Текст книги "Несчастный случай"

Автор книги: Лиза Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– А если он попытается что-то предпринять? – не успокаивалась Кимберли.

– Не попытается.

– Почему ты так уверена?

– Потому что мы знаем, как он действует, – спокойно ответила Рейни. – Если Рональд Доусон и есть Тристан Шендлинг, он не станет набрасываться на меня с кулаками, а сядет напротив и начнет рассказывать про то, как сильно ему всегда хотелось иметь дочь. Он постарается ошеломить меня, расписывая, что можно купить за миллионы долларов и какое безоблачное будущее меня ждет. Он скажет, что я – единственное светлое пятно на мрачном горизонте его неудавшейся жизни. – Голос дрогнул, но Рейни справилась с собой. – А я буду сомневаться в каждом его слове. Буду сидеть и думать, что человек напротив – либо мой сыскавшийся наконец-то папочка, либо убийца, прикидывающий, как лучше свернуть мне шею. Обычное дело.

– Рейни…

– Я справлюсь, Куинси.

– А я передумал. Не хочу, чтобы ты встречалась с ним. Я ошибался.

– Ты не ошибался, – твердо произнесла она. – И не надо меня жалеть.

Он промолчал. Рейни тоже ничего больше не сказала. Они смотрели друг на друга. Пауза растянулась, потом затянулась…

– Тяжело, – заметила наконец Кимберли. Куинси кивнул, по-прежнему не сводя глаз с Рейни. – Тяжело.

– Я хочу сказать, что мы не знаем его, а посмотри, что он делает с нами. Мэнди нет, мамы нет, а тебе теперь приходится беспокоиться и обо мне.

– Так было всегда. Мне всегда приходилось бояться за тех, кто дорог и близок.

– Но не так, как сейчас.

– Я всегда боюсь и всегда беспокоюсь, – тихо сказал Куинси. – Такова моя работа. Я знаю, что может случиться, и думаю об этом постоянно, днем и ночью.

– Все будет хорошо, – с чувством, словно назло кому-то, заявила Кимберли. – Сейчас мы знаем, что происходит, а знание – сила! Все будет хорошо!

– Займемся поплотнее Митчелом Миллосом, – все тем же ровным тоном продолжил Куинси. – Я постараюсь составить список из пяти или десяти других имен. Свяжусь с Эвереттом, узнаю, есть ли что новое. Может быть, мой отец… – Куинси замолчал, но быстро обуздал чувства и твердо добавил: – И проверим Рональда Доусона. Думаю, на это уйдет день-два.

– У нас есть еще туз в рукаве, – сказала Рейни. – Фил де Бирс в Виргинии. Я попросила его последить за Мэри Олсен. Представьте ее состояние. Она одинока. Предала свою лучшую подругу. Никакого самоуважения, низкая личностная самооценка, иначе она никогда бы не влезла в эту грязь. Думаю, Мэри уже старается связаться с ним. И чем дальше, тем настойчивее будет добиваться встречи. А когда они…

– Мне нужны фотографии, – тут же отозвался Куинси. – Самые лучшие, какие только сможет сделать мистер де Бирс. Пора составить хорошее описание.

– Но ведь он так ловко маскируется, – возразила Кимберли. – У нас есть два описания, и они не совпадают. Чем же поможет третье?

– Это только кажется, что он так уж хорош, потому что мы полагаемся на описания дилетантов, – ответила Рейни. – Обычных людей вводят в заблуждение цвет глаз, прическа, борода или усы, одежда, то есть все то, что легко изменить. А обращать внимание нужно на стандартные черты, такие как расстояние между глазами, положение ушей на черепе, форма челюсти. Их не изменишь, и они уникальны. Если мы получим фотографию, то отдадим ее специалисту, чтобы он выявил именно эти элементы, а уж тогда у нас будет наконец настоящий материал для работы.

– Ты свяжешься с де Бирсом? – спросил Куинси.

– Сейчас позвоню, – пообещала Рейни и невесело усмехнулась: – А потом позвоню Мицу насчет встречи с папочкой. Надо пошевеливаться. С того момента, как Сеньор Псих нанес последний удар, прошло тридцать шесть часов. Сомневаюсь, что у нас осталось много времени.

