Текст книги "Май зажигает звезды (СИ)"

Автор книги: Лизель Вайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

8.

-Блин, что происходит? – Женька вскочила с чего, с травы?! Ей в лицо тепло ударил довольно свежий ветер, она от неожиданности глубоко вдохнула, едва не захлебнувшись разряженным резиновым воздухом. На нем можно прыгать, как на батуте. Тело тоже стало каким-то резиновым, она словно потеряла над ним управление. -Где я? – в тонком голосе неприкрытый страх, почти слезы.

–У меня дома,– отозвался Макс, помогая ей встать. Над ними непринужденно распахнулось громадное ночное небо, рассыпавшееся сотнями мелких мерцающих звезд, пробиравшихся сквозь клочья низких маленьких туч. Небо висело вверху, как ни в чем не бывало, не желая признавать то, что секунду назад было потолком в ее комнате. Ветер, прохватывавший ее ноги в тонких телесных колготках, был реален, сухая, мягкая трава под руками, когда она осторожно присела, – вещественна. А нависшие с трех сторон темные, клочковатые, показавшиеся рожденной в степи Аристовой просто громадными горы, прямо-таки сдавливали своей материальностью. Только она казалась себе призраком.

–Я здесь или меня здесь нет? – нерешительно промямлила она. Внутри всколыхнулась жгучая зависть к персонажам просмотренных фильмов, они всегда жутко уверены, и отлично знают, что им делать. А перед ней разверзлась пропасть.

–Ты здесь,– улыбнулся Макс.– просто ты не принадлежишь этому миру, поэтому и ощущаешь себя немного бесплотной. Зато поймешь, каково мне у вас. – это уже издевка, она фыркнула, узнав знакомые нотки. Все-таки, он точно язва! Пусть и пытается выглядеть благонадежным и самоуверенным.

Ну, вот сейчас мы позабавимся, давно я так не прикалывался! Она вчера ржала, что я боюсь ходить по ковру, пусть сегодня покатается на Черныше! И совсем она не паинька, как мне показалось сначала, точно копия Лизки! Ей уже не страшно, только любопытно. Черт, а мне ведь не терпится показать девчонке свой мир! Совсем забыл, что здесь сейчас ночь, и время другое, не так, как снаружи. Хочется сосредоточиться, и тут же хочется беситься, как будто мне десять лет. Даже пальцы дрожат, в ожидании потехи. А она замерзла, дрожит, и не замечает этого. Блин, я дурак, надо было предупредить, что тут холодно, но ведь нельзя было медлить! Она могла испугаться или нет? Не хватало еще краснеть перед красивой девушкой, черт! Надеюсь, она не видит в темноте, что у меня едет крыша.

–Сейчас мы немного тебя приоденем,– с важным видом говорит Макс.– не будешь же ты торчать на ветру в колготках.

–А, поняла, ты наколдуешь мне одежду, а потом из ниоткуда возникнет волшебный автомобиль, и ты утащишь меня неизвестно куда!

Хитрюга, она думает, как бы меня подколоть! Будь моя воля, я б ее еще дальше утащил, туда, где никто не найдет! Колдовство, надо же! Для меня последние три дня – вообще сплошной экшен, я и представить не могу, что умею вот так вот разгуливать между мирами, да еще и Женьку с собой протащить! Блин, это реально сработало, до последнего боялся, что обломится! И черт его знает, как у меня получилось, неважно же?!

–Вынужден тебя расстроить, автор моей книги обладает меньшим воображением,– Макс еле сдержался, чтобы не согнуться пополам от смеха. – Обернись.

Она подчинилась. Позади, в полумраке горной ночи, темнел приземистый деревянный дом, в одном из окон которого горел свет. Женька шумно выдохнула. Дом явно безопаснее, чем что-то неизвестное.

–Это моя ферма, посмотрим, может тебе подойдет что-нибудь,– Макс с довольным видом разглядывал ее вытянувшуюся физиономию. Она только в книжках читала про девушек в мужской одежде, елки -палки! А, да, она сама загремела в книжку, чему еще удивляться?

