Текст книги "Медный гамбит"

Автор книги: Линн Абби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Ты темплар. Темпларство у тебя в крови и в костях. Ты сломан и никогда не изменишься.

Он отвернулся от нее и пошел дальше, не говоря ни слова, достал свою тарелку и встал в очередь на ужин.

Двенадцатая Глава

– Утро, – объявил голос, сопровождаемый несильным ударом ребром сандалии по ребрам Павека.

Он заворчал, звук получился глубже и жалобнее, чем он ожидал. Его глаза неохотно открылись свету, падавшему на него через маленькое окно в красной стене хижины и на него хлынул поток воспоминаний. Вчера вечером он все себя как дурак с Акашией, сначала со своим неуклюжим темпларским юмором, а потом спором о делах друидов, зарнеке и Урике. После чего он опять оказался рядом с бочонком Бегунов Луны и выпил слишком много их медового эля. Не так много, как он пил, когда напивался в Берлоге Джоата, но слишком много для человека, который отвык от этого. Однако он помнил всех, с кем он пил, даже эльфов, и как потом он осторожно поднялся на ноги и добрался до кровати, а земля предательски убегала у него из-под ног.

Но, если он все это помнит, и не отводит глаза от яркого света, вероятно он может и повернуться так, чтобы кровь не перелилась болезненно с одной половины черепа в другую, как это бывало у него после ночи в Берлоге.

Так что он повернулся, и перед ним возникло лицо человека, который разбудил его. С некоторым трудом он распознал кожистое лицо Йохана.

– Рассвет был уже… давно? – спросил он, сплевывая, чтобы избавиться от едкого привкуса во рту.

– Самое время для тебя опустить свои ленивые кости на пол. Бегуны Луны уже давно сложили свои шатры и сейчас поднимают облака пыли над соляной пустыней. Солнце уже на две ладони над деревьями.

Теперь он точно вспомнил, почему он оказался рядом с боченком эля. Выругавшись односложным проклятием, он сел. – Встреча в доме Телами. Она уже окончена? Что сказала Акашия? Убедила ли она остальных продолжать поставлять семена зарнеки в Урик? – Его язык распух и чуствовал себя как в корзине с мокрым грязным бельем, но с этим ничего нельзя было поделать, пока он не окажется около колодца, а это внезапно показалось ему долгим и трудным путешествием.

– Они ждут тебя, – сообщил ему Йохан, бросая бросая походную фляжку с каким-то напитком ему на колени. – Ты единственный, кто знает Урик и его темпларов.

Он открыл фляжку и быстро поднес ее к носу: опять старая привычка. Иохан вспомнил темпларов и Урик, а когда темплар находится в Урике, никакая предосторожность не является излишней. Знакомый запах настойки из горького корня ударил ему в нос. Он сделал полный глоток, и застарелый кислый вкус исчез из его рта. Еще один глоток, и он вернул дварфу наполовину пустую флягу с благодарным ворчанием.

Йохан передал ему свеже выстиранную и все еще влажную одежду. Он не брился уже шесть дней, и его борода заскребла по одежде, когда он надевал ее через голову. Он потер рукой подбородок. Если он не хочет, чтобы друиды считали его грязным червяком, ему надо кучу времени с бритвой и зеркалом.

Ветеран-дварф приглащающе протянул руку, как будто прочитав его мысли. – Нет времени на это. Они ждут.

– Я не понимаю, чего они ждут, – пожаловался Павек. – Мне нечего сказать им. Акашия знает, что я думаю.

– И что ты думаешь, Просто-Павек? – В вопросе был слабый намек на вызов.

Он схватился за протянутую руку дварфа и прыгнул на ноги. – Сжечь все, все до последнего куста и семечка, а потом молиться, чтобы никто не пришел проверить это. Акашия думает иначе. Я сказал ей, что не собираюсь с ней спорить. Я не собираюсь вмешиваться в спор между ней и Телами.

Пока они шли вдоль длинной стены хижины он обратил внимание, что все матрасы холостяков были аккуратно свернуты и лежали около внешней стены. Все, за исключением его собственного, который надо было проветрить, и – он пересчитал дважды, чтобы удостовериться – Руари, матрас которого вообще был не тронут с тех пор, как кто-то раскатал его вчера вечером. – А этот где сейчас?

