Текст книги "Голубоглазый дьявол (ЛП)"

Автор книги: Лиза Клейпас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Вещью в его руке была полосатая рубашка… Я испортила ее каким то образом… ошиблась… но Ник сказал, что это было сделано специально. Я сделала это нарочно, сказал он. Она нужна была ему сегодня утром для важной встречи, а я сказала, что не знала, как это важно, и что мне очень жаль, но каждое мое слово только добавляло красноты в его лице. Его рука размахнулась, и мир загорелся.

Моя голова отлетела вместе с капельками пота и слез в сторону. Осталась лишь горящая неподвижность. Кожа на лице пульсировала и опухала.

Я не могла постигнуть, что Ник ударил меня. Я стояла пошатываясь, кончиками пальцев пытаясь дотронуться до того места, где высокая температура перешла в нечувствительность.

Я ничего не видела из-за пелены слез, заполнивших мои глаза, но услышала, когда Ник грубо и с отвращением сказал:

– Смотри, до чего ты меня довела, – и с этими словами он вернулся в спальню.

Отступать было некуда. Я не могла сбежать из квартиры. У нас был только один автомобиль. И я не знала, куда мне идти. Я намочила холодной водой тряпку, и сидя на закрытой крышке унитаза, прикладывала капающую ткань к щеке.

Не было никого, кому я могла бы рассказать. Это было такое, что Тодд и мои друзья никогда бы не назвали «частью нормальных отношений» и ни чем не смогли бы меня утешить. Чувство стыда пронзило меня, распространяясь по всему телу и проникая в душу… пока не появилось чувство, что я должно быть заслужила это, и, что, если бы не я, этого не случилось бы. Я знала, что это не правильно. Но что-то во мне, что-то в моем воспитании, не позволило стыду взять верх. Это скрывалось во мне, ожидая повода, чтобы проявиться. Ждало Ника, или кого то, такого же, как он. Я была отмечена этим, как невидимой краской… которая проявилась при нужном освещении.

Я ждала, не двигаясь, все время, пока Ник собирался на работу. Я не пошевелилась даже тогда, когда услышала, что Ник звонит в «Дарлингтон» и говорит, что я сегодня не выйду на работу. Его жена, к сожалению, заболела, сказал он. Грипп, или что-то в этом роде, сказал он. Его голос казался сострадательным и заботливым. Он хохотнул на какую то фразу собеседника на другом конце провода.

– Да, – сказал он. – Я буду хорошо о ней ухаживать.

Я ждала, пока не услышала звук ключа в замке входной двери.

Двигаясь, как старуха, я дотащилась до мусорной корзины и вытащила свои таблетки. Взяв одну таблетку, я запила ее водой, болезненно морщась.

Я нашла полосатую рубашку на полу спальни и разложила ее на кровати. Внимательно ее рассматривая, я не могла понять, что с ней было не так. Я не могла найти недостатки, которые привели Ника в такое неистовство. «Что я сделала не так?» – вслух спросила я, проглаживая пальцами полосы. Что я сделала неправильно?

Желание исправиться засело занозой во мне. Я знала, что смогу так или иначе. Я стирала, крахмалила и выглаживала полосатую рубашку снова и снова. Каждая ниточка, каждый шов, каждая пуговица выглядели идеально. Я повесила ее в гардеробной, проверила все остальные рубашки, аккуратно сложила всю обувь Ника, поскладывала все его свитера ровными стопками.

Когда Ник вернулся домой, квартира была убрана, стол накрыт, а кастрюля с «Кинг ранч» ждала его в духовке. Его любимая еда. Мне было тяжело смотреть на него.

Но Ник вошел смущенный и улыбающийся, с букетом ярких цветов. Он протянул мне его.

– Вот, любимая, – он склонился, чтобы поцеловать мою щеку, ту, которую он ударил. Половина лица у меня было красной и опухшей. Я держалась стойко, когда его рот коснулся моей кожи. Я хотела резко отодвинуться. Я хотела ударить его. Но больше всего я хотела плакать.

Вместо этого, я взяла букет и стала его разворачивать над мойкой.