29

Виргиния

Забившись в самый угол громадного платяного шкафа, Мэри Олсен держала у уха трубку беспроводного телефона. Ее роскошные темные волосы спутались. По щеке стекала тушь. На левом плече красовался свежий синяк, о котором она не желала говорить. Под голубым шелковым халатом прятались еще несколько. Муж пришел домой утром после сложной экстренной операции, прошедшей не так хорошо, как хотелось бы. Через десять минут после возвращения он умчался в неизвестном направлении в своем «ягуаре», и Мэри почти сразу же схватилась за телефон.

– Я знаю, что не должна звонить, – быстро заговорила она, – но у меня нет больше сил терпеть. Ты не представляешь, насколько все плохо. Мне нужно увидеть тебя. Пожалуйста, пожалуйста…

– Ш-ш-ш, малышка, успокойся. Сделай глубокий вдох и успокойся. Все будет в порядке.

– Нет, не будет. Не будет! – Голос взлетел до самой верхней, пронзительной ноты и захлебнулся в потоке слез. Болели ребра. Мэри знала, что синяки будут и на бедрах. Кто бы мог подумать, что у человека, казавшегося таким мягким, окажутся настолько крепкие кулаки. – Мне одиноко, – всхлипнула Мэри. – Эта пытка никогда не кончится. А теперь я даже не знаю, когда увижу тебя. Не могу так больше жить!

– Знаю, малышка, знаю. Тебе тяжело.

По контрасту с ее дрожащим от боли голосом его звучал спокойно, мягко, нежно, омывая раны, снимая напряжение с натянутых нервов. Мэри прижала трубку к испачканной тушью щеке.

Ей всегда нравился звук его голоса. Мэнди однажды похвалила глаза, сказала, что ее притягивает сила его взгляда. Мэри не выпало счастья видеть его часто, и поэтому она наслаждалась голосом. Волшебным голосом. Как мог он, находясь за сотни миль, знать ее боль? Как мог – когда муж наконец засыпал, но она знала, что через несколько часов он проснется и все начнется сначала, – шепча среди ночи в телефонную трубку, находить нужные слова и придавать ей силы держаться?

– Он сам решает, что я должна говорить, что делать, что носить, – бормотала Мэри. – Я не знала, что будет так. Почему он женился на мне, если так меня ненавидит?

– Ты очень красивая женщина, Мэри. Не все мужчины способны совладать с такой красотой.

– Но я ни разу не дала ему повода для беспокойства! – воскликнула она. – То есть… я имею в виду… раньше. Боже, как я устала! Мне не хватает тебя. Я не могу без тебя. Я бы все отдала, чтобы… чтобы просто держать тебя за руку, видеть твою улыбку. Чтобы снова ощущать себя красивой.

– Я бы тоже этого хотел, милая, – извиняющимся тоном произнес он. – Очень.

– Тогда почему мы не можем встретиться? После приезда этой Коннер прошло уже несколько дней. Все спокойно. Мы могли бы встретиться в любом месте, где тебе удобно. Я буду осторожна. Сделаю все, как ты сказал. Пожалуйста, пожалуйста. Все будет хорошо.

– Нет, милая, хорошо не будет. Ты не все знаешь. За тобой следят.

– Что?

Она даже вздрогнула.

– Два дня назад я попытался передать тебе записку, – объяснил он. – Но обнаружил за кустами небольшой серебристый «хэчбэк». Тот, кто находится в нем, видит всех входящих и выходящих из дома. Я наблюдал за ним несколько часов, но он так и не уехал. Мне очень жаль, но, похоже, муж установил за тобой слежку.

– Нет! Ревнивый ублюдок! Я ни разу не дала ему ни малейшего повода… То есть… до того… Черт! Будь он проклят! Что мы будем делать?

