Текст книги "Литературная Газета 6517 ( № 28 2015)"
Автор книги: Литературка Литературная Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Откровение, которое можно почерпнуть в "Цукербринах", – далеко не Дао. Но тоже из трёх букв. Результат не заставил себя ждать. Рецензенты в один голос прочли отходную увядшему таланту, а m-me Наринская в порыве благородного негодования предложила впредь штрафовать автора за упоминание Чжуан-цзы с его бабочкой. Простите великодушно за автоцитату, но очень уж она к месту:
"Какие, собственно, претензии к Виктору Олеговичу? Каким он был, таким остался: сатирик злой, буддист лихой. Зачем, зачем в своих утратах его хотите обвинить?.. Давайте уж назовём вещи своими именами: вам, господа, попросту надоел посредственный клоун со скудным репертуаром из трёх реприз. Но позвольте-ка полюбопытствовать: а не вы ли, часом, внушили скромному инженеру-электротехнику, что эзотерические банальности, изложенные проектно-сметным языком, и есть интеллектуальная беллетристика? Не вы ли впадали в восторженный ступор от вымученных сюжетов и топорных каламбуров? Так похлопайте хотя бы из вежливости".
ЧТО ПИСАТЬ-ТО?..
От финальной сентенции намеренно воздерживаюсь. Помните старинный анекдот: "А что писать-то? И так всё ясно!"
Теги: литература , литературоведение , критика
На байкальских берегах
«XIV Международный фестиваль поэзии на Байкале» стал лучшим из всех, где нам доводилось присутствовать. Организаторы – Анна Асеева, Игорь Дронов, Андрей Сизых – и добровольные их помощники оказались безупречны. Удалось всё: от встречи и размещения участников до формирования внятной, интересной зрителям программы.
Хотя отнюдь не просто распределить крайне различных с поэтической, да и других точек зрения авторов, обеспечив каждому из них внимательную аудиторию. Умение сделать это свидетельствует как минимум об искренней заинтересованности в каждом из гостей фестиваля.
Среди них были и безусловные мэтры, и малоизвестные поэты. На любом фестивале едва ли не самым тревожным для организаторов моментом оказывается вечер местных авторов – на фоне приглашённых знаменитостей они рискуют выглядеть бледно. Так вот, ничего подобного в Иркутске не было.
Тут в первую очередь опять-таки спасибо организаторам, сделавшим вечер не сугубо иркутским, но сибирским. А участие кемеровчанина Дмитрия Мурзина или Дарьи Верясовой гарантировало определённое качество мероприятия.
Встречу вела Надежда Ярыгина, очень нетривиальный автор. Остальные участники тоже были весьма интересны.
Общей нотой неожиданно стал эскапизм. Конечно, у кого-то тема параллельных измерений и планов поселиться где-нибудь в Андах звучала более талантливо, у кого-то слабее, но она была у всех.
Можно смело сказать, что кризис фестивального движения, явный ещё пару лет назад, преодолевается. Ждём продолжения.
Андрей ПЕРМЯКОВ
Теги: литературный процесс
Неча на зеркало пенять
ОЧЕЙ УЧАРОВАНЬЕ
Жизнь моя – как заболоцкость чья-то -
свет, которым отмерцал сосуд.
Эдуард УЧАРОВ
У меня повсюду многозначность,
посреди лирических забот.
Иногда нахлынет пастерначность -
рифма в мозги стукнет – и убьёт.
Жизнь моя есенинскою ранью
мчится вдаль на розовом коне,
и родных стихов учарованье -
просто как мурашки по спине[?]
Евгений Минин
ГОЛОВНАЯ ОБУВЬ
Чтоб «мозгой» переобулся
Каждый в новый «стихозвон».
Михаил Гуськов
Его мозга захлюпала по лужам,
И он взревел – скорее все сюда,
Кому ботинок иль сапог не нужен,
Тащи, мозге без обуви беда!!!
Где мозгокруты, где вы, мозгопробки?
Где мозгобои? Где ты, мозготряс?
Где вы, мои холопы и холопки,
Меня предавшие за две строки зараз?
