Текст книги "Эйнштейн"

Автор книги: Лоран Сексик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Весна 1939 года: ядерная энергия больше не представляет тайны для ученых.

Найти драгоценное расщепляющееся вещество? Нет ничего проще: нужно просто наклониться и подобрать его. Урановой руды полно в шахтах Бельгийского Конго, просто никто не знал, что с ней делать: она залегает рядом с радием, который добывали за большие деньги из-за его радиоактивных свойств.

Достаточно использовать этот тяжелый уран, добиться его расщепления, и высвободившаяся энергия превзойдет людское воображение. Впервые группа немецких ученых под руководством еврейки в изгнании добилась невероятного результата: частичного разрушения тяжелого ядра урана, которое до сих пор тщетно бомбардировали частицами. Расщепление ядра сулило высвобождение энергии. Деление ядра могло стать первым шагом на пути к цепной реакции, которая породит самый мощный взрыв, какой только может быть.

Зима 1939 года, Принстон.

Нильс Бор объясняет положение вещей своему бывшему учителю. Его слова посеяли хаос в голове Эйнштейна. Хотя оба ученых не имеют точных сведений о продвижении исследований в Германии, они убеждены, что немецкая наука под руководством президента берлинского Института кайзера Вильгельма, в котором когда-то работали они оба, большими шагами продвигается по пути к бомбе. Бор уехал, оставив Эйнштейна в полнейшем смятении. Значит, жизнь не будет к нему снисходительна. Вывод из его собственных исследований 1905 года может привести Германию к обладанию абсолютным оружием? Германию, которая поклялась погубить его и его близких, а Эйнштейн еще и даст ей в руки оружие! Он был в отчаянии. Что делать? К кому обратиться? Его слова больше никто не принимает всерьез. Ни в научных кругах, ни в народе. Даже здесь он по-прежнему иностранец, до сих пор, через шесть лет после приезда, дожидающийся разрешения от властей на получение американского гражданства. Слухи, которые продолжают распространять о его мнимом коммунистическом прошлом, тормозят этот процесс. Ему приходится с печалью признать свое бессилие, свою ненужность. Он возвращается в кабинет, отвечает, не теша себя иллюзиями, на несколько писем с просьбами от беженцев, выбрасывает в корзину свои последние заметки о теории единого поля и идет выкурить трубку под сенью столетних деревьев в парке.

Прошло полгода, череда известий о несчастьях и драмах, отмеченных тем же признанием в собственном бессилии, уверенности в том, что самое худшее еще впереди. Вот и лето – странное лето. Сияющее солнце не вызывает никакой радости. Под голубизной неба скрывается мрачный горизонт. Альберт пришвартовывает «Тиннеф» и выходит на мостки. Перед домом припаркована машина. Он различает фигуры, сидящие за столом на террасе. У него гости. Кто еще готов тратить время на поездки к нему?

Юджин Вигнер, его бывший ученик из Института кайзера Вильгельма! И Лео Силард, его товарищ по счастливым годам в Берлине! Что они здесь делают? Зачем приехали? Неужели положение настолько отчаянное, что эти двое мужчин в самом расцвете лет сочли нужным навестить старика? В разгар жаркого дня они устраиваются на террасе, лицом к морю. Вигнер рассказывает, как долго они не могли отыскать его дом. Силард вспоминает старое доброе время. Берлин 1920-х годов, когда двое ученых разработали холодильник, который считали революционным, и надеялись наладить его промышленное производство. Каждый вспоминает о временах Института кайзера Вильгельма. Совместные исследования, бесконечные споры о квантах, как всё это было давно. Сегодня всё это далеко и, главное, смешно. Вместо того чтобы сражаться за квантовую теорию, наверное, лучше было бороться с нацистской идеологией. Каждому приходит на ум Вернер Гейзенберг, стоящий на перекрестье теоретических дискуссий и идеологических баталий. Вернер Гейзенберг отныне руководит атомными исследованиями. Гейзенберг поклялся в верности фюреру. Вступление закончено. Гости переходят к делу.

