Текст книги "Память сердца"

Автор книги: Лия Лилина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

И тогда с нами что-то происходит. Какой-то внутренний, внешне неприметный взрыв. Наши сердца тоже набирают бешеную скорость. И в этот миг ощущаем сердцем, кожей, всем своим существом прорвавшуюся крохотную пульсовую волну. Вторую. Третью. Жизнь! Солнце!

– Все в порядке. – Голос врача еще глух. Под белым халатом часто вздымается его грудь. Бросив ласковый взгляд на Пелагею Ивановну, он прощается с нами.

…Шепотом разговариваю с Пелагеей Ивановной.

– Вы так нужны другим сыновьям, моя родная! – И снова глажу, бесконечно глажу потеплевшую руку.

Слезы наконец прорываются из ее глаз, принося утешение, облегчая страдания.

Общее горе еще теснее сплотило нашу бригаду. По очереди дежурим у постели Пелагеи Ивановны. Приносим плюшки из серой лайковой муки, крохотные баночки с вишневым вареньем. А тетя Дуня, выдумщица, подарила больной чижа Яшку.

– Имя и песни у него веселые, может, горе и рассеится помаленьку? – улыбнулась она.

Пелагея Ивановна велела выпустить Яшку из клетки, и он быстро освоился с комнатой и ее обитателями.

Сегодня у больной дежурит тетя Дуня. В синем тазике принесла воды умыться, деревянным гребешком расчесала густые, со снежными отметинами волосы Пелагеи Ивановны. А пока Анна Михайловна Ермилова варила на кухне пшенную кашу, начала читать вслух «Вечерку».

«…Войска 2-го Белорусского фронта после двухдневных боев, сегодня, двадцать седьмого июля, штурмом овладели городом и крупным промышленным центром Белосток…»

Пальцы Пелагеи Ивановны комкают край лоскутного одеяла.

– Белосток далеко от Минска? – спрашивает она.

– Не знаю, – отвечает тетя Дуня, а сама думает: «А как там на фронте мои сыны? Вернутся ли?» Украдкой от подруги смахнула навернувшуюся слезинку. И тут же начала корить себя. Сколько раз на семинарах доктор объясняла, что у постели больного выражение лица должно быть веселое, улыбка бодрая, а слова такие, чтобы до сердца доходили быстрей валерьяновых капель, а она вот не сдержалась.

– Ти-ти-ти, – бодро заливается пеньем Яшка, словно показывая пример тете Дуне. – Ти-ти-та…

– Заливается-то как, – взяв себя в руки, кивает голевой в сторону Яшки тетя Дуня. – И никакой музыкальной школы ему не надо. Вы только послушайте его, Пелагея Ивановна. Веселый сегодня какой!..

Но Пелагея Ивановна лежит, закрыв глаза.

Тетя Дуня наклоняется к ней:

– Как себя чувствуешь, Пелагея Ивановна? Лучше?

– Сердце печет. Как горячий кирпич в груди, – еле слышно отвечает больная.

Тетя Дуня капает в мензурку лекарство.

– Выпей, боль как рукой снимет.

Пелагея Ивановна нехотя пьет. На застывшем лице живут только глаза. Нос заострился. Губы потрескались.

Приняв лекарство, она смотрит в одну точку. Ее тоскующий взгляд не может оторваться от коробочки на старом комоде. «Что там? Может, последнее письмо Бориса?»

Анна Михайловна приносит из кухни кастрюльку с пшенной кашей.

– Плохо ешь, Пелагея Ивановна, – вздыхает она. – Разве так поправишься. Может, попросить доктора прописать тебе уколы какие от сердечной тоски.

– И без уколов выходим! – сердится тетя Дуня.

– Теперь мне все равно, – еле слышно отвечает Пелагея Ивановна.

– Как это – все равно? – строго говорит Анна Михайловна. – Мы с вами еще должны отпраздновать Победу, повидаться с однополчанами Бориса!

Веки Пелагеи Ивановны вздрагивают.