Стихобренчал я вам и стихозвонил,
Стихогудел и стиховерещал,
Я о любом пижоне и долдоне
Писал, пока не вызвали врача.
Я объяснял ему – в Лондоне хмуро,
В Парижу башня тычет в мозг, как гвоздь,
Пришлось в Москве мне поселиться сдуру,
Но и в Москве, как видно, не срослось.
Бычки гарцуют и мычат лошадки,
Течёт куда-то Ху и даже Хэ,
А дамочки, что на обувку падки,
Живут с другими прямо во грехе.
А я иду разут, как тот Мессия,
Мозгой по лужам, бравый стихозвон,
И жду – от сна воспрявшая Россия,
Мне подпевая, грянет в унисон.
Глеб БУРМИСТРОВ, МОСКВА
ВИРУС ПРЕКРАСНОГО
Потрогай скатерть, бархат бахромы,
Нарцисса в вазе стан продолговатый.
Не скифы мы, не азиаты мы!
Хотя, конечно, скифы, азиаты.
Александр Кушнер
Духовной пищи просит естество,
Заумной мысли – сдвинутая фаза[?]
Нет, не зараза стихомастерство.
Хотя, конечно, та ещё зараза.
Потрогай солнце, холод Колымы,
Молекулы либидо, хвост кометы[?]
Мы – не поэты, чудики – не мы!
Хотя немножко чудики поэты.
Воспой глубины, ночи полумрак,
Хор парусов, речитатив бамбука[?]
Не лебедь ты, не щука и не рак.
Хотя отчасти лебедь, рак и щука.
И этот весь эстетский винегрет
Доверь листу бумаги простодушно.
Что, ты не Кушнер? Ну конечно, нет.
Хотя постой-ка!..
Несомненно, Кушнер!
Наталья БАЖЕНОВА, ЧЕЛЯБИНСКАЯ ОБЛАСТЬ
ОбглоДанное
Плохо с русским языком
с мыслью лучше и апломбом
но ведь счастью я знаком
и взаимностью обглодан
Александр Самарцев
Сочиняю на ходу
хорошо знаком сюрпризам
я как яблонька в саду
серым зайчиком обгрызан
бьёт взаимность кулаком
счастье смотрит очень строго
и проблема с языком -
заплетается немного
Евгений Минин
Теги: ироническая поэзия , пародия
Литинформбюро № 28
Литвстреча
Архангельский литературный журнал "Двина" побывает в гостях у музея Ф. Абрамова в Верколе, на родине писателя. Редактор "Двины" Михаил Попов представит читателям журнал и его авторов. Гости фестиваля услышат стихи Т. Полежаевой, В. Попова, О. Корзовой.
Литюбилеи
Книге Льюиса Кэрролла "Приключения Алисы в Стране чудес" исполняется 150 лет.
Литвыставки
"Художественный музей им. В.С. Сорокина – Дом Мастера" в рамках Года литературы в России представляет выставку "Мир литературы глазами художников".
В рамках Года литературы в России в здании правительства Воронежской области открылась выставка, посвящённая жизни и творчеству поэта Сергея Есенина.
Литконкурсы
В Орле объявлен конкурс для авторов не старше 30 лет.
ЛИТПРЕЗЕНТАЦИЯ
В Петербурге презентуют книгу об экипаже подводной лодки "Курск".
Литчтения
В Рязанском историко-архитектурном музее-заповеднике в очередной раз прошёл "Летний день в кремле". Он был посвящён чтению и литературе и получил соответствующее название – "Лето с книгой".
Литпамять
"Детская книга войны" пополнила выставку Ульяновского дворца книг.
Эта книга – документ истории. Впервые за 70 лет в одном томе собраны все дневники детей войны, которые удалось обнаружить журналистам.
В Магнитогорске в центральной библиотеке имени Бориса Ручьева прошёл День города под знаком памяти писателя Николая Воронова.
Литпраздники
В Ярославской области прошёл 48-й Всероссийский Некрасовский праздник поэзии.
ЛИТУТРАТА
Не стало Галины Фёдоровны Аграновской – вдовы известного очеркиста и писателя, в своё время работавшего в "ЛГ", Анатолия Аграновского. При жизни мужа она не решалась издаваться. Две её книги отмечены несколькими премиями, в том числе и наградой Союза журналистов России.
