Текст книги "Вдоль по радуге"

Автор книги: Лора Брантуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

12

Кэтрин, конечно, сказала, что опасность позади, но сама в это не очень-то верила. Дэвид знает теперь, где она живет. Нетрудно догадаться, где она работает. Он пришел за ней – и не получил желаемого. Пока, по крайней мере.

Значит, он вернется. Это лишь вопрос времени.

Пока они сидели в гостиной – странная компания: молодая женщина, пожилая леди, ребенок, парень с бычьей шеей и парень с лицом агнца, – она чувствовала себя более-менее в безопасности. Ей очень хотелось успокоиться – и она успокаивалась. Но разум ее не спал.

Мало-помалу успокоились все. Том стал клевать носом, мисс Грэхем – тоже. Кэтрин понимала, что нужно отправлять сына спать, а гостей отпускать по домам, но панически боялась остаться одна. В чем она честно и призналась.

– Так нет проблем, дорогая! Мы все можем заночевать у тебя.

– Ага. Только мне надо встать пораньше, а то на работу в таком виде не пойдешь… – Сэм смущенно поправил черную толстовку, с которой злобно скалился получеловек-полуволк. Надел для устрашения врага.

– Спасибо. Спасибо, спасибо! – Кэтрин готова была расцеловать всех и каждого.

Она постелила мисс Грэхем в спальне для гостей, Сэму на кушетке в комнате Тома, а Грэю – на диване в гостиной.

Справившись с делами, Кэтрин пошла в душ и долго-долго стояла под струйками горячей воды, чувствовала, как она стекает по коже, включала воду такой температуры, чтобы становилось больно, потом, когда в голове уже мутилось от жара и пара, обливалась ледяной водой. Вышла из кабины, завернулась в огромное мягкое полотенце, протерла запотевшее зеркало рукой и увидела усталую женщину, которая вот-вот упадет и больше не поднимется – или же станет волчицей.

Ее пронзил, как длинная тонкая игла, внезапный страх. А что, если Дэвид явится с пистолетом?

Кэтрин похолодела. Повинуясь внезапному порыву, прошла в комнату, взяла телефон и по памяти – сама себе удивилась, она не заучивала его специально, – набрала номер Грега.

Он ответил почти сразу, как будто ждал от нее звонка.

– Слушаю. – Уверенное, спокойное, в то же время требовательное слово. В него верилось: Грег действительно слушает.

А что ему сказать?

– Привет, это Кэтрин.

– Привет… – Он растерялся, всего на секунду, но растерялся. Все-таки – не ждал звонка, а если и ждал, то не от нее.

Она не подумала заранее, что сказать ему, зря. Повисло молчание. Кэтрин хотела бы сказать какую-нибудь пустую, симпатичную глупость, чтобы завязать разговор, но не получалось: в горле будто застрял ватный ком. Это же чистое бесстыдство – звонить мужчине в такое позднее время, и тем более – жаловаться на свои проблемы. Но кто защитит ее, кроме него?

– Кэтрин, что-то случилось? – с неподдельной тревогой спросил он.

– Нет. Да. Не знаю, – честно ответила она.

– Господи… В чем дело?

– Долгая история.

– Расскажи мне конец.

– Мой бывший муж меня нашел.

– Это плохо?

– Очень.

– Ты одна сейчас?

– Нет. У меня полный дом народу, они все милые и замечательные, но… Но я все равно чувствую себя в опасности. Наверное, ты подумаешь, что это блажь избалованной девчонки.

– Я подумаю что захочу. И ты никакая не девчонка, тем более не избалованная. Я скоро приеду.

– Тебя не…

– Перезвоню тебе из машины. Пока. Держись там.

Гудки в трубке. Кэтрин выдохнула и легла на кровать, на спину. Стала ждать.

Он перезвонил всего через три минуты и разговаривал с ней все время, пока вел машину к ее дому. Ни Сэм в дутой куртке, которая делала его плечи много шире и отлично могла смягчать удары, ни Грэй с бейсбольной битой в гостиной, ни мисс Грэхем со своим неуемным темпераментом и предприимчивостью, ни пистолет в руке, ни целая армия полицейских под окнами не могли подарить ей такой уверенности и защищенности, как голос Грега в трубке телефона.

Голос – и еще то, что он ехал к ней.

Грег настоял. Кэтрин протестовала, отпиралась долго и нудно, но не очень энергично: она чувствовала, что Грег прав. После того как приличия были соблюдены и она продемонстрировала ему, что идет на это исключительно под его невыносимым давлением, а так она ни за что бы не согласилась, Кэтрин и Том переехали к Грегу.