– Тебе не надо будет вмешиваться в спор между Акашией и Бабушкой, – Йохан полностью проигнорировал его вопрос. – Они согласны друг с другом.

Квирайт был абсолютно спокоен, как всегда, и не было никаких видимых признаков вчерашнего веселья. Несколько фермеров использовали последние остатки ночного холода чтобы проделать тяжелую работу: привести в порядок печи после вечернего пира. Они приветствовали его и Йохана с необычайной дружелюбностью – во всяком случае ему так показалось, он еще не слишком хорошо определял такие вещи.

Иохан не сказал ни слова, пока они не оказались около колодца, где их никто не мог услышать. Пока Павек вытягивал ведро с холодной водой на поверхность, последние капли сна улетучились из его сознания.

– Если женщины согласны друг с другом, почему они ждут меня? Почему бы на нагрузить мешки на канков и не поскакать в сторону Урика?

Несколько мгновений он ждал ответа дварфа, и когда тот не последовал – как и ответ на вопрос о Руари – он наклонился над ведром чтобы помыть лицо. – Я был один-единственный, кто говорил, когда жуки были нагружены, – Павек продолжал лить воду на щеки, – и когда мы уходили из Урика. И я один-единственный, кто хотел бы услышать твое мнение, пока мы не под крышей дома Бабушки.

Он вылил неиспользованную воду из ведра. – Ну, что ты думаешь?

– Я согласен с тобой, вот и все. Квирайт посылал зарнеку в Урик еще до того, как Бабушка родилась, по меньшей мере она так говорит. И еще она говорит, что Квирайт не собирается пренебрегать своими обязательствами, только потому, что какой-то темплар, домашняя зверушка Короля-Льва, что-то там из него делает. Я сказал, что все это опасная чепуха. Атхас сейчас не то место, которым он был, когда Бабушка родилась. Сейчас вещи изменились и, быть может, останутся в таком же положении еще тысячи лет, а может быть все станет еще хуже, чем сейчас. Какую бы пользу не приносило Дыхание Рала простому народу, она не стоит того риска, на который мы идем, если будем продолжать поставлять семена зарнеки в Урик, снова и снова. Ты знаешь это; я знаю это. И страж тоже знает это. Но Квирайт должен сказать мне «Сожги весь урожай». Я никогда не был в восторге от всей этой торговли. В проклятом городе нет ничего, что нам нужно; мы окружены солью, нет никакого смысла торговать из-за нее.

– Страж? – спросил Павек, вытирая подбородок рукавом. – Если страж против, они же не могут всерьез даже думать о том, чтобы послать зарнеку в Урик.

Йохан сделал безнадежный жест рукой. – Я знаю только то, что сказали мне, – тут он поправил себя, – что Руари сказал мне после разговора с Каши. Должно быть это первый раз, когда женщина и страж не согласны друг с другом.

Веревка лебедки взвигнула, когда Павек дал возможность ведру упасть в шахту колодца за новой порцией воды. – Они неподчиняются стражу? – спросил он, стараясь – безуспешно – убедить себя, что в этом есть какой-то смысл. – Считай, что они уже гниющие кости в роще Телами. Насколько я понимаю, этот страж просто вытащит из земли корни – они у него вроде пальцев – схватит ими их обоих и …

– Я тоже так думаю, – проворчал Йохан, хотя и с застарелым сомнением в голосе. – Я не могу сделать ничего, ты же знаешь. Пытался, пока глаза не полезли на лоб. И все без толку, так что бросил. Жизнь здесь неплоха и без друидства. Но ты другой. Они говорят, что ты превратил себя в фонтан короля-волшебника в самый первый день. Ты может поколебать их, а еще ты можешь встретиться со стражем. Когда ты будешь говорить, они услышат мысли стража. Может быть они и прислушаются.

