Текст книги "Возвращение магии"
Автор книги: Лиза Клейпас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Гидеон неожиданно ухмыльнулся при упоминании о своем отступлении в последнюю секунду. – Это метод предупреждения беременности «кофейня».
– «Кофейня»?
– Ты входишь и выходишь, ничего не потратив, – объяснил он, и она с приглушенным смехом накинулась на него. Он с легкостью поймал ее запястья. – Ливия… я должен защитить тебя от последствий того, что мы делаем, пока не…
– Я знаю, – перебила она, отодвинувшись от него. Ей определенно не хотелось обсуждать ничего важного прямо сейчас. Выскользнув из постели, она одарила его манящей улыбкой. – Мы поговорим об этом позже. А сейчас…
– Да?
– Иди и искупай меня, – сказала она… и он без колебаний подчинился.
Глава шестнадцатая
Впервые проснувшись в объятьях Гидеона Шоу, Ливия почувствовала себя так, словно мир изменился, пока она спала. Она никогда не надеялась снова почувствовать эту глубокую связь с мужчиной. Наверное, лишь те, кто однажды любил и потерял, могли по-настоящему оценить эту магию, подумала она, уютно устроившись на его заросшей мягкими, упругими волосами груди. Пока Гидеон спал, его лицо утратило свою привычную выразительность, и он походил на строгого ангела. Улыбаясь, Ливия позволила взгляду проследить суровую красоту его черт, длинный прямой нос, полные губы, непослушный локон янтарно-золотых волос, упавший ему на лоб.
– Ты слишком красив, чтобы описать словами, – сообщила она ему, когда он зевнул и потянулся. – Это чудо, если ты можешь заставить кого-нибудь всерьез выслушать тебя, когда они, наверняка, хотят просто сидеть и смотреть на тебя часами.
Его голос звучал хрипло со сна. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь всерьез меня слушал. Это было бы слишком опасно.
Улыбнувшись, Ливия откинула прядку волос с его лба. – Я должна вернуться в Марсден Террас, прежде чем миссис Смедли проснется.
– Кто такая миссис Смедли? – Гидеон перекатился и придавил ее к кровати, зарывшись носом в теплый изгиб ее шеи.
– Моя компаньонка. Она стара, туга на ухо, да к тому же ужасно близорука.
– Прекрасно, – прокомментировал Гидеон с короткой улыбкой. Он двинулся вниз по ее телу, обхватил руками ее груди, нежно их целуя. – Этим утром у меня деловые встречи. Но я бы хотел сопровождать вас с миссис Смедли куда-нибудь сегодня после обеда… за фруктовым мороженым?
– Да, и, может быть, посмотреть панораму. – Кожа ее покраснела от его манипуляций, соски сморщились от влажности его рта. – Гидеон…
– Хотя, – проговорил он, – зрелищу панорамы не сравниться с этим.
– Уже почти рассвело, – запротестовала она, вырываясь из-под него. – Я должна идти.
– Лучше тебе молиться, чтобы миссис Смедли этим утром спала допоздна, – сказал он, игнорируя ее протесты.
Гораздо позднее в этот же день Гидеон проявил себя как самый интересный собеседник, какого только можно себе представить, особенно для миссис Смедли, походящую на надутую курицу в своем коричневом шелковом платье и шляпе с перьями. Разглядывая Гидеона сквозь линзы своих очков толщиной в дюйм, миссис Смедли не могла рассмотреть его достаточно хорошо, чтобы оказаться под впечатлением от его ослепительной красоты. И тот факт, что он был американцем, говорил не в его пользу, поскольку компаньонка относилась к иностранцам очень подозрительно.
Однако Гидеон постепенно завоевал ее одним только упорством. Приобретя для них лучшие места на панораме, изображавшей Неаполь и Константинополь, он уселся рядом с миссис Смедли и терпеливо и громко описывал картины панорамы в массивную ушную трубку, прикрепленную сбоку к ее голове. Во время антракта он бесчисленное количество раз ходил туда-сюда, чтобы достать для нее закуски. После панорамы, когда они ехали по Гайд-Парку, Гидеон покорно выслушал длинную лекцию миссис Смедли о вреде табака. Его кроткое признание в том, что он время от времени наслаждается выкуренной сигарой, привело миссис Смедли в исступленный восторг, позволив ей продолжить с еще большим жаром. Какой табак неприятный, какой развращающий… и что, сидя в курительных комнатах, он подвергается грубости и непристойностям, факт этот, похоже, вовсе не встревожил его должным образом.