– А что мы можем сделать? Если он сфотографирует нас вместе… Я знаю, ты не хочешь, чтобы что-то случилось. После того, через что тебе пришлось пройти…

– Нет, я не доставлю ему такого удовольствия! – поклялась Мэри. – Видит Бог, когда я уйду от этого сукина сына, он заплатит мне за все. Я могу уйти прямо сейчас, сегодня. Я… я так и сделаю.

– Если ты уйдешь от него сейчас, то вряд ли получишь свою половину, – мягко напомнил он. Мэри снова расплакалась.

– Что же мне делать? Я так по тебе скучаю. Я просто схожу с ума.

Он молчал. Наверное, сказать было нечего, и Мэри это понимала, хотя и не желала признавать. Она – замужняя женщина. И ей нужны деньги мужа. Боже, как болит плечо. И ребра. Иногда по утрам у нее едва хватало сил, чтобы встать с кровати. Чем сильнее избивал ее муж, тем сильнее разгоралась в нем злость. Кого он ненавидел? Себя за то, что поднял руку на женщину? Или ее за то, что всегда молчала?

«Как случилось, что моя жизнь превратилась в кошмар? Не знаю, не знаю, не знаю…»

– У меня идея, – сказал ее любовник.

– Да. Я готова на все. Пожалуйста.

– Сегодня во второй половине дня ты получишь коробку конфет. По-моему, «Годива». Впрочем, это не важно. Ты слушаешь?

– Да. – Мэри затаила дыхание.

– Я хочу, чтобы ты взяла коробку и прошла по дороге до того места, где стоит серебристый автомобиль. В машине увидишь черного парня.

– О Господи!

– Он не тронет тебя, малышка. Это частный детектив, наверное, самый лучший из тех, кого твой муж смог купить. Постучи в окошко. Улыбнись. А потом скажи, что знаешь, кто он такой. Сделай так, чтобы он разговорился. Расскажи о себе. Излей душу. Пожалуйся на злого мужа. И во время разговора угости его конфетой. Если откажется, съешь одну сама. Так, чтобы он видел. Потом предложи ему еще. Надо, чтобы он съел две или три. Этого хватит.

– Они отравлены? – спросила она. По спине пробежал холодок.

– Разве я стал бы просить тебя съесть отравленную конфету? Боже, что сделал с тобой твой муж.

– Извини, я просто…

– В конфеты кое-что добавлено. Слабительное. Я введу его с помощью шприца. Эффект от одной конфеты незначительный. А вот если детектив съест две или три, у него появятся более неотложные дела, чем следить за тобой. Когда он уедет, ты сможешь выбраться из дома.

– Чтобы встретиться с тобой!

– Я тоже скучал по тебе, милая.

– Скажи, что я красивая.

Какой обворожительный у него голос!

– Ты такая красивая, что тебя даже не с кем сравнивать. Особенно в черных кружевах.

– Я надену подвязки, – задыхаясь от восторга, пообещала она.

– Отлично. А я ничего надевать не стану.

– Господи, я не могу ждать!

– Итак, коробка конфет, и мы вместе. Мэри улыбнулась. В первый раз за все утро. Потом вспомнила, как выглядит, и радость немного ослабла.

– Я… я немного приболела, – тихо сказала она.

Он сразу же все понял.

– Когда мы встретимся, я поцелую тебя так, что ты забудешь о боли.

Из глаз потекли слезы, настоящие, тихие слезы. Он сделает это. Излечит ее боль. Он всегда так делал. Когда она впервые пришла к нему с синяками, то сказала, что упала с лестницы. Но он понял. И вместо того чтобы прогнать, вместо того чтобы презрительно отвернуться, нежно обнял и прижал к себе.

«Бедняжка, – сказал он тогда. – Ты слишком хороша для него».

Мэри проплакала несколько часов. И все то время он просто держал ее в объятиях и гладил по голове. Никогда и никто не притрагивался к ней так нежно. Никогда и ни с кем не чувствовала она себя так, как с ним.

В какой-то момент ей вспомнилась Аманда. Аманда никогда не сделавшая ей ничего плохого. Аманда, бывшая ее лучшей подругой. Аманда, так хотевшая познакомить ее со своим новым другом…

«Но ты пила, Мэнди, – подумала Мэри. – Тебе достался самый красивый на свете мужчина, а ты все равно не могла отказаться от бутылки. В конце концов каждый получает по заслугам. А кроме того, у тебя всегда было много мужчин. А я… мне нужен он.