– Я не должен был так вести себя утром, – сказал Ник, подходя ко мне сзади. – Я думал о тебе весь день.

– Я тоже думала о тебе, – я поставила цветы в вазу, даже не подрезав стебли, и наполнила ее водой.

– Это было последней каплей, когда я увидел, что ты сделала с моей рубашкой.

Я медленно протирала рабочий стол бумажным полотенцем.

– Я не понимаю, что с ней было не так.

– В ней было раз в десять крахмала больше, чем нужно. Мне кажется, что его можно было снять просто так и есть вместо хлеба, – последовала пауза, а затем он вздохнул. – Я слишком остро отреагировал. Я знаю это. Но как я уже сказал, это было последней каплей. Так много всего доводило меня, что увидев, что ты сделала с рубашкой, было уже слишком.

Я повернулась к нему, обхватив себя руками.

– Так много чего?

– Да все. То, как мы живем. Здесь никогда не бывает чисто и аккуратно. У нас нет нормальных домашних обедов, повсюду валяются груды мусора. – Он поднял руки, словно сдаваясь, когда увидел, что я собираюсь что-то сказать. – О, я вижу, как хорошо все сегодня. И догадываюсь, что в духовке стоит отличный обед. Я очень ценю это. Но так же, я считаю, что так должно быть всегда. А такое невозможно, пока мы оба на работе…

Я сразу поняла, чего хотел сказать Ник, но не понимала как он себе это представляет.

– Я не могу бросить свою работу, – робко произнесла я. – Мы не можем позволить себе лишиться моей зарплаты.

– Я скоро получу повышение. Так что все будет просто отлично.

– Но… что я буду делать целый день?

– Будешь женой. Вести дом. Заботится обо мне. Все время. – Он подошел ближе. – А я буду заботиться о тебе. Ты скоро забеременеешь, так что придется уйти с работы в любом случае. Поэтому, ты можешь сделать это уже сейчас.

– Ник, я не думаю…

– Мы оба слишком загружены, любимая. Это могло бы снять напряжение: ты займешься всем тем, что должно быть сделано по дому, но никогда не делается. – Ник нежно взял мою руку и приложил к своему лицу. – Я сожалею о том, что сделал сегодня утром, – пробормотал он, целуя мое запястье. – Я клянусь, что такое больше не повториться. Что бы не случилось.

– Ты напугал меня, Ник, – прошептала я. – Ты себя не контролировал.

– Ты права. Но ты же знаешь, что я не такой. – С невероятной нежностью, он притянул меня к себе. – Никто не сможет любить тебя больше, чем я. Ты для меня – все. И мы будем заботиться друг о друге всегда, правда?

– Я не знаю, – нерешительно и напряженно, отозвалась я. Я никогда не чувствовала столь противоречивых желаний, в одно и тоже время стремясь уехать и остаться, любя и боясь его.

– Ты всегда сможешь найти любую другую работу, если захочешь, – рассудительно сказал Ник. – Но давай попробуем пожить так. Я хочу, что бы ты была не так занята, что бы мы смогли больше быть вместе.

Я смогла только прошептать:

– Пожалуйста, никогда не делай этого снова, Ник.

– Никогда, – не сразу отозвался Ник, потому, что в это время целовал мои волосы, ухо, шею. Его пальцы нежно погладили мою воспаленную щеку. – Бедная малышка, – пробормотал он. – Как хорошо, что я не ударил изо всей силы, иначе у тебя был бы огромный синяк.

Глава 4

Постепенно наш брак сомкнулся вокруг меня. Поначалу, я была на седьмом небе, бросив работу. У меня было достаточно времени, чтобы навести в нашей квартире идеальный порядок. Я пропылесосила ковер так, что синтетические ворсинки лежали симметричными полосами. Каждый квадратный дюйм кухни сверкал чистотой. Я часами корпела над рецептами, улучшая свои поварские навыки. Я разложила носки Ника в ящике комода по цветам.

Перед самым приходом Ника с работы, я красилась и переодевалась. Я начала делать это после того, как однажды ночью он сказал мне, что надеется, что я не из тех женщин, которые перестают следить за собой, поймав мужа.