Павек потряс головой. Согласно его весьма ограниченному опыту, страж Квирайта был чем-то вроде присутствия, но никак не личностью, ничем таким, с кем человек может встретиться и поговорить. – Я не могу помочь, – настойчиво сказал он, отходя от колодца. Йохан шел рядом с ним, шаг в шаг. – Может быть страж и говорит с другими, но со мной он не говорит. И, в любом случае, я никого никогда не уговаривал.

– В Квирайт может придти катастрофа, если они опять пошлют зарнеку в город! Лев из Урика без труда пройдет через соляную пустыню. Ты понимаешь, что может случиться? – Тон Йохана стал тяжелым, а челюсть выпятилась вперед.

– Случится то, что случится. Быть может Телами и раньше не подчинялась стражу, но тем не менее она до сих пор жива. Почему бы ей не проделать это еще раз? Может быть она мудрее стража.

Дварфы ниже людей. Верхушка лысой головы Йохана едва достигала середины груди Павека. Так что Йохану было не так то просто ударить влепить пощечину намного более высокому человеку так, чтобы тот не отшатнулся, заметив опасность, но Йохан с громким шлепком аккуратно проделал свою работу.

– Именно так говорят твои старые товарищи, желтомундирные темплары! – Павек отскочил в сторону, и второй удар Йохана пришелся в пустоту. – Забудь о своем гражданском бюро. Неужели ты не научился ничему с тех пор, как мы выташили тебя из Урика?

– Я выучил, что Телами правит Квирайтом примерно так же, как Хаману правит Уриком.

Йохан опять стукнул его в челюсть и его зубы заскрежетали. Он чуть не откусил себе кончик языка и потерял всякое желание продолжать беседу. Он слегка согнул колени и принял стойку кулачного бойца, готового к бою: один кулак защищает лицо, второй готов ударить по любой доступной цели. Но на свете мало было более бесполезным вещей, чем человек, пытающийся соревноваться в обмене ударами с жестким, крепким как камень дварфом. Стойка Йохана глубже, кулаки намного больше, а его защита непробиваема.

Они покружили друг вокруг друга, выискивая слабые места в защите, пока Йохан не объявил: – Я только зря трачу на тебя время, Просто-Павек.

Дварф отступил, описав ногой дугу назад, пока говорил. Но руки не опустил, и было видно, что он готов к бою; для кулаков Павека не было ни малейшей цели.

– Я пытаюсь быть тебе другом здесь, в Квирайте. У тебя много хороших качеств, но все они бесполезны, потому что ты из тех, кто постоянно лжет. А я не уважаю лжецов.

Павек мог бы сказать о себе самом много неприятных слов, но уж лжецом он не был, по меньшей мере так он считал. – Я никогда не врал тебе. Я держал рот на замке, когда я должен был, и я иногда говорил то, что должен был сказать, чтобы поддержать мир, – он подумал о Руари и яде кивитов, – но ты сам хорошо знаешь, что это не ложь.

– Ты лжешь сам себе, Павек. Ты просто лжешь сам себе, все время. Да, ты честен с другими, во всяком случае на свой, темпларский манер. Но это делает дела еще хуже! Ты уже сейчас живешь совсем другой, более лучшей жизнью, на которую и не смел надеяться в Урике: Регулятор Третьего Ранга! Ползающий у самого дна бочки гражданского бюро. Квирайт слушает тебя, но что ты ему говоришь? Да ты даже не слушаешь его! Что случится, то и случится! Смерть случится, Павек. Смерть случится для всех нас, но я собираюсь приложить все свои немногие силы, чтобы это произошло как можно позднее. Но что о тебе, регулятор Павек? Ты что, хочешь умереть? Ты что, хочешь чтобы Акашию продали на улицы Урика? А может быть ты мечтаешь умереть в пыточной камере Элабона Экрисара? Или ты хочешь увидеть, как по полям и рощам Квирайта бродят ручные зверюшки Короля-Льва, уничтожая все на своем пути? Я уверен, что Экриссар сможет добиться этого, если ты к тому времени еще будешь жив. Но ты не слишком счастливый человек, Просто-Павек, не правда ли? А темплары не сражаются за свои принципы, не так ли, Регулятор Павек? Захочешь ли ты увидеть эту свободную деревню, когда темплары пройдутся по ней? Это будет не самое приятное зрелище, я могу это тебе пообещать, здесь нет ни слова лжи.

