Текст книги "Медный гамбит"

Автор книги: Линн Абби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Дымащаяся Корона выбросила еще один столб огня и дыма, закончившися очередным землетрясением. Столб пепла расплылся, став, как обычно, грязной кляксой в небе, и поплыл к Урику. Через несколько часов облако может проглотить солнце и ее ядовитая тень нависнет над площадкой испекторов. Темплары и свободные рабочие согнули пальцы жестом, отгоняющим несчастье, надеясь, что солнце продолжит палить их потные головы.

Не так давно каждый житель этого уголка Пустых Земель узнал, что надо ожидать после извержения Короны: три дня страданий, когда приходилось дышать этим ужасным, спертым воздухом, и ветры, разносящие всюду копоть и сажу, после чего Урик превращался в грязный, закопченый город, а потом тридцать дней всеобщей чистки, после которой город Хаману опять начинал переливаться всеми красками под солнцем.

Собственно говоря Урик всегда имел эти три дня страданий и тридцать чистки, но уже дважды после смерти Дракона извержения Дымящейся Короны приносили страшные бури с дождем.

Некоторые обвиняли в этих ураганах Тихиана, пропавшего тирана Тира. Другие винили значительно более древние и злые силы. Но в любом случае Урику, построенному для того, чтобы выдерживать жару и ослепляющий солнечный свет, приходилось сражаться с дождем, приправленном хорошей долей песка. В результате чистка длилась сорок дней и даже больше. Так что народ молился так, как он никогда не молился раньше. Но даже Король Хаману не мог сказать, будет ли извержение сопровождаться дождем или нет.

Ирония судьбы, город, в котором изменения были запрещены, теперь страдал от них самым ужасным образом. Для того, чтобы вынести свое суждение о дровах, Букке понадобился только один взгляд. – Положи все назад в эту вшивую телегу. – Он опять стегнул Павека между лопаток, но на этот раз промазал: его пальцы все еще были сложаны в счастливом знаке огня.

Павек молчаливо молился колесу. С этим облаком пыли, летевшим к городу по небу и воспоминаниями о предыдущих штормах, глубоко заседевшими в его сознании, у него опять возникли мысли покинуть город, и за его стенами начать новую, неведомую жизнь. И он не удивился, когда спустя несколько мгновений после того, как он начал думать о том, как он выживет еще шестьдесят дней – или больше – ветеран в кожаной шапке тронул его за плечо.

– Я заменю тебя здесь, – предложил он. – Выпей пару глотков воды, и внимательно погляди на очередь. Я думаю, что нашел твою женщину.

– Она одна?

Ветеран печально покачал головой. – Двое мужчин. Не понимаю, зачем она сменяла тебя на их: дварф стар, как эти холмы, а костлявый полуэльф не толще твоей руки. Но может быть лучше оставить все, как есть…?

– Нет… – На этот раз он действительно заколебался. – Я должен поговорить с ней.

– Твое решение, сынок, но берегись. Сейчас все такие нервные и подозрительные из-за этого облака, даже такой старый человек, как я.

Павек понял намек и развязал свой кошелек. Он вынул оттуда три керамические монетки, потом, бросив взгляд на кучу битого камня и увидев только пустую тень рядом с ней, достал еще три. – Скажи мальчику…

И что же ему сказать? – спросил он сам себя, машинально приглаживая волосы и глядя на тучу.

– Скажи ему, что если бы он меня слушался, он был бы поблизости. А теперь, скажи ему, что я очень извиняюсь, но все кончено.

Крутанувшись на пятках, он мгновенно увидел медные волосы полуэльфа, а потом – больше не обращая внимание на ветерана – направился к ним, нарочно двигаясь медленно, так что если бы он привлек внимание какого-нибудь темплара, тот бы подумал, что он идет по приказу другого.

Все трое буквально оцепенели, когда он подошел к ним. Полуэльф нервно положил руки на свой дорожный посох, а дварф, отпустив оглобли тележки, напряг твердые как камень мускулы на руках, типичные для его расы.

