. Это был почти танец – развевающиеся плащи, грациозные движения.

Ладони скользнули по моим голым плечам, и тут же воспоминание стало затягиваться темнотой. Как будто выключали постепенно свет, скрывая все происходящее.

– Нет! – крикнула Белль и дернула меня обратно в тот же темный зал, на сотни лет назад.

Плащи слетели, тела блеснули, бледные и идеальные. Прозвучал голос Огюстина:

– Ты обещала мне ardeur.

– Я держу свое слово, Огюстин.

Жан-Клод вспыхнул темной звездой, только руку положив на голую спину другого вампира.

– Теперь я понял, – сказал Огюстин.

Он неловко повернул лицо, глядя вдоль собственного тела на Жан-Клода. А Жан-Клод встал перед ним на колени, чтобы ему удобнее было смотреть. Взяв Огюстина ладонью за подбородок, он тихо сказал, так что Белль могла и не слышать:

– Я тебе даю только попробовать. Если тебе омерзительны мои прикосновения, я могу остановиться.

Он приложился щекой ко рту Огюстина, будто целуя его в шею и давая Огюстину возможность выдохнуть ответ:

– Ты так хорошо научился владеть ardeur’ом и так быстро.

–  Oui.

– Если это – только попробовать, и если другого она мне не даст, то я хочу этого.

Жан-Клод отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо собеседнику, и взял это лицо в ладони. До меня дошло, что лицо Жан-Клода я вижу глазами Огюстина. И Огюстин увидел неуверенность в глазах собеседника.

– Ты рискнул бы ее гневом, чтобы спасти меня?

– Я не люблю заставлять силой.

Ашер встал на колени рядом с Жан-Клодом, и такого выражения на его лице я никогда не видела. Надменность, жестокость, что-то хищное – и еще что-то. Опасное и неприятное.

В воспоминание врезался голос Ашера:

– Жан-Клод, пусть Анита этого не увидит.

До этой секунды я не знала, что Ашер здесь и ждет, пока мы выиграем или проиграем эту битву. И он видел то, что заставляет меня видеть Белль. Как она это делает?

– Все вы – кровь от крови моей, Анита. С тем, что принадлежит мне, я многое могу сделать.

Руки на моем теле, рвется одежда так, что меня дергает. Ощущение прохладного воздуха на спине. Грудь и живот Жан-Клода прижимаются к моей спине, кружево белой сорочки – только рама для наших тел. Но как только он прикоснулся ко мне, воспоминание затянулось черным, и Белль снова оказалась на краю своей большой кровати в неровном свете свечей. Гнев наполнил ее глаза медовым пламенем. Она, оказывается, не знала, что Жан-Клод дал Огги выбор – тогда, столько лет назад.

Голые руки Жан-Клода обвили мое почти обнаженное сверху тело. Он обхватил меня руками, прижал меня к себе так близко, как только могли позволить пистолет и нож на спине.

Руки Огюстина все еще держали мои, как будто он не мог или не хотел отпустить меня. Но прогнало Белль прикосновение Жан-Клода – оно оборвало воспоминание.

– Твое тело может остановить меня, но я оставлю вам два прощальных подарка, Жан-Клод и Огюстин. Первый – это ardeur, который охватит вас всех троих и, если я как следует постараюсь, разольется по залу на всех, кто остался. Я ощущаю Ашера и… – она закрыла глаза, облизнула губы, – м-м-м, да здесь еще и Реквием. Они попытаются это сдержать, может быть, смогут… а может быть, и нет. – Тут она посмотрела на нас так, будто видела – по-настоящему видела. Столько было воли в этих глазах! – Второе – это вопрос вам и дар для Аниты. Ты еще не понял, Жан-Клод, что один из ее талантов – это перехватывать и усваивать те способности, что обращают против нее? И вот мою способность оживлять память я передаю сейчас ей – только на один раз. Я хочу, чтобы она пустила ее в ход, и не буду сопротивляться магическому умению Аниты взять эту способность. Я оставлю ей умение вызывать такую силу и еще оставлю вопрос: ты веришь, что у Огюстина и Жан-Клода был секс вот только в этот раз и никогда больше?

Треск рвущейся материи – и Жан-Клод прижался ко мне сильнее, большей площадью.