Дом оказался самым обыкновенным, пропахшим деревом, травой и чем-то кислым. Похоже, в холодильник давно не заглядывали. В Женьке проснулась хозяйственность при виде темных сеней, длинного ларя, заваленного седлами и попонами. Макс виновато пробурчал, что забыл прибраться, она звонко рассмеялась. Загустевший воздух словно расступился ненадолго. Парень включил свет, веранда озарилась желтоватым маревом, и из темноты моментально нахлынула куча комаров. Пока Женьку не съели, он уволок ее в большую комнату, она и так уже всюду чесалась. В комнате довольно голо, обоев нет, на тумбочке старый телевизор, голая лампа под потолком, стол и тахта, застланная темно-синим одеялом. Типичное жилище аскета.

Макс объяснил, что плафон с лампы снял и унес в кладовку неделю назад, и забыл повесить обратно. И вообще, они здесь не за этим, ворчал он, роясь в шкафу, уйдя туда почти полностью. Не из-за вороха одежды, из-за плохого освещения. Да, уж, автор книги мог бы оснастить жилище своих персонажей получше, отметила Женька. А, в принципе, похоже, тут давно никто не жил, дом заброшен, покрыт пылью, и из-под половиц кое-где пробивается трава.

Наконец из шкафа вылетели джинсы вместе с ветровкой.

–Ты скажи, я отвернусь.– Женька вспыхнула и принялась быстро переодеваться.

–А где Лизка? – отважилась спросить она.

–Мы попали не в начало книги, а почти что в самый конец, так что нас с Лизкой тут сейчас нет,– Макс, верный себе, обшаривал холодильник. Даже будучи призраком, можно любить поесть как следует. – лучше бы нам не встречаться, а то будет полный эффект бабочки, книга порушится. Мы здесь за полгода до финала книжки.

–А если кто-то сейчас ее читает, он нас видит?

–Нет. Видишь ли, каждая книга в тираже – как оторванный кусочек реальности, и только мы сами можем ходить из книжки в книжку. Но только в своем тираже. Поэтому и говорят иногда, у каждого свои книжные образы в голове. – Макс явно не очень умел принимать гостей. Женька угорала, видя его растерянность, а он злился еще больше. Но, как ни странно, его это не особо беспокоило.

Будь здесь Лизка – точно бы ее убил за такой ехидный взгляд!

Он невольно застыл, когда она позволила обернуться. Джинсы тонкой девушке были велики, а ветровка укутывала похлеще плаща, но Женька выглядела до смешного милой в этой несуразной чужой одежде. Она стеснялась, и не знала, куда спрятать руки, елозя ими по ветровке, и боясь порвать блузку под ней. Макс, пока лазил в холодильнике и выбрасывал протухшую и вонявшую рыбу, успел приготовить пару бутербродов с сыром и с гордым видом выставил на стол пакет апельсинового сока.

–Вчера только привез из города, жаль, больше ничего нет.

–Не парься, это мой обычный ужин,– Женька не заставила себя долго ждать.– А как ты их покупаешь, продукты в смысле?

–Краду из небытия. Шучу. Видишь, я могу брать только то, что написал автор, и в холодильнике всегда одно и то же. Иногда мы с Лизкой прикалываемся и рассчитываем наши действия по времени. Здесь дни повторяются по течению сюжета книги, ничего не меняется. – он хитро подмигнул ей. Женька поймала себя на мысли, что побаивается смотреть ему в глаза, слишком черные и непроницаемые. Как бездонные тоннели, но сейчас вроде теплые. А вначале показались ей ледяными.

–То есть, ты не живешь по-настоящему?

–Нет,– ей показалось или он реально раздосадован? – но и здесь есть свои плюсы, если поискать, – парень усмехнулся.– пойдем, познакомлю тебя с Чернышом. Ты ему понравишься, только не бойся.

Бояться? Женьку это только раззадорило. Она спокойно, удивляясь сама себе, пошла за Максом в темноту, в которой темнела деревянная конюшня. И как он только тут ориентируется так свободно?

Конюшня встретила теплым спертым воздухом и непривычным ей запахом конского пота, прогорклым и резким. Нужно сильнее раздувать ноздри, чтобы не задохнуться. Под ногами поскрипывала солома, отданные Максом кеды проваливались во что-то темное, хоть бы не в навоз! Женьке редко приходилось иметь дело с животными, вот сейчас и проверим, боится она их или нет!