Силард начинает говорить с большим возбуждением. Гейзенберг вот-вот найдет разгадку деления ядра, объясняет он. Жолио-Кюри из Парижа заваливает международные научные журналы сведениями о своих открытиях, которые Гейзенберг, надо полагать, приводит в систему. Сам Нильс Бор во имя науки, не колеблясь, публикует результаты своих работ. Все – сознательно, хоть и не желая того – способствуют продвижению немецких исследований, которые, кстати, от них не отстают. Институт – один из лучших в Европе, хотя в результате арианизации он и лишился многих своих лучших сотрудников. Гейзенберг, надо полагать, стоит на пороге создания ядерного оружия. О, конечно, он еще не нашел окончательного уравнения. Он не получил ядерного взрыва из деления урана. Но это, очевидно, вопрос времени. Через несколько месяцев, а то и завтра, у нацистов будет атомная бомба. Вот ради чего Силард и Вигнер проделали этот путь. Вот что они хотели объявить Эйнштейну.

Конец света.

Альберт слушает пророков апокалипсиса не перебивая. Порой делает знак рукой, чтобы они говорили короче. Да, он всё понял. Те продолжают, ужасаясь собственным словам. Как и в 1920-х годах, они снова превратились в учеников перед учителем. То же почтение, смутная надежда на то, что человек, сидящий напротив, знает решение, уже решил уравнение. Разница лишь в том, что сегодня ученики учат учителя. Учитель не читал журналов, он совершенно не в курсе научного прогресса. Учитель невежествен. Хотя враг пожинает плоды его трудов. Учитель быстро схватывает. Его взгляд мрачнеет от черных предсказаний, но вот он просиял светом, который, казалось, давно угас. Вместо того чтобы привести к смирению, вестники как будто пробудили в сердце Эйнштейна глубоко запрятанное чувство. Желание сражаться. Ощущение своей нужности. Он чувствует по звучанию их голосов, что они приехали о чем-то его попросить. Голос дрожит, Эйнштейн интуитивно понимает, что это их последний шанс. Их последний козырь. Он понимает по ходу разговора, хотя его еще ни о чем не попросили, что весь их план держится на нем. Он прочитал это в их взгляде прежде, чем были сказаны слова: они возлагают свои надежды на него. Эйнштейн поднимает голову. Вместе со словами своих собеседников он впитывает немного собственного достоинства. Значит, его будущее не ограничивается прогулками на старой лодчонке. В конце концов он перебивает их. Обрывает объяснения. Он не будет выслушивать курс ядерной физики от своих бывших учеников! Он уловил, на каком этапе находятся научные исследования, каковы возможности немецкой науки в том, чтобы наделить рейх атомной мощью. Он задает вопрос: откуда нацисты будут брать уран? Силард начинает лекцию по геополитике. В шахтах Бельгийского Конго – тонны урановой руды. Руда лежит без применения, добытая часть была перевезена в Бельгию. Если нацисты ею завладеют, у них будут тонны топлива. Остановятся ли нацисты перед захватом Бельгии? Эйнштейн смотрит Силарду прямо в глаза: чего они от него хотят? Зачем приехали? И получает ответ: Эйнштейн знаком с королевой-матерью. Елизавета оказывала ему свое покровительство, когда он жил в Кок-сюр-Мере, они вместе играли на скрипке. Эйнштейн должен написать королеве. Эйнштейн обязан быть как можно убедительнее. Уговорить королеву взять под охрану шахты в Конго, обеспечить безопасность бельгийских запасов. Эйнштейн ненадолго задумался. От него требуют использовать дружеские связи в политических целях. Верно? Именно так! Тогда нет! Нет? Нет. Это противоречит его нравственным принципам. Даже в годину бурь нужно сохранять свои принципы.

Они спорят, виляют. Неужели они зря проделали такой путь? Эйнштейн предлагает написать бельгийскому послу. Посол известит королеву. И всё? Больше он ничего не может предложить? У него даже нет американского гражданства. Неужели его собеседники думают, что он в состоянии изменить ход истории? Разве они забыли, что они сами – всего лишь беженцы из числа венгерских евреев?

Расставание прошло на грустной ноте. Они пообещали друг другу вскоре увидеться. Несколько дней спустя Лео Силард возобновил разговор, на сей раз привезя с собой другого физика, тоже венгра – будущего непосредственного руководителя работ по созданию американской водородной бомбы Эдварда Теллера [93]93
  Эдвард Теллер (1908–2003) – американский физик венгерского происхождения, один из создателей американской атомной и водородной бомб.


