Текст книги "Все, что блестит"
Автор книги: Линда Ховард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
– Нет! – закричала она, почти в истерике. – Нет, Николас, нет! Я прошу вас!
Он заглушил эти слова, закрыв ей рот поцелуем, и она с ужасом осознала, что не может контролировать его – он был одержим желанием взять ее. Рыдания вырвались из ее горла, и она выпустила лиф платья, чтобы отбиваться от него обеими руками, горько плача и умоляя приглушенным от рыданий голосом:
– Нет, нет …
Он оторвался от нее, и она простонала:
– Пожалуйста! Николас! Не надо!
Необузданные движения его рук прекратились, он замер, и только грудь неровно вздымалась от тяжелого дыхания. Она содрогалась от рыданий, ее маленькое лицо было залито слезами. Из его горла вырвался стон, и, соскользнув с дивана, он встал возле него на колени, положив темноволосую голову на подушку рядом с Джессикой. В комнате снова воцарилась тишина, и она попыталась подавить рыдания. Она нерешительно дотронулась до головы Николаса, пропуская его густые волосы сквозь пальцы, не понимая своего желания успокоить его, но не в силах противиться этому порыву. Он мелко задрожал от прикосновения ее рук, и она почувствовала терпкий аромат его влажной от пота кожи, ощутила ее мужскую шероховатость и поняла, как он был возбужден. Но он остановился; он не взял ее силой, и она чувствовала, как исчезает его враждебность по отношению к ней. При всей своей неопытности она достаточно знала о мужчинах, чтобы понимать, что для него это было настоящим мучением – остановиться, будучи настолько возбужденным, и она была очень благодарна ему за это.
Николас медленно поднял голову, и она затаила дыхание, увидев напряженное, мрачное выражение его лица.
– Поправьте платье, – хриплым голосом произнёс он, – или будет слишком поздно.
Джессика поспешно завязала бретели платья и одернула подол. Она хотела сесть, но Николас находился так близко, что это было бы
неловко, поэтому она осталась лежать на подушках, пока он не подвинулся. Он устало провел рукой по волосам.
– Пожалуй, это даже к лучшему, – сказал он через минуту, вставая. – Мы не были подготовлены, и я знаю, что вряд ли смог бы… тебя испугало именно это, Джессика? Мысль о риске нежелательной беременности?
Ее голос был хриплым, когда она ответила:
– Нет, это… дело было не в этом. Ты просто…. пугаешь меня.
Она села и вытерла ладонями мокрые от слез щеки. Николас посмотрел на нее и с мрачным выражением лица извлек платок, который она использовала ранее, чтобы осушить слезы с глаз, когда он приехал в первый раз. Неужели это было всего лишь несколько часов назад? Она приняла льняной прямоугольник и вытерла лицо, потом вернула ему.
Он издал короткий, резкий смешок.
– Значит, я испугал тебя? Я хотел бы проделать с тобой разные вещи, но не пугать. Ты опасная женщина, моя дорогая, смертельная в своем очаровании. Ты оставляешь мужчину опустошенным, умирающим от желания, сначала притягивая, а затем отталкивая от себя.
Он глубоко вздохнул и начал застегивать рубашку, и только тогда она заметила, что его пиджак каким-то образом оказался отброшен в сторону, а рубашка расстегнута и вытащена из брюк. Она не помнила, как вышло, что рубашка получилась расстегнутой, но только она сама могла сделать это, поскольку его руки были слишком заняты ею.
Его лицо все еще оставалось напряженным, и, поддавшись порыву, Джессика произнесла:
– Мне очень жаль, Николас.
– Мне тоже, моя дорогая, – его темный, пристальный взгляд метнулся к ней, и напряженная улыбка коснулась губ. – Но зато теперь ты называешь меня Николасом. Хотя бы этого я смог добиться.
Он заправил рубашку в брюки и опустился на диван рядом с ней.
– Я хочу снова встретиться с тобой в ближайшее время, – сказал он, взяв ее за руку. – Ты поедешь со мной завтра поплавать под парусом? Я обещаю, что не буду набрасываться на тебя, я не буду пугать тебя так, как сделал сегодня вечером. Я дам тебе время, чтобы узнать меня, понять, что со мной ты в полной безопасности. Кто бы тебя ни напугал, эти мужчины заслуживают быть расстрелянными, но со мной все будет не так, как с ними. Я обещаю, – ободряюще добавил он.