Женщина-друид – Павек с некоторым неудовольством осознал, что не знает, как ее зовут – спокойно стояла между своими товарищами и глядела на него.

– Женщина, – сказал он, когда подошел настолько близко, что мог прошептать. – Найми меня для того, чтобы провести свою тележку по городу. Из твоей зарнеки делают яд, и тебе нужна моя помощь.

Ее глаза расширились. Она, казалось, хотела сказать что-то, а потом Павек почувствовал, как мириады острых булавок вонзились в его кожу, и в его мозгу вспыхнул ослепительный свет. Время исчезло, все вокруг оцепенело и застыло, а потом, с громовым ударом, его сердце забилось вновь. К тому времени, когда его разобранное сознание вновь создало само себя, к ним подошел Букке.

– Что происходит здесь, червяк? – спросил инспектор, помахивая для пущего эффекта в воздухе своей палкой.

Букке сердито оглядел каждого из них в отдельности, дольше всего задержав взгляд на бородатом лице Павека, и у того было достаточно времени спросить себя, учитывая, что они все опять собрались вместе, а помнил ли более молодой темплар что произошло здесь ровно шестьдесят денй назад.

– Никакого обмана, великий, – ответила друид без малейшего намека на замешательства или смушения. – Я просто надеюсь нанять этого человека для того, чтобы вести тележку по улицам города.

Букке скептически выслушал это заявление: даже старый, с выдубленным годами лицом дварф был сильнее, чем этот рабочий. Друид поняла причину недоверия Букке, опудтила глаза и улыбнулась.

– Мы опаздываем, великий, – объяснила она, – а бедный Йохан совсем без сил после такой долгой поездки.

Бедный Йохан понял намек. Его мышцы опали, плечи сгорбились, он едва стоял на ногах от усталости – и все это подтвердило первоначальное предположение Павека: эта женщина здесь главная, она ведет все дело.

– Ааа – в любом случае все здесь бесполезные черви, – объявил Букке. Он махнул своей палкой, с удовольствием заехав Павеку по ноющей от боли спине еще раз. – Но этот еще более бесполезный, чем остальные. Выбери другого, покрепче.

Стон умер у Павека в горле. Он поставил все свои надежды и ожидания на эту встречу, и только для того, чтобы увидеть, как все рушится.

– Я не вижу никого лучше, великий, – сказала друид, окинув остальных рабочих деловитым взглядом темплара высокого ранга. Потом ее взгляд ласково остановился на Букке. – Этот червь мне подходит.

– Как хотите, Леди, – уступил Букке, его голос стал мягче и тише, чем обычно. – Вы остановитесь на ночь в одной из городских гостиниц?

– Нет, великий. Я верну его перед закатом и уйду из города.

– Ваше имя, Леди – для записи?

– Акашия, великий. А это мой слуги. Их имена неважны. Я не буду торговать на рынке, великий. Мои товары уже обещаны их новому сообственнику, все налоги уплачены и расписки получены. Нет необходимости вообще записывать нас, великий. Просто дай нам иди дальше, великий, вот и все.

– Да, – сказал Букке с видом человека, оторванного от самой сладкой мечты. – Да, идите своей дорогой.

Павек позволил себе испустить вздох облегчения, заняв место дварфа между ручек тележки. Она поверила ему – безусловно эта вспышка боли была результатом какого-то друидского заклинания, иначе почему Букке вел себя совершенно нехарактерно для него: мягко и уступчиво. Она не рискнула бы использовать заклинание второй раз, если бы не была удовлетворена результатами первого. В отличие от магов из Союза Масок, друидов терпели в Урике, но любая магия, которую король не мог контролировать лично, была в Урике под запретом.

Он опять взглянул на кучу обломков. Тень была по-прежнему пуста, и он все-еще думал о Звайне, когда толстый палец дварфа нажал на его запястье и чуть не продырявил ему руку, дойдя до костей и нервов.

– Что бы не произошло, – мрачно прошипел Йохан, глядя ему прямо в глаза холодным, тяжелым взглядом, – твоя жизнь принадлежит мне.