[Закрыть]. У них родилась другая идея, еще более дерзкая и безумная. Письмо бельгийскому послу? Положение слишком серьезное. Лучше уж сидеть сложа руки и спокойно дожидаться ядерного апокалипсиса. Господин Эйнштейн, мы проделали весь этот путь, чтобы попросить вас… написать президенту США!.. Рузвельт вас ценит, восхищается вами, он принял вас в 1934-м, вы провели ночь в Белом доме. Элеонора вас уважает. Президент вас выслушает. Обратиться надо к нему, и только к нему. Положение слишком тяжелое. Говорят, что немецкие войска на польской границе находятся в боевой готовности. Поговаривают о тесном общении Риббентропа и Молотова. Если Сталин объединится с Гитлером, свободный мир будет раздавлен. Но… Кто доставит письмо? Сам ли Рузвельт вскрывает свою почту? Какой мелкий чиновник распечатает конверт? На какой стол в каком заштатном департаменте попадет это письмо? У венгерских атомщиков есть идея. Пусть Эйнштейн подпишет письмо! Они берутся доставить его в собственные руки. Эйнштейн дает согласие не раздумывая. Дрожащей рукой Силард достает из папки заранее подготовленный черновик письма и протягивает нобелевскому лауреату. Эйнштейн спокойно читает. Гости пристально смотрят на него, пытаясь уловить малейшее движение бровей. Его взгляд бесстрастен, из груди не вырывается даже вздоха. Они не сводят глаз с его губ. Эйнштейн дочитал последние строчки. Внимательно посмотрел на Силарда, потом на Теллера. Уставился на какую-то точку на горизонте. Покуда хватит глаз, простиралась ровная голубая гладь океана. В его мозгу закипала буря. Что ему предлагают, чего от него хотят? Попросить президента США создать атомную бомбу! Только и всего! Он, пацифист, антимилитарист, человек, возведший в теорию отказ от службы в армии, автор «Манифеста европейцев», «Манифеста двух процентов», должен умолять президента Рузвельта сделать всё возможное для создания оружия, способного уничтожить человечество?

Конечно, плану двух венгерских фантазеров не суждено сбыться. Конечно, это письмо останется мертвой буквой. Эту записку найдут десять лет спустя в ящике какого-нибудь военного атташе, после того как нацисты завоюют Америку. А если получится? Если план сработает? Если Рузвельт прочтет письмо? Если приведенные в нем слова убедят его в том, что надо действовать срочно? Если он согласится? Поставит американскую военную и научную мощь на службу этого проекта? Эйнштейн станет родоначальником… машины, которая взорвет время. Какой-нибудь генерал назовет его именем первое ядерное оружие. Бомба Эйнштейна. Бомба «Э», как станут говорить. Его имя будет навеки вписано в историю, сопряжено в памяти людской с таким вот подвигом! Всю свою жизнь он сражался за мир, против тоталитаризма. Его творчество – ода прогрессу человечества. И вот теперь его просят подписать свое вечное проклятие. За что его карают? Когда же окончится его крестный путь?

Один жест, простой росчерк пера под бумажкой, – и всё, что он создал собственными руками, всё, что породил его мозг, будет уничтожено, погрузится во мрак ядерной ночи. Подписать это письмо – всё равно что подписать смертный приговор самому себе.

Ему приходит на память «Хрустальная ночь». Он снова видит, как старых евреев толпами гнали по улицам Берлина, осыпая ударами. Подожженные синагоги. Люди, которых забивали насмерть на улице. И марширующие батальоны в касках и черных сапогах. И ученые, его бывшие сотрудники в арианизованной лаборатории, очищенной от евреев, которые форсируют исследования. Он представляет себе лицо Гитлера. Слышит его речи. Слышит мстительный гул толп. Вытянутые вперед руки. Ружья, готовые выстрелить. Самолеты, проносящиеся по небу. Бомбы, сбрасываемые на испанские города. Он представляет себе еще одну картину: человек с усиками нажимает на красную кнопку. Что значит его собственная известность по сравнению с этой ужасной картиной!