В безопасности! Будет ли она когда-либо в безопасности с этим человеком? Она сильно сомневалась в этом, но он вел себя лучше, чем она ожидала. Джессика не хотела его сердить, поэтому постаралась произнести как можно мягче.
– Я так не думаю, Николас. Не завтра. Это слишком рано.
Его рот зловеще сжался в тонкую линию, затем он вздохнул и поднялся на ноги.
– Я позвоню тебе завтра, и не пытайся делать глупостей, например, прятаться от меня. Я все равно найду тебя, и тебе не понравятся последствия. Я не буду откладывать это снова. Понимаешь?
– Я понимаю, что ты угрожаешь мне! – решительно ответила она.
Он вдруг улыбнулся.
– Ты в безопасности, до тех пор, пока не вынудишь меня прибегнуть к крайним мерам, Джессика. Я хочу тебя, но могу подождать.
Джессика тряхнула головой.
– Ждать, возможно, придется долго, – предупредила она.
– А может, и не очень, – парировал он. – Как я и сказал, я позвоню тебе завтра. Подумай о прогулке на яхте. Тебе понравится.
– Я никогда не плавала на яхте и ничего не знаю об этом. Что, если я страдаю морской болезнью?
– Будет забавно научить тебя тому, чего ты не знаешь, – сказал Николас, подразумевая больше, чем прогулку на яхте. Он наклонился и запечатлел на ее губах теплый поцелуй, затем отстранился, прежде чем она смогла ответить или начать сопротивляться. – Не надо меня провожать. Спокойной ночи, Джессика.
– Спокойной ночи, Николас.
Она испытывала странное чувство, прощаясь с ним, как если бы этих моментов страсти и ужаса никогда не было. Она видела, как он поднял свой пиджак с пола и вышел, его высокое, поджарое тело двигалось с дикой, тигриной грацией. Когда он ушел, дом показался пустым и слишком тихим, и она поникла, чувствуя, что Николас Константинос собирается перевернуть ее жизнь вверх дном.
Глава 4
Несмотря на тревожное чувство, владевшее ею перед сном, Джессика спала глубоко и проснулась в хорошем настроении. Глупо было позволять этому человеку действовать ей на нервы, и впредь она постарается избегать его. Чарльз мог бы заняться всеми деталями по продаже акций.
Напевая, она покормила Саманту и похвалила гордой матери её щенков, а потом сделала тост и для себя. Джессика не приобрела английской привычки к чаю, так что вместо этого выпила кофе. Она размышляла над тем, не налить ли себе еще чашечку, когда Салли постучала в окно черного входа. Джессика встала, чтобы отпереть дверь и впустить соседку, и заметила хмурое выражение, которое омрачало обычно улыбающееся лицо подруги. В руках Салли держала сложенную газету.
– Что-то не так? – спросила Джессика. – Но, прежде чем расскажешь, может, выпьешь чашечку кофе?
Салли скривилась:
– Кофе, девочка моя? Да ты так и не приобщилась к цивилизации! Нет, Джесс, думаю, ты должна увидеть это. Это неприятно, и как раз в то время, когда вся та история стала забываться. Я не принесла бы этого, – Джоэл считает, что я не должна, – но, понимаешь, ты будешь поражена, когда выйдешь из дома, и я подумала, что будет лучше, если ты увидишь это в стороне от чужих глаз.
Джессика молча протянула руку за газетой, но она уже знала, что там было. Салли сложила газету так, чтобы на лицевой стороне виднелись две фотографии. На одной из них, разумеется, Николас целовал ее. Она равнодушно заметила, что это была хорошая фотография: склонившийся над столом Николас – такой загадочный и сильный, она – гораздо более хрупкая, их слившиеся в поцелуе губы. Другая фотография была сделана в тот момент, когда они покидали ресторан, и Николас положил свои руки ей на плечи, глядя на нее с таким выражением, от которого ее бросило в дрожь. Примитивный голод явственно читался на его лице, и это напомнило ей, что произошло после того, как он привез ее домой и опять удивил, когда остановился, поняв, что она испугалась.