Учитывая, что его рука и все тело еще болели после знакомства с палкой Букке, Павек не сомневался, что дварф без труда покончит с ним, но если, при невероятной удаче, он все-таки переживет Йохана, недовольный взгляд полуэльфа обещал еще одно сражение. Он повернулся и посмотрел на дварфа усталым взглядом.

– Мы все будем трупами, если начнем выяснять отношения и не уйдем отсюда, – тихо сказал он с таким рассчетом, чтобы Букке не подслушал.

Йохан освободил его запястье, и хотя Павек с удовольствием бы постоял и помахал рукой, чтобы кровь снова пришла в кисть, он только обхватил оцепеневшими пальцами ручки тележки.

– Ты готов? – спросила друид, с намеком на чуть ли не материнскую заботу в голосе, хотя она выглядела на несколько лет моложе Павека.

Пока Букке мигал и пытался понять, что с ним произошло, Павек и его новые товарищи прошли через ворота мимо места для инспекторов. Было бесконечное число причин держать голову пониже, пока пока он толкал легкую и хорошо уравновешенную тележку вверх по небольшому подъему в открытые западные ворота Урика. Он отбросил все причины и начал бросать взгляды по сторонам в поисках Звайна. Он был уже почти внутри огромных, высотой в человеческий рост ворот имени Великого и Могучего Короля Хаману, когда краем правого глаза уловил маленькую, темную фигурку. Он повернул головы направо к ней.

– Что-то случилось, человек-червь? – проворчал полуэльф – первые слова, которые он произнес, полные знакомого подросткового задора.

– Нет, ничего.

Камни и заросли кустарника около них оказались абсолютно пусты. Быть может будет другая возможность еще до заката. Может быть – но ни один нормальный человек не потратит даже плевок на такой бросок костей. Тележка вкатилась из утоптанной грязи дороги на гладкую булыжную мостовую улиц Урика. Они достигли первой площади. Потом он повернул налево, на широкую, многолюдную улицу, ведущую прямо к таможне. Дварф же продолжал идти прямо вперед, в путаницу торговых ларьков и узких переулков, где торговцы одеждой, ткачи и красильщики предлагали свои товары. В результате они столкнулись друг с другом и с тележкой.

– Куда это ты направляешься? – спросил дварф. – В таможню?

Йохан отступил на шаг, бросив на него еще один презрительный взгляд. Таможня не упоминалась, с тех пор как он присоединился к ним.

– Есть проблемы? – спросила друид.

– Он ведет нас к таможне.

Она положила руку успокаивающим жестом на плечо Йохана, прежде чем повернулась к Павеку. Тот отпустил ручки тележки и, с опозданием, занялся своими ранами на руках и плечах.

– Следуй за Йоханом и не делай глупостей. Сначала нас ждут другие проблемы.

Он очень скоро узнал, что такое «другие проблемы». Как только он завез тележку глубоко внутрь путаницы ларьков, где продавались необрезанная материя, простыни и ярко окрашенные мотки шерсти, и где их не могли видеть глаза никаких шпионов, а крики о помощи потерялись бы в плотном гуле голосов торговавшихся покупателей и продавцов, дварф схватил его и положил лицом вверх на булыжную мостовой, а острый, окованный железом конец дорожного посоха полуэльфа устроился прямо в ямке на его горле.

– Обыщи его, – скомандовала друид, и дварф быстро и умело сделал это.

– Ну, и что у нас здесь есть? Интересненькое украшение для рабочего-червяка, спрятанное в кошельке на ремне.

Йохан покрутил между пальцами медальон темплара.

– Какой-то темплар! Желтый кровосос, – прошипел медноволосый юнец и нажал посильнее концом своего посоха на горло Павека.

– Не какой-то темплар, Руари, – поправила его друид, беря медальон из руки Йохана. – Но тот самый темплар, который доставил нам столько проблем в последний раз, когда мы здесь были. – Она помахала желтой керамической штукой перед носом Павека. – Я права в этом или нет? Ты тот самый темплар…? Но что случилось с твоей желтой одеждой, темплар-червь?