Эйнштейн кивает. Где подписать? Здесь. Эйнштейн отбрасывает свои принципы, забывает о том, что будут думать о нем потомки. В конце концов, что значит репутация одного человека в сравнении с жизнью всех этих людей? Пусть его назовут предателем собственных убеждений! Это уже говорили. Пусть назовут отцом атомной бомбы! Он и так уже отец, и что значат его страдания по сравнению со страданиями его сына Эдуарда.

В конце концов, ему всегда было плевать, что о нем говорят. Он сразу понял, благодаря силе своего воображения, что однажды в представлениях молодежи его будут уподоблять машине смерти. Он станет человеком, нажавшим на кнопку. Своим «пространством-временем» он пробудил фантазию всей Земли. Простым росчерком пера он воплотит кошмар всего человечества. Он колеблется, берет еще немного времени на размышление. Снова представляет себе, как Гитлер, за спиной которого стоят бесчисленные батальоны смерти, нажимает пальцем на кнопку. Смотрит на собственную руку с ручкой, зажатой между большим и указательным пальцами. За ним ли выбор оружия? Гитлер готовится объявить мировую войну. Эйнштейн подпишет собственное объявление войны.

Ф. Д. Рузвельту, Президенту США, Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия

«Господин президент!

Последние исследования в области ядерной физики породили возможность преобразования урана в крупный источник новой энергии. Недавняя работа Э. Ферми и JT. Силарда, которая еще не была опубликована, но с которой я ознакомился в рукописи, показывает, что в ближайшем будущем люди научатся высвобождать энергию урана благодаря цепной реакции. Это породит значительные шансы, если не уверенность, на производство бомб, которые, скорее всего, будут слишком тяжелыми для авиаперевозок, но не слишком тяжелыми для кораблей; однако взрыва лишь одной такой бомбы в порту будет достаточно, чтобы взорвать весь этот порт и его окрестности.

В этих условиях было бы желательно, чтобы администрация поддерживала постоянный контакт с группой физиков, которые работают в этой стране над цепной реакцией. Может быть, стоит поручить частному лицу, пользующемуся Вашим доверием, установить и поддерживать эти контакты. Насколько мне известно, Германия запретила экспорт урановой руды, что, вероятно, объясняется тем, что сын статс-секретаря МИД фон Вайцзеккер [94]94
  Карл Фридрих фон Вайцзеккер (1912–2007) – немецкий физик. В 1929–1933 годах изучал физику в Берлине, Геттингене, Копенгагене (у Н. Бора) и Лейпциге (у В. Гейзенберга). Будучи молодым ученым, впервые получил полуэмпирическую формулу для энергии связи атомного ядра, которую назвали в его честь формулой Вайцзеккера. В годы Второй мировой войны вместе с В. Гейзенбергом и другими немецкими учеными работал над созданием ядерного оружия для Германии (проект «Уран»).


[Закрыть]работает физиком в берлинском Институте кайзера Вильгельма, где американские исследования урана ныне получили продолжение.

США обладают очень скудными запасами урановой руды, главные ее залежи находятся в Бельгийском Конго.

С уважением, А. Эйнштейн

Нассау-Пойнт, Пеконик, Лонг-Айленд.

2 августа 1939 года».

Эйнштейн поставил свою подпись под оригиналом письма. Несколько дней каждое слово тщательно взвешивалось, читалось и перечитывалось. К письму прилагались две записки: одна – технические тезисы о ядерной энергии и возможностях ее использования в военных целях; другая – обзор геополитического положения в отношении урановых месторождений.

2 августа 1939 года Альберт Эйнштейн подписал письмо президенту Рузвельту.

1 сентября 1939 года, в пять часов утра, без объявления войны Гитлер напал на Польшу.