Литпамятник
На первый памятник Самуилу Маршаку собрали 2,5 млн. рублей. Его установят в Воронеже, на родине поэта.
Литлавка
В Салехарде прошло мероприятие под названием "Литературная лавка". Прозвучали стихи классиков – Анны Ахматовой, Сергея Есенина, а также местных поэтов.
Литфакт
Книгу Рея Брэдбери "451 по Фаренгейту" хотят признать общественным достоянием.
«Гляжу я памяти в глаза»
Победа, Берлин. 1945 год
Фото: Анатолий МОРОЗОВ
В Год литературы и юбилейный Год Победы в Камерном театре Екатеринбурга прошёл вечер памяти писателей – участников Великой Отечественной войны, организованный Объединённым музеем писателей Урала. Поимённо были названы 42 свердловских литератора, чья судьба и творчество связаны с темой войны и Победы. В настоящей подборке – пять имён из той славной плеяды защитников Отечества и мастеров пера.
Владислав ЗАНАДВОРОВ
(1914–1942)
Родился в деревне Русаково под Сталинградом. Жил в Свердловске, Перми, Нижнем Тагиле. Учился в Уральском университете. Участник Великой Отечественной войны, командир подразделения миномётчиков. Погиб под Сталинградом. Похоронен в братской могиле в станице Чернышевской. При жизни вышел сборник стихотворений "Простор". Впоследствии стихи, рассказы, фрагменты романа, дневники В. Занадворова неоднократно издавались, вошли в антологии. В память о героях войны братьях Владиславе и Германе Занадворовых названа улица в Челябинске.
ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО
Лишь губами одними,
Бессвязно, всё снова и снова
Я хотел бы твердить,
Как ты мне дорога[?]
Но по правому флангу,
По славным бойцам Кузнецова,
Ураганный огонь
Открывают орудья врага.
И леса зашумят
На обугленном чёрном погосте,
И на пепле развалин
Поднимутся в рост города…
Мы четвёртые сутки в бою,
Нам грозит окруженье:
Танки в тыл просочились,
И фланг у реки оголён…
Но тебе я признаюсь,
Что принято мною решенье,
И назад не попятится
Вверенный мне батальон!
…Ты прости, что письмо,
Торопясь, отрываясь, небрежно
Я пишу, как мальчишка – дневник
И как штурман – журнал...
Вот опять начинается…
Слышишь, во мраке кромешном
С третьей скоростью мчится
Огнем начинённый металл?
Но со связкой гранат,
С подожжённой бутылкой бензина
Из окопа бойцы
Выползают навстречу ему.
Это смерть пробегает
По корпусу пламенем синим,
Как чудовища, рушатся
Танки в огне и дыму.
Пятый раз в этот день
Начинают они наступленье,
Пятый раз в этот день
Поднимаю бойцов я в штыки.
Пятый раз в этот день
Лишь порывом одним вдохновенья
Мы бросаем врага
На исходный рубеж у реки…
В беспрестанных сраженьях
Ребята мои повзрослели,
Стали строже и суше
Скуластые лица бойцов...
Вот сейчас передо мной
На помятой кровавой шинели
Непривычно спокойным
Лежит лейтенант Кузнецов.
Он останется в памяти
Юным, весёлым, бесстрашным,
Что любил по старинке
Врага принимать на картечь.
Нам сейчас не до слёз –
Над товарищем нашим
Начинают орудья
Надгробную гневную речь.
Но вот смолкло одно,
И второе уже замолчало,
С тылом прервана связь.
А снаряды подходят к концу.
Но мы зря не погибнем!
Сполна мы сочтёмся сначала.
Мы откроем дорогу
Гранате, штыку и свинцу!
Что за огненный шквал!
Всё сметает…
Я ранен вторично…
Сколько времени прожито:
Сутки, минута ли, час?
Но и левой рукой
Я умею стрелять на «отлично»…
Но по-прежнему зорок
Мой кровью залившийся глаз…
Снова лезут! Как черти,
Но им не пройти, не пробиться.