– Нельзя так думать, – говорю я. – Не такое сейчас время. – Вспомните тех, кто тяжело ранен в боях. Может, среди них – фронтовые друзья Бориса, его однополчане, те, с кем он освобождал одни и те же города. И навестить их некому. – Лицо Пелагеи Ивановны чуть приметно подергивается. – Только на одном нашем участке теперь пятьдесят восемь инвалидов войны. Им необходимо не только лечение – материнская ласка, забота. Помните, я рассказывала вам о Наташе? Тяжелый порок сердца, а она работала как здоровая – в две смены. Теперь у нее отнялась правая рука, парализована речь. А кроме нас у нее никого нет. Что было бы с ней, если бы кто-нибудь из членов нашей бригады сказал о Наташе: «Мне все равно».

На лбу Пелагеи Ивановны проступает испарина. В глазах слезы.

– Возьмите меня в свою бригаду! – шепчет Пелагея Ивановна.

– Конечно возьмем, – хором отвечают женщины. – Сколько пользы вы еще можете принести! А пока выздоравливайте. Зачисляем вас в резерв.

Пелагея Ивановна осторожно садится в постели.

– Спасибо вам, родные мои. Анна Михайловна, подогрей, пожалуйста, кашу, молочка принеси. Теперь мне быстрее поправляться надо.

– Вот это – дело, вот это– по-нашему! – радуются сиделки.

Пелагея Ивановна стала нам отличной помощницей. Она помогла нам поставить на ноги и Наташу.

В течение нескольких месяцев Наташе было очень плохо. Сквозь мембрану фонендоскопа ее сердцебиение походило на шум крыльев испуганной птичьей стаи. И все-таки мы ушли от самой грозной опасности – фибрилляции. Заботливый уход, лекарства вернули сердцу нормальный ритм. У постели больной, кроме Пелагеи Ивановны, дежурили девушки из цеха моторов ЗИСа. Это было их комсомольским поручением. Однако болезнь не отступала. Наташа все слышала, понимала, но говорить не могла. Как восстановить ее связь с внешним миром?!

Первым делом, надо было заставить Наташу мобилизовать себя для борьбы с болезнью. Но как это сделать? Силы подорваны не только острым ревматизмом, но и войной, сиротством. Ее волосы, блестевшие раньше словно мех норки, потускнели. Глаза холодные, чужие.

– Потерпи, – утешали мы ее. – Придется еще долго лечиться. Но ты обязательно будешь говорить. Тебе всего семнадцать. Все у тебя впереди. Только помоги нам хоть немного: верь в свое выздоровление, радуйся тому, что тебе уже лучше. Это не менее важно, чем лекарства.

Но случилось непредвиденное, ужасное. Наташа разлюбила жизнь! Равнодушная ко всему, девушка перестала даже улыбаться. Хмуро, исподлобья смотрела она даже на своего верного, преданного друга Леньку.

Правда, сердце у нее теперь было в порядке – лекарства сделали свое дело, но психика? Что делать? Как вернуть девушке любовь к жизни? Где найти тот новый раздражитель, который заставит сработать внутренние резервы организма? Должен же быть выход. Должен! Что только не пробовали. Предложили Наташе, пока не вернется речь, каждый день заштриховывать в тетрадке в клеточку по квадратику: нездоровится – черным карандашом, почувствует себя лучше – красным. Так она без слов могла рассказать нам о своем состоянии. Но девушка один за другим рисовала черные квадраты.

И все же жизнь взяла свое. Как-то мы увидели у нее в руках автозаводскую многотиражку, которую принесла ее подруга Зоя. С газетной полосы смотрели на Наташу шесть улыбающихся девушек – ее комсомольская бригада. Крайняя справа – она. Оказывается, с того самого дня, как с ней случилось несчастье, подруги по цеху выполняли за нее дневную норму. Значит, она была и есть в строю.

– Очень ждем тебя, Наташка, – говорила Зоя. – Будем справлять Победу, председатель цехкома пришлет за тобой машину. Приедешь?

Наташин взгляд потеплел. Она улыбнулась и кивнула в знак согласия головой. Это были первые симптомы возвращения к жизни, начало выздоровления.

Долго, очень долго нам пришлось еще лечить, выхаживать девушку и усилия наши увенчались успехом – в мае 1945 года к ней вернулась речь.