Мэри посмотрела на телефон со следами туши и слез. Из трубки доносились короткие гудки. Надо дождаться, пока придет коробка конфет, а потом они снова будут вместе. Только бы ее принесли поскорее.

30

Район Перл, Портленд

В начале двенадцатого Куинси вслед за Рейни вошел в ее квартиру на восьмом этаже в центре города. Она по привычке щелкнула выключателем, хотя за окнами сияло солнце и в комнате было светло. В воздухе стоял легкий запах прели, какой всегда бывает в слишком долго пустующем доме. Куинси сразу узнал этот запах – им всегда встречало его собственное жилье.

– Мне надо кое-что проверить, – нервно сказала Рейни.

Куинси кивнул и прошел в гостиную, сделав вид, что не замечает возбужденного состояния, в котором Рейни пребывала с самого утра. Избегала его взгляда, вздрагивала, когда он оказывался слишком близко. То тихая и спокойная. То чрезмерно активная. Куинси казалось, что он понимает, в чем дело. Хотя в последние дни инстинкт подводил его слишком часто.

Утром, сразу после разговора о необходимости более активных действий, Рейни отправила сообщение на сотовый Карла Мица. Дать номер сотового Куинси она не могла – сразу стало бы ясно, что они вместе. Оставить номер телефона отеля тоже было нельзя – их местопребывание должно оставаться в секрете. Поэтому Рейни назвала тот номер, который Миц уже знал, – свой домашний. Кимберли предпочла остаться в отеле, чтобы, пользуясь удостоверением Рейни, попытаться получить доступ к базе данных полиции. Куинси и Рейни решили, что подождут ответа адвоката у нее дома. В таком разделении труда был определенный практический смысл. О других мотивах, если они и присутствовали, никто не упоминал.

Куинси обошел вокруг софы, останавливаясь то в одном, то в другом солнечном луче, наслаждаясь ощущением света и тепла. Он закрыл глаза и почувствовал, как расслабляются напрягшиеся узлы мышц. Потом сделал глубокий вдох и напомнил себе, что все когда-нибудь пройдет. В последние дни он цепко держался за эту мысль.

Еще раньше Куинси позвонил Эверетту, чтобы узнать, есть ли новости об отце. Новостей не было, и он лучше многих понимал, что это значит. С каждым часом уменьшалась вероятность того, что Абрахам еще жив. Прошло уже тридцать шесть часов. Еще совсем недавно старик мирно спал в пахнущей антисептиком постели. Потом явился некто, представившийся его сыном, и увез больного в неизвестном направлении. Дежуривший в приюте вахтер сообщил, что видел, как отца Куинси вели к небольшой красной машине, возможно, той самой «ауди ТТ», на которой убийца приезжал к Бетти.

С тех пор никаких следов машины. Никаких следов Абрахама. Никакого крупного прорыва в расследовании. Ничего такого, что помогло бы ослабить нарастающую в груди боль. Похищение отца стало для Куинси сокрушительным ударом, катастрофой, худшей даже, чем смерть Аманды и Бетти, потому что они были по крайней мере взрослыми и вполне самостоятельными людьми. Абрахам же больной и совершенно беспомощный человек. Некогда гордый, обладающий чувством собственного достоинства, в одиночку вырастивший сына, он превратился в целиком зависящего от других немощного старика. Куинси должен был позаботиться о его безопасности.

Осознание этого привело его в странное состояние, в котором невыносимое отчаяние соседствует с кипящей яростью. Прочие эмоции ушли, зато появилась потребность снова почувствовать себя живым. Куинси ощущал себя человеком, который потерпел полное фиаско, но в нем зрела новая решимость. Его переполняла невероятная злость. Томила невыносимая печаль. Оставаясь исследователем, Куинси пытался найти причину. Будучи человеком, понимал, что никакой причины нет.