Видя, с каким удовольствием миссис Смедли читает проповеди Гидеону, Ливия то и дело ловила себя на том, что не может сдержать усмешки. Время от времени его взгляд встречался с ее, и от вида его смеющихся голубых глаз и выражения лица у нее перехватывало дыхание.
Наконец лекция о табаке перекинулась на обсуждение этикета, а затем на еще более чувствительные вопросы ухаживания, что заставило Ливию вздрогнуть, даже несмотря на то, что Гидеона, казалось, весьма забавляют высказывания миссис Смедли.
– … нельзя жениться на ком-то похожем по темпераменту или внешности на тебя самого, – советовала им обоим компаньонка. – Темноволосому джентльмену, например, нельзя жениться на брюнетке, так же как и дородному мужчине не стоит жениться на полной девушке. Добросердечные должны заключать браки с равнодушными, слабонервные объединяться с выносливыми, а пылким следует жениться на рассудительных.
– Значит, двоим страстным индивидуумам нежелательно жениться? – Хотя Гидеон не смотрел на Ливию, он каким-то образом сумел уклониться от нацеленного в голень пинка. Ее нога безвредно скользнула по лакированной панели.
– Конечно, нет, – последовал безапелляционный ответ. – Только подумайте о том, какие возбудимые будут у них дети!
– Какой ужас, – сказал Гидеон, и насмешливо приподняв брови, посмотрел на Ливию.
– А самое важное – это социальное положение, – сказала миссис Смедли. – Только те, кто равен по положению, должны жениться… или если неравенство все же существует, муж должен превосходить невесту. Невозможно, чтобы женщина уважала мужчину, который ниже нее.
Ливия внезапно напряглась, а Гидеон замолчал. Ей не нужно было смотреть на него, чтобы понять, что он думает о Маккенне и Алине.
– У меня будет возможность увидеть Маккенну в Лондоне? – спросила она Гидеона, пока миссис Смедли продолжала ораторствовать, не замечая, что ее не слушают.
Гидеон кивнул. – Завтра вечером, если ты окажешь мне честь сходить со мной в театр.
– Да, с удовольствием. – Она помолчала, прежде чем тихо спросить, – Маккенна упоминал при тебе мою сестру в последнее время?
Он задумался и окинул ее настороженным взглядом. – Да.
– Он хоть как-то намекнул о характере своих чувств к ней?
– Можно сказать и так, – сухо ответил Гидеон. – Он крайне ожесточен – и горит желанием отомстить. Раны, которые она причинила ему много лет назад, оказались слишком глубокими, почти смертельными.
Ливия почувствовала, как в ней пробудилась надежда, за которой последовало отчаяние. – Это была не ее вина, – сказала она. – Но она никогда не заставит себя объяснить, что случилось, или почему она сделала то, что сделала.
Гидеон внимательно посмотрел на нее. – Расскажи мне.
– Не могу, – несчастным голосом сказала Ливия. – Я обещала моей сестре не выдавать ее секретов. Однажды такое же обещание дала мне моя подруга, а потом она нарушила слово, и это причинило мне очень много боли. Я никогда не смогу так предать Алину. – Не сумев прочесть выражение на его лице, она виновато нахмурилась. – Я знаю, ты, должно быть, осуждаешь меня за мое молчание, но…
– Я думаю вовсе не об этом.
– Тогда о чем ты думаешь?
– Что все, что я узнаю о тебе, заставляет меня любить тебя еще сильнее.
Ливия на мгновение прекратила дышать, пораженная его признанием. Ей понадобилось много времени, чтобы заговорить. – Гидеон…
– Ты не обязана отвечать мне тем же, – тихо сказал он. – Хотя бы раз, я хочу иметь удовольствие любить кого-то, не прося ничего взамен.