Павек был не настолько глуп, чтобы отрицать обвинение. – Зарнека – тот желтый порошек, который вы принесли в таможню – из него делают яд, который зовут Лаг…

Полуэльф нажал посильнее своим посохом, и Павек задохнулся.

– Полегче, Ру. Дай ему закончить.

Кажляя и задыхаясь, Павек успел на мгновение подумать, не сделал ли он самой большой ошибки в своей скоро-заканчивающейся-жизни. – Дыхание Рала свободно продается по всему городу, и оно достаточно дешево. Люди, которые не могут позволить себе обратиться к целителю, покупают его, чтобы облегчить свои боли. Но теперь твоя зарнека превращается в яд, который проникает в мозг и превращает чекловека в бешенного зверя, а потом убивает его. Я подумал, что ты захочешь это знать. Я подумал, что друиду…

Давление на горло стало в два раза сильнее…

– Руари!

И снова ослабело.

– Я подумал, что друиду не все равно, что присходит с его зарнекой.

– Он темплар. Лжец и шпион. Убъем его и оставим здесь. Чем быстрее тем лучше.

Окованный железом посох дрожал в руках Руари, но его цель была ясна и проста: убить беззащитного человека за несколько наполненных болью моментов. Друид остановила посох своей твердой рукой. – А почему я должна верить тебе, проклятый кровосос?

– Потому что ты узнала меня и знаешь, что я говорю правду. Тебе нужна моя помощь, женщина… если тебе не все равно.

– Меня зовут Акашия, – сказал она, отталкивая палку в сторону. – И мне не все равно. Но что о тебе? С каких это пор темплар заботиться о чем-либо другом, а не о том, чтобы набить свой кошелек золотом или добыть побольше власти?

На этот вопрос было не так-то легко ответить, особенно учитывая то, что полуэльф готов был огреть его по голове буквально за каждое колебание или неудачно-выбранное слово, но он попытался. Сначала он описал охваченного Лагом мужчину, ворвавшегося в Берлогу Джоата, потом рассказал о том, как это привело его к женщине со сломанной шеей, затем в кабинет администратора, на песчаную площадку инспекторов, и, наконец, глубоко внутрь самой таможни.

Он не упомянул имен – ни Рокка, Дованна, или Элабон Экриссар – потому что решил, что для того, чтобы пережить эту одностороннюю беседу ему надо сохранить кое-какие данные про запас (если, конечно, Акашия уже не выкачала все его мысли и память из его сознания при помощи заклинания или Пути, что было маловероятно за такое короткое время). Не упомянул он также Звайна и круглолицего улыбающегося жреца Оелуса.

Лицо Акашии, на которое он глядел снизу, под углом, было твердо и бесстрастно, как у любого темплара. Ему было больно и жарко на раскаленной как сковородка мостовой, и он был почти счастлив, что мальчишка исчез.

– Последние щесть недель я был изгнанником, за мою голову было обещано сорок золотых монет, и я ждал вашего возвращения…

– Тогда ты и есть тот самый Павек, именем которого обклеены все стены? – спросила друид немного более тепло, заодно выдав, что и она была грамотной, что было абсолютно запрещено для обычных подданых Короля Хаману.

Он кивнул. Это движение привело к тому, что посох опять уткнулся ему в горло.

– Темплар – прости меня – темплар-ренегат с совестью. Дай ему встать, Руари.

Он медленно поднялся на ноги, стряхнул пыль со своей рубашки, и разглядил ее складки под ремнем. – Павек, – протянул он руку. – Просто Павек. Мне очень не нравится то, что делает Лаг с человеком, прежде чем убивает его. Я не стал бы говорить о совести, но…

Полы его грязной одежды затрепетали, хотя не было ни малейшего колыхания воздухе в квартале тканей. Он встал на цыпочки, стараясь заглянуть за рулоны материи. И снова ему показалось, что он увидел маленькую, черную худую тень, ничего большего – и тут Руари уставился на него с новыми подозрениями во взгляде.