«Почему пропал мой отец? Потому что. Одиночество, уединение – не защита, не спасение. Никакие расстояния не спасают от боли».

В памяти всплыл эпизод, давным-давно погребенный под кучей других эпизодов. Маленькая Кимми возвращается домой после своего четвертого урока балета, входит в гостиную, где собралась вся семья, и, подбоченясь, громко и решительно объявляет: «К черту балет!»

Куинси вспомнил, как ошеломленно ахнула Бетти, как замерла с восторженно-испуганным выражением на лице Мэнди, как сам он с трудом удержался, чтобы не улыбнуться. К черту балет! Какая позиция. Какая уверенность. Какое бесстрашие. Куинси испытал гордость.

Рассказывал ли он когда-нибудь об этом случае отцу? Абрахаму бы понравилось. Он бы ничего не сказал, но улыбнулся бы. И тоже гордился бы внучкой. Каждое поколение делает шаг вперед. От молчаливо-стоического, прожившего всю жизнь на ферме янки к замкнутому федеральному агенту и дальше, к дерзкой девчонке, мечтающей стать криминалистом и не желающей учиться балету.

Изоляция – не спасение. Изоляция – не защита. Он потерял отца, но, может быть – может быть, – получит шанс заново обрести дочь.

– Я переоденусь, – сообщила Рейни. – Если зазвонит телефон, не бери трубку, я отвечу сама.

– Меня здесь нет, – пообещал Куинси.

– Как ты думаешь, Кимберли что-нибудь нужно? Он усмехнулся:

– Тебе лучше знать.

– Вот и нет. Ты же не полный кретин.

– Принимаю это за комплимент.

Рейни закрыла шкаф. Куинси видел, что она рада снова оказаться дома, потому что в ее движениях появилась дополнительная легкость, шаг стал упругим, в глаза вернулся блеск. Теперь на Рейни была голубая рубашка из ткани шамбре, и когда она направилась в кухню, Куинси поймал себя на том, что любуется мягким изгибом бедер.

Она прекрасна, подумал он, и опять-таки осознание этого ошеломило его. Не просто хороша, привлекательна, сексуальна. Она прекрасна. Прекрасна в джинсах и застиранной хлопчатобумажной рубашке. Прекрасна, когда, зная, что нужна ему, ворвалась в комнату, где сидели двое полицейских. Прекрасна, когда, преодолев смущение и робость, спорила с его коллегами. Прекрасна, когда оставалась рядом с Куинси в самые тяжелые для него моменты крушения всей его жизни. Когда намного легче было просто уйти.

Однажды Рейни сказала ему, что не разбирается в отношениях и обязательствах. Куинси не знал более верного, преданного и надежного человека.

– Рейни, – негромко сказал он, – извини меня за утро. Ему удалось привлечь ее внимание. Рейни замерла на полушаге между спальней и кухней.

– Не понимаю, о чем ты.

– Мне приснился очень хороший сон, первый хороший сон за последние месяцы. Мы были на пляже, валялись на горячем белом песочке. И еще я помню, что играл твоими волосами. Мы ни о чем не разговаривали. Мы просто были счастливы.

– Тогда это точно был сон.

– А потом я проснулся, и ты действительно лежала рядом.

– Я не храпела?

– Нет, ты не храпела.

– Уф. – Она преувеличенно облегченно вздохнула. – А я уж решила, что захрапела во сне и ты сбежал куда подальше.

– Твоя голова лежала на моем плече, – сказал он. – А рука на груди. И…

– Наверное, я замерзла и прижалась к тебе. Всегда замерзаю во сне.

– Признаюсь, это было очень приятно. И ты была такая милая…

– Да пошел ты, Куинси!

Он изумленно моргнул, и Рейни шагнула к нему. Щеки у нее горели, палец угрожающе нацелился в грудь Куинси. Вероятно, что-то в его излияниях задело не ту струнку, потому что выражение на ее лице не предвещало ничего хорошего. Бежать, подумал он. Но куда? Есть такие места, из которых не убежишь, хотя они и не имеют стен.