Существовало два вида театралов – те, кто на самом деле наслаждался пьесой, и – в те времена абсолютное большинство – те, кто ходил сюда по чисто социальным причинам. Театр был местом, где можно было показаться на людях, обменяться сплетнями и пофлиртовать. Сидя в ложе вместе с Гидеоном Шоу, Маккенной, миссис Смедли и еще двумя парами, Ливия вскоре бросила все попытки расслышать, что происходит на сцене, поскольку большая часть зрителей предпочитала болтать на протяжении всего спектакля. Вместо этого она откинулась в кресле и стала наблюдать за мужчинами и женщинами, прогуливающимися мимо их ложи. Было просто удивительно, сколько внимания привлекали двое богатых американских промышленников.
Гидеон казался непринужденным и улыбался, ведя шутливую беседу с посетителями. Маккенна, напротив, был гораздо более сдержанным, отпускал мало замечаний, с осторожностью подбирая слова. Одетый в официальную схему черного и белого, он своей мрачной красотой прекрасно оттенял золотистую элегантность Гидеона. Ливию Маккенна несколько пугал, и приводило в ужас то, что Алина могла обворожить подобного мужчину.
Когда Гидеон отошел принести стакан лимонада ей, и наливку для миссис Смедли, Ливии выпала возможность поговорить с Маккенной более менее приватно, так как ее компаньонка была глуха как пень. Маккенна был вежливым и немного отстраненным, казалось, он определенно не нуждался в чьем-либо сочувствии, и все же Ливия не могла побороть жалости к нему. Несмотря на внешнюю неуязвимость Маккенны, она видела признаки усталости на его смуглом лице и тени под глазами, которые говорили о множестве бессонных ночей. Она знала, как ужасно любить кого-то, кого не можешь получить – а для Маккенны это было еще хуже, потому что он никогда не узнает, почему Алина отвергла его. Как только нечистая совесть Ливии напомнила ей, какую роль она сыграла в том, что Маккенну выслали из Стоуни Кросс много лет назад, она почувствовала, как краснеет. К ее ужасу, Маккенна заметил предательский румянец.
– Миледи, – тихо проговорил он, – мое общество по какой-то причине вас беспокоит?
– Нет, – поспешно ответила она.
Маккенна задержал ее взгляд и мягко добавил. – Думаю, что да. Я найду другое место, чтобы посмотреть пьесу, если это избавит вас от неудобства.
Смотря в его усталые голубо-зеленые глаза, Ливия вспомнила лихого паренька, которым он был когда-то, и подумала о прощении, которого хотела попросить уже десять лет. Сомнения наполнили ее, когда она вспомнила об обещании, данном Алине – но это обещание было никогда не говорить о ее шрамах. Она не обещала не рассказывать о манипуляциях их отца.
– Маккенна, – сказал она нерешительно, – причина моей неловкости кроется в воспоминании о том, что я сделала давным-давно. О зле, которое я вам причинила, в частности.
– Вы говорите о том времени, когда я работал в Стоуни Кросс Парке? – спросил он, слегка нахмурившись. – Вы были всего лишь маленькой девочкой.
Ливия нервно поерзала, прежде чем тихо ответить. – Боюсь, маленькие девочки довольно сведущи в недобрых делах – и я не была исключением. Именно по моей вине вас так поспешно отослали в Бристоль.
Маккенна пристально уставился на нее, сохраняя молчание, пока она продолжала.
– Вам известно, как я повсюду бегала за Алиной и следила за тем, что она делает. Я боготворила ее. И конечно я знала о привязанности между вами двумя. Полагаю, я немного ревновала, я хотела иметь всю Алинину любовь и привязанность, поскольку она была мне как вторая мать. Поэтому когда я случайно однажды увидела вас в каретном сарае, когда вы… – Ливия остановилась и еще сильнее покраснела. – Я сделала самое худшее – я не сознавала, какими могут быть последствия. Я пошла к моему отцу и рассказала ему все, что видела. Вот почему вас уволили и отослали в Бристоль. После, когда я увидела результат своих действий, и то, как страдает Алина, я почувствовала страшное раскаяние. Я всегда жалела о том, что сделала, и хотя я не жду, что вы простите меня, я все же хочу сказать вам, как мне жаль.