– Назад, – прорычал Павек, следу своему собственному совету. – Я уже сказал тебе: я не лжец и я не умею уговаривать в любом случае; это одно и тоже. Прошлой ночью я сказал Акашии все, что я думаю. Но это не принесло ничего хорошего. Напротив, стало еще хуже. Она не хочет меня слушать.

– И ты сдался. Ты даже не попытался и ушел.

– Я сказал все, что я думаю. Что я еще могу сделать?

– Попробуй еще раз. Иди в домик Бабушки прямо сейчас и повтори ей то, что сказал прошлой ночью. Напомни им обеим, кто такой Элабон Экриссар и что он может сделать…

Сейчас между ними было четыре шага, слишком далеко для удара рукой или ногой, достаточно для того, чтобы ясно обдумать, что случилось.

Он сузил глаза. – Ты знаешь про Элабона Экриссара? Откуда? И вообще, кем ты был раньше? Ты не фермер. Ты сам носил медальон и желтую одежду, да?

Йохан нахмурился и покачал головой. – Я поражен, наконец-то ты набрался наглости и сам задаешь вопросы. Ты думаешь об этом с того самого первого дня в воротах…

– Мастер Пути?

Голова качнулась еще один раз.

– Но ты знаешь сообщество темпларов. Ты знаешь пути, по которым ходят темплары. Ты знаешь Экриссара – знаешь людей его типа, по крайней мере. Может быть не Урик, но Раам? Тир? Какое бюро, какой город?

– Никакого города. И вообще не из этой области, совсем из другой, да и это неважно. Квирайт мой дом с того времени, когда твой дедушка был ребенком. Я забочусь о нем, я люблю его, и большинство остального я просто забыл.

– То есть Квирайт твой фокус?

– Может быть. Так ты собираешься входить, или будешь продолжать лгать и бегать кругами, пока я не вспашу эту твердую землю твоей черепушкой?

Йохан указал в сторону домика Телами, к которому он, совершенно случайно, отступил. Через открытую дверь можно было видеть легкие одежды друидов, развеваемые мягким, неестественным ветерком. Он не видел Телами, но она, без сомнения, была там, делая то, что она делала всегда. Она играла в кости со стражем Квирайта – судя по словам Йохана – но сейчас ставки стали выше, так как Дракон был убит и Атхас изменился.

И потому что ставки достигли максимума, Йохан уверен, что он должен сказать все, что у него на уме. Он: десять лет в приюте для темпларов, десять лет жизни темпларом. Он сам не доверяет своему собственному мнению. Почему кто-нибудь другой?

Его кишки подали голос: прошлой ночью он хорошо выпил, и с тех пор ничего не съел.

– А если я смогу убедить их, – сказал он, говоря скорее себе самому, а не Йохану, – если они послушают меня, и я окажусь неправ… Они будут полные идиоты, если послушаются городского червяка, вроде меня.

– А что будет с тобой, если судьба докажет, что ты был прав и ты умрешь, зная, что мог сохранить Квирайт, не дать ему умереть, сохранить Урик в живых, если он волнует тебя больше, чем Квирайт. Что случится, то и случится, Павек, правда? Ты опять играешь в игру, и на этот раз ставка – твоя жизнь. А может быть ты все-таки достаточно храбр, и можешь заставить Бабушку и остальных поверить тебе?

Когда дело пошло таким образом, когда разъяренный дварф смотрит и говорит в таком тоне, выбора действительно нет. Мужчина должен не колеблясь пересечь порог, или этот мужчина совсем не мужчина. Но он совершенно не собирается отступать. Павек выставил вперед челюсть и вошел в дом.

Телами сидела на своей кровати, слева от нее была чашка с чаем, справа сидела Акашия. Остальные друиды – человек восемь, не включая Руари – стояли вдоль стены или сидели на полу, среди них была и дюжина фермеров.