–Черныш,– тихонько позвал Макс,– вставай, я привел гостью! Только не напугай ее, старик! – Он обхватил руками что-то черное в темноте, в чем смутно угадывалась голова большого коня. – Ну привет, привет! Узнал меня, да? Соскучился? – парень уткнулся коню в теплую шею, сам не понимая, почему на глаза едва не навернулись слезы. Скверно жить по написанным чужим человеком строчкам, как заводная фигурка. И не иметь собственного мнения, и своей судьбы. Иногда реально невыносимо. – Эй, ты опять за старое, конек? – Черныш повернётся, изловчится, да и лизнет своим бархатным языком Макса в лицо! И заливисто заржал, грохотнув, как ночной гром с ясного, за полчаса очистившегося неба.

Женька засмеялась. Высокий жеребец потянулся бархатной черной мордой к ней, она осторожно его погладила, конь фыркнул, тепло дыхнув ей в руку. Макс вывел его из конюшни на улицу, ветер встретил их глухим повизгиванием, как соскучившаяся собака. Пока он его седлал, Женька пробовала сосредоточиться. Получалось плохо, да и у Макса, похоже, тоже.

Странно, она вот только что читала описание этого коня в книге, а теперь почти свободно гладит его посреди алтайской ночи на незнакомой ферме! Она – пугливая, нервная, замкнутая девчонка, которая к лошадям на километр боялась подойти!

Боишься? – ехидно спрашивает Макс. Ах, он ее подкалывает?

–Нет.– назло ему отвечает Женька. – Хотя... Если надо будет сесть на этого зверя, я лучше свалюсь в обморок сейчас, на земле, чем падать с его спины метра два.

–Хотел бы я уметь читать твои мысли, Женя. – Макс вежливо и доброжелательно над ней издевается. – Тебе придется на него сесть. И вообще, ты ему понравилась. Ну не смотри на меня таким взглядом. Правда, он тебя не сбросит.

–Это запрограммировано в книге? – слабым голосом спрашивает она. – Интересно, если я расшибусь на твоем Черныше здесь, что со мной будет там, дома?

–Думаю, ты просто проснешься у себя в комнате, так что расслабься! – Макс легко запрыгивает на Черныша и хлопает его по шее. Он помогает ей вскарабкаться на черную лоснящуюся гору, которая ходит под седлом ходуном. Впервые сев на лошадь, она чувствует каждую кость на жестком хребте, и каждый хрящ впивается в тело. Черныш словно только и ждал, пока она вскарабкается на него, сразу дал жару, махнув рысью по высоченной траве, доходящей ему до брюха.

–Макс, прекрати! – кричит Женька, вцепившись мертвой хваткой в конскую гриву, отдающую давним потом.– Если я упаду, я буду являться тебе в кошмарах. Пусти своего динозавра шагом!

–Нельзя, – смеется он, разворачивая коня.– Если ехать шагом, у тебя потом будет ныть все тело. Будешь лежать с синяками. Надо сразу в галоп. Держись!

Он, не делая ни малейшего движения, бросает коня в галоп. Черт, она во весь опор несется на призрачном коне в иллюзорном мире, ветер хлещет ей в лицо, разметав волосы, кругом свежая обалденная ночь, но ей совсем не холодно, чертов конь может ее сбросить в любой момент, и при этом Женьке ужасно весело! Она вцепилась в Макса, боится руки разжать, чтобы не навернуться с высоченного коня на полной скорости. А Макс даже не пытается сопротивляться, хотя она его чуть ли не душит. И не хочется прерывать это мгновение, и возвращаться в душную общагу! И пусть голова уже тяжелеет, и завтра точно будет насморк, сегодня она уходит в отрыв!

Плотный воздух режет ее, как масло, она захлебывается им, дышать все труднее. Конь несется выше, в гору, на самый гребень перевала. Женька слышит, как грузно ухают копыта, взрывая землю, как подскакивает в седле она сама, и как жутко ноет все, что ниже пояса. И как уши закладывает на высоте. Земля словно расступается перед ними, конь хрипит, Макс слегка его замедляет, но тот застоялся. Сила прет из каждой поры, Черныш разгорячен, и рвется вперед!

С разбега он останавливается на краю обрыва, пропахав копытами борозды в земле. Женька шмякается вниз, как мешок картошки, Макс тихо смеется. Девушка падает в траву, раскинув руки, и замирает, ослепленная бездонным звездным небом. Тут здорово прохватывает ветер, Макс тащит ее к самому краю, она свешивает ноги вниз, в двухсотметровую глубину, чувствуя под собой остывшие острые камни, жесткую траву, и гранитный песок. Ночь живет и дышит там, внизу, где жужжат комары, сверчки, но она оглушена гонкой, и только ошеломленно трясет головой, словно контуженная взрывом. И прижимается к Максу, такому теплому и реальному, с которым она больше не боится темноты.