– Я закрываю для тебя эту дверь, Белль, ибо эта женщина моя, а не твоя.

– Я ухожу, ухожу. Надеюсь, мои подарки вам понравятся.

Но я была еще слишком тесно связана с ее разумом и знала: выбора у нее не было. Она делала вид, что уходит по собственной воле, но это Жан-Клод ее прогнал. И последнее, что ощутила я от нее, – сожаление. Она оставляла мне всех этих мужчин, а ей они были недоступны.

Я будто всплыла из-под воды, ловя ртом воздух. На мне остались только трусики и лифчик, костюм с меня сорвали. И вместе с юбкой исчез пистолет с кобурой. На Жан-Клоде из одежды тоже мало что осталось.

– В действиях вашей линии вампиров бывает что-нибудь, не связанное с раздеванием?

Он засмеялся – тем своим прекрасным, ощутимым смехом. И не только я на него среагировала – Огги вздрогнул; я почувствовала это по его рукам, держащим мои. Вот он остался в своем дорогом костюме, даже галстук не сбился. Изумительно он себя вел.

Я оглядела комнату – она была пуста, только Ашер стоял рядом с наружной дверью, а Реквием – возле той двери, что вела дальше в подземелье. Ашер с золотыми волосами, скрывавшими те шрамы, что оставила ему Церковь, когда из него пытались святой водой выжечь дьявола. И Реквием – высокий и бледный, а волосы почти такие же темные, как у меня или Жан-Клода. Лицо его украшали усы и аккуратная бородка. Только сегодня у него был такой вид, будто его по скуле кирпичом двинули. Оба они держали руки вверх и в стороны. Как я поняла, это был вампирский эквивалент круга силы, чтобы не выпустить ardeurи воспоминания. Не дать им разойтись.

Обмякнув в руках Жан-Клода, я сжала руки Огюстина. А в мозгу у меня что-то прошептало: «Так это был не единственный раз?» Чья это была мысль, моя – или ее? Я не знала, да и без разницы это было, потому что вопрос прозвучал.

И меня бросило в гущу воспоминания, от которого я скрюченными пальцами стала когтить воздух. Лежащий сверху Огги вдавливал Жан-Клода в постель.

–  Non, ma petite, non!

Тело Жан-Клода прижалось ко мне всей своей прекрасной наготой, но этого было мало. Это не сила Белль давила на меня. Она поняла то, что я лишь недавно сама узнала: я умею одалживать силу других вампиров, если они используют ее против меня. Некоторые виды силы держались дольше других, некоторые уходили сразу, но вот этот не уходил. Не уходил, и избавиться от него я не могла.

Я вскрикнула, вцепляясь в голые руки Огюстина, но это не помогло. Не помогло.

– Тогда возьми воспоминание целиком, Анита, – сказал Огги. – Увидь все.

Мы оказались в комнате – небольшой, но элегантной. Огги в кресле, Жан-Клод перед ним на одном колене, со шляпой в руке, со склоненной головой.

У этого Огги желтые волосы спадали до плеч. Одет он был в синее и серебристое, кружев слишком много – на мой вкус.

– Итак, слухи верны. Ты оставил ее добровольно.

Жан-Клод кивнул и поднял глаза.

– Это так.

Огги засмеялся:

– Ты добровольно покинул рай, когда я рыдал в аду, желая хоть последний раз взглянуть на него. – Он покачал головой, вздохнул, и веселье сбежало с его лица. – Но если ты оказался достаточно силен, чтобы оставить рай, я тебя доставлю на берег. Знаю я один корабль, и капитану его я доверяю.

– И куда идет этот корабль?

– В английские колонии. Сейчас они называются Соединенные Штаты Америки. Но, честно говоря, не важно, Жан-Клод, куда тебе плыть, лишь бы только прочь с этого континента и подальше от нее.

Жан-Клод снова опустил голову, и если что и было в его глазах, показывать этого он не хотел.

– Я не могу заплатить тебе, Огюстин. Я ушел, не взяв ничего.

– Это будет дань твоей храбрости, ибо ты оставил рай не однажды, но дважды. Дважды, когда я все бы отдал, чтобы его вернуть.