Но Салли указала на колонку под фотографиями, и Джессика села за стол, чтобы прочесть ее. Это была остроумная, изощрённая статья, местами едкая, но в определенный момент журналист стал откровенно жестоким. Преодолевая подкатившую тошноту, Джессика пробежала глазами заметку:
«Вчера вечером можно было наблюдать, как печально известная лондонская «черная вдова», начала плести свою паутину, опутывая очередную беспомощную, восхищенную ею жертву. Николас Константинос, неуловимый греческий миллиардер, казалось, полностью капитулировал перед очарованием вдовы. Возможно, она исчерпала фонды, оставленные ей покойным супругом, уважаемым Робертом Стэнтоном? Конечно, Николас в состоянии поддержать ее привычный образ жизни, но вся известная об этом человеке информация позволяет заключить, что его не так легко очаровать, как она проделала это со своим первым мужем. Остается только гадать, кто же, в итоге, выйдет победителем. Кажется, что вдова не остановится ни перед чем, но выбранная ею жертва может оказаться ей не по зубам. Мы будем с интересом наблюдать за развитием событий».
Джессика бросила газету на стол и сидела, слепо глядя через всю комнату. Она не должна позволить этому беспокоить ее, она ждала, что это случится. И конечно, надо бы уже привыкнуть к такому после пяти лет, но вместо того, чтобы зачерстветь, теперь она стала еще более чувствительной, чем несколько лет назад. Тогда у нее был Роберт, чтобы защитить ее, облегчить боль и заставить рассмеяться, но теперь у нее никого не было. Любую боль она переносила в одиночку. Чёрная вдова. Это определение немедленно приклеилось к ней после смерти Роберта, да так и осталось. Прежде ее, по крайней мере, называли по имени. Газетные заметки всегда были омерзительны, но не доходили до клеветы, хотя она все равно не стала бы обращаться в суд. Громкое судебное дело стало бы еще б?льшим кошмаром, и Джессика предпочитала жить тихой жизнью, общаясь со своими немногочисленными друзьями и довольствуясь малыми радостями. Она даже вернулась бы в Штаты, если бы не деловые интересы Роберта, – она хотела позаботиться о них и использовать знания, которые дал ей Роберт. Она знала, что Роберт тоже хотел бы этого.
Салли с тревогой наблюдала за ней, поэтому Джессика, глубоко и судорожно вздохнув, заставила себя заговорить.
– Ну, что ж, это, конечно, немного неприятно, верно? Я почти забыла, насколько это все гнусно… Но я не собираюсь расстраиваться из-за такой глупости. Это того не ст?ит.
– Но ты не можешь прятаться всю свою жизнь, – запротестовала Салли. – Ты так молода. Это несправедливо – смотреть на тебя, как на прокаженную!
Прокаженная – что за ужасная мысль! И все же Салли была отчасти права, хотя Джессику пока еще не выживают из города. Она все еще была желанной гостьей в некоторых домах.
Салли постаралась сменить тему, потому что, хотя Джессика пыталась небрежно отмахнуться от статьи, лицо ее побледнело, и выглядела она больной. Салли указала на фотографию в газете и спросила:
– Что насчет этого красавчика? Какой великолепный мужчина! Когда вы с ним познакомились?
– Что? – Джессика опустила взгляд, и, увидев фотографию, на которой Николас целовал ее, покраснела. – О… на самом деле, я только вчера познакомилась с ним.
– Ого! Он, без сомнения, быстрый малый! Выглядит сильным, своевольным типом, а его репутация просто ошеломляет! Каков он?
– Сильный, своевольный, ошеломляющий, – вздохнула Джессика. – Все так, как ты сказала. Надеюсь, мне не придется с ним снова встречаться.
– У тебя в голове каша! – воскликнула с негодованием Салли. – Честно, Джесс, ты невозможна. Большинство женщин отдали бы свою правую руку, только чтобы показаться с таким человеком, богатым и красивым, а тебя он не интересует!
– И потом, я опасаюсь богатых мужчин, – тихо ответила Джессика. – Перед тобой пример того, что будут говорить, и я не думаю, что смогу пройти через это снова.