–Жень, вставай! – Аристова подскочила от неожиданности. Будильник натужно дребезжал, возвещая о насущной необходимости тащиться на пары. Нос оказался заложен, она, довольная, улыбнулась. Значит, ночная сказка оказалась реальностью. – Где тебя просквозило?

–Не знаю,– Женька засмеялась, вскочила, и убежала в коридор, прямо в пижаме, не замечая застывшую на месте Карину. За окном общаги рассыпался утренний город, заваленный снова повалившим снегом, никак не укладывавшимся в мае. Машины внизу побелели, трава пригнулась под тяжестью ледяного покрывала. А между домов деловито сновал невесть откуда взявшийся в городе здоровенный коршун. Он пролетел почти совсем рядом, только рукой дотянись! И внизу на асфальте кто-то нарисовал большого желтого котенка с белыми глазами и приписал для неизвестной «Солнышко, доброе утро!». Котенок похож на толстого кота из старого мультика про попугая Кешу. Женьке стало так тепло, словно надпись предназначалась только ей.

9.

– И как тебе это удалось? – Лизка явно не верит в мой рассказ, набычилась, как ребенок.

–Пришлось попрактиковаться в воровстве. У них соседка – художница, взял мелки и краски, и размалевал асфальт, только и всего. – особенно, если учесть мои способности к рисованию. В последний раз в школе учебники разрисовывал морским боем.

–А как смог столько времени проторчать в ее мире?– левая бровь девчонки ползет вверх, она обожает это движение, и подолгу практикуется перед зеркалом.

–Реально не знаю,– мне остается только пожимать плечами. Мы с Лизкой сидим на койке Карины, хорошо, она не в курсе. Переписывается в соцсети с парнем, эй, Карина, Лизка читает ваши сюсюканья! Да, иначе тут была бы нехилая драка, уж поверьте. Мы и сами любим подраться, когда доведем друг друга. Непонятно, зачем наш автор заставил нас любить друг друга, и чуть не порушил хороший тандем? – Но все равно, не дольше пары часов, я засекал. Она сама неплохо себя чувствует в нашей реальности, не понимаю, почему.

–Ну, я бы так не сказала,– Лизка оглядывается на красноглазую Женьку. Та, в халате, поджав под себя правую ногу, сидит у стола на табурете, шмыгает носом и пьет парацетамол. Черт, так меня скоро заест совесть. И видеть она меня не желает, спиной чую. – Ведь ей скоро надоест с тобой играть, и что тогда сделаешь? Ты для нее – галлюцинация, она либо захочет лечиться, либо просто рискнет забыть про тебя. У нее жизнь есть, у нас нет, сам знаешь.

–Что-то ты стала больно умная,– усмехаюсь я, но самому противно. Конечно, я знаю, что это все бред, игра двух реальностей, и лучше будет оборвать встречи. – если она решит оборвать нить, я отойду в сторону, и не стану мешать. Тем более, что у нее тут имеется неплохой вариант мне на замену.

–О, любовный треугольник? – иногда по Лизке очень сильно начинает скучать пара хороших тумаков. Кто придумал, что девушек нельзя бить? Конкретно эта – источник постоянной нервотрепки.

Но мне кажется, что проходить сквозь временные стены я научился с помощью Женьки, она меня подпитывает, что ли, как-то так. Если она в комнате, я себя чувствую более материальным, более живым. Книга не отпускает надолго, рано или поздно ты должен к ней вернуться. Вернуться в красивый, но застывший мир, где ты оживаешь, по сути, только, когда кто-то о тебе читает. А она оставляет книгу открытой, чтобы я мог ее слышать и видеть.

И мне совсем не хочется быть прозрачным художественным образом, и подглядывать, как люди смотрят на закат. Надоело на празднике жизни постоянно торчать на кухне.

Что-то случится, точно! Не бывает, чтобы одно и то же длилось вечно. Мне тесно, мне душно в моей книге, но я понятия не имею, как из нее вырваться. И как рассказать высокой зеленоглазой девчонке с непривычно резким голосом, что жутко хочется оттаскать ее за волосы при встрече? А потом зарыться в эти волосы и вдыхать чертов апельсиновый шампунь!