Это был самый разумный выход, но Кэтрин все равно чувствовала себя неуютно. Только в нападении возможно победить. Она же просто пряталась, оттягивала Момент новой встречи с Дэвидом и раздувала в себе слабенькую надежду, что ему попросту надоест ее искать и он отступится.

Не отступится. Кэтрин знала. Том может надеяться, может делать вид, что его вообще все это не касается, может делать вид, что не боится… Хотя он боялся. Чувствовал каким-то своим детским чутьем, что над его маленьким миром нависла опасность.

Он только один раз спросил у Кэтрин:

– Мама, ты хочешь помириться с папой?

– Я хочу, чтобы я и папа жили мирно, – ответила она, подумав. – На разных континентах. Или хотя бы в разных городах. И чтобы вы встречались, если вам захочется. Или, если захочется, не встречались. И чтобы никто никого не боялся.

– Ты боишься папу?

– Да.

– А дядя Грег?

– Нет.

– А почему он не боится?

– Потому, что смелый и правда на его стороне.

– Ты знаешь, он мне нравится. – Том посмотрел на нее с хитрой улыбкой.

– Мне тоже.

– Я так и знал! Конечно, мне бы хотелось, чтобы ты вышла замуж за Сэма и мы с ним играли бы целыми днями, а по вечерам рассказывали друг другу смешные или страшные истории…

Кэтрин усмехнулась.

– Что? Что такое, мам? Ты не подумай, я тебя не заставляю, но…

– Что – но?

– Но мне бы хотелось, – повторил Том.

– Ты можешь играть с ним сколько душа пожелает. Сейчас все уляжется, и мы заживем по-другому, и вы с Сэмом будете видеться так часто, как захотите. Но я твоя мама, дружок. И я не могу выйти замуж за твоего лучшего друга только потому, что тебе с ним весело и интересно. К тому же… ты не думал, что он старше тебя на целых долгих восемнадцать лет? А ты себя с ним ощущаешь легко, как с ровесником. А что будет, когда тебе станет двадцать и двадцать пять?

Том задумался и замолчал, и в этом молчании удалился из комнаты. Кэтрин не обиделась: за Томом такое водилось. Он иногда так глубоко погружался в свои мысли, что становился непроницаем для внешнего мира. Когда он что-то решит, он вернется.

А вообще их с Грегом жизнь ладилась на удивление хорошо, но несколько странно.

Кэтрин узнала, что он вовсе не так уж невыносим, как ей казалось поначалу. Может быть, в такой манере он общается только с малознакомыми докторами? Кто знает.

Грег жил в просторном двухэтажном доме.

Когда Кэтрин вошла туда и огляделась, ей показалось, что это нежилой замок – или давно заброшенный. Нет, там было относительно чисто, и интерьер подобран со вкусом, но впечатления дома этот дом не производил.

Потом Кэтрин изменила это мнение: дом был жилой наполовину, как будто были протоптаны дорожки из гостиной в кухню, из кухни в кабинет, из кабинета на второй этаж, в спальню. Столовой и еще четырьмя спальнями наверху Грег не пользовался.

Ими стала пользоваться она. Конечно, не всеми сразу: спальня для нее, спальня для Тома, завтрак и ужин в столовой.

– Я прекрасно устроился, – поделился своими мыслями Грег во время их первого совместного ужина. – Теперь у меня в доме есть женщина, а у меня перед ней – никаких обязанностей.

– У нее перед тобой тоже, – отшутилась Кэтрин и сверкнула на него влажно заблестевшими глазами. Хоть бы не заметил, что голос у нее дрогнул. Еще припишет этому какой-то ненужный смысл…

И смысл этот конечно же не нужен, потому что он все только усложнит и запутает. Одно дело, когда она в трудную жизненную пору гостит у друга, который кое-чем ей обязан, потому что она спасла ему руку, и совсем другое – когда у мужчины, с которым у нее… некие романтические узы.

Грег, правда, к великому ее удивлению, делал вид, что никаких таких уз, а тем более романтических, не существует. Что они просто приятели, и как же не помочь подруге, которую, кроме него, некому защитить?

Иногда Кэтрин начинало казаться, что тот поцелуй в машине, который перевернул ее мир с ног на голову, точнее с головы на ноги, который подарил ей истинное освобождение от Дэвида – еще бы, она поцеловала в губы другого мужчину, и земля не разверзлась у нее под ногами, – что тот поцелуй ей просто приснился.