Жан-Клод поднял лицо, прекрасное и непроницаемое – такое лицо бывало у него, когда он скрывал свои мысли.

– Ты тоскуешь о Белль – или об ardeur’е?

– О них обоих.

– Белль я тебе вернуть не могу, но поделиться с тобой ardeur’ом – в моей власти.

В мгновение ока лицо Огюстина осветилось желанием, нуждой такой острой, что она сверкнула в глазах, как сверкает в облаках молния. И тут же лицо стало спокойным, голода как не бывало – но мы его видели. В этот миг я перестала видеть комнату как парящий призрак, я оказалась в голове Жан-Клода, как была внутри него и Белль в предыдущем воспоминании.

Голос Огюстина был так же тщательно нейтрален, как его лицо, когда он сказал:

– Это дар, Жан-Клод. Я не прочь стать тебе другом. Друзья не считаются ценностью услуг.

Мы удивились, и мы слишком долго были с Белль Морт, чтобы этому поверить.

– Я бы отдал свое тело, чтобы получить то, что ты предлагаешь мне бесплатно, Огюстин.

– Потому я так и предлагаю. Да, я жажду снова быть с нею. Я не перестану любить ее до конца времен, но не всегда мне нравилась она или то, что она заставляла нас делать. – Лицо его омрачилось воспоминаниями, но он прогнал их и улыбнулся снова. – Я бы остался с ней навеки, делая все, что она скажет, ее добровольный раб, пусть даже я знал, что она – зло. Я был слишком… – он поискал слово, – …погружен в нее, чтобы даже желать себе спасения или спасения тем, кого порабощал для нее по ее желанию. Если бы она не прогнала меня, у меня бы никогда не хватило сил уйти.

– Ты отказался выполнить ее прямой приказ. При ее дворе до сих пор говорят об этом.

Он кивнул:

– Даже для столь слабого, как я, есть вещи, которые он делать не будет.

И ощущение потери и скорби отразилось на его лице.

Мы приложились щекой к его руке на подлокотнике кресла, мы подняли глаза, глядя ему в лицо. Рука его под нашей щекой не шевельнулась, будто он даже дышать перестал.

– Позволь мне поделиться единственным моим даром с единственным моим другом.

Он постарался не выразить на лице желания, но преуспел лишь наполовину.

– Ты не обязан это делать, Жан-Клод. Я сказал то, что сказал. Это мой дар тебе.

Рука его напряглась – будто тело старалось сохранить неподвижность, а рука его не послушалась.

– Я знаю, что ты предпочитаешь женщин.

– Как и ты, – ответил Огги.

– Да, но Белль своими личными мужчинами с другими женщинами не делится.

Огги улыбнулся – улыбкой дружеской, но не более. Она никак не отвечала растущему напряжению в руке, лежащей под нашей щекой. И голосом очень спокойным он ответил:

– Кроме тех случаев, когда она хочет, чтобы мы эту женщину соблазнили.

Мы тоже улыбнулись.

– Ради денег, земель или политики, oui. – Мы улыбались той же улыбкой, выработанной столетиями в ее постели, столетиями роли пешек в ее великих планах. – Я единственный из ее линии, кто унаследовал ardeurв полной его мощи, Огюстин, а в этой новой Америке никого нет нашей крови.

– Значит, последняя возможность ощутить вкус ardeur’а для меня и быть с другим мастером линии Белль Морт для тебя – сегодня.

Мы кивнули, щека наша потерлась о его руку.

Он отобрал руку – бережно.

– Ты испуган, – сказал он, и лицо его смягчилось от удивления.

– Да.

– Зачем же ты покидаешь ее?

– Потому что не могу остаться – чтобы оба они меня ненавидели.

– Оба?

Мы не могли скрыть слез – только отвернуться. Огюстин опустился с нами на пол, он держал нас, а мы рыдали.

– Не Белль разбила твое сердце. Это Ашер.

За много месяцев мы плакали первый раз. Плакали в его объятиях, и он целовал нас, снимая наши слезы, и мы искали утешения в тех единственных руках, которым верили. В руках единственного друга.