Победа… Ее ждали с июня сорок первого, за нее боролись, умирали на фронтах наши воины, ради нее сутками не отходили от станков рабочие в тылу. Что победа близка, что она вот-вот придет, стало особенно зримо видно уже в самом начале сорок пятого.

Сводки Совинформбюро становились все торжественнее, все больше названий освобожденных от оккупантов городов в них звучало. А радостные вести, как известно, помогают лучше всех лекарств.

Теперь все казалось необыкновенным: снег, ослепительный от солнца, звездное небо, будто помолодевшие улицы.

Впервые за годы войны в Москве прошли районные партконференции… Родной мой 1-й ГПЗ освоил новые типы подшипников для народного хозяйства. ЗИС получил большой заказ на тюбинги для Московского метрополитена – развернуто строительство его четвертой очереди. После ремонта распахнулись двери Московского планетария. В конце года из Саратова в Москву планировали пустить газ. В кинотеатрах демонстрировался фильм «В шесть часов вечера после войны».

Стремительно летели весенние дни навстречу Победе. Скоро, совсем скоро по Красной площади пройдут победители.

Москвичи работали по-ударному: 1-й ГПЗ и ЗИС изо дня в день перевыполняли оборонные задания. Метростроевцы привели в порядок станции метрополитена. Станция «Автозаводская», где совсем недавно фанерные листы заменяли облицовку колонн, сверкает мрамором. На Москве-реке открылась навигация.

У нас тоже своя, пусть и небольшая, но радость: бригаде прислал письмо сын тети Дуни кавалер двух боевых орденов майор Борис Дмитриевич Арсеньев. Читали все вместе. Второе письмо пришло от гвардии рядового Александра Васильевича Штаркова. Наша бригада опекала его семью, помогала ей во всем. А семья была не маленькой – пятеро детей. Шестой ребенок у Татьяны Александровны родится уже после войны. Это будет мальчик Вася, но частенько его станут называть не просто по имени, а Васей Победным.

«Спасибо вашей бригаде, – писал Александр Васильевич. – Я с 1941 года бью фашистов, и вы очень помогаете мне и другим воинам, опекая наши семьи. Во время побывки я еще раз убедился, как много вы делаете для нас, фронтовиков, и на душе у меня за жену и детей теперь спокойнее. Обещаю отдать все силы для разгрома врага. А вы не забывайте мою семью. Еще раз спасибо. Гвардии рядовой Александр Штарков. Полевая почта 50/4210».

И еще пришло одно письмо. На этот раз Пелагее Ивановне от названного сына Михаила. «Дорогая мама! – писал он. – Шлю вам боевой танкистский привет. Желаю здоровья, сил, скорой Победы. Нет слов, как меня окрыляет ваша материнская доброта и тревога за меня. Всегда помню о вас, о моем брате Борисе, который отдал свою жизнь за Родину. Как хочется увидеть Москву, вас, названного брата Володю и сестру Женю. Теперь уже недолго ждать – Красная Армия на подступах к Берлину.

До скорой встречи, мама. Большой привет от моего друга Алексея. Ваш Михаил Симонов. Полевая почта 25552».

– Воюет сын за себя и за Бориса. – Пелагея Ивановна, улыбаясь, вытерла глаза кончиком платка.

Победа все ближе и ближе. Почти четыре года мы ждали этого дня. Говорили себе: до Берлина тысяча километров… пятьсот… сто… пятьдесят…

16 апреля 1945 года в пять ноль-ноль по московскому времени земля и небо содрогнулись. Голоса тысяч орудий, гул самолетов, взрывы авиабомб слились в единый глас Возмездия. Началась Берлинская операция войск 1-го и 2-го Белорусских фронтов и 1-го Украинского фронта. К вечеру 17 апреля началось отступление врага. И, наконец, 18 апреля пали Зеловские высоты, которые Геббельс называл ключом к Берлину.

…Из приказа Верховного Главнокомандующего: «Войска 1-го Белорусского фронта перерезали все пути, идущие из Берлина на Запад, и сегодня, 25 апреля, соединились северо-западнее Потсдама с войсками 1-го Украинского фронта, завершив таким образом полное окружение Берлина…»

Ликует вся страна. Ликуют москвичи.