Если бы Ник все время вел себя как подонок, я бы не была так услужлива. Лишь редкие моменты удерживали меня рядом с ним, вечера, когда мы обнявшись сидели перед телевизором и смотрели новости, неожиданный медленный танец после обеда, когда звучала наша любимая песня. Он мог быть нежным и веселым. Он мог быть любящим. И он был первым человеком в моей жизни, кто нуждался во мне. Я была его слушателем, его отражением, его утешением, человеком, без которого он никогда не будет полноценным. Он обнаружил мою самую большую слабость: я была из тех людей, которым было отчаянно необходимо, чтобы в них нуждались, чтобы они что-то значили для кого-то.

Многое в наших отношениях было как надо. Самым трудным для меня было справиться с потерей душевного равновесия. Мужчины в моей жизни всегда были предсказуемы. Ник, однако, на одни и те же поступки в разное время реагировал по-разному. Я никогда не знала наверняка, сделала ли я что-то, заслуживающее его похвалы или недовольства. От этого я становилась беспокойной, постоянно пытаясь понять, как мне следует себя вести.

Ник помнил все, что я когда-либо рассказывала ему о своей семье и детстве, но изображал все совсем в ином свете. Он сказал мне, что никто, кроме него, меня никогда по-настоящему не любил. Он сказал мне то, что я действительно думала, о себе, о том, кто я есть, и он так хорошо разбирался во мне, что я начала сомневаться в своих собственных суждениях. Особенно когда он стал повторять знакомые фразы из моего детства… « Ты должна свыкнуться с этим».

«Ты преувеличиваешь».

«Ты принимаешь все слишком близко к сердцу». Моя мать говорила мне это, а теперь и Ник говорит мне то же самое.

Он совершенно неожиданно выходил из себя, когда я неправильно готовила сэндвич для ленча, когда забывала что-нибудь сделать. Поскольку у меня не было машины, мне приходилось четверть мили до бакалейного магазина ехать на велосипеде, и мне не всегда хватало времени, чтобы закончить все свои дела. Ник ни разу не ударил меня с того времени. Вместо этого он ломал вещи, которые были мне дороги, сорвал изящное золотое ожерелье с моей шеи, швырнул хрустальную вазу. Иногда он притискивал меня к стене и кричал мне прямо в лицо. Я боялась этого сильнее чего бы то ни было, громкий голос Ника разрывал воздух вокруг меня, уничтожая меня по частицам, которые нельзя было собрать снова.

Я начала часто врать, боясь выдать какую-нибудь мелочь, которую я сказала или сделала, которая может не понравиться Нику, все, что могло разозлить его.

Я стала настоящей подхалимкой, уверяя Ника, что он умнее всех остальных вместе взятых, умнее его босса, людей в банке, умнее любого в его семье или моей. Я говорила ему, что он прав, даже если было очевидно, что он ошибается. Несмотря на все это, он все время был недоволен.

Наша сексуальная жизнь покатилась под гору, по крайней мере, что касается меня, и я была абсолютно уверена, что Ник этого даже не заметил. Нам никогда не было так уж хорошо в постели – до Ника у меня не было никакого опыта, и мне неоткуда было узнать, что делать.

Когда наши отношения только начинались, я находила какое-то удовольствие в том, чтобы быть с ним. Но со временем он перестал делать то, что он знал, мне нравилось, и секс превратился в дело двух секунд. Даже если бы я знала достаточно, чтобы объяснить Нику, что мне нужно, это не играло бы никакой роли. Его интерес к сексу не заходил дальше простого действия, когда одно тело входит в другое.

Я пыталась быть как можно сговорчивее, делая все необходимое, чтобы покончить с этим поскорее. Любимой позицией Ника было сзади, он входил в меня резкими, эгоистичными рывками, которые совсем меня не возбуждали. Он радовался тому, что я не из тех женщин, которым требуются предварительные ласки. И правда, я прекрасно обходилась без предварительных ласк – они бы только продлили акт, который был грязным, часто неприятным и абсолютно лишенным романтики.

Я поняла, что совсем не сексуальна. Меня не трогал вид тренированного тела Ника, всегда в хорошей форме потому, что большую часть своего обеденного перерыва он проводил в спортивном зале. Когда мы выходили в город, я видела, как другие женщины смотрели на моего красивого мужа и завидовали мне.