– Страдает? – невыразительно повторил Маккенна. – Леди Алина отослала меня в Бристоль потому, что жалела о своих чувствах к слуге. Она знала, что вскоре я стану для нее помехой…
– Нет, – с жаром перебила Ливия. – Это все наш отец – вы не знаете, каким злопамятным человеком он был. Он сказал моей сестре, что если когда-нибудь увидит вас снова, он вас уничтожит. Он поклялся, что не успокоится, пока вы не окажетесь без дома и средств к существованию – вы бы погибли или кончили свои дни в тюрьме. И Алина поверила ему, потому что она знала, на что он способен. Она никогда не хотела, чтобы вы уезжали из Стоуни Кросс – но она сделала все необходимое, чтобы защитить вас. Спасти. Фактически, единственное, почему Отец нашел вам место ученика в Бристоле, а не выбросил на улицу, это потому, что этого потребовала Алина.
Маккенна окинул ее насмешливым взглядом. – Тогда почему она не рассказала мне об этом тогда?
– Моя сестра считала, что если бы она дала вам хоть какую-то надежду, вы бы рискнули всем, чтобы вернуться к ней. – Ливия опустила глаза на свои колени, разглаживая шелк платья, и тихо спросила, – Она ошибалась?
Последовала бесконечная пауза. – Нет, – наконец, прошептал он.
Подняв взгляд, Ливия увидела, что Маккенна невидящим взглядом уставился на действие на сцене. Он казался спокойным… пока не становились заметными испарина на его лбу и побелевшие костяшки пальцев сжатой в кулак руки, лежавшей у него на коленях. Ливия с тревогой подумала, что открыла слишком много, но сейчас, когда она начала, ей было трудно остановиться. Ей нужно было расставить все по своим местам, хотя бы чтобы заставить Маккенну понять правду об этой грани прошлого.
– Когда вы уехали, – сказала она, – Алина навсегда изменилась. Она любила вас, Маккенна… так сильно, что решила заставить вас возненавидеть себя, чем увидеть, как вам каким-то образом причинят вред.
В голосе его звучала явная враждебность. – Если бы это было правдой, она бы рассказала мне об этом сейчас. Ваш отец мертв, дьявол забери его душу – и ничто не мешает Алине объяснить истинное положение вещей.
– Возможно, – осторожно начала Ливия, – она не хочет, чтобы вы чувствовали себя хоть как-то обязанным ей. Или, может, по какой-то причине она боится того, что вам еще предстоит узнать. Если бы только вы…
Она замолчала, поскольку Маккенна вдруг разжал руку и жестом попросил ее остановиться, пока его невидящий взгляд оставался прикованным к сцене. Заметив легкую дрожь его руки, Ливия поняла, что сказанное расстроило его, когда она думала, что он встретит это с благодарностью, или даже облегчением. Пожевывая губу, Ливия сидела в неловком молчании, а Маккенна опустил руку и продолжил сидеть, уставившись вдаль.
Ливия с облегчением увидела, что в ложу вернулся Гидеон с ее лимонадом. Он окинул настороженным взглядом ее лицо, затем Маккенны, ощутив холодное напряжение, повисшее в воздухе. Заняв свое место рядом с Ливией, Гидеон со своим непринужденным шармом отвлек ее, пока неловкий румянец не поблек, и к ней не вернулась способность естественно улыбаться.
Маккенна, наоборот, выглядел так, словно вглядывался в адские глубины. Пот выступил на его лице, пока легкая испарина не превратились в струйки, и каждая линия его тела была напряжена и туго напружинена. Он, похоже, не замечал того, что происходит вокруг него, или даже где он. Когда, казалось, он больше не сможет этого выносить, он поднялся со своего места, что-то пробормотав, и быстро покинул ложу.
Гидеон повернулся и изумленно воззрился на Ливию. – Что, во имя всего святого, было сказано между вами, пока меня не было?