МАНХЭТТЕНСКИЙ ПРОЕКТ

Письмо, которое должно было изменить судьбу всего мира, убедить Рузвельта вступить в ядерную гонку, испытало множество невероятных злоключений. Путь этого послания, которое должно было привести в действие военно-промышленную машину невероятного размаха, из рук ученого в руки президента просто невозможно себе вообразить. Поскольку венгерские ученые не были вхожи в Белый дом, письмо сначала доверили посреднику – влиятельному бизнесмену по имени Александр Сакс, «подкованному» в экономике, к которому Рузвельт прислушивался со времен «нового курса». Сакс договорился о встрече с президентом. Эйнштейн – с историей. Однако в конце лета 1939 года обстановка в мире складывалась таким образом, что встреча постоянно откладывалась. 3 сентября Франция и Англия объявили войну Германии в соответствии со своими союзническими обязательствами в отношении Польши, подвергшейся нападению. Не успели франко-английские десантники, которые должны были прийти на помощь Варшаве, погрузиться в самолеты, как немецкая танковая дивизия, сметая всё на своем пути, была уже в польской столице. Польская кавалерия скакала на танки с саблями наголо! Утром 9 сентября Варшава оказалась в осаде. 17 сентября в соответствии с германо-советским пактом Красная армия вступила в Восточную Польшу. 28-го Германия и СССР поделили Польшу между собой. Данциг был аннексирован. Нацистский флаг развевался над Варшавой. От мерного грохота сапог дрожали разрушенные стены города. Наступало царство террора. Три с половиной миллиона польских евреев были взяты в плотное кольцо, большая часть из них будет истреблена.

Сакс часами просиживал в приемной Белого дома. Силард и Эйнштейн, потеряв терпение, решили прибегнуть к другому посреднику. Им на ум пришло имя Чарлза Линдберга [95]95
  Чарлз Линдберг (1902–1974) – американский летчик, совершивший первый одиночный беспосадочный трансатлантический перелет.


[Закрыть]: Эйнштейн как-то встречался со знаменитым авиатором. Эйнштейн написал Линдбергу, тот ему не ответил. 11 сентября он обратился с призывом, переданным на всю страну, о том, чтобы США не ввязывались в войну [96]96
  В 1941 году он вступит в Первый комитет – организацию, выступавшую против добровольного вступления США в войну.


[Закрыть]. В своем выступлении Линдберг, симпатизировавший нацистскому режиму [97]97
  В 1938 году, когда Линдберг был в Европе, Герман Геринг вручил ему немецкий орден Германского орла. Впоследствии Линдберг отказался его вернуть.


[Закрыть], обличал, не называя имен, еврейское засилье в прессе и призывал остерегаться поджигателей войны. Последнее уточнение: Рузвельт Линдберга терпеть не мог… Два наших научных гения оказались слабыми политиками.

Встреча с Саксом все-таки состоялась. В среду 11 октября, в Овальном кабинете. Сакс медленно прошел через холл. Солдат распахнул перед ним дверь. Сакс подошел к президенту, прижимая к груди письмо. Он пытался унять дрожь своей руки. Он был смертельно бледен, понимая, что второго шанса – второй встречи – у него не будет. История пришла в движение, подлаживаясь под поступь этого человека. Исход войны решался здесь. Сакс обменялся несколькими общепринятыми фразами с президентом, который держался любезно, но более напряженно, чем обычно. На плечи главы государства легла ужасная ноша. Судьба всего мира – а может, и одной из форм цивилизации – зависела от того, что он выберет: остаться в стороне или вступить в войну. Жизнь миллионов людей зависела от его единственного решения. Молодых американских солдат, чьи родители уже проливали свою кровь за Европу – народов Европы, находящихся под пятой варваров. Встретившись глазами с человеком, который к нему пришел, президент, наверное, спросил себя, почему он согласился на эту встречу в эти роковые дни. Сакс сознавал всю важность своей миссии, была дорога каждая секунда. Каждое слово будет решающим. Если он окажется недостаточно убедителен, его имя останется в истории как имя человека, позволившего Гитлеру обзавестись атомной бомбой. Он оборвал светские любезности и начал нетвердым голосом читать письмо.

Да, этот человек – не посол, не государственный советник – прочел вслух президенту Соединенных Штатов текст, который самая элементарная вежливость требовала вручить ему в собственные руки. Но он прочел. Он хотел быть уверен, что эти слова дойдут до Рузвельта. Он читал, замирая от страха, рискуя быть выведенным за дверь. Разве можно читать президенту письмо, которое ты ему принес? Рузвельт слушал. Сначала рассеянно, а потом вдруг стал впитывать в себя дрожащие фразы. Рузвельт пристально смотрел на собеседника. Рузвельт сосредоточился на каждом слове. Рузвельт не прерывал чтения. Рузвельт как будто уловил главное. Рузвельт понял всё, в несколько секунд. И продвижение немецких исследований. И запасы урана, хранящиеся в Бельгии под боком у немецких солдат. И мощь нового оружия.