– Ох! Прости, дорогая, – сказала Салли. – Я не подумала. Но нет, надо же! Николас Константинос!
Джессика не желала думать о Николасе, она хотела забыть тот вечер. Взглянув на бледное, отрешенное лицо подруги, Салли похлопала ее по плечу и, не попрощавшись, ушла. Джессика сидела какое-то время за столом, ни о чем не думая, но, когда она поднялась, чтобы поставить чашку с блюдцем в мойку, то вдруг не выдержала и горько расплакалась.
Когда слезы иссякли, обессиленная, она побрела в гостиную, чтобы прилечь на диван, но это напомнило ей о Николасе, лежащем там с нею, и вместо дивана она рухнула в кресло, подвернув под себя ноги и обернув вокруг них полы халата. Она чувствовала себя мертвой, опустошенной, и, когда зазвонил телефон, то долго сидела, молча уставившись на него, прежде чем снять трубку.
– Алло, – вяло произнесла она.
– Джессика, вы…
Она отнесла трубку от уха, услышав этот глубокий голос, и равнодушно уронила ее на рычаг. Нет, она не могла сейчас говорить с ним, ей было слишком больно.
Когда какое-то время спустя в дверь позвонили, она продолжала спокойно сидеть, решив не открывать, но через минуту услышала голос Чарльза, зовущий ее по имени, и поднялась на ноги.
– Доброе утро, – поздоровалась она, в то время как он внимательно ее рассматривал. Она выглядела измученной.
– Я прочитал газету, – осторожно сказал он. – Пойди наверх, умойся и одень что-нибудь, тогда мы с тобой сможем поговорить об этом. Я собирался позвонить тебе вчера, но мне пришлось уехать из города, не то я, возможно, сделал бы что-нибудь. Ну, ступай, дорогая, ступай наверх.
Джессика сделала, как ей велели, умывшись холодной водой и пригладив спутанные волосы, потом сменила ночную рубашку и халат на миленький белый в голубой цветочек сарафан. Несмотря на оцепенение, она была рада присутствию Чарльза. С его холодным умом юриста он сможет разложить всё по полочкам так, чтобы она сама все поняла, и тогда он сможет проанализировать ее чувства. Чарльз мог проанализировать даже скалу.
– Да, теперь намного лучше, – одобрил он, когда она вошла в гостиную. – Ну, совершенно очевидно, что мои страхи за тебя оказались напрасными. Ты явно очаровала Константиноса. Он упоминал о «Драйдене»?
– Да, – сказала Джессика и даже сумела ему улыбнуться. – Я продаю ему акции, но я даже не представляла, что все окажется так легко и просто. Мы с ним все время ведем себя, как пресловутые кошка с собакой. Его высказывания о моем браке заставляют бледнеть светскую хронику, а я вывела его из себя и расстроила один раз – нет, дважды. Он звонил сегодня утром, но я не стала с ним разговаривать. Будет лучше, если я больше его не увижу, и ты сам обсудишь с ним все детали фондовой сделки.
– Разумеется, я все сделаю, – быстро ответил Чарльз. – Но, я уверен, ты недооцениваешь этого человека. Судя по фотографии в газете, он неравнодушен больше к тебе, чем к твоим акциям.
– Да, – призналась Джессика, – но это бессмысленно. Я не смогу жить, снова осуждаемая всеми, а он слишком привлекателен для прессы и папарацци.
– Это правда, но, если он не хочет, чтобы что-то было опубликовано, это не публикуется. Его власть огромна.
– Ты принимаешь его сторону, Чарльз? – спросила в изумлении Джессика. – Ты ведь, конечно, понимаешь, что его внимание – явление временное, что его интересует только секс?
Чарльз пожал плечами.
– Как и большинство мужчин, – сухо сказал он. – Вначале.
– Да, но мне это не интересно. Кстати, акции идут по рыночной стоимости. Он предложил гораздо больше, но я отказалась.
– Я вижу здесь принципы Роберта, – заметил он.
– Я продам ему акции, но сама не продаюсь.
– Я никогда так не думал. Хотелось бы мне стать невидимкой и присутствовать при вашей встрече, должно быть, это было забавно, – сказал он, посылая ей улыбку. Его холодное, аристократическое лицо отражало сдержанное веселье, скрывающееся за утонченными, безупречными манерами.