Маккенна вышел из театра туда, где взад и вперед ходили уличные торговцы с Ковент-Гардена. Пройдя мимо высоких колонн, окружающих главный вход, Маккенна остановился у самой дальней, где он мог оставаться в тени. В его мыслях и теле царил хаос. Эхо слов Ливии отдавалось в его ушах, лишая его самообладания, заставляя его гневно задаваться вопросом, чему, черт возьми, он должен верить. Мысль о том, что все, о чем он думал эти двенадцать лет, могло оказаться неправдой… потрясла его до глубины души. Она испугала его.
Он вдруг вспомнил свои слова, сказанные давным-давно. «Алина… Я никогда не оставлю тебя, если только ты не попросишь меня уйти…»
Это было не совсем правдой. Дело в том, что ему требовалось гораздо больше. Если бы у Маккенны сохранилась хоть какая-то надежда, что Алина любит его, он бы продолжал возвращаться к ней, подчиняясь необходимости, которая превосходила любое чувство самосохранения.
Алине это было известно.
Маккенна рукавом своего хорошо сшитого сюртука из тонкого сукна потер лицо. Если это было правдой, если Алина прогнала его, чтобы защитить от мести старого графа… значит, она любила его. Может, от былой любви к этому времени ничего не осталось, но когда-то она его любила. Он с трудом удерживался от того, чтобы поверить в это, и в то же время его переполняли муки отчаяния, которые, казалось, невозможно выдержать человеческой плоти. Ему нужно было пойти к ней и спросить, правда ли это. Но он уже знал ответ, который пришел к нему с внезапной уверенностью, происходящей из самой глубины его души.
Алина любила его… знание этого заставило его пошатнуться.
Несколько прохожих с любопытством взглянули на темную фигуру, опиравшуюся на массивную колонну, голова человека наклонилась, как у поверженного колосса. Однако никто не осмелился остановиться и справиться, все ли у него в порядке. Они почувствовали растущую угрозу в его неподвижности, словно он был сумасшедшим, которого можно легко толкнуть на какой-нибудь отчаянный поступок. Проще, и гораздо безопаснее, уйти и притвориться, что они его не видели.
Позже этой ночью Гидеон пришел к Ливии, проскользнув в дом и поднявшись в ее комнату. Он тщательным образом ее раздел и долго занимался с ней любовью, двигаясь внутри нее глубокими, медленными, плавными движениями, осторожно приподнимая ее, чтобы поменять положение. Ее стоны заглушались мягкими, исследующими поцелуями, а ее трепещущее тело приветствовало тяжесть его тела.
Ливии вдруг пришло в голову, что с ним она делает такое, чего никогда не делала даже с Эмберли. В этой постели не было никаких иллюзий, ничего, кроме ужасной, удивительной честности, которая не оставляла ни единого уголка ее душе, чтобы укрыться. Она хотела, чтобы Гидеон знал ее всю, даже ее недостатки. Что-то в нем – его абсолютная приземленность, возможно – казалось, растопило сдержанность, в которую она была одета, как во власяницу, позволив ей отвечать ему, ничего не скрывая. Чего бы он ни пожелал, она делала это с бесстыдным восторгом, и в свою очередь он любил ее такими способами, о которых она никогда и не подумала бы попросить.
После они спокойно лежали, тяжело дышащие и удовлетворенные, Ливия полулежала на Гидеоне, ее нога была беспечно закинута на него. Она чувствовала, как его пальцы двигаются в ее волосах, нащупывая горячую кожу под блестящими прядями, приглаживая волосы на затылке. Передвинув ногу повыше, она почувствовала на своем бедре давление его плоти, все еще полунапряженной, даже после оргазма. Она лениво потянулась нежно его погладить.
– Ты ненасытен, – обвинила она, в голосе ее дрожал смех.
Улыбнувшись, Гидеон стиснул ее предплечья и полностью положил ее на себя. – Не больше чем ты.
Она наклонилась, пока их носы не соприкоснулись. – Признаюсь, мистер Шоу, что я несколько вами увлечена.
– Увлечена? – усмехнулся он. – Да ты безумно влюблена в меня.
Ливия почувствовала, как ее сердце пропустило удар, но продолжила говорить несерьезно. – Вот еще, с какой стати мне делать такую глупость – влюбиться в тебя?