– Но что тогда, Просто-Павек? – требовательно сказала Акашия, вроде бы не заметив ничего плохого. – Что у тебя есть, если не совесть?

– Информация, которая тебе нужна, если ты захочешь остановить… – Павек умолк, поймав себя на том, что чуть не произнес имя Экриссара. – Если, конечно, ты не хочешь, чтобы твоя зарнека становилась Лагом.

– А что ты хочешь в обмен на свою информацию, Павек – так как у тебя нет совести, и ты не знаешь, что такое хорошо и что такое плохо?

Она оскорбляла его. Павек был уверен в этом, глядя на ее нахмуренные брови, но даже ради своей жизни он не понимал, что оскорбительного в ее словах. Видимо она нарушила какие-то правила, но ему почему-то стало стыдно и неприятно, когда пришлось объяснять самого себя. – Прежде всего, я хочу безопасно выбраться из Урика и оказаться в вашем убежище. Я уверен, что у вас такое есть. Тогда я смогу продать свою информацию.

– Это не серьезно! Он не может говорить правду! – воскликнул Руари, но женщина не поддержала его. – Акашия – ты же не веришь ему! Он темплар. А желтый кровосос всегда останется желтым кровососом, что с ним не делай. Он предаст нас – если уже не предал. Ты сама посмотри, он все время стреляет глазами по сторонам, как червяк-предатель, который ведет нас в ловушку. Да это обычный червяк-темплар, придумывающий свои сказки, чтобы предать нас!

Юнец опять сунул свой посох под подбородок Павека, задержав кровь и почти лишив воздуха.

– А ты почему все время оглядываешься, ты ищешь кого-то? – спросила Акашия.

Его первоначальное мнение о них не изменилось, и он точно не хотел доверять им больше, чем они доверяли ему, а тем более не хотел втягивать в это дело Звайна. К счастью, был другой ответ, почти правдивый. – Моя голова стоит сорок золотых, женщина! Естественно, что я прячусь в тенях и постоянно оглядываюсь.

– Это очень много золота, – громко заметил Йохан, дварф. – Даже самый богатый человек попытается поймать его.

– Пирена защити нас, – выругался Руари, Павек никогда раньше не слышал такого ругательства. – Давайте убьем его и бросим тут.

– Нет, – решила Акашия, и было ясно, что ее мнение победит. – Йохан?

Она повернулсь к дварфру, ее пальцы задрожали, быть может наружу вышла ее женская неуверенность? У Павека возникло подозрение, но у него было меньше половины мгновения, когда крепкий кулак дварфа ударил его в живот, а посох полуэьфа ударил его в основание черепа. Потом была темнота, а после темноты забвение.

Седьмая Глава

Павек проснулся с пустой головой и плавая в воздухе. Мгновением позже он тяжело приземлился на деревянный лежак. Его сознание прояснилось: последняя вещь, которую он помнил, был тяжелый удар по голове на площади с тканями и красильщиками. А теперь он лежал внутри ручной тележки и его везли куда-то по неровной мостовой.

Он был связан по рукам и ногам – и, похоже, мастером своего дела. Его запястья и лодыжки были крепко связаны между собой на непонятном расстоянии за его спиной, и так его втиснули в тележку. В результате все его конечности болели, пульсировали и содрогались. Руки и ноги затекли. В середине всех этих страданий ему в голову вдруг пришла мысль, кто еще, кроме темплара, может связать человека так туго, что его всего будет бить дрожь.

Тележка подпрыгнула на очередном булыжнике, и это вернуло его к более насущным проблемам. Но не смог сдержаться и застонал, но, похоже, на это никто не обратил внимание. Повсюду кричали, и близко и далеко. Но слов было не слышно из-за скрипа колес тележки. И еще он ничего не видел. Его глаза были завязаны куском грубой ткани. И, похоже, сверху его забросали соломой; острые соломинки кололи его кожу через одежду, а сам он замерз.

Солнце село. Ворота Урика закрылись. Друиды должны были оставить свою зарнеку где-то в городе – в тележке не было места для него и для амфор одновременно – а потом они увезли его, связанного и без сознания, наружу, из единственного места в мире, которое он мог назвать своим домом.