Однажды ночью мне позвонила Либерти и по звуку ее голоса, я тут же поняла, что что-то не так. – Хейвен, у меня плохие новости. Это касательно Гретхен… – Когда она продолжила, я почувствовала себя раздавленной от шока и отчаяния, я изо всех сил старалась понять ее, как будто она говорила на иностранном языке. Два дня подряд у Гретхен болела голова, и она потеряла сознание в своей комнате – папа был в зале на первом этаже и услышал глухой стук. К тому времени, как приехала скорая, она была уже мертва. Кровоизлияние в мозг, сказали в больнице.

– Мне так жаль, – сказала Либерти, в голосе ее звучали слезы. Я слышала, как она высморкалась. – Она была таким замечательным человеком. Я знаю, как сильно вы любили друг друга.

Я села на диван и откинула голову на спинку, позволяя слезам горячими ручейками стекать по моим щекам. – Когда похороны? – удалось спросить мне.

– Через два дня. Ты приедешь? Остановишься у нас с Гейджем?

– Да. Спасибо. Я… Как папа? – Неважно, какие между нами отношения, мне было ужасно жаль отца. Ему, наверное, очень тяжело потерять Гретхен, тяжелее многого, с чем ему приходилось сталкиваться.

– Думаю, как и следовало ожидать. – Либерти снова высморкалась. И добавила напряженным шепотом, – Я никогда раньше не видела, чтобы он плакал.

– Я тоже. – Я услышала, как во входной двери повернулся ключ. Ник дома. Я испытала облегчение, мне хотелось почувствовать утешение его объятий. – Как Каррингтон? – Спросила я, зная, что младшая сестренка Либерти была очень близка с Гретхен.

– Так мило, что ты спросила об этом… это по-настоящему шокировало ее, но с ней все будет в порядке. Ей трудно понять, как все может так внезапно измениться.

– Это трудно понять даже взрослым. – Я прижала рукав к мокрым глазам. – Я даже не знаю, поеду на машине или полечу. Я позвоню, когда поговорю с Ником и все выясню.

– Окей, Хейвен. Пока.

Ник вошел в квартиру и поставил на пол свой портфель. – Что случилось? – спросил он, и нахмурившись подошел ко мне.

– Моя тетя Гретхен умерла, – сказала я и снова начала плакать.

Ник подошел, сел рядом со мной на диван и обнял меня. Я прильнула к его плечу.

Пять минут меня поутешав, Ник встал и пошел на кухню. Он достал пиво из холодильника. – Мне жаль, детка. Я знаю, как тебе тяжело. Но возможно даже хорошо, что ты не сможешь поехать на похороны.

Я удивленно моргнула. – Я могу поехать. Если у нас нет денег на билет на самолет, я могу…

– У нас только одна машина. – Его голос изменился. – Полагаю, я должен сидеть дома весь уик-энд, пока ты будешь в Хьюстоне?

– Почему бы тебе не поехать со мной?

– Мне следовало знать, что ты забудешь. У нас кое-что намечено на этот уик-энд, Мэри. – Он окинул меня тяжелым взглядом, а я без всякого выражения поглядела на него. – Компания устраивает ежегодную вечеринку с омарами в особняке владельца. Поскольку это – мой первый год, я никак не могу пропустить ее.

Мои глаза расширились. – Я… я… ты хочешь, что бы я пошла на вечеринку вместо похорон моей тети?

– Другого выхода нет. Боже, Мэри, ты хочешь лишить меня какой-либо надежды на повышение? Я иду на эту вечеринку, и черта с два я пойду туда один. Мне нужно, чтобы там со мной была жена, и мне нужно, чтобы ты произвела хорошее впечатление.

– Я не могу, – сказала я, больше озадаченная, чем раздраженная. Я не могла поверить, что мои чувства к Гретхен значили для него так мало. – Мне нужно быть с моей семьей. Люди поймут, если ты скажешь им…

– Я – твоя семья! – Ник отшвырнул пиво, полная банка ударилась о край раковины, взорвавшись пеной. – Скажи мне, кто оплачивает твои счета, Мэри? Кто дает тебе крышу над головой? Я. Никто из твоей гребаной семьи нам не помогает. Я – кормилец семьи. Ты сделаешь то, что я скажу.