– Существует множество причин, – сообщил он ей. – Я не только удовлетворяю тебя в постели, так уж получилось, что я еще и один из самых богатых людей в цивилизованном мире…
– Меня не волнуют деньги.
– Мне это известно, черт возьми. – Теперь голос его звучал недовольно. – Это одна из причин, почему я должен получить тебя.
– Получить?
– Жениться.
Нахмурившись, Ливия стала соскальзывать с него, но Гидеон крепко сжал ее бедра и удержал ее на месте. – Это стоит обдумать, разве нет? – спросил он.
– Не сейчас, когда мы знакомы немногим больше двух недель!
– Тогда скажи мне, насколько долгое ухаживание тебя устроит. Я могу подождать.
– Тебе нужно возвращаться в Нью-Йорк.
– Я могу подождать, – упрямо повторил он.
Вздохнув, Ливия опустила лицо ему на грудь и прижалась щекой к жестким завиткам. Она заставила себя быть честной. – Ничто не заставит меня выйти за тебя замуж, дорогой мой.
Руки Гидеона обвились вокруг нее. Он сжимал ее немного слишком крепко, а его ладони пробежались по ее спине длинным, уговаривающим поглаживанием. – Почему нет?
– Потому что ты слишком небезразличен мне, чтобы я наблюдала, как ты себя убиваешь.
Она ощутила, как длинное тело под ней внезапно напряглось. Она снова сделала движение, чтобы скатиться с него, ожидая, что на этот раз он ее отпустит. Но его рука крепче обвилась вокруг ее стройной спины, и ладонь теснее прижала ее голову к его груди. Голос его звучал подавленно и покорно. – Ты хочешь, чтобы я перестал пить.
– Нет – я не хочу иметь никакого отношения к этому решению.
– Но ты бы обдумала мое предложение, если бы я не пил? – Заметив ее колебания, он заставил ее поднять голову и посмотреть на него.
– Да, – сказала она неохотно. – В этом случае я, возможно, обдумала бы его.
Выражение лица Гидеона стало замкнутым, рот искривился, словно он заглядывал внутрь себя, и ему не нравилось то, что он там видел. – Я не знаю, смогу ли остановиться, – тихо сказал он с откровенностью, которая восхищала ее, даже если слова были неприятными. – Я даже не знаю, хочу ли. Я предпочел бы продолжить пить и заодно жениться на тебе.
– Ты не можешь, – сказала она решительно. – Даже пускай ты и Шоу.
Гидеон повернулся на бок, уложив ее голову в изгибе локтя, и посмотрел на нее сверху вниз. – Я дал бы тебе все, чего бы ты ни пожелала. Я бы отвез тебя в любое место на свете. О чем бы ты ни попросила…
– Со временем это станет между нами. – Ливия начала думать, уж не сошла ли она с ума, отвергнув его предложение, когда многие женщины упали бы на колени от благодарности. На губах ее появилась дрожащая улыбка, когда она увидела выражение его лица. Очевидно, он был мужчиной, который не привык к тому, чтобы ему отказывали по какой-либо причине. – Давай просто вместе насладимся временем, которое у нас есть сейчас. Через несколько дней я возвращаюсь в Стоуни Кросс, но пока…
– Несколько дней? Нет, оставайся еще и возвратишься вместе со мной.
Она покачала головой. – Нам не стоит путешествовать вместе – пойдут разговоры.
– Мне плевать. – В его голосе слышалось отчаяние. – Просто принимай меня таким, какой я есть, Ливия.
– Может быть, я бы и смогла, если бы мне было все равно, – ответила она, не открывая глаз, когда он коснулся губами нежных век, ресниц, ее горячих щек, кончика ее носа.
– Но я не стану смотреть, как постепенно теряю тебя, пока ты не убьешь себя или не превратишься в кого-то, кого я не узнаю.
Гидеон отодвинулся и мрачно посмотрел на нее. – По крайней мере, скажи мне одну вещь – ты меня любишь?
Ливия молчала, неуверенная, к лучшему или к худшему послужит это признание?
– Я должен знать, – сказал Гидеон, рот его скривила усмешка, когда он услышал мольбу в своем голосе. – Если я должен изменить ради тебя свою жизнь, мне нужна хоть какая-то надежда.