Иначе как можно после него – вот так?

Грег кивал ей, выходя утром на кухню, кивал, уходя на работу, спрашивал, как дела, когда они встречались вечером за ужином. С Томом он общался тепло, но с достоинством, не пытаясь развлечь его или как-то завоевать доверие. Это и не нужно было, Том ему очень доверял. Он чувствовал в Греге сильного мужчину, который по-доброму относится к нему и к его матери, а значит, станет защищать их.

Ни одного намека на ту искру, что между ними проскочила.

Ни одного нескромного взгляда.

Ни одного слова в том тягучем, низком тоне, который заставляет женское сердце трепетать и плавиться.

Грег рано уходил, поздно возвращался, ужинал, потом скрывался в кабинете. Он сказал, что у него поднакопилось работы за время, когда он «отлынивал отдел» на больничной койке. И теперь он взялся решать их все разом.

От Дэвида ничего не было слышно. Если бы им пришлось держать оборону, отстреливаться, в общем, жить по законам военного времени, Кэтрин хотя бы понимала, почему Грег не проявляет к ней никакого мужского интереса. Неужели она обидела его чем-то? Или ему не понравилось, как она целуется, черт бы его побрал?

Она злилась, злилась без всякой причины, иногда – на него, чаще – на себя, злилась с каждым днем все больше оттого, что не понимала до конца истинных причин своей злости и не давала ей выхода.

Если бы она знала, как несладко приходится Грегу, она, может быть, позлорадствовала бы.

Грег рад был бы забаррикадироваться в кабинете и выходить через окно, только бы не встречаться с Кэтрин. Эта женщина что-то с ним делала. Уже сделала. Она превратила его из «машины правосудия» в живого, пылкого мужчину, которого обуревали желания и страсти. И самым сильным из желаний, самой жаркой страстью было прижать к себе Кэтрин, овладеть ею и сделать своей женщиной навсегда, до скончания времен.

Почти так же сильно ему хотелось сказать ей «люблю».

Он давно уже перестал верить в силу этого слова, перестал считать его священным. Он даже начал немножко его презирать, как презирал Марту – так часто он ей его повторял.

Люди вообще так часто его повторяют, что уже затерли языками чуть ли не до дыр.

И все же именно оно, это изрядно избитое слово, вертелось в его мозгу, когда он смотрел на Кэтрин.

Он старался не смотреть, чтобы не искушать судьбу.

Когда он вез ей цветы, когда приглашал на ужин, даже во время самого ужина, он еще верил, что это просто симпатия к славному, интересному человеку в смеси с вожделением к красивой, необычной женщине.

Но в машине, когда он подвозил ее домой и чувствовал, как сокращается, как истекает ударами его сердца время, отмеренное до прощания, до прощания, которое непременно отмечено будет поцелуем… То, что поцелуй случится, было вне сомнения, под вопросом оставалось лишь то, что будет после.

Грег не рассчитывал сегодня же ночью остаться у нее ночевать. Кэтрин не из тех женщин, кто легко и беспрепятственно пускает в свою спальню мужчин. С такими, как она, секс возможен только после долгого знакомства или по глубокому взаимному чувству. В конце концов, именно женщина решает, будет секс или нет. А у такой женщины, как Кэтрин, не может быть много мужчин. Не потому, что немногие захотят, а потому, что она не захочет. И, значит, тех, кто все-таки будет, она станет выбирать с особым тщанием.

Грег точно знал, что он ее добьется. Но какой ценой? На какое место в своей жизни он согласен впустить эту женщину, чтобы она стала его, хотя бы ненадолго?

Ненадолго – не получится. Это было ясно как день.

А надолго он поклялся не связываться ни с кем. Спасибо Марте, научила.

И что же делать теперь, когда с ней приключилась вот эта беда? После того как она рассказала ему все о своем браке? Рассказала еще в первую ночь после появления Дэвида, когда он приехал, когда они сидели на кухне и пили: он – холодный чай, она – вино.

Кэтрин плакала… и плакала божественно. Он никогда не видел, чтобы женщина плакала так красиво: не искажалось лицо, не распухало от слез, они просто стекали по гладким щекам, и чуть заметно дрожали ставшие ярче губы, может, от красного вина, а может – от внутреннего жара.