Это вместе с живыми
Стучатся убитых сердца.
Это значит, что детям
Вовек не придётся стыдиться,
Не придётся вовек им
Украдкой краснеть за отца!..
Я теряю сознанье…
Прощай! Всё кончается просто…
Но ты слышишь, родная,
Как дрогнула разом гора!
Это голос орудий
И танков железная поступь,
Это наша победа
Кричит громовое «ура».
27 ноября 1942 года
Венедикт СТАНЦЕВ
(1922-2009)
Родился в деревне Родионовка Саратовской области. Ушёл на фронт в 1941-м, сразу же после окончания Балашихинского учительского института. Рядовой стрелок, пулемётчик, командир отделения… С сентября 1944 года – корреспондент дивизионной газеты «Боевая гвардейская». Награждён боевыми орденами и медалями. После войны – сотрудник газет «Гвардеец», «Красный воин» (Москва), «Красный боец» (Уральский военный округ). Жил и работал в Свердловске. Автор многих книг стихотворений. Уделял большое внимание работе с молодыми литераторами. В память о поэте учреждена литературная премия его имени.
ПОД МОСКВОЙ
Под Москвой в ноябре,
миномётным накрытый,
я лежал на стерне –
ни живой, ни убитый.
Колька-кореш хрипел,
мои раны бинтуя:
«Мы ещё поживём,
Мы ещё повоюем!..»
Мы обратно ползли,
огибая воронки
и друзей,
на которых пойдут похоронки.
Колька-кореш хрипел:
«Вот сто метров минуем
и ещё поживём,
и ещё повоюем!..»
И когда заползли мы
в блиндажную слякоть,
и когда я готов был
по-детски заплакать,
вот тогда я уверовал
в правду простую:
я ещё поживу,
я ещё повоюю!
ПОЛМОСТА
Убить человека непросто,
если даже врага…
У немцев в руках полмоста,
чуть меньше, увы, у нас.
От ухарства – шаг до погоста.
Надо прямо сказать:
они боялись сдать полмоста,
а мы, естественно, взять.
Атака не любит осечки,
но не о том сейчас.
У них кровь стекала в речку,
само собой, и у нас.
Убить человека непросто,
если даже война…
Кровь – с двух сторон моста –
тихо смешивала волна.
УТРО ПОБЕДЫ
Блестела роса, упавшая этой ночью,
травы плели чистой зеленью вязь,
легко раскрывались клювы бархатных почек,
цветом сиреневым становясь.
Сыпал в окопы звенящие зноем бусы
хрустальный жаворонок из облака-скалы.
Гремела музыкой из самых лучших музык –
тишина, набившаяся в стволы.
В это утро весеннее, пройдя пол-Европы,
почерневшая в сражениях лютых,
пришла Победа прямо в окопы
без праздничного салюта.
Смотрела Победа солдатам в глаза,
сбросив на бруствер каску,
на вид – как они: на ногах – кирза,
на поясе – гранаты связкой.
И сколько было в окопах ребят,
её свидетели первые,
каждый в Победе узнал себя,
увидел своё бессмертие!
В тосте торжественном
сдвинулись тысячи кружек,
и были солдатские лица от счастья светлы.
Гремела музыкой – из самых лучших музык –
тишина, набившаяся в стволы.
Борис КАРПЕНКО
(1912–1994)
Родился в Гомеле. Окончил Московский ветеринарный институт. Всю войну был на фронте – ветеринарным врачом артиллерийского полка. Получил пять правительственных наград. На Урале – с 1946 г.; долгое время возглавлял Свердловскую птицефабрику. Стихи печатались в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Урал». В Оренбурге вышла книга стихов «Первопуток».
ИВА
(из цикла «Следы минувшего»)
Мы у Миус меняли огневую.
Шёл бой. Вскипала жёлтая вода.
Рванувшись так, что затрещала сбруя,
Нам пушку Ива вывезла тогда.
Потом –
Но кто ж их, к чёрту перечтёт,
Все те места,
Где допоздна её металась грива?
От самой Волги, весь поход –
Везде нас выручала Ива.
Когда ж мы с боем вышли за Пологи,
Родился жеребёнок у неё.