Все лица повернулись к нему, улыбаясь, приветствуя его, кое-кто называл его по имени и кланялся, как если бы он не заставил их ждать неизвестно сколько времени… и как если бы они не слышали впечатляюший конец его дискуссии с Йоханом. Сама Акашия предложила ему чай. Если бы это сделал кто-нибудь другой, он безусловно взял бы, но он не мог встретиться с ней глазами или доверить своим дрожащим рукам взять у нее чашку, не расплескав чай.

Тень упала на пол перед ним из дверного прохода за его плечами: Йохан стоял сзади, рука легла на его ребра и мягко подтолкнула вперед. Он подумал – понадеялся – что это был сигнал двинуться вперед, и занять незаметное место в самом углу. Но эти надежды умерли. Он сделал один шаг, и его рубашка окостенела, как будто ее схватила челюсть иникса.

– Павек готов говорить, – объявил Йохан. – Не правда ли, Павек?

Итак, он будет говорить, вначале мягко, а там посмотрим. Лицо Телами было совершенно спокойно. По ее глазам, по-видимому смотрящим в другое время и место, нельзя было ничего прочесть. Акашия, как он заметил спустя мгновение, вообще не могла глядеть на него, как и он не мог глядеть на нее. Но все остальные глядели на него во все глаза, хотя и не так внимательно как сам Йохан.

Он рассказал им о Лаге: как он видел, как его делают, как он убивает, и потом, без всякой причины, он рассказал им о Звайне.

– Он потерял своего отца от этого яда, – не имеет значения, что мальчик сказал, что этот безумец не был его отцом, – и мать. Сейчас он сирота на улицах Урика. Один из простых граждан Урика, один из тех, которым, как вы говорите, вы хотите помочь. Что хорошего зарнека дала ему? Он не в состоянии позволить себе купить Дыхание Рала; да и эта штука никогда не сможет заполнить пустоту его жизни. Она не защитит его от охотников за рабами и сексуальных маньяков, которые на улицах Урика охотятся на сирот, вроде него. Вообразите себе его, потом спросите себя, насколько ему важна ваша драгоценная зарнека, потому что он не собирается пользоваться Дыханием Рала, зато ему придется жить среди хаоса и разрушения, которые Лаг внес в наш мир…

Слова перестали вытекать из него также внезапно, как и начали. Его голос, который поднялся почти до рева, внезапно исчез. Язык, без признаков жизни, улегся на дно рта. В домике внезапно воцарилась мертвая тишина. Все глаза смотрели на него, даже глаза Акашии. Все рты были молчаливо разинуты, даже рот Телами.

И он понял, с дрожью в коленях, что он не один. Сущность стража текла через него, как она текла через Акашию, когда та лечила, или когда она текла через Телами, когда та незримо для глаз летала с одного края Квирайта на другой. Это страж выбирал слова для его речи, это он решил говорить. Страж дал ему силу и убедительность, которые невозможно было игнорировать.

Он попытался было заговорить, объяснить всем, что случилось и извиниться, но страж закончил с ним. Его сушность стекла с него, оставив его сухим, прокрутилась как вода по его ногам, как вода или ветер. Только благодаря кулаку Йохана, который все-еще держал его за рубашку, он смог остаться на ногах.

– Я – я не – я кончил, – пробормотал он, прежде, чем Йохан тряхнул его.

– По моему он говорил хорошо, – сказал кто-то, чье лицо Павек не видел, а голос не узнал, но это был не друид.

Шепот наполнил домик, пробежал сзади него и по бокам, но не перед ним, так как ни Телами, ни Акашия не казались обрадованными его речью.

– Ты действительно хорошо говорил, – наконец сказала с поклоном старая женщина, ее холодный голос подтвердил то, что видели его глаза. – Но твой Звайн не самый обыкновенный житель Урика. Мы не сможем улучшить будущее Атхаса, если будем думать только судьбах сирот, живущих под улицами города, бегающих как крысы в поисках пищи и поддающихся искушениям.

– Звайн, – запинаясь начал Павек, стараясь найти слова, которые объяснили бы всем, насколько обычным был этот мальчик в жестоком мире Урика, так отличающимся от Квирайта.