– Я не такая! – бросила она. – Не милая! Разве это не понятно? Я совсем не милая! Куинси настороженно следил за ее пальцем.

– Ладно.

– Я не для того залезла в твою постель, чтобы быть милой. Не для того пристроилась рядом, чтобы быть милой! И заснула не для того, чтобы стать милой. Уяснил?

– Я вовсе и не хотел сказать…

– Хотел. Я потянулась к тебе. Я прыгнула через пропасть, чтобы быть рядом с тобой. А ты не только повел себя как трус утром, но и сейчас пытаешься трусливо уйти от главного, подавая мою заботу как жалость.

– Надеюсь, ты не собираешься проткнуть меня этой штукой?

– Какой еще штукой?

– Пальцем.

– Куинси! – взвыла она, воздевая обе руки. – Не играй со мной. Перестань подражать мне! Хватит! Он замолчал. Следом замолчала и Рейни.

– Ну, наверное, я немного запаниковал сегодня утром, – признал Куинси.

– Вот.

– Но ты могла бы проявить побольше снисходительности.

– Нет, не могла. Говори.

– Наверное, все дело в моих старых привычках. Я проснулся, увидел тебя, мне это понравилось и… Пойми, сейчас от меня лучше держаться подальше. Близкие мне люди начинают слишком быстро умирать.

– Куинси, любовники извиняются, психологи анализируют. Ты что делаешь? Он пожал плечами.

– Черт, как хорошо у тебя получается.

– Не тяни. Карл Миц может позвонить в любую секунду, и тогда времени на разговоры уже не будет. Так что извиняйся покороче.

– Извини, – послушно сказал Куинси. Рейни дернула плечами.

– За?..

– За то, что выбрался из постели ночью, как вор. За то, что не разбудил тебя. За то, что сделал вид, будто ничего не случилось, хотя ты сделала огромный шаг, проведя со мной ночь, и я ценю это…

– Ладно. – Она подняла руку. – Хватит. Остановись, пока не поздно.

– Рейни, мне понравилось просыпаться рядом с тобой. Ее руки наконец улеглись на животе. Рейни посмотрела на него исподлобья.

– Я… Мне тоже вроде как понравилось.

– Я не храпел?

Он ничего не мог с собой поделать и шагнул к Рейни.

Она не отступила.

– Ты не храпел.

– Не ворочался? Не метался? Не тянул на себя одеяло? Куинси сделал еще шаг. Рейни не двинулась с места.

– Для федерала ты не так уж плох.

Их разделяло несколько дюймов. Его нервные окончания стали оживать. Он почувствовал слабый запах мыла, яблоневый аромат шампуня. Видел каждую черточку ее лица, прямой взгляд, решительно сжатые губы, вызывающе приподнятый подбородок. Не время, напомнил он себе. Карл Миц может вот-вот позвонить. Мир вот-вот придет к своему концу.

Куинси ужасно хотелось дотронуться до нее. Рейни бросала ему вызов. Она влекла его. А главное, она заставляла его мечтать о белом горячем песке. Его, человека, слишком долго просидевшего в раковине, методично анализировавшего человечество и приносившего в жертву самого себя.

– Я не хочу сделать тебе больно, – прошептал Куинси.

– Всякое случается. В том числе и плохое. Это объяснил мне один уважаемый человек. Не в наших силах остановить все плохое, что происходит вокруг. Надо хотя бы попытаться получить удовольствие от хорошего.

– Если я потеряю тебя…

– Будешь жить без меня. А я без тебя. Мы же практичные люди, Куинси. Кроме того, мы сильные и у нас все получится. А теперь хватит трепаться. Хватит думать, анализировать. Черт возьми, поцелуй же меня!

Что еще ему оставалось?

Первое прикосновение было легким. Он знал, что она нервничает, хотя и прикрывается смелыми словами. Положив руку на талию, Куинси почувствовал, как напряжена ее спина. Неуверенность проглядывала и в том, как Рейни наклонила голову, и в том, как подставила губы для поцелуя. Она ожидала, что он сразу приступит к делу, и сжалась, готовясь к атаке. Но Куинси не интересовали ни стоики, ни мученики. Он знал ее историю. Секс для Рейни всегда был болью и наказанием. Возможно, ей было бы легче, но он не собирался спешить.