В канун Победы наша бригада работала особенно слаженно. Казалось, радость стоит за порогом, стучит в дверь, ждет в прихорашивающих себя к празднику домах.

И вот над опаленным рейхстагом плещется победное знамя Страны Советов! Непобедимое знамя, окрашенное кровью двадцати миллионов сынов и дочерей Родины.

«Победа!» – ликуют люди. «По-о-беда!» – трубит ветер. «Победа!» – повторяют малые дети, еще не совсем понимая счастливое значение этого слова. На Красной площади тесно от радости. Люди захлебываются счастьем, поднимают над головами детей: «Смотрите, запомните навсегда…»

ЖИВАЯ СВЯЗЬ ВРЕМЕН
(Вместо заключения)

Финальный слет второго Всесоюзного похода комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа проходил в Москве, на Красной Пресне, в палаточном городке.

Равняясь, строятся юноши и девушки, одетые в потемневшие шинели, потертые кожанки. Кажется, что даже природа боится нарушить священную тишину воспоминаний.

Палатка № 36 – музей боевой славы Белоруссии.

– Пароль? – прикладывая руку к пилотке, спрашивает Пелагею Ивановну юноша из Минской школы № 65 имени Героя Советского Союза Бориса Окрестина.

– «Рубеж», – тихо отвечает мать.

– Вам предоставлена честь открыть музей боевой славы Белоруссии!

Руки Пелагеи Ивановны слегка дрожат, разрезая алую ленточку у входа.

Глаза привыкают к темноте.

…Мы возвращаемся в сорок первый. За чугунной дверцей печки потрескивают дрова. Желто-красные сполохи огня шарят по брезентовым стенам. В гильзе снаряда вздрагивает оранжевый язычок пламени. В середине палатки – грубо сколоченный стол.

Воспоминания невольно собирают вокруг него дорогих людей, не вернувшихся с войны.

Склонился над картой «стальной» комбат Таганского коммунистического истребительного батальона Меркудий Семенович Малый. Рядом начальник его штаба капитан Шашуков. Повернувшись к огню – четкий профиль словно выбит на бронзе, – лепит закрутку слесарь шлифовального цеха 1-го ГПЗ Герой Советского Союза летчик Петр Иванович Романов. Он погиб в сорок пятом в боях над Берлином. Его именем названа одна из Кожуховских улиц Москвы, улица, где живут многие подшипниковцы. Те двое с гранатами у пояса – сыны бабушки Ули, Петр и Константин Ивановы.

Полыхнул на сквозняке рыжий огонек в гильзе снаряда, и палатка опустела. Неужели это лишь минутное видение, вызванное памятью сердца?

В глубине палатки белеет бюст Бориса Окрестина. К нему медленно идет Пелагея Ивановна. Кажется вот-вот подкосятся ее ноги, и она рухнет на землю. Шаг… Еще один…

Затвердело в мраморе лицо юноши. Встречный ветер отбросил правую часть шлемофона. Решительный, уверенный в победе взгляд. Две жестких складки от крыльев носа к мальчишеским шершавым губам.

Перед бюстом воина – развернутый комсомольский билет. На листке наискось надпись: «Принять почетным комсомольцем и зачислить на постоянный учет в первичную комсомольскую организацию Минской школы № 65 имени Героя Советского Союза Бориса Окрестина».

Пелагея Ивановна до земли кланяется сыну, о чем-то тихо разговаривает с ним…

Еще одна встреча с прошлым – на квартире у тети Дуни. Подперев щеку рукой, тетя Дуня смотрит, как одна за другой переворачиваются страницы альбома-летописи.

Мелькают даты, письма, фотографии. К плечу солдата припала изможденная женщина, двое малышей тянутся к отцу. Ниже надпись: «Дождались». На следующем снимке – «команда» Татьяны Александровны Штарковой, включая шестого, Васю Победного. А вот снимок семьи Штарковых, но уже через двадцать три года. На медицинском языке это называется результатами отдаленных наблюдений. Нет, это не наблюдения. Это – сама жизнь! Хорошие дети выросли у Татьяны Александровны и Александра Васильевича. Нужные стране люди – учителя, швеи, инженеры.