Вернулись воспоминания о них обоих на простынях, но на этот раз это меня не шокировало – я была готова, знала, чего ждать. И знала, что этот Жан-Клод двадцать лет провел в счастливом единении с Ашером и Джулианной. Этот Жан-Клод потерял Джулианну и Ашера – ее сожгли как ведьму, а Ашера пожирала ненависть к Жан-Клоду, что тот опоздал ее спасти. И этот Жан-Клод тоже все время обвинял себя. Жан-Клод доставил раненого Ашера ко двору Белль Морт, чтобы спасти его жизнь, а платой за спасение было то, что Жан-Клод стал на сто лет мальчиком для битья. Этот Жан-Клод, лежащий в постели Огюстина, утратил все и всех, кого любил. Он уцепился за единственное утешение, которое мог найти, и не мне было на него ворчать.

Воспоминание стало бледнеть, потому что не секс был мне важен, не Жан-Клод, даже не Огюстин, а само переживание. Я вынырнула из него, в глотке колотился пульс.

– Если это воспоминание, почему тогда почти больно из него выходить?

– Не знаю, ma petite, но времени у нас немного. Остановить воспоминание я не могу, но могу его направить. Я хотел, чтобы ты поняла, что между нами случилось, потому что не могу остановить того, что случится сейчас. Мы сражались с ней за время, чтобы смягчить для тебя удар.

– Мы?

Я посмотрела на Огюстина, и в его глазах прочла скорбь, как, бывало, читала вожделение в глазах Жан-Клода.

– Мы будем держаться, сколько сможем, Жан-Клод, но поспеши. Что бы ты ни делал, постарайся быстрее.

Это был голос Ашера, но скорби в нем было не меньше, чем в глазах Огюстина. Я посмотрела на Ашера и увидела на его лице едва заметные красноватые следы вампирских слез. И тут я поняла, что воспоминание это пришло ко всем, кто здесь был.

– Прости меня, Анита, – сказал Огюстин и посмотрел поверх меня на Жан-Клода. – Простите меня, оба.

– За что именно? – спросила я.

– За это, – ответил он тихо, и стало так, будто они оба задерживали дыхание и выдохнули одновременно. Они сбросили щиты, воля каждого из них сломалась, и ardeurвдруг заревел, сжигая нас всех.

Кажется, я слышала смех – мрачный и раскатистый смех Белль где-то глубоко-глубоко у меня в голове.

Глава девятая

Налетел ardeur, и упала одежда. Сшитые на заказ кожаные ножны слетели с меня со всем прочим, и все мы свалились на ковер, руки и рты, и ничего больше. Тяжелый, из стекла и металла кофейный столик отлетел в сторону пушинкой.

Я придавила мускулистое тело Огги к ковру, навалилась голая сверху, ощущая, как он уже тверд и готов, но мне хотелось начать с другого конца. Мы поцеловались, и губы у него были именно такие полные и спелые, как казались на вид. Целовал он меня осторожно, хотя я знала, что его ведет ardeurи то, чего ему хочется, осторожным никак не назвать.

Я лизнула его в шею, поцеловала, опускаясь ниже, плечи, грудь. Дошла до сосков, бледных и твердых на выпуклости груди. Никогда я еще не была ни с кем, кто так серьезно занимался бы железом. Как будто из-за всех этих мышц кожа была более тугой, и труднее было прихватить ее зубами, но труд того стоил.

Я присосалась к соску, и Огги вскинулся с пола, испустил вопль. Глаза у него расширились, удивленные, руки искали, за что схватиться. Одну эту ищущую руку схватил кто-то, и я знала, кто это, еще до того, как Огги вытащил его на свет. Он притянул Жан-Клода к себе, вниз, и я поползла ниже по его телу. Пролизала, прокусала дорожку по животу, а Огги впился в Жан-Клода поцелуем – я сделала что-то, от чего он приподнялся с пола, и их рты соприкоснулись, так что мне было хорошо видно. Никогда раньше не видела, как мужчины целуются – вот так вот. Губами и языком. За все те месяцы, что Ашер был в нашей постели, они пару раз, быть может, подались друг к другу – но тут же остановились. Но я ни разу не спросила, чьи чувства они при этом щадят – мои или свои. Сейчас, когда Жан-Клод взял лицо Огги в ладони и целовал так взасос… у меня от этого внизу стянуло резко, быстро, почти мини-оргазмом. Одна умная подруга мне сказала, что твердить постоянно, будто мне не нравится лежать в постели с двумя мужчинами сразу, – глуповато. Случай дамы, которая слишком бурно возражает. Мое тело отреагировало за меня – как только я увидела их поцелуй. Мне говорили, что так бывает с мужчинами, когда они видят поцелуй двух женщин, – а я чем хуже?