Он коснулся губами уголка ее рта. Поднял левую руку и отвел назад волосы Рейни. Она зажмурилась. Он дотронулся до ее пушистых ресниц.

– Щекотно, – пробормотала Рейни. Куинси улыбнулся.

– Открой глаза. Посмотри на меня. Доверься мне. Я не сделаю ничего плохого.

Рейни открыла глаза. В их прозрачной серой глубине светились огоньки. Никогда раньше он не видел таких, цвета мглистого полуночного неба. Не отрывая взгляда, он наклонился и поцеловал ее в левую щеку.

– Я уже говорил, что мне нравится твой профиль? Такая упрямая линия подбородка, такие выразительные скулы…

– Я похожа на картину Пикассо.

– Рейни, ты самая красивая женщина из всех, кого я знаю.

Он нашел ее губы. Напряжение уходило. Рейни обняла его за шею. Подалась навстречу.

У нее были полные губы, Куинси оценил их еще при первой встрече. Какая странная дихотомия – строгое, твердое лицо и невозможно грешный рот. О таких губах мужчины могут только мечтать. Ради таких губ расстаются с деньгами, пишут сонеты и продают души дьяволу. Прожив тридцать два года, Рейни так и не осознала, насколько сексуальна. И сейчас доверила такое богатство ему.

Рейни переступила с ноги на ногу. Рука Куинси, лежавшая на ее талии, ощутила слабый ритм зарождающегося в ней движения. Он воспринял это как сигнал двинуться ниже и приник губами к нежной коже шеи. Ее дыхание участилось. Пульс бился прямо под его языком.

– Расскажи мне что-нибудь, – прошептал Куинси, опускаясь к расстегнутому вороту рубашки и вдыхая аромат ее кожи.

– Не могу. Я… не могу… говорить.

– Мне не надо, чтобы ты что-то вспоминала. – Он взял ее руку и положил ладонь себе на грудь, чтобы она чувствовала биение его сердца. – Говори о чем хочешь. Говори. А я помолчу.

Он снова потянулся к ее шее.

– М-м, когда я была маленькой… м-м-м… то собиралась стать… гимнасткой. Выступать на Олимпиаде. М-м-м-м…

– У тебя спортивная фигура.

Куинси провел ладонью по ее спине, чувствуя под рукой все еще напряженные мышцы. Как и он, Рейни занималась бегом. Перед глазами возникла картина – они на постели, обнаженные, ее ноги… Пришлось сделать глубокий вдох.

Спокойно. Без спешки.

– Брала уроки?

Он уже расстегивал верхнюю пуговицу ее рубашки.

– Уроки?

– Да, уроки гимнастики.

– М-м-м… Нет…

– Любила смотреть соревнования? Он просунул ногу между ее ног и прикоснулся к обнажившейся ключице.

– Я смотрела… Олимпийские игры…

– Да, там есть что посмотреть.

Он справился с последней пуговицей, полы разошлись, и Рейни поежилась от прохладного ветерка, но не запротестовала.

– Мне больше нравится Надя Комэнечи, – сказал он, проникая под рубашку.

Кожа у Рейни была теплая и гладкая, живот плоский, подтянутый.

– Что?

– Она моя любимая гимнастка.

– А… О…

Куинси не стал снимать рубашку, а сосредоточился на губах, которые уже охотнее откликались на его поцелуи. Наступление началось. Губы, щеки, подбородок, мочка уха… Рейни повернула голову, подставляя губы, ее бедра уже уловили ритм желания и двигались все быстрее и быстрее.

Куинси расстегнул застежку у нее на спине, и бюстгальтер соскользнул вниз.

– Я думала, ты сделаешь это одной рукой, – прошептала Рейни. – Практики не хватает. Напомни мне в следующий раз, я я покажу, как это делается.

– Куинси, – шепнула она, – а не перейти ли нам на кровать?