– Я не твоя рабыня, – бросила я в ответ. – У меня есть право поехать на похороны Гретхен, и я поеду…

– Попробуй. – Он презрительно усмехнулся, и в три разгневанных шага оказался рядом со мной. – Попробуй, Мэри. У тебя нет денег, и в любом случае тебе туда не попасть. – Он сдавил мои руки и сильно толкнул меня, споткнувшись, я налетела на стену. – Одному Богу известно, как такая идиотка смогла закончить колледж, – сказал он. – Они плевать на тебя хотели, Мэри. Попытайся вбить это в свою тупую башку.

Я послала Либерти e-mail, сообщив, что не смогу приехать на похороны. Я не стала объяснять, почему, а она не ответила. Так как другие члены моей семьи не звонили, я была почти уверена, что знаю, что они думают обо мне из-за того, что я не приехала. Однако, что бы они ни думали, это и близко не было так плохо, как то, что я сама о себе думала.

Я пошла на вечеринку с омарами с Ником. Я все время улыбалась. Все называли меня Мэри. И я носила рукава до локтей, чтобы прикрыть синяки на руках. Я не проронила ни слезинки в день похорон Гретхен.

Но я проплакала весь понедельник, когда с почтой получила маленький сверток. Открыв его, я обнаружила браслет Гретхен со всеми его веселыми, позвякивающими маленькими брелочками.

– Дорогая Хейвен, – говорилось в записке Либерти, – я знаю, что это должно было принадлежать тебе.

В середине второго года нашего брака, стремление Ника сделать мне ребенка стало всепоглощающим. Я подозревала, что он убил бы меня, если бы узнал, что я до сих пор в тайне от него принимаю противозачаточные таблетки, поэтому я спрятала их в одну из СВоих сумочек и запихнула ее в угол в нашем чулане.

Убежденный, что проблема во мне – ведь она никоим образом не могла быть в нем – Ник послал меня к врачу. Я целый час рыдала у того в кабинете, рассказывая ему, как волнуюсь и какой несчастной себя чувствую, и что понятия не имею, почему, и пришла домой с рецептом на антидепрессанты.

– Ты не можешь принимать это дерьмо, – сказал Ник, смяв листок бумаги и забросив его в мусорную корзину. – Это может плохо сказаться на ребенке.

Наш несуществующий ребенок. Я виновато подумала о таблетках, которые принимала каждое утро, тайном действе, которое стало моей последней отчаянной попыткой сохранить независимость. Это было нелегко в выходные, когда Ник, словно коршун, следил за мной. Мне приходилось бросаться в чулан, когда он был в душе, нащупывать картонную коробочку, вытряхивать из нее таблетку и глотать ее не запивая. Если бы он поймал меня… я не знала, что бы он тогда сделал.

– Что сказал доктор насчет беременности? – Спросил Ник, внимательно за мной наблюдая.

– Сказал, что на это может уйти около года.

Я ни слова не сказала доктору о попытке забеременеть, лишь попросила продлить мой рецепт на противозачаточные таблетки.

– Он сказал тебе, какое время благоприятнее всего? Дни, когда ты наиболее плодовита?

– Прямо перед овуляцией.

– Давай заглянем в календарь и выясним. Как долго у тебя длятся месячные?

– Дней десять, кажется.

Мы подошли к календарю, где я всегда обозначала крестиком дни, когда у меня начинался цикл, мое нежелание, казалось, не имело для Ника никакого значения. Нужно было овладеть мной, оплодотворить меня и заставить родить, просто потому, что он так решил.

– Я не хочу, – услышала я свой расстроенный голос.

– Ты будешь счастлива, когда это случится.

– Я все равно не хочу. Я не готова.

Ник швырнул календарь на стол с такой силой, что раздался громкий звук, похожий на ружейный выстрел. – Ты никогда не будешь готова. Это никогда не произойдет, если только я тебя не заставлю. Ради Бога, Мэри, ты когда-нибудь вырастешь и станешь наконец женщиной?