Уж до чего хорош!
Буланый, белоногий,
Бежит за ней и что-то ржёт своё.
Весь в мать.
От мирной жизни что-то
Принёс он к нам с собой в дивизион.
Предметом зависти и ласковой заботы
Меж дел войны вдруг объявился он.
А он взбрыкнёт – и прочь!
Ему, я полагаю,
Кусок последний отдал бы
Любой из нас.
А мать вперёд шагает, налегая,
Всё на него косит ревнивый глаз…
А вот сегодня – стихнул бой
Над милою украинской землёю,
И неподвижна Ива под арбой
С раздробленным плечом и головою.
Смешалась кровь с обрывками постромок.
И там, где глины жёлтые комки,
Всё тычет мордочкою жеребёнок
В лоснящиеся тёплые соски.
Михаил НАЙДИЧ
(1924–2005)
Родился в Кременчуге на Полтавщине. В неполных 17 лет ушёл добровольцем на фронт. Служил в воздушно-десантных войсках, затем в артиллерии. Воевал на Украине, в Сталинграде, на Дону. После четвёртого ранения демобилизован (1944). Окончил Уральский госуниверситет. Работал в газетах. Автор публикаций в центральных и местных журналах, 25 книг стихов и прозы, выходивших в Свердловске, Тюмени, Москве. Руководил секцией поэзии при Союзе писателей и межгородским литобъединением в Краснотурьинске. Награждён орденами и медалями.
РЯДОМ С НИМ
Солдата накрыла в овраге пурга,
Споткнулся, лежит он, весь в белом,
И если до смерти четыре шага,
То два из них он уже сделал.
Ещё он поднимется и проползёт.
Где грохот, как в каменоломне,
Ещё он засыплет гранатами дзот, –
Таким ты его и запомни!
Чтоб знать, как последний свершается путь,
С кем был в кутерьме этой вместе.
А выживешь –
Чтобы позднее черкнуть
Его старикам и невесте…
Из цикла «Воспоминания»
1
О любимых парни вспоминали
Посреди окопной тишины,
Мне-то хорошо – что на привале,
Что в бою:
Ни милой,
Ни жены.
Я свободен.
Я почти что школьник.
Я курсант…
Патроны. Карабин.
Треплет мокрый ветер – ну и шкодник! –
Обмундирование рябин.
И шальные пули как-то тонко
Свистнули над самой головой…
На Урале вздрогнула девчонка,
Та, что после встретится со мной.
2
Запахи степные… Мята, донник.
Лебеда касается бровей.
По моим мальчишеским ладоням,
По гранатам
Ползал муравей.
Не забуду до скончанья века
Этот день. Он был предельно хмур.
На меня, на просто человека
Надвигался всею мощью Рур.
Меж разрывов чёрных – неба проседь;
На высотке танк
Ревел ревмя…
Прежде чем в него гранату бросить,
Почему-то сдул я муравья!
3
…Под утро отвели бригаду в тыл.
Шли пехотинцы, солнцем обогреты.
Ещё не он, ещё не День Победы,
А всё же праздник настоящий был.
Гремела в рощице оркестров медь,
ревели на ухабах пятитонки.
Впервые медсанбатовской девчонке
Приснился ночью плюшевый медведь.
* * *
Ещё шептали губы неумело
Что – всё! Конец войне!..
И знаешь, друг,
Усталости чудовищную меру
Вся армия почувствовала вдруг.
А тишина пришла, нас оглушая,
Ей вторила и неба синева…
Куда ни глянь – вокруг трава чужая,
Но всё равно, но всё-таки
Трава.
Она манила, ластилась, – нет спасу! –
Звала прилечь всей мягкостью она.
Упасть в неё сейчас бы, отоспаться
За всю Отечественную сполна!
ПАМЯТНИК
Вмятины закрашены…
Но он
Помнит, как шагала юность наша,
Помнит раскалённой стали стон
И дыханье хлопцев –
Экипажа…
Нынче он в заветной тишине,
Где не утихает только
Память.
Голуби ютятся на броне.
Мальчики с весёлыми глазами.
Подойдёт порой и фронтовик.