То, что поведала ему Кэтрин, удивило Грета, но больше испугало. Ему сразу вспомнилось громкое дело, которое он вел несколько лет назад. Морис Шон, один из известных в Огдене людей, владелец сети бистро, страдал, как оказалось, легким психическим расстройством. Он пристрастился к наркотикам, и расстройство начало прогрессировать. У него было двое взрослых сыновей и молодая жена. Он начал ревновать ее к ним, ревновал все сильнее и сильнее, потом ревность приняла характер бреда. Однажды он впал в состояние психотической ярости и убил всех троих. Расстрелял из карабина. На то, что осталось от женщины, потом страшно было смотреть.

Наибольшее отвращение, граничащее с мистическим ужасом, вызвало у Грега то, что Шон ни на волосок не испытывал раскаяния, будучи уверенным в своей абсолютной правоте. «Двоим я дал жизнь, третью взял к себе в дом с улицы. Я имел право сделать с ними что хотел», – сказал он на последнем судебном заседании, после того как приговор был вынесен.

Грегу нелегко далась победа, все-таки требовать правосудия для преступников с именем, деньгами и связями – дело не для слабаков, но он все-таки победил, и Шон отправился за решетку – за решетку в специализированную тюрьму.

Он нутром чуял, что Дэвид Данс – человек той же породы. И меньше всего на свете Грегу хотелось увидеть тело Кэтрин или Тома, из которых этот безумец забрал жизнь.

Однако что он может ему противопоставить? Дэвид Данс, удачливый адвокат из коллегии адвокатов Денвера, против прокурора из заштатного городишки Огдена, штат Юта? Почти смешно, но больше горько.

Грег грыз локти и ломал карандаши, будто они специально для того и были созданы. Он искал выход, но он его не находил. Кэтрин и Тому нужна была охрана, вооруженная охрана, но на каком основании? Они не подвергались нападению. Жена сбежала от мужа, а он ее разыскал. Подумаешь! Наверное, крепко любит. Вот и сказке конец.

Но только Грег знал, что не конец, что Дэвид еще объявится, что он затаился где-то и ждет. Он гнал Кэтрин, как свора охотничьих собак гонит лисицу – и псы не уходят, когда лиса забивается в нору.

Грег заставил Кэтрин взять отпуск. Естественно, ее начальство было не в восторге: каких-то два месяца работы – и уже отпуск?! Но Грег лично разговаривал об этом с доктором Паттерсоном, вкратце описал ему ситуацию. Доктор Паттерсон забеспокоился. Грег понимал, что он в равной мере боится и за Кэтрин, и за себя – что же будет, если ее муж явится прямо в больницу и начнет угрожать оружием? Так что отпуск Кэтрин получила без проблем.

Позже Грег, правда, начал сомневаться: правильное ли принял решение? Да, в больнице ее найти проще простого, но там, по крайней мере, полно народу, и Дэвида могли бы задержать, не позволить ему сотворить что-то непоправимое.

У него дома она в большей безопасности в том плане, что Дэвид не вычислит ее местонахождение. По крайней мере, если и вычислит, то нескоро. Но что делать дальше? Глупо отсиживаться, нужно действовать, и действовать наверняка – но осторожно, чтобы враг ни о чем не догадался.

Ему даже пришла в голову мысль о ловле на живца, и он чуть не выбил себе зубы кулаком за такую глупость. Кэтрин – не наживка. Она женщина, которую ему нужно, любой ценой нужно защитить.

Он сменил тактику – постарался организовать все так, чтобы по большей части работать дома. Поговорил с ребятами-полицейскими, чтобы неподалеку от дома всегда дежурила машина. Он даже оборудовал дом «тревожной кнопкой». Будь его воля, он обнес бы его каменной стеной высотой в три этажа, выпустил во двор десяток тренированных доберманов-охранников и установил по периметру стены вышки для наблюдения, а взвод бойцов спецназа и установка ПВО вообще сделали бы его счастливым человеком.

Была еще пара вещей, которая сделала бы его счастливым человеком.

Он хотел бы увидеть Дэвида Данса за решеткой. Или еще лучше – мертвым.

И он страстно желал провести ночь с Кэтрин. И чем больше желал – тем с большей яростью гнал от себя эту мысль.

Чем больше он гнал от себя эту мысль – тем сильнее становилось желание.

Он уже не мог выносить ее присутствия. Точнее, конечно, ему приходилось с этим мириться, но он стал нервным и раздражительным. Сорвался на приходящую домработницу. Накричал на Айвори, которая потом полчаса рыдала.