Меня начало трясти. Кровь прилила к лицу, мое взбудораженное сердце посылало адреналин по венам. – Я – женщина. И мне не нужен ребенок, чтобы это доказать.

– Ты – испорченная сучка. Паразит. Вот почему, твоей семье на тебя наплевать.

Я тоже взорвалась. – А ты – эгоистичный подонок!

Он так сильно ударил меня по щеке, что моя голова качнулась в сторону, и из глаз хлынули слезы. В ушах у меня стоял пронзительный звон. Я сглотнула и прижала ладонь к щеке. – Ты сказал, что никогда больше не сделаешь этого, – охрипшим голосом произнесла я.

Ник тяжело дышал, глаза его расширились от бешенства. – Ты сама виновата, что вывела меня из себя. Черт бы побрал все на свете, я хочу кое-что прояснить. – Он схватил меня одной рукой, другой вцепившись в мои волосы, и потащил меня в гостиную. Выкрикивая грязные ругательства, он ткнул меня лицом в кушетку.

– Нет, – закричала я в обивку. – Нет.

Но он резко сдернул с меня джинсы и белье и вошел в мою сухую плоть, было больно, невыносимая раздирающая боль, переходящая в сильное жжение, и я поняла, что он разорвал что-то внутри меня. Его толчки становились сильнее, быстрее, став слабее, только когда я перестала повторять «нет» и замолчала, мои слезы стекали горячими солеными ручейками на диванную подушку. Я попыталась думать, несмотря на боль, это скоро закончится, уговаривала я себя, просто терпи, терпи, через минуту он кончит.

Один последний болезненный толчок и Ник содрогнулся надо мной, и я тоже содрогнулась, подумав о жидкости, движущейся внутри меня. Мне не хотелось иметь ничего общего с его детьми. Так же как мне не хотелось иметь ничего общего с сексом.

Я вздохнула от облегчения, когда он вышел, что-то горячее потекло по моим бедрам. Я услышала, как Ник застегивает молнию и пуговицы на брюках.

– Месячные у тебя уже начались, – сказал он сипло.

Хотя мы оба знали, что для месячных еще слишком рано. Кровь появилась не по этой причине. Я ничего не сказала, только поднялась с кушетки и натянула одежду.

Ник снова заговорил, голос его звучал почти нормально. – Ты приведи себя в порядок, а я пока приготовлю ужин. Что я должен делать?

– Сварить макароны.

– Как долго их варят?

– Двенадцать минут.

У меня болело все от талии до колен. Никогда раньше у нас с Ником не было грубого секса. Это было изнасилование, послышался тоненький голосок внутри меня, но я тотчас же сказала себе, что если бы только расслабилась немножко, если бы была чуть менее сухой, было бы совсем не так больно. Но я не хотела этого, настаивал голосок.

Я постояла, дрожа от острой, пульсирующей боли, затем прихрамывая заковыляла в ванную.

– Чуть-чуть поменьше драматизма, если не возражаешь, – услышала я слова Ника.

Не ответив, я продолжила путь в ванную и закрыла дверь. Я включила душ, сделала его таким горячим, какой только могла выдержать, разделась и вошла внутрь. Я стояла под струями воды, казалось, целую вечность, пока мое тело не начало жечь, оно было чистым и ныло. Я словно была в густом тумане от замешательства, пытаясь понять, как же моя жизнь докатилась до такого. Ник не успокоится, пока я не забеременею, и тогда он захочет еще одного ребенка, и бессмысленным попыткам угодить ему не будет конца – это игра, в которой мне не быть победительницей.

Это был не тот случай, когда надо попытаться сесть и поговорить с кем-то по душам о своих чувствах. Это срабатывало лишь, когда твои чувства что-то значили. Ник же, даже когда казалось, что он слушает, на самом деле всего лишь запоминал то, что можно было использовать против меня позднее. Чужая боль, эмоциональная или физическая, его ни коим образом не интересовала. Но я думала, что он любит меня. Неужели он так сильно изменился с тех пор, как мы поженились, или я совершила фатальную ошибку?