Постоит, да и вздохнёт устало…
Видит танк, как воин, в этот миг
Что фронтовиков поменьше стало.
Мчаться он привык, огнём хлестать,
Чтобы больше правды было в мире.
Не мечтал он памятником стать –
Был он просто Т-34.
Николай ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ
(1921–1995)
Родился на Урале, в городе Шадринске. Работал на стройке. Добровольцем ушёл на фронт. После войны окончил Военно-инженерную академию. Жил и работал в Екатеринбурге. Награждён 5 орденами и 18 медалями. Книги стихов: «О чём поют сосны», «Моё богатство», «Надёжность».
ПОД ЕЛЬНЕЙ
А ты кричал под бомбой «Мама!»,
Когда метнулась смерть в глаза?
Когда огнём прицельным «рама»
Тебя отбросила назад –
На дно чуть вырытой траншейки?
А пули метили в висок.
Уже прошили телогрейку,
И ты – впечатался в песок…
Но не стыжусь, что грыз я землю, –
Я из траншеи встал опять!
Не раз я слышал там, под Ельней:
«Солдатом стать – высотку взять!»
Никто там не был исключеньем…
Когда идёшь в свой первый бой,
Сначала выдержи сраженье
Не с кем-то там – с самим собой!..
И у меня нет глубже шрама,
Чем та траншея у бугра…
Сначала шепчут слово
«мама»,
Потом уже кричат «ура!».
* * *
Тропинки юности.
Лесные полустанки.
И на прощанье – кроткое:
«Сынок…»
И, словно танки,
тесные землянки –
Всё это –
вехи пройденных дорог.
Просторна память!
В ней вместиться может
И звон весны,
И горький листопад,
И солнышко весёлое над рожью,
И алый снег.
И в нём
лежит солдат.
БЕРЛИНСКИЙ ЭТЮД
Пыль ещё клубится над Берлином,
Под лучами яркими дробясь…
А солдат, усевшись на руины,
Развернул кисет не торопясь.
И взмахнув кресалом, как-то браво
Чиркнул им, как будто отрубил!
Прошагав все битвы и державы,
Мирную цигарку закурил.
И, блеснув медалью «За отвагу»,
Самодельный ножичек извлёк:
Из древка поверженного флага
Мастерил на память мундштучок.
Материал подготовил Владимир БЛИНОВ
Фотографии из фондов Объединённого музея писателей Урала, г. ЕКАТЕРИНБУРГ
Теги: фронтовая поэзия
В сетях времени и судьбы
Сергей Мнацаканян. Незримые сети: Стихотворения. – М.: ИПО «У Никитских ворот», 2015. – 132 с. – (Серия «Московские поэты»). – 200 экз.
...Много лет назад в полуночном вагоне московского метро – пустом в этот час – я читал ему стихотворение Леонида Губанова: «В другом бы веке не простил, В другом бы веке загордился, В другом бы веке в масть костил И в угли головой стелился[?]»
Годы спустя Мнацаканян составил и издал том произведений безвременно ушедших поэтов, куда включил и основательный корпус стихотворений Леонида Губанова, с которым он был неплохо знаком в давние годы поэтической юности.
Вскоре я узнал, что и сам Сергей Мнацаканян пишет стихи – подлинные, с искренними, очень личностными интонациями, верно найденными словами, что западут мне в душу навсегда, что я буду цитировать и вспоминать:
Что, моя юность, простимся с тобой?
Сумерки улиц пропахли весной.
Холодно средь подмосковных берёз,
Тянется горький дымок папирос.
Только не думай, что дело – табак,
В душу запали, навеки чаруя,
Привкус морозца, прикус поцелуя
Как земляника на милых губах[?]
Это было почти полвека – страшно промолвить, полвека! – назад; столько воды утекло, столько стихов и прозы написано; и нынче мне особенно интересно читать свежие, недавно написанные стихи Сергея Мнацаканяна[?]
Когда-то поэтический бум 60-х выплеснулся новыми именами; казалось, стихи пишут все, а уж читают-то точно – все! Некоторые из гремевших в те поры сочинителей канули в небытие: исписались, спились, сменили стезю – кое-кто подался в науку и даже достиг в ней высот, кто-то двинулся по чиновной лестнице. Немногие остались верны призванию. Среди них автор сегодняшней книги "Незримые сети".