Том почтительно обходил его стороной. И только Кэтрин ничего не боялась. Потому что ей с ним ничего не угрожало. При нем она без всякой видимой причины разбила стакан с молоком, выронила из рук, когда за окном громко проревел автомобильный гудок, и белая жидкость расплескалась по ковру вперемешку со стеклянными осколками. Кэтрин разразилась потоком почти беззвучных, но очень скверных ругательств.

– Извини, я сейчас уберу, – сказала она без тени раскаяния в голосе.

– Ничего страшного, – ответил он без тени раздражения: он испытал только интерес и некое умиление: надо же, такая скромница – а так бранится.

Но когда он разбил телефонный аппарат, швырнув его в стену только потому, что ему не понравился тон человека на другом конце провода, Кэтрин, похоже, не на шутку испугалась.

За ужином они с Томом были особенно молчаливы. Грег заметил, что Том старается есть побыстрее, чтобы как можно скорее убраться подальше из столовой, где висела грозовая туча. Может, она была не грозовая, и не туча вовсе, но очень уж высокое напряжение стояло в атмосфере.

Том в три укуса расправился с куском абрикосового пирога – Кэтрин в отпуске упражнялась в кулинарии – и попросил разрешения посмотреть телевизор в своей комнате.

– Да, конечно, милый, – рассеянно согласилась она и добавила строго: – А в десять чтобы свет был выключен и ты лежал в постели. Я проверю.

– Да, мам. Пока, дядя Грег. – Он опасливо покосился на Грега, будто легонько стрельнул глазами исподлобья, и помчался наверх.

– Он меня дичится. Я иногда смотрю, как он общается с этим парнем, Сэмом, и завидую.

– Сэм – еще мальчишка, даром что ему уже почти тридцать. Он очень мягкий, и у него явные педагогические наклонности. Он говорил, что намерен сменить работу – устроиться в школу.

– Это многое объясняет, – с присущей ему иронией, но несколько невпопад отозвался Грег.

– Мы живем у тебя уже полторы недели, – сказала Кэтрин.

– Да, – сказал Грег нейтральным тоном: он не знал, куда она клонит.

Кэтрин помолчала.

– Я чувствую, что мы стесняем тебя.

– Правда?

– Чистая.

– Странно. Потому что вы меня не стесняете нисколько.

– Странно, – с неожиданной язвительностью передразнила Кэтрин, – потому что ты всем своим видом показываешь, что это так.

– Неужели?

Кэтрин скомкала салфетку.

– Извини меня. Я нервничаю. Мне не нужно этого говорить, точнее – не нужно такговорить. Я понимаю твои чувства. У тебя была жизнь со сложившимся укладом, спокойная, важная, интересная работа, дома – все условия для того, чтобы доделывать незаконченные дела и отдыхать, а теперь все наперекосяк: ты взял на себя по моей просьбе огромную проблему – меня, да еще с ребенком. Том не хулиган, но все равно ребенок, и ему нужно бегать, прыгать и громко смеяться…

– Зачем ты мне все это говоришь?

– Чтобы ты видел: для меня очень ценно то, что ты взял меня к себе. Я благодарна тебе. Но дальше так продолжаться не может.

– Что ты имеешь в виду? – Грег ощутил, как что-то оборвалось внутри.

– Я думаю, что нам с Томом нужно уехать. Мы ничего не решим, сидя здесь.

– И куда ты поедешь?

– Не знаю.

– Что значит – не знаю?

– Именно это и значит. Только на этот раз я постараюсь спрятаться получше.

– Получше – это как?

– Сменю имя и фамилию. Может, профессию…

Про профессию она сказала с гораздо большей горечью, чем про имя.

– Пойдешь работать официанткой? Или продавщицей? Или уборщицей?

Грег все сильнее бесился с каждым своим словом. Эта женщина невыносима! Он готов убить любого, кто захочет поставить ее, великолепного, талантливейшего врача, за прилавок или дать в руки швабру – неужели придется убить ее саму?!

– А? Отвечай! Ты дура или нет?!

Он вскочил и выдернул ее из-за стола, крепко схватив за плечи. Тело Кэтрин напряглось как струна, он почувствовал это – и в нем вспыхнуло желание, да такое сильное, что опалило разум, затмило на мгновение сознание. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы притянуть ее к себе, близко-близко, и заглянуть в глаза, в самую глубину зрачков, и увидеть там…

Грег опомнился и оттолкнул ее почти грубо. Кэтрин ахнула.