И ничего ты не поймешь, Лизка, думаю я, глядя на нее, рассевшуюся уже на подоконнике. Тебя устраивает положение недопризрака, бродячая свободная жизнь. Ты хотела сбежать от нее, и в самом конце нашей книги мы с тобой на Черныше сорвались в пропасть, потому что не могли отпустить друг друга. Но это ведь только книжный сюжет, банальный и устаревший, как старое узкое пальто.

Женька не знала, кто нарисовал котенка гуашью на асфальте, но чувствовала, что он принадлежит ей. Чисто на уровне интуиции, но мысль так согревала. Рисунок давно стерся под зарядившим с утра ливнем. Она потащилась на пары, вернувшись, разболелась вконец. За окном ничего интересного, все те же заляпанные дождем многоэтажки, да висящий на тополе с прошлого ноября темно-синий бумажный пакет. Он давно стал для нее вроде символа стабильности. Вокруг мог идти снег, лить дождь и грохотать гром, пакет упрямо висел, не собираясь сваливаться в грязь.

Она невольно отметила, что скучает по Максу, с ним реально интересно. По крайней мере, раньше ей как-то не удавалось загреметь в параллельный мир и отделаться только насморком. Голова, кстати, трещит не по-детски, парацетамол не помогает. Она забралась поглубже под одеяло, сегодня все равно суббота. Можно расслабиться и начать три часа выбирать фильм, под который заснуть.

Ах да, она сегодня не звонила домой. Что-то вроде ежедневного отчета матери о проделанной работе. Валентина Ивановна была женщиной строгой и властной, в то же время мнительной и рассеянной. Дочь в чем-то заменяла ей мужа, она обрушивала на Женьку ушаты своих проблем, предоставляя разбираться в них, а сама редко снисходила до разговора.

Поэтому домой Аристова ездила не часто. Если дом – это там, где твоя семья, то, похоже, ей надлежало куковать в общаге. И все же домой неотвратимо тянуло, каждые выходные она еле сдерживалась, чтобы не бросить все, и не укатить к чертям в Рубцовск. И разрывалась между любовью к маме и страхом перед ней. Иногда это именно то, что нужно: выбрать самую долгую дорогу домой. Но она боялась, что ее путь слишком долог, и она рискует банально потеряться. Если уже не заблудилась.

Женщина работала в двух местах, чтобы прокормить Женьку, частенько пеняла ей на это. Раньше Аристова всячески хотела есть поменьше, считая себя ненасытной утробой. Потом привыкла, и слова матери слушала вполуха. И почему она думает, что знает дочь лучше, чем та себя? Наверно, все матери такие.

–Алло, мам, как дела? – следом шла серия дежурных фраз о погоде, еде и учебе. Естественно, насморк мама заметила сразу, и, как следует, отчитала дочь за прогулки под дождем. Аристова слушала и улыбалась, знала бы мать, под каким она была дождем и где. Когда лимит разговора исчерпался, Женька решилась. – Мам, тут такой вопрос... Ты сейчас не поверишь в то, что я скажу, и никто мне не верит, но это взаправду, и я не знаю, что теперь делать.

Хорошо, что Карина вышла болтать по телефону со своим парнем. Показала бы его хоть разок, а то Женьке казалось, что подруга трещит на кухне секции сама с собой. Она же актриса, вполне может на такое пойти.

–Ну, в чем дело? – мать у нее особа резкая, сочетающая в себе детскую наивность, панические страхи и безудержное упрямство. А Женька ее квинтэссенция, вот и подумай, какая там горючая смесь!

–Мам, короче, я купила одну книгу, и написала на ее полях какую-то чушь, как я делаю. А книга мне ответила, понимаешь? – в трубке висело молчание, Женька взахлеб продолжала, боясь, что вернется Карина и спугнет ее. – Я его вижу, того, кто мне пишет, могу с ним разговаривать, а вчера он утащил меня к себе в книгу! И еще, сегодня у нас на асфальте под окном нарисовали котенка, и, кажется, он для меня. Не могу объяснить, но это точно Макс нарисовал! Я знаю, что ты скажешь, мол, я чокнулась, и я сама боюсь. Короче, я запуталась. – она пристыженно замолчала. Речь, столь гладко сто раз звучавшая в голове, на проверку оказалась жалкой и путаной.

–Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? – напряженным тоном спросила Валентина Ивановна. Женька так и представила себе сухую фигуру матери, застывшую на стуле, и ее длинные черные волосы, сколотые в небрежный пучок. Она только пришла с работы, и еще не успела переобуться ко звонку. Так и сидит с расстегнутыми туфлями, и в распахнутом пальто.

–Похоже, да. Убейте меня. – пробурчала Женька. – Ну вот не умею я общаться с реальными людьми, сбегаю в мир фантазий, ты меня не переделаешь! – в голосе опять предательски зазвенели слезы. – Если девушка ровно дышит к героям киноэкрана и ароматическим свечкам, с ней, похоже, что-то не так! А со мной тогда что? Ты когда-нибудь чувствовала, как тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?

Она ожидала чего угодно: насмешки, издевки, привычного материнского ворчанья и сарказма. Но только не того, что услышала. А в трубке раздавался чуть ли не девичий смех. Мама смеялась, кажется от души, и наверно, при этом скинула с себя неудобные туфли на каблуках, и с наслаждением вытянула вперед ноги в черных тонких колготках. Такой она была все Женькино детство, такой и осталась, только морщинок стало немного больше. Наверно, такой она была, когда встречалась с отцом, которого девушка не знала. О нем в семье говорить запрещалось.

– Ты знаешь, дочь,– наконец, пробормотала Валентина Ивановна, с оттенком нерешительности,– сейчас сама мне не поверишь. Вот только, когда я тоже еще училась, на меня, прямо на улице налетел парень, наверно, куда-то бежал. – она с трудом подбирала слова.– Остановился, такой растерянный и испуганный, словно его амнезия ударила прямо в тот момент. И так жалобно спросил у меня, какой это город. Я засмеялась, думала, он пьян. А он на полном серьезе начал мне объяснять, что его зовут Андрей Волгин, что он не понимает, как здесь оказался, поскольку ему полагается быть сейчас в Курске на военных сборах, – мать перевела дух, Женьке показалось, что ее голос дрогнул.– А потом спросил, который сейчас год, а на мой ответ заявил, что живет в 1943, в какой-то книге. Вроде как ему удалось выбраться оттуда, он не хотел умирать в конце и сбежал. У него еще татуировка была на руке, он говорил, что все, кто сбегает, получают отметку. Символ бесконечности, вроде как два круга – два переплетенных вместе мира.

–Он тебя обманул? – Женьку колотила крупная дрожь.

–Не знаю. Временами он исчезал, потом приходил снова. С ним было хорошо, уютно, как дома. Обнимешь его и сразу понимаешь, ты дома, на своем диване, и никто тебе не угрожает. Потом он часто говорил, что ему нельзя уходить так надолго, что его тянет обратно, а я не могу его понять. Злился и чуть не плакал. И исчез, даже открытки мне не прислал. Шутки ради я нашла его книгу, прочитала, как его убили в самом конце шальной пулей. В августе 1944.

–А потом?

–Ты родилась, вот что потом,– уже привычным саркастическим тоном ответила мать. – Я не вдавалась в подробности, как это вышло, до сих пор не знаю. Так что не одна ты ненормальная, у нас вся семья такая. То, что тебе не понятно, ты можешь понимать, как хочешь.

Женька сбросила вызов. Теперь она запуталась окончательно. Она, которая так гордилась своей рассудительностью и диктатурой разума, которая упорно шла к цели, не обращая внимания на препятствия! Красивая рыжеволосая девчонка таяла, как свеча под огнем, мало понятным и трудно объяснимым. А жгло ее изнутри нечто донельзя притягательное. Ей хотелось бесить этого Макса, он был ей нужен хотя бы как предмет ненависти, как необходимая в доме вещь. Как ее халат или тапочки, чтобы зарыться в него и так сидеть хоть три часа. Или это оттого, что голова разболелась от мыслей, и нос заложило до упора?

Фантастика вторглась в ее устоявшийся реализм, как паровоз на вокзал, спокойно и властно утверждая свое присутствие. Сказке наплевать на свою иллюзорность, она тянула Женьку в себя, засасывала, как жидкий черный гудрон под жарким солнцем. Неужели она одной крови с этой фантастикой? Мозг привычно цеплялся за здравый смысл, но трон разума уже шатался и падал. Она сходит с ума? Или заново обретает его? Она разговаривает с Максом чаще, чем с остальными в нормальной жизни, так как определяется норма? Вопросов много, ответов – ни одного. Или все же к черту вашу реальность?!