Немного статистики: в новой книге поэта собрано более восьмидесяти стихотворений, в их числе несколько стихотворений давних лет, которые ранее не печатались, и маленькая "поэмка" (определение автора) "Мой ХХ век". Поэт, как правило, пишет о себе – будь то монолог, мольба, лирический дневник. Темы могут быть разными, но суть одна – исповедальные, обжигающие сердце строки. Приходится так или иначе откликаться на происходящее вокруг, – не обязательно публицистически громко, как Евтушенко или Вознесенский, – но события подступают, столетия окружают колючей проволокой, от злободневности никуда не деться. И у Мнацаканяна – всё вперемешку: лирические откровения, а рядом – горькие размышления о жизни, что наступила в 90-е, о потрясениях, что происходят с нами и вокруг нас.
Что тревожит, гнетёт душу поэта, что водит его пером, какие проблемы заботят пишущего стихи? Да все одно – Время, утекающая по каплям жизнь, горечь о прошедшей молодости, когда властвовали безденежье и невозможность печататься, узенький круг друзей и слушателей, – и надежды, что всё образуется, разрешится, жизнь наладится[?] Вот об этой непостижимой субстанции времени, неподвластной нашим намерениям, и ведёт речь поэт. Что там, в прошлом, с его белозубым оптимизмом, житейскими неурядицами и трепетными надеждами, когда ещё не маячат на горизонте болезни и одиночество, а жизнь неудержимо мчится к концу, и мы ещё и не задумываемся об этих печалях?
Я говорю об этой фреске,
Где жизнь вставала на дыбы.
О том отмеренном отрезке
Своей единственной судьбы[?]
Но годы ушли, протекли как песок в корабельных часах, по словам Бунина. "Что же осталось нам кроме печали? Самая малость любви и стыда[?]"
Всё труднее переваливать года, но вот что восхищает и приводит в изумление: возрасту не подвластны энергетика стиха, острая зоркость, страстный напор, помноженный на возросшее мастерство; и читателя пронзает откровенная, без оглядки на редакторов и цензуру, исповедь поэта с использованием современной (иногда сниженной) лексики, его пристрастные и весьма субъективные оценки эпохи, которая безжалостно берёт нас за горло и диктует свои правила и нравы, ужасающе не совпадающие с идеалами нашей молодости[?]
Особо надо остановиться на последней вещи в книге – это маленькая, как её обозначил автор, "поэмка" – "Мой ХХ век. Краткий исторический экскурс". Сергей Мнацаканян оглядывается на время своей жизни – вторую половину ХХ века – и связывает впечатлениями и эмоциями эту вторую половину прошедшего века. Наверное, это самое значительное произведение книги, редкий сплав иронии и печали, юмора и сострадания, абсолютно взрывная лирическая смесь истории и личной судьбы. Поэт представляет историческую панораму своего времени так, как оно видится ему сегодня, из второго десятилетия ХХI века. Впрочем, оценки тогдашние и нынешние вполне могут совпадать – время не в силах радикально изменить наши взгляды:
Такой великолепный бред,
Какого не представят лохи:
Прекраснее за тыщу лет
В России не было эпохи.
Поэта трудно цитировать, не хочется разрывать неразрываемые на части стихи, но хочется назвать несколько замечательных стихотворений по именам: "Марсианин", "Советской музыки мучительное эхо", "Европа", "Террор", "Паутина фортуны и горечи ком", "Московская ода" и ещё десятки первоклассных чеканных стихотворений.
Сергей Мнацаканян – не просто коренной москвич, он и поэт сугубо московский, притом что написаны были циклы стихов, навеянных свиданием с исторической родиной, Арменией. Что, казалось бы, можно сказать об этом "орущих камней государстве" после гениального мандельштамовского цикла? Нет, оказывается, можно, и Сергей нашёл необходимые слова, точные образы; генетическая память неизбывна!
Но главное – Москва! Где:
У старых Сретенских ворот,
над Трубной и над Самотёкой -
сегодня первый снег идёт
над городскою суматохой[?]