– Я не хочу, чтобы ты менял свою жизнь ради меня. Тебе придется принимать это решение каждый день снова и снова – оно должно быть только ради тебя самого. Иначе ты возненавидишь меня.
Она видела, как сильно ему хочется ей возразить. Но вместо этого, он устроился около нее, слегка приобняв ее рукой за талию. – Я не хочу терять тебя, – прошептал он.
Погладив его по спине, Ливия вздохнула. – Я так долго была оторвана от всех, с самой смерти Эмберли, а теперь я, наконец, готова жить дальше. Ты появился, как раз когда я нуждалась в тебе, и за это я всегда буду вспоминать тебя с симпатией и признательностью.
– Симпатией? – повторил он, лицо его исказилось. – Признательностью?
– Я не собираюсь признавать, что чувствую что-нибудь кроме этого. Это будет чем-то вроде принуждения.
Что-то проворчав, Гидеон навис над ней. – Может, мне следует убедиться в твоем решении.
– Ты можешь попытаться, – сказала Ливия, но голос ее, вместо того чтобы звучать кокетливо, был печален, и она поняла, что обнимает его руками и ногами так, будто может как-то защитить его от демонов в его душе.
Алина вздохнула, доставая еще один лист кремовой бумаги из ящика письменного стола и вытирая кончик ручки о квадратный кусок черного фетра. Почти дюжина писем, сложенных в стопку, лежала перед ней, от ее друзей и родственников, которые без сомнения обиделись на то, что она до сих пор не ответила. Однако нельзя было просто черкнуть короткий ответ. Написание писем было искусством, которое требовало тщательного внимания к деталям. Нужно было изложить последние новости с силой изображения и оригинальностью… а если у вас не хватало событий, заслуживающих внимания, нужно было писать с юмором или с философским отношением к жизни.
Алина хмуро уставилась на три уже законченных письма. Пока что она посетовала на трудности в домашнем хозяйстве, пересказала несколько отборных сплетен, и даже сообщила свое мнение о погоде на ближайшие дни. – Как умело я научилась рассказывать обо всем кроме правды, – заметила она сама себе с насмешливой улыбкой. Но она сомневалась, что настоящие новости стали бы музыкой для ушей ее родственников… недавно я завела себе любовника, и участвовала в двух бесспорно страстных рандеву, в лесу и в будуаре в своей спальне. Моя сестра Ливия жива здорова и в настоящее время гостит в Лондоне, где в данный момент, наверно, забавляется в постели с постоянно пьяным американцем…
Представив себе, как подобное послание будет встречено ее чопорной кузиной Джорджиной или бабушкой Мод, Алина подавила усмешку.
От дверей раздался голос ее брата, обещая долгожданный перерыв. – Боже правый. Тебе, должно быть, совсем нечего делать, если ты занялась письмами.
Она с лукавой улыбкой подняла взгляд на Маркуса. – И это говорит единственный человек на свете, являющийся еще более отвратительным корреспондентом, чем я.
– Я презираю каждый аспект этого занятия, – признался Маркус. – На самом деле, единственное, что может быть хуже, чем писать письмо, это получить его – одному Богу известно, почему все думают, что мне интересны подробности его или ее жизни.
Продолжая улыбаться, Алина положила ручку и взглянула на крошечное пятнышко чернил на кончике своего пальца. – Тебе что-нибудь нужно, дорогой? Умоляю, сделай хоть что-то и спаси меня от этой невыносимой скуки.
– Нет нужды умолять меня. Спасение близко… или, по крайне мере, нечто, что тебя отвлечет. – Он показал ей запечатанное письмо в своей руке, и на его лице появилось странное выражение. – Из Лондона доставили посылку, это пришло с ней.
– Из самого Лондон? Если это устрицы, за которыми мы посылали, то они пришли на два дня раньше…
– Это не устрицы. – Маркус большими шагами направился к дверям и жестом позвал ее. – Посылка для тебя. Пойдем в холл.