Охваченный болью, Павек однако не мог понять, радоваться ли ему или бояться, он был за пределами города, в котором его голова была оценена в сорок золотых монет, и в полной власти друидов, которые могут искалечить его и не поморщиться.

По меньшей мере они позаботились о его глазах; человек может ослепнуть даже с закрытыми глазами, если будет на солнце все время после полудня. Теперь, однако, только его нос сообщил ему, что солнце село. Воздух, которым он дышал через солому, был полон дыма и серы.

Итак, друиды жестоко связали его, забросали соломой, чтобы скрыть из вида и вывезли за город. Они хотят его или его историю, но не доверяют ему.

Павек вздохнул. Это он мог понять: ни одному темплару нельзя доверять.

Он хотел было крикнуть им, что пришел в себя, но подумал лучше и подавил в себе этот импульс. Лучше подождать, пока все его чувства обострятся и он сможет разобраться в разговорах, которые доносились из внешнего мира.

– Что теперь? – голос подростка.

Его рассудок напрягся и выбросил на поверхность два имени: Звайн и Руари. Правильно было Руари, а слово Звайн принесло только дополнительную боль. Он мог сказать себе только то, что все к лучшему, и шансы сироты выжить на улицах Урика намного больше, чем у связанного темплара в ручной тележке. Похоже, так оно и есть. Теперь он и парень в расчете, какие бы долги не стояли между ними. Но еше была боль, боль из миллиарда клеток тела, и ворчание полуэльфа сделало ее только хуже.

– Я никогда не видел здесь столько народа, – продолжал Руари, когда никто не ответил на его вопрос. По моему здесь нет ни клочка земли, на которой уже не стоит чья-нибудь палатка.

– Просто никто не хочет идти дальше, во всяком случае сегодня ночью, – женской голос – Акашия, друид, вождь его похитителей. – Не с этим облаком на небе. Это сваренный Тиром шторм, Ру.

Коричнево волосая Акашия была прекрасна, прекраснее любой, самой крутой женщины-темплара, и не менее тверда. Полуэльф был достаточно умен, чтобы удержать рот на замке, и тележка, переваливаясь на булыжниках, покатилась вперед.

По крайней мере булыжники не размножаются простым делением.

Сваренный Тиром шторм. Он не слышал эту фразу раньше, но угадал ее значение.

Тир был городом, который послал героев, или дураков – баллады, исполняемые пьяными бардами по кабакам, называли их и так и так – сразиться с Драконом. Вопреки всякой вероятности герои-дураки преуспели. А теперь приходят штормы, и с такой же частотой, с какой приходил Дракон за жизнями смертных, своей страшной данью.

Впрочем, с Драконом расплачивались жизнями рабов; любому, у которого была хотя бы капля удачи или керамическая монетка, бояться было нечего. Но шторм нападал на всех сразу: ветер, дождь и летящий песок не отличали нищего от темплара. И никто не мог купить кусочек счастья, когда зелено-голубые молнии били с неба.

Тогда действительно, почему бы не назвать эти ураганы Тирскими? Кто-то же должен ответить за них. Дымящаяся Корона извергалась всегда, на памяти многих поколений, но никогда из дыма не выходили ураганы, пока эти идиоты не убили Дракона.

В своей тележке, под сеном, с повязкой на глазах, он не мог видеть зелено-голубые молнии, но, напрягая слух, он услышал повторяющееся ворчание грома. Страх, больший чем любая боль, наполнил его сердце: он скорее умрет, чем останется связанным, как он сейчас, на милость стихии.

– Мы не можем идти дальше, пока не примем решения, – со вздохом сказал Йохан, третий член троицы.

Тележка дрогнула и остановилась, когда старый дварф отпустил ручки. Павек, беспомощный, выскользнул из нее и упал на землю у ног дварфа. Стрелы боли, намного более яркие и острые, чем невидимые молнии, ударили в его суставы, и в те места, где веревки глубоко врезались в его руки и ноги. Еще и ребра ударились о землю и больше не в состоянии выносить боль, частично на земле, частично в тележке, он попытался завыть, но звуки умерли в его горле.