– Что ты там себе надумала?! Прятаться до конца дней своих?! Позволить ему растоптать себя – не так, так эдак?!

– Да я уже прячусь! – взорвалась Кэтрин. – Только это бесполезно, он уже один раз нашел меня, и когда найдет во второй – вопрос времени! И ты меня не спасешь!

178

– Ты так в этом уверена?! Кэтрин расплакалась.

Грег остолбенел. Все его инстинкты шептали ему: обними, утешь, поцелуй, сделай что-нибудь… Его страх близости кричал в голос: нет, не делай этого, к черту все, если сейчас обнимешь – все, тебе конец!

«А почему конец? – отстранение подумал Грег. – Может, самое начало…»

Он сжал ее в объятиях и спрятал ее голову у себя на груди. Кэтрин дважды громко всхлипнула, а потом внезапно успокоилась. Это было так неожиданно, что Грег слегка отстранился, чтобы посмотреть: а правда ли она не собирается больше плакать?

– Я хочу убить его, – серьезно сказал Грег. Слишком серьезно. Да, эта мысль грешным делом приходила ему в голову, но он не додумывал ее до конца.

А это был бы выход…

Дьявол, что происходит? Это искушение ему, государственному обвинителю, человеку, который призван защищать закон и изобличать виновных?

Кэтрин покачала головой:

– Не надо. Я тоже хочу. Но не надо. Это грех. Том не простит, я не прощу – ни тебе, ни себе. Не так уж сильно я его ненавижу. Просто хочу, чтобы он оставил меня в покое.

Грег почувствовал, что она говорит чистую правду.

И тут же, почти без паузы, упала следующая фраза:

– Почему ты так переменил свое отношение ко мне?

– С чего ты взяла? – хриплым, чужим голосом спросил Грег.

– С самого начала я чувствовала, что ты мужчина, а я женщина. Между нами не то что искры – молнии сверкали. И не думай, что мне легко это говорить. Я слишком много выпила вина, наверное…

– С самого начала ты чувствовала… – подтолкнул он ее.

– Да.

– А теперь? Разве ты не чувствуешь этого теперь?

Много лет, даже будучи пьяным, Грег не испытывал головокружения. Он почти забыл, что это такое. Надо же – вспомнил… Ее тихий голос, казалось, тонул в грохоте его сердца. Тонул – но он все равно слышал. Или читал по губам. Он смотрел на движение ее губ – смотреть в глаза было нестерпимо.

– Теперь… чувствую. Но другое. Что ты мужчина, а я женщина, между которыми ничего нет и быть не может.

– Глупая женщина, – прошептал Грег и с тихим рычанием привлек ее к себе.

Это было как никогда.

Кэтрин хотелось умереть, чтобы спастись от того торнадо ощущений, что зрел в ней и готовился затмить разум, сорвать с нее все маски и приличия, закружить и перетасовать все мысли и представления о том, как это должно быть между мужчиной и женщиной.

Ей хотелось умереть – и тут же воскреснуть. Воскреснуть уже новой собой, лишенной стыда и стыдливости, жаркой, как лава в жерле вулкана, податливой, как разогретый руками воск. Чтобы отдаться Грегу, как она никогда никому не отдавалась. Чтобы он узнал ее настоящую. Она не знала наверняка, зачем это нужно, но догадывалась смутно, что без этого нельзя, не получит она и десятой доли того удовлетворения, которого жаждет, без которого изнемогает, сгорает изнутри…

Его первый поцелуй, которому исполнилось сегодня десять дней, подарил ей ощущение полета.

Его второй поцелуй, которым они отметили десятый день после первого, подарил ей саму себя.

Спальня была слишком далеко. Грег буквально втолкнул ее в кабинет, но она не сопротивлялась. Он не прекращал целовать ее и обнимать, и она радовалась этому, радовалась всем своим существом. Ей только хотелось раздеться, сорвать с себя одежду, чтобы полнее ощутить эту глубокую, животную радость.

Каждую ночь, что она провела в доме Грега, ей снились волки. Волки, которые занимались любовью. И самкой была она.

Кэтрин плавилась под его руками, под его губами, под его горячим, тяжелым и таким тренированным телом, плавилась и была счастлива этим, потому что она жаждала слиться с ним в единое существо, совершенное, прекрасное.

И ей это, кажется, удалось. Сегодня все ее желания исполнялись как по волшебству… волшебству, подаренному им самой Природой и Богом.