– обречен, – закончила за него Телами, и, судя по ее осанке и блеску глаз, сейчас страж тек через нее. – Ничего нельзя делать для него. Мы должны думать о тех, кто выживет. Они – будущее. Ради них мы не сожжем наши кусты зарнеки. Но мы здесь не трусы, скрывающиеся от врага, с которым не в состоянии померяться силой. Мы вернемся в Урик. Мы изучим этот яд, Лаг, этого Верховного Темплара и его миньонов. И мы разрушим все его планы без…

Внезапно Телами упала, схватившись руками за живот и чуть не скатилась с кровати на пол. Акашию, которая сидела справа от нее, охватила паника, это было видно по ее лицу и голосу, но она отдавала точные и резкие команды: Освободить дорогу. Пусть будет больше воздуха! Принести воды! – и паники не было в ее руках, которые баюкали старую женщину, к которой все почтительно относились, как к Бабушке.

Павек выскочил из домика вместе со всеми, давая место ветру и свежему воздуху, и друидам, помчавшимся к колодцу с чашками в руках. Он притулился рядом с Йоханом, чья могучая рука крепко держала его за спину. Лично ему, как темплару, все представлялось ясным, хотя и мрачным: Страж Квирайта не одобрил план Телами и Страж Квирайта более могуществен, чем любой живущий друид. Возможно, как и сказал Йохан, страж в принципе не наказывает членов общины, и даже их главу, за неподчинение, как и Хаману может простить случайное ругательство своим именем, а рабовладельцы не обращают внимание на наглость своего живого товара; но на этот раз неподчинение дорого стоило Телами.

Прежде, чем прибежали друиды с водой, от тела Телами начал исходить пульсирующий свет. Мягкое желтое сияние окутало ее, поглотив и Акашию, даже кисти ее рук не были видны сквозь желтое облако.

Она умирает, подумал Павек, Квирайт забирает ее, как он забирает кости в ее роще. С ударом сердца он спросил себя, удовлетвориться ли страж одной старухой, или он потребует дополнительные жертвы за непослушание, за неподчинение Акашии. Потом сияние утихло, и его ум тоже успокоился.

Смущенная, ослепленная и мигающая, но в остальном невредимая, Акашия сидела на пустой кровати, освещенная солнечным светом Атхианского дня.

– Она исчезла, – прошептал кто-то, по виду фермер, глядя на нее.

– Исчезла, – повторил кто-то с другой стороны комнаты, на этот раз громко и отчаянно, так как мгновение неверия своим глазам закончилось печальной и невыносимой пустотой.

– Бабушка исчезла! – вырвалось из нескольких ртов и нескольких сердец – тяжелейшая утрата для фермеров и друидов, для Квирайта.

Случилось невообразимое. Эта немыслимая ситуация требовала быстрых и решительных действий. Акашия встала, бледная и потрясенная, но полностью осознающая свою ответственность. Павек, который стал спокойнее, вдруг почувствовал, как его ноги снова врастают в землю, когда она подняла руки, призывая стража и читая его сущность. В присутствии такого большого количества друидов, в таких экстраординарных ибстоятельстах, он почувствовал это, хотя ему и нехватало знаний и опыта понять сообщение, текущее через его тело и сознание.

– Нет, не исчезла, – объявила наконец Акашия, подчеркивая и последнее слово и отрицание. – Она перенеслась в тайник. Тайник атакован. Его оборона прорвана! Она ищет. Она нашла…

Ее голос превратился в рыдание и Акашия вылетела из домика. Остальные последовали за ней, как друиды так и фермеры, очевидно ее слова имели для них большое значение, чем для него. Он попытался догадаться, о чем идет речь, но на ум ничего не пришло.

Он схватил руку Йохана. – Что такое тайник? – спросил он, а дварф в тот же момент спросил его самого, – Кто прорвал его оборону?

Они поглядели растерянно друг на друга, ожидая ответа и слыша, как тревога несется по деревне. Квириты, которые не участвовали в собрании, пробегали мимо открытой двери, направляясь на юговосток: именно оттуда Павек вошел в Квирайт и с тех пор он не разу не был там, так как именно в этом месте соляная пустыня ближе всего подходила к деревне.