Глаза Огги вылезали из орбит от ощущений. Жан-Клод тут же попытался закрыть метки, насколько это позволял ardeur, но я оторвалась от тела Огги и сказала:

– Нет, не надо, не закрывай. Сделаем это, сделаем все. Он это начал, не мы, но давай закончим, что начато.

– Ты знаешь, о чем просишь, ma petite?

Я кивнула, потом покачала головой.

– Не знаю, но не стану потом жаловаться.

– Прошу тебя, – с мольбой произнес Огги, – не останавливайся, Бога ради, не останавливайся.

Мы с Жан-Клодом переглянулись. Какой-то момент он смотрел на меня оценивающим взглядом, потом кивнул:

– Как скажешь, ma petite. Потому что ты права: он заступил за границы гостеприимства. – И строго посмотрел на Огги: – Огюстин плохой мальчик, он напустил ardeurна ma petite.

Огги кивнул, стискивая руку Жан-Клода.

– Так давно это было, Жан-Клод, так давно! И никогда мне к ней не вернуться.

– Мы должны питаться от тебя, Огюстин, и так, чтобы ни один другой приезжий мастер больше на такое не осмелился.

Он кивнул, хотя вряд ли понял, что имел в виду Жан-Клод. А Жан-Клод сдерживал ardeur– настолько, чтобы можно было думать – хоть немного. Когда он его отпустит, ardeurзахватит нас полностью, и не будет шанса передумать.

– Он будет предостережением другим гостям, Жан-Клод, иначе мы не переживем этого съезда. Это твои друзья, и они чуть не подчинили нас своей воле.

Я посмотрела на него и ощутила ту часть своей личности, что позволяла мне убивать, позволяла делать то, что необходимо. В каком-то причудливом смысле это решение диктовалось бизнесом. Политическое решение в целях выживания. Я знала, что мы можем подчинить себе Огги. Он был сильнее Жан-Клода, но я чувствовала, что можем. Ощущала, что мы можем питаться от него так, что не важно будет, кто там сильнее. Не убить его, но взять его, присвоить себе – в каком-то смысле, который я не могла даже выразить словами.

Жан-Клод сказал, будто прочел мои мысли – как оно, вероятно, и было:

– Я тоже это чувствую, ma petite, но…

– Никаких «но». Мы его можем взять, я это чувствую.

– Вероятно, Белль Морт все еще слишком сильно присутствует в твоем разуме.

Это был голос Ашера, сдавленный от усилия. Я обратила к нему наши глаза – его руки дрожали в воздухе, будто удерживая огромный вес.

– Быстрее, Жан-Клод! Быстрее, мы долго этот круг не удержим.

– Он начал эту ссору, – сказал Реквием, – давайте мы ее закончим.

У него руки не тряслись, но напряжение в голосе тоже слышалось.

Жан-Клод опустил глаза на Огги.

– Вот что пойми, Огюстин: мы никогда так не питались. Я не знаю до конца, что случится. Устраивает тебя такой риск, ведь страдать придется тебе, если дело обернется плохо?

Я скользнула по нему ртом. Он содрогнулся и ответил просто:

– Да.

– Перестань, ma petite, иначе он не может думать.

Я снова встала на колени и перестала его касаться – положила руки на колени, как хорошая девочка. Наверное, так было честнее.

– Огюстин, согласен ли ты на это?

Он кивнул, протягивая руки к Жан-Клоду.

– Да, да, видит Бог, чтобы вы оба, да, да, да!

Он так вцепился в Жан-Клода, что это должно было быть больно.

Жан-Клод погладил его по волосам, успокаивая.

– Тогда мы сделаем то, что ты просишь.