– Земля, ветер, дождь и огонь! – выругалась Акашия.

Йохан поставил свою пятку в грубых сапогах на его грудь, толкнул его обратно, в тележку, потом поднял ручки. Павек опять мог дышать и выть от боли, когда колеса тележки опять завертелись, и его быстро повезли через тьму.

– Подержи-ка здесь, – рявкнул дварф, и двухколесная тележка затряслась, когда кто-то из остальных занял его место между деревянными ручками.

Солома полетела в сторону, и огромная, сильная рука схватила его выше запястья и выволокла его наружу без боли, даже с грубой вежливостью, с которой один ветеран относится к другому, даже если они на противоположных сторонах.

– Посмотри на эти руки, – прошептала Акашия где-то около его головы.

Осознав ее тон, нечто среднее между ужасом и отвращением, Павек попытался сопротивляться, но Йохан держал его мертвой хваткой.

– Ты слишком туго натянул веревку, – проворчал Йохан, обращаясь не к женщине, но к полуэльфу, нытику, который, видимо, и связал его. – Дай-ка мне его нож, Каши.

Могновением позже он почувствовал холодное лезвие на своей правой руке. Потом он улышал треск рвушейся кожи, когда сталь перерезала узлы, и понял, что Руари связал его мокрыми полосами кожи. Это был прием из арсенала тепларов: кожа сжималась, когда высыхала. Он не двинуть ни рукой ни ногой, которые, хотя и свободные теперь, был схвачены судорогами и онемели. Он сжал изо всех сил зубы, в тщетной попытке не закричать, но, когда это ему не удалось, поклялся отомстить червю-полуэльфу.

– Успокойся, – посоветовал ему Йохан, поддерживая и подтолкивая его до тех пор, пока он не сел прямо. – Воды?

Еще одна пара рук, Акашии, сняла повязку с его глаз. Он помигал кокое-то время, привыкая к темноте, а потом в ужасе вдохнул и забыл выдохнуть, увидев свои рапухшие, без единой кровинки руки. Рыча как дикий зверь, он бросился на худую фигуру, которую увидел уголком глаза. Йохан остановил его одной рукой.

– Успокойся, не будь идиотом, – прошипел дварф.

Он позволил своей ярости схлынуть, уйти от него. Он не мог даже пошевелить кулаком, ноги едва слушались его, он действительно был дураком.

Он опять шлепнулся задом на доски тележки.

– Я же предупреждал! – крикнул Руари, хватаясь за ручки тележки, для того чтобы помочь или помешать, Павек не мог догадаться.

Йохан переставил свою ногу на другую сторону. Опасность миновала. – Воды? – повторил он.

Из всех его похитителей, дварф, безусловно, был самым опасным, но и оставшиеся двое играли по тем же правилам, правилам темпларов: победители и побежденный, сила и плен. Прямо сейчас вода была ценнее самой жизни, но принять ее означало признать, что между ними установилась иерарахия, и он находится на самом низу. Павек заколебался. Дварф, не слыша ответа, просто открыл кувшин и поднес ко рту Павека и наклонил, дав воде потечь вдоль его подбородка, и он глотнул глубоко и громко.

– Да-вода, – сдался Павек. С огромным усилием и напряжением он заставил свои лишенные крови руки двигаться, но Йохан просто держал кувшин, пока он пил. Вода придала ему сил, в голове прояснилось.

Небо над его головой сверкнуло холодным великолепным разрывом молнии. Павек невольно охватил себя руками, ожидая удара грома, но тот последовал далеко не сразу и оказался весьма отдаленным. Тирский шторм был очень жесток, когда приходил, но он, трио его похитителей и остальные бегущие жители Модекана – он полагал, что они идут в эту деревню – имеют еще кучу времени, чтобы приготовиться и удрать.

– Можем ли мы доверять ему? Осмелимся ли мы взять его в гостиницу? – спросила Акашия, когда раскат грома пронесся мимо.