– Хорошо. – Алина методично закрыла хрустальную бутылочку с клеем, которым пользовалась, чтобы запечатывать конверты, и закрыла коробку с красными восковыми печатями. Когда все было разложено по своим местам, она встала из-за стола и последовала за Маркусом в холл. Воздух был напоен пьянящим ароматом роз, как будто весь холл протерли дорогими духами.
– О Господи! – вскликнула она и резко остановилась, увидев огромные букеты цветов, которые заносили из повозки, стоящей снаружи. Горы белых роз, некоторые были еще плотными бутонами, некоторые – уже полностью распустились. Двоих лакеев вызвали помочь извозчику, и они втроем сновали туда-сюда и носили букет за букетом, завернутый в жесткую белую гофрированную бумагу.
– Их пятнадцать дюжин, – резко сказал Маркус. – Сомневаюсь, что в Лондоне осталась хоть одна белая роза.
Алина не могла поверить тому, как стучит ее сердце. Она медленно прошла вперед и вытащила одну розу из букета. Обхватив пальцами нежную чашу цветка, она наклонила голову и вдохнула его сильный аромат. Его лепестки прохладным шелком коснулись ее щеки.
– Есть еще кое-что, – сказал Маркус.
Проследив за его взглядом, Алина увидела, что дворецкий указывает еще одному лакею взломать большой деревянный ящик, полный завернутых в коричневую бумагу свертков размером с кирпич. – Что в них, Сэлтер?
– С вашего позволения, миледи, я узнаю. – Пожилой дворецкий очень осторожно раскрутил один из свертков. Он развернул вощеную коричневую бумагу и обнаружил ароматный имбирный пряник, его острый запах добавил пряную нотку к благоуханию роз.
Алина прижала руку ко рту, чтобы сдержать закипающий смех, все ее тело затрепетало от какого-то непонятного чувства. Подарок ужасно ее обеспокоил, и в то же время, она было безумно довольна его экстравагантностью.
– Имбирные пряники? – скептически спросил Маркус. – Какого черта Маккенне присылать тебе целый ящик имбирных пряников?
– Потому что я их люблю, – последовал напряженный ответ Алины. – Откуда ты знаешь, что это от Маккенны?
Маркус выразительно поглядел на нее, словно только глупец мог подумать иначе.
Неловко повозившись с конвертом, Алина достала сложенный лист бумаги. Он был исписан уверенным торопливым почерком, четким и без каких-либо завитушек:
Я на пути к тебе пройду пустыни,
Преодолею горные вершины,
И синеву морей пройду легко.
И ни слова, ни слезы,
Ни страхи, ни угрозы
Не смогут удержать меня, когда ты далеко.
Подписи не было… но она и не требовалась. Алина зажмурила глаза, а в носу ее защипало, и горячие слезы потекли из-под ее ресниц. Она коротко коснулась письма губами, не заботясь о том, что подумает Маркус.
– Это – стихотворение, – сказала она неровным голосом. – Ужасное. – Это была самая очаровательная вещь, которую она когда-либо читала. Она прижала его к щеке, затем рукавом промокнула глаза.
– Дай взглянуть.
Алина тут же засунула стихотворение за лиф платья. – Нет, это личное. – Она сглотнула ком в горле, желая, чтобы волна непослушных эмоций откатила. – Маккенна, – прошептала она, – ты лишаешь меня сил.
Напряженно вздохнув, Маркус протянул ей платок. – Что я могу сделать? – пробормотал он, выбитый из колеи видом женских слез.
Единственным ответом, который смогла дать Алина, был тот, что он никак не желал услышать. – Ты ничего не можешь сделать.
Она подумала, что он собирается обнять ее, чтобы утешить, но обоих отвлекло появление посетителя, вошедшего в холл вслед за старающимися лакеями. Пройдя вперед, засунув руки в карманы сюртука, Адам, лорд Сэндридж, озадаченно уставился на множество белых роз.
– Полагаю, они для вас, – сказал он Алине, приближаясь и доставая руки из карманов.
– Добрый день, Сэндридж, – сказал Маркус, манеры его стали деловыми, когда они пожали руки. – Вы приехали очень своевременно, поскольку я думаю, леди Алине нужно найти какое-нибудь приятное занятие.