Он посмотрел на меня, и будто дверь у меня в голове открылась. Какой-то внутренний страж, которого, очевидно, Жан-Клод всегда держал на охране меток, исчез, и они открылись в полную силу. Меня это на миг ошеломило, пришлось опереться на бедра Огги, чтобы сохранить равновесие, и как только я его коснулась, ardeurзаревел во всю мощь, но на этот раз я ощущала с другой стороны от Огги тело Жан-Клода. Ardeurбыл не один, их было два, как два разных огня, и Огги был нашими дровами. Мы жгли его, и он хотел этого.

У меня в голове послышался шепот Жан-Клода:

– Я отпускаю поводок, ma petite. Ты готова?

Я кивнула. Он отпустил, и я с криком рухнула в бездну. Бездну кожи и ртов, рук и тел. Вся я превратилась в одну болезненную, пульсирующую жажду. И чем она будет сейчас утолена, мне было все равно.

У нас никогда так не было, чтобы кто-то был между нами и мы питали ardeur. Все это время с Ашером, Микой, Натэниелом, Ричардом и Джейсоном всегда в середине была я. Мы с Жан-Клодом питались друг от друга, он питался от меня, пока я питалась от прикасающихся ко мне мужчин или мужчины, но никогда не было, чтобы Жан-Клод касался кого-то, кроме меня, когда мы были оба голые. С открытыми настежь между нами метками я знала, чего это ему стоило, каким невероятно осторожным приходилось ему быть в минуты, когда полагается отбрасывать всякую осторожность. Так осторожен, так боялся меня отпугнуть, отвратить, так боялся того, что могут сказать другие мужчины о попавшей не туда руке или случайной ласке. Так чертовски осторожен, и вдруг сейчас надобность в осторожности уходит. Я ощутила, как спадает в нем невероятное напряжение – будто выдох при долго-долго задержанном дыхании.

Они двое нашли такой ритм, что вершина одного движения была вершиной и другого, и мы с Огги вскрикивали разом, а Жан-Клод вел нас обоих. Я знала, что надвигается оргазм, и мы не могли себе позволить, чтобы это было сюрпризом, но Жан-Клоду говорить не надо было – он знал.

Он смотрел на меня поверх плеча Огюстина, глаза его тонули в синем пламени, будто ночное небо могло гореть. Волосы разлетелись, пряди прилипли к вспотевшему лицу. Я знала, что у меня глаза горят темно-карим пламенем, будто я сама стала вампиром. Такое уже бывало. Мы смотрели друг на друга поверх плеча Огюстина, и тяжесть росла, росла, росла…

– Ты дышишь по-другому, – шепнул Огюстин.

С воплем накатил оргазм, Жан-Клод закинул голову, зажмурив глаза, выгнулся над нами, и мы стали пировать.

Мы питались не только от Огюстина – нет, от всех его подданных, кто был на нашей территории. Я ощутила Хэвена, льва-оборотня, который судорожно бился на полу в куче упавших портьер. Бенни за рулем утратил самоконтроль и со скрежетом съехал на обочину. Пирс, корчась, сполз по стене на пол. Октавий свалился на лестнице, задыхаясь, цепляясь за каменные стены, обдирая в кровь ногти, сопротивляясь, но ничто его не могло спасти – и никого из них. Будь дело в Чикаго, мы могли бы напитаться от всех вампиров и всех зверей, обязанных Огюстину повиновением, и он бы не помешал нам. За это наслаждение он продал бы все, что осталось у него от души, и души всех, кто на него работал.

Мы выпили их до дна, их всех, мы ели, ели, ели, мы питались, пока Огюстин не затих между нами, чуть подергиваясь. Жан-Клод посмотрел на меня поверх вспотевшего тела Огюстина, и улыбался он свирепо. Он глядел на меня синими глазами, горящими так, что светилась кожа на лице, он пылал силой, которую мы выпили, и много было этой силы, неимоверно много. Далеким эхом я ощутила, как прислонившийся где-то к стене Ричард пошатнулся от силы, которую мы набрали и разделили с ним.

Одной мысли хватило. Мика и Натэниел сидели за дверью, один оперся на стену, другой сел на пол. И Натэниел смеялся от прилива силы. Мы разделили силу со всеми нашими, со всеми. Хорошими, плохими, никакими – каждый, кто был связан с нами, допьяна напился силы и сегодня светился. Если бы существовал метафизический спутник в небе, с его орбиты было бы видно, как пылает вся наша территория.