Когда Сакс закончил читать, обливаясь потом, с пересохшим горлом, он вручил письмо и два приложения Рузвельту, который положил их на стол, не говоря ни слова. Потом президент взглянул на Сакса одновременно торжественно и дружески. «Алекс, – сказал он, – вы хотите помешать нацистам отправить нас всех на тот свет?» Сакс робко кивнул. «Надо действовать», – заключил Рузвельт.

Так родился Манхэттенский проект, хотя он так не назывался и оформился только позднее, 6 декабря 1941 года.

Эйнштейн и Силард выслушали в торжественном молчании, полном внимательного нетерпения, отчет Сакса о встрече. Реакция Рузвельта на выводы письма повергла их в ликование. Столь быстрое, столь ощутимое понимание главного смысла обнадеживало. Когда Сакс рассказал о прибытии адъютанта, которому Рузвельт дал первые поручения, они зааплодировали. Президент дал рекомендации. Составлены планы. Силард и Эйнштейн бурно радуются. Им удалось. Им кажется, что они спасли человечество.

Разочарование наступило быстро. Они-то мечтали, что армада ученых во всех американских институтах тотчас придет в боевую готовность. Они воображали, что на лаборатории посыпется финансовая манна. Нейтроны вскоре достигнут своей цели. Американская огневая мощь вместе с абсолютным оружием заставит отпрянуть силы Зла. Они, два безумца, уже видели, как танки поворачивают назад, вермахт отступает, Гитлер прячется в бункере. Торжество Свободы. Они серьезно ошибались.

Было создано три комиссии. В них вошли Силард, Теллер и Вигнер. В их распоряжение предоставили десять лабораторий. Выделили несколько тысяч долларов. Венгры быстро довели себя до изнеможения. Одновременно до них дошла весть о новых результатах атомных экспериментов в Институте кайзера Вильгельма. Они подавлены. Смеется над ними Рузвельт, что ли? Или у него плохие советники? Или его устремления сдерживаются администрацией, не желающей ввязываться в войну? Продолжать в таком темпе, на эти смешные деньги? Лучше признать свое поражение и начать строить атомные убежища.

В марте 1940 года венгерская троица, раздосадованная беспечностью администрации, снова явилась к Эйнштейну. Силард вернулся в институт. Он отправился к человеку, которого прозвали «отшельником из Принстона». После возбуждающего летнего злоключения нобелевский лауреат продолжил свое мирное существование. Он жил в своем мире. Его ум то пронзали научные идеи, не имевшие завершения, то подтачивали беспокойные мысли о судьбе близких, то занимали тяжелые раздумья о судьбе мира. Эйнштейн впал в спячку в своем прошлом. Иногда к нему еще заглядывали журналисты взять интервью. Он неустанно повторял одно и то же. Нет, он больше не борется за мир любой ценой. Да, Америка должна прийти на помощь Старому Свету. Этот Старый Свет испускает последний дух. Его старое, изношенное сердце бьется в ритме похоронных процессий. Нет, он не коммунист и никогда им не был. Во время политических сражений, войны в Испании у него были попутчики, разворачивавшие красное знамя. Его война была их войной. Но он всегда ненавидел сталинизм. Любая диктатура вызывает у него отвращение. Всё, что касается человеческого достоинства, потрясает его человеческую душу.

Он возобновил долгие одинокие прогулки в парке. Скоро он отпразднует свой шестьдесят первый день рождения. Отпразднует? Зачем праздновать старение? Неловкие пальцы, поседевшие волосы, притупившийся ум. Да, праздновать, водить хоровод с призраками из прошлого. Шестьдесят один год. До него вдруг дошло (он никогда раньше об этом не думал), что он теперь старее, чем его отец, когда тот умер. Герман ушел так рано, в 55 лет. Он не успел увидеть, кем стал его сын. Но, в конце концов, разве нужны были Герману медные трубы славы? Ему было важно жить в своих мечтах. Он вспомнил улыбку отца. Представил себе, как тот дурачился. Подумал о предприятиях, которые тот основывал в пылу увлеченности, убежденный в их успехе: он, Герман Эйнштейн, превзойдет Сименса и осветит тротуары Мюнхена! Уличные фонари угасли. Тротуары Мюнхена? Сегодня они усыпаны осколками стекол от витрин еврейских магазинов… Отцовская беспечность? Передалась ли она ему хоть частично? И отцовская невозмутимость, ласковая и беззаботная, – чувствует ли он еще ее вкус? И эта вечная улыбка на его собственном лице, которую ему редко удается согнать, словно это маска, – ее он тоже унаследовал от отца, у него она не сходила с губ…