Выключив душ, я обернула полотенце вокруг своего истерзанного тела и подошла к зеркалу. Рукой я протерла кружок на покрытом паром зеркале. Лицо мое распухло, один глаз заплыл.

Дверь ванной затряслась. – Ты сидишь там уже слишком долго. Выходи и поешь.

– Я не голодна.

– Открой чертову дверь и кончай дуться.

Я открыла замок, распахнула дверь и встала лицом к лицу с ним, этим обозленным мужчиной, который, казалось, готов разорвать меня на куски. Я боялась его, но еще сильнее было чувство моего абсолютного поражения. Я так старалась играть по его правилам, но он постоянно менял их.

– Я не собираюсь извиняться на этот раз, – сказал он. – Ты напросилась. Тебе ведь хорошо известно, что со мной нельзя так разговаривать.

– Если бы у нас были дети, – сказала я ему, – ты бы их тоже бил.

Его лицо покраснело от неприкрытой ярости. – Заткнись.

– Бил бы, – настаивала я. – Ты бы избивал их всякий раз, как они сделают что-нибудь, что тебе не нравится. Это – одна из причин, по которым я не хочу от тебя ребенка.

Отсутствие какой-либо реакции от Ника испугало меня. Стало так тихо, что шум падающих в душе капель заставил меня передернуться. Он не моргая уставился на меня, его каре-зеленые глаза были пустыми и блестящими словно пуговицы. Кап. Кап. Кап. Все мое голое тело покрылось гусиной кожей, полотенце на мне стало мокрым и холодным.

– Где они? – резко спросил он и протиснулся мимо меня в ванную. Он начал рыться в ящиках комода, разбрасывая пудреницы, заколки, щетки – все это с грохотом падало на пол.

– Где что? – спросила я, сердце мое пустилось вскачь, оно так бешено стучало, что у меня заныли ребра. Я крайне поразилась тому, как спокойно звучал мой голос, когда ужас разъедал меня изнутри точно кислота. – Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Он смахнул на пол пустой стакан для воды, разбив его вдребезги. И продолжил опустошать ящики словно ненормальный. – Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю.

Если он найдет противозачаточные таблетки, он убьет меня. Странное, тошнотворное смирение охватило меня, несмотря на страх, и мой пульс успокоился. Я почувствовала головокружение и холод. –Пойду оденусь, – сказала я, все еще спокойная, даже хотя он продолжал ломать, рвать, швырять, крушить, жидкости и порошки выливались и высыпались, смешиваясь небольшими светлыми лужицами.

Я подошла к своему шкафу, достала джинсы, трусики и футболку, хотя было уже поздно, и мне следовало надеть пижаму. Полагаю, подсознательно я уже поняла, что этой ночью спать мне не придется. Как только я закончила одеваться, Ник ворвался в спальню, оттолкнув меня в сторону. Он вытаскивал ящики и вытряхивал из них все, сваливая мою одежду в кучу.

– Ник, прекрати.

– Скажи мне, где они!

– Если ты ищешь повод ударить меня еще раз, – сказала я, – валяй, действуй. – Голос мой не звучал вызывающе. Я даже бояться перестала. Я устала, такую усталость испытываешь, когда твои мысли и чувства полностью иссякли.

Но Ник был преисполнен решимости найти доказательство того, что я предала его, и наказать меня, пока я не научусь постоянно бояться. Закончив с моими ящиками, он отправился в чулан и начал раскидывать мои туфли и распахивать сумочки. Я не пыталась убежать или спрятаться. Я просто стояла на месте, оцепенев от плохого предчувствия, и ждала казни.

Он вышел из чулана с таблетками в руке, на лице его было какое-то ужасное выражение. Я смутно осознавала, что он владеет собой не больше чем я. Внутри него проснулся монстр, которого нужно было накормить, и он не остановится, пока не насытится.

Меня схватили и с силой ударили об стену, голова моя наполнилась белым шумом, когда я стукнулась затылком о твердую поверхность. Ник ударил меня сильнее, чем когда-либо до сих пор, на этот раз рука его сжалась в кулак, и я почувствовала, как щелкнула моя челюсть. Я расслышала лишь несколько слов, что-то о таблетках, и о том, что я получу столько чертовых таблеток, сколько захочу, и он высыпал их из упаковки и стал запихивать мне в рот, и попытался зажать его, когда я принялась плеваться и кашлять. Он ударил меня в живот, и я согнулась пополам, а он поволок меня через всю квартиру к входной двери.