И над Садовой – от угла
до Троицкого переулка,
как белые колокола
раскачиваются хлопья гулко.
И другие строки, более поздние, стихи умудрённого человека, с оттенком горечи и печали:
[?]меня Москва с рожденья окружила,
Мне подмигнула и заворожила[?]
Завьюжила окрест – белым-бела,
И закружила, и приобняла[?]
Давным-давно на тыщи мелких льдин
Распалась жизнь, которая пленяла[?]
[?]а я ещё живу – неверный сын
московского интернационала[?]
И ещё чем пленяют стихи Мнацаканяна – это любовная лирика. Увы, уже не та, юная и пылкая страсть, что полыхала в прежние годы. Зрелые, выстраданные суждения, исполненные печали и горьких раздумий.
Мне, кроме тебя, не нужен никто,
Но мы не встретились – тому лет сто[?]
Мы вновь разминулись лет двадцать назад,
И только судьбы впотьмах сквозят[?]
Творческая судьба Сергея Мнацаканяна сложилась удачно – на первый взгляд, по крайней мере. Ему было всего двадцать пять лет, когда вышла первая книга стихов. В возрасте тридцати лет он стал членом Союза писателей СССР, что по тем временам было сравнимо с академическим званием. Его сочинения одобрительно принимали такие мэтры советской литературы, как Павел Антокольский, Владимир Соколов, Борис Слуцкий, Евгений Винокуров и другие; в числе знакомых и друзей была вся когорта тогдашней молодой поэзии (об этом Мнацаканян хорошо написал в своей мемуарной прозе "Ретроман, или Роман-Ретро", к коему и отсылаю интересующихся). Но ни карьера литературного чиновника, которым он легко мог бы стать, ни лавры эстрадной популярности не прельщали Сергея – он был и остаётся одержим поэзией, хотя «года к постылой прозе клонят», и поэт, помимо мемуаров, пишет художественную прозу, литературные портреты, вроде объёмной по материалу книги «Великий Валюн» (о Валентине Катаеве), о Юрии Олеше[?]
Не было в его послужном списке – как ни удивительно! – ни "датских" стихов, ни славословий вождям, словом, ничего, за что нынче было бы стыдно сегодня. Мнацаканян оставался верен себе, своему поэтическому кредо, выраженному уже в зрелые лета трагично и ёмко:
Поэт – всегда одиночка, поэтому обречён
На жизненное забвенье, на призрак посмертной славы,
Особенно если пророчествует, и вдруг за его плечом,
Дрожа, как мираж в пустыне, разваливаются державы!
[?]Поэтическое творчество поэта заслуживает серьёзного и обстоятельного разговора. Конечно, Сергей Мнацаканян сегодня – один из немногих отечественных поэтов, имеющий свою "литературную историю". Надо вспомнить, что первая московская книга поэта "Станционная ветка" (М.: Молодая гвардия, 1975) вышла в свет тиражом 35 тысяч экземпляров. В те давние годы тиражи поэтических книг складывались из реальных заказов книготорговых точек страны. Сегодня другая ситуация – и вот через сорок лет новая книга мастера в прекрасном московском издательстве "У Никитских ворот" издана тиражом 200 экз. Разрыв в 175 раз! Но в этом не виноваты ни издатель, ни поэт. Поэт за эти годы не стал хуже, более того – он углубил и расширил любимое многими ценителями своё поэтическое пространство. Издательство "У Никитских ворот" сделало благое дело, укрепив свою "московскую" серию этой книгой. Поневоле задумываешься о состоянии сегодняшнего российского общества. Просто так изменилось отношение общества и власти к художественному слову, и нельзя не отметить это именно в 2015 году, названном чиновниками от культуры Годом литературы. Печальная символическая дата для отечественной словесности.
Я остановился только на одной книге поэта "Незримые сети". Конечно, мои вразброд высказанные соображения не претендуют на глубокий анализ творчества Мнацаканяна (он ещё последует, более того – уверен, что это необходимо), – скорее это впечатления заинтересованного и благожелательного читателя[?]
Теги: Сергей Мнацаканян , Незримые сети