Он очнулся от мыслей и вернулся обратно. Принял Силарда, который обрывал его телефон. Нужно продолжить начатое его письмом. Письмо? Разве он не сделал то, что требовалось? И всё же он рад видеть Силарда, хотя и чувствует, что это не просто визит вежливости. У Силарда плохие новости. Но эта встреча означает, что Эйнштейн еще может на что-то сгодиться. Он не участвовал в исследованиях, ощупью продвигающихся к созданию атомной бомбы, – он, создатель Формулы! Однако его это не огорчает. В конце концов, он по-прежнему не имеет американского гражданства. Некоторые до сих пор утверждают, что он – советский агент. Он чужой в этой стране, где живет уже семь лет. А главное, он сознает пределы своих возможностей. Он больше не стоит вровень со своими коллегами, бывшими учениками, в плане ядерной физики. Он стал бы обузой. Гордость (волнение) при мысли о том, что его письмо смогло вызвать какую-то реакцию Америки, уже сама по себе приносит ему удовлетворение.

Человек, вошедший в гостиную дома 112 по Мерсер-стрит, так же возбужден, как во время встречи летом 1939 года. Смешанное чувство обиды и возмущения вызывает потоки слов, его лицо нервно подергивается. На сей раз он не пускается в геополитические разглагольствования. Никаких лекций по ядерной физике. Силард не манит надеждой на верную победу, на бой ради жизни на Земле. Он переходит к делу. Со времени встречи Сакса с Рузвельтом ничего так и не было сделано. Не выделено никаких средств. Не создано никакой серьезной структуры. Письмо ни к чему не привело. Нужно всё начинать сначала. Колотить в стену безразличия и летаргии, пока она не рухнет. Силард просит о помощи. Эйнштейн должен перейти в атаку. Надо снова обратиться к президенту. Это последний шанс.

Последний шанс… Знакомые слова. Дом 112 по Мерсер-стрит – дом плача. Порой у Эйнштейна возникает такое чувство, будто щель его почтового ящика принимают за двери в рай. А его считают мессией.

Силард всё не умолкает. У него уже есть план. Ему нужны лишь принципиальное согласие и подпись. Вот к чему свелась роль Эйнштейна. Раньше его рука записывала ученые формулы. Сегодня она нужна лишь для подписывания петиций и посланий.

На сей раз Силард хочет прибегнуть к хитрости, шитой белыми нитками. Эйнштейн адресует письмо Александру Саксу. В этом тревожном послании будут изложены удручающие факты: никакого продвижения американских исследований против немецких достижений. Под ногами разверзается пропасть. Могильная яма. После этого Сакс пойдет и поделится своей обеспокоенностью с президентом.

Эйнштейн подписал уже заготовленное письмо. Они с Силардом обменялись парой слов о положении вещей. Расстались на крыльце. Эйнштейн помахал Силарду рукой, тот не обернулся. Силард был уже далеко, мысленно унесся к Белому дому. Эйнштейн вернулся к себе. Ураган пролетел. Сохранит ли он свою силу до Овального кабинета?

Результаты превзошли все ожидания Силарда. В середине марта письмо очутилось в руках Рузвельта. Президент оказался очень восприимчив к обеспокоенности Сакса и Эйнштейна. Наверное, в противоположность тому, что было в прошлом году, он уже принял решение о вступлении в войну. Рузвельт дал звонок с перемены. Приказал задействовать все возможные средства. Он возьмет ситуацию под личный контроль. Он, казалось, осознал, насколько велико отставание. Велел реорганизовать Урановый комитет, которому было поручено следить за продвижением исследований. Президент ввел чрезвычайное ядерное положение. Дела пошли, деньги тоже. Манхэттенский проект восстал из мертвых.