Следующая страница. Захватывает дыхание: хлебные карточки! От этих полосок гербовой бумаги когда-то зависела человеческая жизнь. Как же дорога была тогда каждая корочка хлеба. И как важно и сейчас смотреть на хлеб, как на святыню человеческого труда.

А это фотоснимок нашей первой комнаты здоровья. По четвергам мы «одалживали» ее у техника-смотрителя жэка. Но однажды во двор дома № 18 по Нижегородской улице, где теперь высится двенадцатиэтажная башня, въехал ЗИС, груженный железом, старым тесом, бидонами с олифой, белилами. Легко выпрыгнув из кузова машины, щуря дальнозоркий глаз, председатель домового комитета Михаил Ефимович Куликов крикнул: «Эй, комсомолия! Выходи на стройку штаба здоровья!»

С тех пор каждый четверг с Калитниковских улиц сюда, в университет здоровья, спешили его слушатели. Стучали по асфальту каблучки мясокомбинатских девчат, одетых в нарядные платья. Солидно шли будущие сборщики радиозавода. Лихо заломив полотняный картуз образца 1914 года, вышагивал застрельщик всех субботников на участке, ветеран комнаты здоровья дед Кузьма. На белой нейлоновой рубашке рядом со значком ГТО сияли три Георгиевские креста.

Равняясь на друга, приосанивался Никифор Иванович Иванов. Стараясь не отставать от мужчин, семенила бабушка Уля в нарядных сапожках. Красивую эту обувку на Восьмое марта подарил ей любимый внук Петя – знатный бригадир 1-го ГПЗ Петр Иванович Иванов.

Запыхавшись, вбегала в переполненный зал Еленка Павлова. Удивительные ее волосы цвета кованой меди струились по плечам. Еленка беспокойно поглядывала на дверь – не задержался бы на работе отец.

И снова мы с тетей Дуней листаем годы – страницу за страницей. Задерживаемся на фотографии большой афиши. На ней три слова: «Эстафета добрых дел». Слева – дата рождения нашей бригады – 16 апреля 1942 года. Справа – та же дата, но уже год 1962-й. Наискось, через всю афишу: «Сотое занятие в комнате здоровья». Рядом фотографии воспитанников и друзей бригады, письма-поздравления и телеграммы в ее адрес из разных концов страны: с Сахалина, из Львова, Минска, Волгореченска, Перми.

Групповой снимок бригады в День Победы.

– Помнишь, тетя Дуня, какой это был счастливый день?

– Как не помнить? – в голосе тети Дуни нескрываемая гордость. Заскорузлыми пальцами гладит, она фотографию, задерживаясь на лицах подруг.

…Телефонный звонок всколыхнул предрассветную тишину. В трубке незнакомый мужской голос.

– Гвардии полковник Евгений Александрович Касаткин просил разыскать вас и передать.

Память полоснуло, как бритвой.

– Женя Касаткин?!

– Извините, нет. Я звоню по его поручению.

Вот и вернулась та ледяная ночь из сорок третьего. Военный патруль. Встреча с лейтенантом Сашей Сидоровым и его другом сержантом Женей Касаткиным. Коротенькая повесть о мужестве и беззаветной любви Светланы.

– Полковник Касаткин просил разыскать вас, пожелать олимпийского здоровья, счастья. Где сейчас Евгений Александрович? На Крайнем Севере. Нет, не женат. Но он воспитал двух приемных сыновей – детей погибшего фронтового друга.

– Майора Александра Сидорова?

– Да. И еще просил передать. – Говоривший замялся.

– Что передать? Что?!

– Я не совсем понял, хотя Евгений Александрович повторил дважды. Звучит, как строчка стихотворения. Всего три слова: «Сириус, моя звезда…»

Частые гудки оборвали фразу. Все смолкло…

«Сириус, моя звезда». Неразрывна связь времен, незабвенна память о прошлом…

А за окном просыпалась Москва. Древний и вечно молодой самый прекрасный город мира.