– Кто? – спросил Йохан, освобождаясь от хватки Павека.

– Без понятия, – отозвался Павека, пожимая плечами.

Он почувствовал что-то, и это было намного больше того, что почувствовал Йохан, но сейчас это прошло, и он не понял сообщения. Он стоял в дверном проеме. В деревне осталось только немного младенцев и их озабоченных мам, чьи лица смотрели на юговосток и было видно, что мысленно они сейчас совсем в другом месте.

– Да что это такое, тайник? Если бы я знал это, может быть…

Йохан выдавил его из домика Телами. – Это под землей, там хранятся созревшие семена зарнеки. – Он протиснулся мимо Павека и быстро пошел на юго-восток.

Не было никого, кто бы сказал ему, что делать, так что он пошел вслед за Йоханом, отставая на несколько шагов. Мерцающая белая бесконечная поверхность была видна издали, она окружала деревню с трех сторон. Совсем мало каменных глыб и скрюченных кустов были видны в пустыне перед ней. Ни один друид не мог вырастить рощу так близко к Солнечному Кулаку. Но Йохан продолжал идти, следуя за редкой линией квиритов, до тех пор, пока они не оказались в пустыне, где не было никаких ориентиров.

* * *

Они собрались в месте, где не было ни деревьев ни воды, где соляная пустыня казалась совсем близко, а деревня за их спинами превратилась в линию совсем маленьких деревьев. Павек, добравшийся сюда, опять оказался последним, как и в домике. Но толпа расступилась перед ним – или перед Йоханом – и он следом за дварфом пробился к самому центру.

Телами сидела на ничем не примечательном камне перед неглубокой, круглой и совешенно пустой ямой. Струйка пыли, смешанной с песком, текла из пальцев ее левой руки на ладонь правой. Она низко наклонила голову: Павек вспомнил, что солнечный свет может повредить ее глазам, и вспомнил ее шляпу с широкими полями, оставшуюся висеть на своем месте рядом с дверью. Ему захотелось, чтобы он взял бы ее с собой; глупое, сентиментальное желание, так как, уходя из ее хижины, он даже не знал, куда идти.

Цвет пыли, желтый – как и у маленького облачка пыли над ямой – и горький вкус, буквально висевший в воздухе, от которого деревенели рот и нос, ответил на все вопросы, бурлившие в уме Павека.

Подавленная Акашия подошла к ним. – Руари, – прошептала она Йохану достаточно громко, чтобы Павек мог услышать. Дварф сплюнул на испятнанную желтым землю.

– Не может быть, – возразил Павек. – Это не совпадает с тем, что Телами упала прямо тогда, когда это произошло. Момент был выбран слишком идеально. Ты собиралась взять зарнеку в Урик; теперь ты не в состоянии. Руари не мог подслушивать и копать одновременно. Не обвиняй этого червяка-недоумка только потому, что страж наложил руку на вашу зарнеку.

Акашия бросила на него острый взгляд. – Он сидел здесь, в руинах, ожидая, когда бабушка появиться здесь. Он признался во всем. Он рассказал обо всем эльфам; он знал все, что мы знаем. Он побоялся, что ты убедишь нас взять зарнеку в Урик или захочешь украсть ее, если не сумеешь нас убедить. Он решил взять дело в собственные руки. Он ненавидит тебя, Павек. Ненавидит с такой силой, что стал слеп ко всему. Он думал, что это был единственный путь остановить тебя.

– А вместо этого остановил тебя, – проворчал с иронией Павек и заработал еще один острый взгляд.

– Мы правы, Павек, а ты не прав. Вы оба не правы: и ты, и Руари.

– Страж не согласился с тобой.

– Это было дело рук Руари: его ненависть, его слепота.

– И где он? На этот раз я хотел бы поговорить с ним.

– Я не знаю. – Акашия вздрогнула, как от боли, отвернулась, подошла к Телами и села рядом с ней.