Второго приглашения не потребовалось. Он поднял Рейни на руки и шагнул к кровати, но споткнулся о ее туфли. Им повезло – они упали на покрывало. Рейни беззвучно рассмеялась. Она оказалась сверху, и Куинси, воспользовавшись ситуацией, поцеловал сначала одну, а потом другую грудь. Рейни не оттолкнула его, а, наоборот, обхватила за плечи.

– Гимнастика… у тебя плохо с равновесием, Куинси.

Ее близость распаляла. Он хотел ее всю. Хотел слышать ее стоны. Хотел… Только не надо спешить. Помедленнее. Боже, он умрет, если не разденется.

Куинси стянул с Рейни рубашку. И в какой-то момент оказался на спине, под ней. Ее бледные груди казались белыми на фоне его смуглой кожи.

– Мне почему-то уже не до Олимпийских игр, – прошептала она.

– Что?

– То самое.

Она нашла шрам на его левом плече и поцеловала его. Потом другой, на предплечье. Третий – над ключицей.

– Кто это сделал?

– Джим Беккет.

– Ты убил его?

– Это сделала его бывшая жена.

– Молодец.

Рейни покрывала поцелуями его грудь, живот. Ее волосы щекотали. Боже, эта женщина убивала его.

– Куинси, я не хочу быть такой, как моя мать.

– Ты не такая.

– У нее было столько мужчин. Каждую ночь…

– Если завтра появится кто-то новенький, я его пристрелю.

– Хорошо.

– Рейни?

Она прижала палец к его губам:

– Ничего не говори. Прибереги на потом. – Она стянула джинсы и откинулась на спину. Развела ноги. Подняла бедра. Куинси смотрел ей в глаза, чувствуя, что наполняется хрупкой надеждой и мрачной решимостью.

– Рейни, жизнью можно наслаждаться.

– Я не знаю как.

– Я тоже. Будем учиться вместе.

Она обвида его ногами. Он стиснул зубы и медленно вошел в нее. Все его тело тут же напряглось. Ее лицо исказилось. Он замер, сдерживая желание. Глубокий вдох. Не спешить. Ее черты смягчились. Тело расслабилось. Лицо осветилось улыбкой. Она пошевелилась. Еще. И еще.

– Спокойно…

– Ну же… пожалуйста…

Он опустил голову. Все. Больше никакого контроля. Никаких мыслей. Только Рейни. Ее вскрик. Ее тело. Ее доверчивый взгляд.

Она снова вскрикнула. Удивленно. Восторженно. Куинси еще успел увидеть выражение счастья на ее лице. А потом все растворилось в темной дрожащей бездне.

Рейни уснула первая. Куинси тоже собирался вздремнуть, но не смог сомкнуть глаз. Белое покрывало сбилось к ногам. В окна все еще струился свет. Он лежал на спине, голова Рейни покоилась на его плече, рука – на груди. Время от времени Куинси проводил ладонью по обнаженному изгибу плеча, наслаждаясь ощущением ее близости.

Какое это, оказывается, чудо – смотреть на спящую женщину. Темные, с медным отливом, волосы обрамляли бледное лицо. Длинные ресницы казались пятнышками сажи на белой коже. Розовые губы слегка приоткрылись, словно створки раковины. Наполовину женщина, наполовину ребенок. И все это – его.

Куинси снова притронулся к ее плечу. Рейни пробормотала что-то невнятное, но не проснулась.

– Я никогда не обижу тебя, Рейни, – тихо сказал Куинси. Потом его взгляд переместился на телефон, который должен был вот-вот зазвонить и вернуть их к реальности. Вернуть в рискованную игру, затеянную психопатом-убийцей.

Он подумал о дочери, такой юной, гордой и смелой, сидящей сейчас в номере отеля и усердно изучающей финансовые отчеты. Подумал о Рейни, о ее дерзко и решительно вздернутом подбородке, о том, как светло стало в комнате, когда она переступила через порог. Подумал о себе, постаревшем, набравшемся опыта, и решил, что из ошибок надо извлечь урок.

Вывод ясен. Хватит оплакивать утраченное. Пора начать драться за то, что осталось.