Эйнштейн, которого на сей раз пригласили участвовать в заседаниях Уранового комитета, отклонил приглашение. Он никогда не любил заседать в комиссиях. Пока ему было достаточно возрожденного энтузиазма Силарда. У него возникли другие заботы.

22 июня 1940 года Альберта Эйнштейна вызвали в суд. Он предстал перед федеральным судьей Трентона.

Однако вид у него был лучезарный. Он спокойно отвечал на вопросы, брал время на размышление. Он улыбался человеку в черном. Это был крайне важный момент.

В конце собеседования судья его поздравил. Он хорошо ответил на вопросы теста. Он заслужил американское гражданство. В последующем интервью, которое передавали по радио, Эйнштейн заявил, что счастлив стать американским гражданином и с волнением думает о тех, кто томится в плену в Старом Свете.

Официальная церемония состоялась 1 октября 1940 года. Нужно было видеть, как он приносил присягу, одетый в безупречно отглаженный серый костюм-тройку, который на нем видели крайне редко. Он повязал галстук – безукоризненным узлом. Зачесал непослушные волосы набок. В его глазах не было лукавых искорок, признаков возбуждения. И грусти тоже. Он смотрел прямо перед собой серьезным, осторожным и вдумчивым взглядом. Стоял прямо, подняв правую руку. Он не мог выказывать свою радость (слишком много близких ему людей не дожили до этого момента), но чувствовалось, что он испытывает облегчение. Он почти удивлен, что стоит здесь, что добрался до цели. Единственный знак того, что он остался самим собой, – он застегнул пиджак не на ту пуговицу… Справа стояла его падчерица Марго, слева – верная Элен Дюкас. Позади – другие поднятые руки. Другие серьезные лица. Несколько десятков мужчин и женщин, которые, как и он, сумели пересечь границы, преодолеть препятствия, чтобы получить сегодня драгоценный документ. Остаться невредимыми.

Он американский гражданин. И всё же он продолжает откликаться на отчаянные призывы, пытается помочь погибшим душам, которым грозит гестапо, поддерживает вступление Америки в войну. Он хотел бы сделать больше. Он знает, что его научные познания могут пригодиться. Он не собирается сидеть сложа руки. Он хочет участвовать. Однако Эйнштейна держат в неведении по поводу Манхэттенского проекта. Это невероятная реальность. Несмотря на широко распространенное мнение, Эйнштейн совсем ничего не знал, не принимал участия в создании атомной бомбы. Почему его к ней не подпускали? Его по-прежнему считали советским агентом!

Что делал Эйнштейн, пока все его коллеги старались достичь цели проекта, у истоков которого стоял он сам? Никто не предложил отшельнику из Принстона запереться в Лос-Аламосе вместе с Оппенгеймером, Силардом и Вигнером. Никто не попросил его работать в Колумбийском университете или в Беркли вместе с Бором или Ферми. Эйнштейн работал… на ВМФ. Эйнштейн пытался усовершенствовать… радары, сонары. Эйнштейн изобретает модели торпед, которые так никогда и не будут построены. Эйнштейн не имеет ни малейшего понятия о том, что делается в Лос-Аламосе. Эйнштейн не знает ровным счетом ничего о продвижении Манхэттенского проекта. Эйнштейну не доверяют. Эйнштейн под надзором. Даже состарившись и сделавшись американским гражданином, он всё еще подозревается в измене. Человека, который устроил за ним тайную слежку, зовут Джон Эдгар Гувер. Для еще совсем молодого главы ФБР Эйнштейн – «красный». Гувер убежден, что нобелевский лауреат – советский агент. Разве Эйнштейн не был убежденным пацифистом, разве он не сближался с социалистами на протяжении целого этапа своей жизни? Ученый всегда отказывался осуждать СССР. Если он и высказал несколько слов против Сталина до 1940 года, то, наверное, чтобы смягчить администрацию и получить гражданство. Эйнштейн – коммунист. Всё в его философии, в его работах кажется Гуверу подозрительным. Разве он не превозносил Советский Союз во время одного приема в 1942 году, на котором был почетным гостем? Гувер написал множество рекомендаций, чтобы не подпускать Эйнштейна к Манхэттенскому проекту. Эйнштейн не будет иметь ни малейшего отношения к изготовлению американской бомбы.