Пожевав свою нижнюю губу, Йохан моргнул и покачал головой. Павек начал было протестовать против такой оценки себя, но дварф заставил его замолчать с недовольным рычанием.

– Это не вопрос доверия; это вопрос его рук и ног. Своими руками он сможет пользоваться не раньше полуночи, а ногами намного позже. Любой, кто увидит его, сразу задаст себе пару-другую вопросов, и кто-нибудь сможет угадать ответ. Сорок золотых монет – огромная сумма, Каши. Решать тебе, не мне, но по-моему надо идти в трущобы, под землю. – Еще одна вспышка молнии – такого же цвета, как и глаза друида, или возможно это была просто иллюзия. В любом случае, она наморщила свой нос и поглядела на него, потом на приближающуюся бурю, потом опять на него. Не говоря ни слова, она перевернула нож Павека и вложила себе в ножны. Все ждали ее решения.

Павек пробормотал, – Вытрите его сперва…

Акашия вздрогнула когда раздался удар грома, а Йохан сделал знак рукой.

– если вас не затруднит, леди. Там есть камень на задней стороне ножен. Это замечательное стальное лезвие, сделанное когда-то дварфами из Камелока. Оно заслуживает уважения.

На самом деле он понятия не имел, где выкован его клинок, но любое стальное оружие заслуживает уважения, а упоминание последней крепости дварфов могло привлечь внимание Йохана, и он надеялся, что привлечет. Акашия, видя на лице дварфа выражение, похожее на глубочайшее уважение, начала тщательно вытирать клинок о сушильный камень, привязанный к ножнам.

Только Руари вообще ничего не понял. – Вы что, собираетесь дать этому земляному червю, темплару, говорить таким образом, а? Да он никогда ничему не научится. Он все еще думает, что может командовать, отдавать приказы, а мы все поползем к его грязным вонючим ногам. Он запоет иначе, когда Телами займется им…

– Руари! – рявкнула Акашия.

Павек немедленно взглянул на Йохана, чье лицо вдруг стало бесконечно усталым в слабом свете звезд, льющемся с неба. У дварфа были и опыт и мудрость, но он не был вождем друидов, и Акашия тоже. Эта честь принадлежала кому-то другому по имени Телами – судя по всему женщине, и без сомнения эта женщина должна будет решить его участь.

– Хорошо, – твердо сказал Павек, когда стало ясно, что никто другой больше не собирается говорить, – а что вы собираетесь делать со мной? Ударить меня опять по голове и бросить мое тело там, где шторм закончит ваше грязное дело?

Акашия закончила вытирать клинок, потом, прежде чем вернуть его в ножны, она еще пару мгновений внимательно осматривала ямку в рукоятке, куда был вделан волос его матери.

Он хотел этот клинок обратно, потому что этот клинок стоил дороже золота; он хотел волос Сиан обратно, потому что он стоил для него больше, чем весь окружающий мир.

– Ты ценишь это? – спросила она.

У Павека даже мысли не было, что именно может означать выражение ее лица и тон голоса. Вспомнив белый огонь, который она зажгла в его голове в воротах, он испугался за свою жизнь, хотя общепризнанное знание говорило о том, что если у тебя есть твердый рассудок и сила воли, ты можешь защититься от атаки Мастера Пути. Но он не чувствововал ничего угрожающего, только неуловимое ощущение, что его все еще проверяют и оценивают.

– Да, я ценю это.

– Сколько?

– Для тебя или для Телами? – возразил он, давая им знать, что он не пропустил мимо ушей имя, которое Руари так не вовремя произнес. – Неважно.

Она аккуратно вложила кинжал в ножны, а ножны спрятала в отделанный бахромой мешочек, висевший на поясе.

Сверкнула молния и ударил гром, на этот раз ближе и громче. Какой-то торговец в шелковой одежде бежал мимо них. Внезапно он заметил стоящую четверку и остановился, заставив бежавший за ним хвост из слуг, тележек с возчиками также остановиться и налететь друг на друга. Одна из тележек опрокинулась на землю, послышался звон разбитого стекла.