Павек научился языку вины и беспокойства еще до того, как он ушел из приюта. Это была одна из самых первых и самых важных частей обучения темплара. Инструкторы заставляли своих учеников читать правду на лицах вокруг них и – если они были достаточно умны – скрывать собственные эмоции за загадочной, презрительной усмешкой. Павек натянул на свое лицо такую усмешку, когда его тень нависла над Телами, и позвал ее по имени.

Инструкторы никогда не говорили ему, что он умен или даже мудр. Напротив, они постоянно повторяли, что он полный идиот, и не умеет держать свой большой рот на замке.

– Куда вы отослали Руари? – спросил он.

Она открыла ладони. Желтый песок посыпался из ее пальцев на землю. – Я никуда не отсылала его. Он спрятался в собственной роще.

– А где его роща?

– Я не могу сказать тебе, – ее голос был слаб и безжизнен. – Он хочет побыть один, Просто-Павек. Он хочет уединения. Я пообещала ему, что его никто не потревожит. Я сказала ему то, что ты сказал нам всем. И теперь ему необходимо побыть одному.

– И страж не похоронит его кости в земле, для тебя? – Он сам слушал глупость в своем голосе. Он хотел бы проглотить свой язык, но безрассудство было еще одной старой привычкой, которой было невозможно сопротивляться, когда справедливость пылала в нем ясным пламенем. – Так он захотел одночества, и ты пообещала ему его? И насколько, Телами? Как долго Руари необходимо быть одному в его роще? Пока он не умрет с голода?

– Друид не может умереть от голода в своей роще, – сказал сзади Йохан. – Запомни. Руари в своей роще в полной безопасности, как за каменной стеной.

Безрассудство, похоже, никак не хотело отступать.

Он расставил ноги пошире и с силой ударил кулаками по бедрам. – Где этот червяк? Я хочу сказать ему, что он сделал правильную вещь. Мне необходимо сказать ему это. Как я могу найти его?

– Ты не можешь, – выкрикнула Акашия, прыгая на ноги. Она изо всей силы, но без всякого успеха, ударила своим кулачком его в грудь. – Руари ушел в свою рощу и она сомкнулась вокруг него. Он сам себя казнит. Он не хочет, чтобы его нашли. Он не хочет общаться ни с кем, он вообще ничего не хочет, кроме одиночества, пойми ты.

– Мне неинтересно, чего хочет или не хочет этот червяк. Просто покажи мне дорогу к его роще. Я буду идти, пока не найду мальчишку.

– Даже если ты узнаешь, где находится его роща, это не поможет тебе, Павек. Он прячется, – тихо сказала Телами, приковав к себе его внимание. – Никто из нас ничего не может сделать, и ты меньше, чем кто-нибудь другой. Это укромное место Руари. Это его выбор – выбор друида – не мой. Руари не остановит ничего. А зарнека окажется в Урике, как это было всегда; это мой выбор. Он не в состоянии принять это. Я не могу разрешить ему уйти из Квирайта, не сейчас, когда он полон ненависти и презрения, и хочет только мстить. Он сам выбрал скрываться там вечность и еще один день. Навсегда – это очень долгое время, Просто-Павек, но день или неделя успокоят его, ему полегчает. Но он сам выбрал скрыться в роще, и он сам должен выбрать тот момент, когда он захочет вернуться, это его выбор. И мой. Но никогда не будет драки между ним и тобой, Павек. Руари друид, и ты, если все пойдет как должно, тоже им будешь. Ты понял?

– В моих мечтах, великая. – Заклинание огня было прямо таки написано в его сознании. Сила преобразовать воздух в стену пламени била из под его ног. Телами знала это; он мог смотреть в эти старые, немигающие глаза и видеть там знание. И силу, намного большую чем та, которой он мог командовать.

Твой выбор, Павек. Он ясно расслышал слова, но ее губы не шевелились. Кончики его пальцев закололо иголочками. Сила стража вошла в него, потом исчезла. Он еще не был друидом. Он не мог выбрать убежище в своей роще. Он мог выбирать между пониманием и погребальным костром: знакомый сорт выбора для человека, который носил желтую одежду Короля Хаману. Очень комфортабельный выбор.