Я полетела на землю, тяжело приземлившись на край ступенек. Острая боль пронзила меня, когда его нога ткнула меня в ребра. – Посиди здесь до утра, – прорычал он. – Подумай о том, что ты сделала.

Дверь захлопнулась.

Я лежала на тротуаре, от нагретого солнцем асфальта поднимался пар как от горячей тарелки, хотя уже стемнело. В октябре в Техасе было жарко как в разгар лета. Громко стрекотали цикады, их пение наполняло воздух. Спустя много времени, я села, сплюнула кровь, наполнившую рот, и попыталась оценить повреждения. У меня болели живот и ребра, и между ног, и затылок. Мой рот кровоточил, и ужасная боль обжигала челюсть.

Больше всего я боялась, что Ник может открыть дверь и втащить меня обратно.

Пытаясь привести мысли в порядок, не обращая внимания на пульсирующую боль в голове, я обдумала свое положение. Ни сумки. Ни денег. Ни водительского удостоверения. Ни сотового. Ни ключей от машины. Ни даже обуви. Я посмотрела на свои босые ноги, и это заставило меня рассмеяться, хоть мой распухший рот отозвался болью. Черт, это совсем плохо. Мне пришло в голову, что я, в самом деле, могу просидеть на улице всю ночь, как кошка, которую Ник вышвырнул. Наступит утро, он впустит меня, и я приползу назад, наказанная и разбитая.

Мне хотелось свернуться калачиком и зарыдать. Но я вдруг поняла, что пошатываясь встаю на ноги, пытаясь не потерять равновесия.

Пошел к черту, подумала я, взглянув на закрытую дверь. Я все еще могла идти.

Если к кому я и могла пойти в этот момент, это был мой лучший друг Тодд. Я нуждалась в его понимании и утешении.

Но в данных обстоятельствах, был только один человек, который мог действительно мне помочь. Гейдж. Все от МакАллена до Эль Пасо либо были ему обязаны, либо хотели оказать ему услугу. Он мог решить проблему быстро, эффективно, без всякой шумихи. И никому на целом свете я не доверяла больше чем ему.

Я побрела к бакалейному магазину, что находился в четверти мили отсюда, босиком. Темнота сгущалась, полная оранжевая луна поднималась в небе. Она качалась у меня перед глазами, словно декорация для спектакля в средней школе, висевшая на крюках. Полнолуние. Я чувствовала себя неловко и пугалась всякий раз, как на меня падал свет фар проезжавших мимо автомобилей. Но вскоре боль, накапливавшаяся во мне, выросла до такой степени, что я перестала испытывать неловкость. Мне пришлось сконцентрироваться на том, чтобы переставлять ноги. Я боялась, что могу потерять сознание. Я низко опустила голову, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь затормозил. Никаких вопросов, никаких незнакомцев, никакой полиции. Они могут отвезти меня обратно к мужу. Ник стал таким могущественным в моем представлении, что я думала, он всему найдет объяснение, приведет меня обратно в квартиру и просто убьет.

Сильнее всего у меня болела челюсть. Я попыталась сжать зубы, чтобы понять, сломана она или вывихнута, но даже легчайшее движение моего рта было мучительным. К тому времени как я добралась до магазина, я всерьез обдумывала предложить свое обручальное кольцо в обмен на немного Тайленола. Но я никак не могла зайти в залитый ярким светом магазин, когда туда-сюда ходит столько людей. Я знала, как выгляжу, какое внимание это привлечет, а это было последнее, чего мне хотелось.

Я нашла на улице платный телефон, и позвонила за счет абонента, нажимая на каждую кнопку с яростной сосредоточенностью. Номер мобильного Гейджа я знала наизусть. Пожалуйста, ответь, заклинала я, думая, что буду делать, если он не поднимет трубку. Пожалуйста, ответь. Пожалуйста…