– Очень, но едва не дошло до убийства.
Вдруг она вспомнила и по-настоящему улыбнулась – впервые после прочтения отвратительной газетной сплетни:
– Чарльз, у Саманты вчера вечером родились щенки, целых пять!
– Как раз вовремя, – заметил он. – Что ты будешь делать с пятью скулящими щенками в доме?
– Отдам их, когда они достаточно подрастут. По соседству множество детей, это вряд ли будет трудным делом.
– Ты так думаешь? Когда ты в последний раз пробовала отдать кому-то щенков неизвестного происхождения? Сколько там самок?
– Откуда я знаю? – ответила она и рассмеялась. – Ты же знаешь, они не появляются с розовыми и голубыми бантиками на шее.
Чарльз улыбнулся в ответ и проследовал за ней на кухню, где она с гордостью продемонстрировала щенков, сгрудившихся в небольшую кучку. Саманта внимательно следила за Чарльзом, готовая тяпнуть его, если он подойдет слишком близко к ее потомству, но он хорошо изучил привычки Саманты и держался от нее на безопасном расстоянии. Чарльз к тому же был слишком рафинированным, чтобы считаться любителем животных, и собака чувствовала это.
– Я вижу, ты не приготовила чай, – заметил он, взглянув на кофейник. – Налей воды, дорогая, и расскажи мне о своей встрече с Константиносом. Это действительно превратилось в настоящую битву, или вы лишь слегка укололи друг друга?
Вздохнув, Джессика налила в чайник воды из-под крана и поставила его на плиту.
– Встреча была однозначно не дружественной, даже враждебной. Не позволяй той фотографии с поцелуем одурачить себя, Чарльз, он поступил так, исключительно чтобы наказать меня и заставить замолчать. Я не могу… – она начала было говорить, что не могла решить – доверять ему или нет, но тут звонок в дверь прервал ее, и она замолчала. По спине пробежал холодок. – О, господи, – Джессика сглотнула. – Это он. Я знаю, это он! Я бросила трубку, и он будет вне себя от ярости.
– Пока ты готовишь чай, я наберусь храбрости и открою за тебя дверь, – предложил Чарльз, ища предлог для того, чтобы добраться до Константиноса, прежде чем тот сможет еще больше вывести Джессику из душевного равновесия. Этот загнанный взгляд начал исчезать из ее глаз, но она все еще испытывала боль, чувствовала себя уязвимой и была не в состоянии отражать удары кого-то, подобного Константиносу. Джессика поняла, почему Чарльз предложил открыть дверь. Он был самым тактичным человеком в мире, думала она, доставая чайные чашки с блюдцами. И одним из самых добрых. Он всегда старался оградить ее от любых неприятностей.
Она вдруг задумалась, направив ход своих мыслей в другую сторону. Почему Чарльз не предложил встретиться с Константиносом, чтобы самому разрешить с ним вопросы по сделке с акциями, а вместо этого позволил ей лично отправиться на встречу? Чем больше она думала об этом, тем более странным ей это казалось. Невероятное подозрение вспыхнуло у нее в голове, и она тут же отбросила его, но оно медленно вернулось. Чарльз намеренно столкнул ее с Николасом? Неужели он сводничал? Какой ужас! О чем он думал? Разве он не знал, что Николас Константинос наверняка попросит ее быть его любовницей, но не станет даже рассматривать вопрос о браке? И Чарльз, разумеется, знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она никогда и ни за что даже не задумается об этом. Но!
Брак? С Николасом? Она задрожала так сильно, что была вынуждена поставить поднос. Что было не так с нею? Она только вчера познакомилась с этим человеком и уже думает, что никогда не согласится на меньшее, чем замужество! Это только оттого, что он оказался физически привлекательным, отчаянно сказала она себе. Но Джессика была бы в высшей степени нечестна с собой, если бы сразу не признала, что прячется от правды. То, что она испытывала к Николасу, было не только физическим влечением. Она встречала немало внешне красивых мужчин, проявлявших к ней интерес, но ни к кому ее не влекло так, как вчера вечером влекло к Николасу. Она не была бы так восприимчива к ласкам Николаса, если бы разум и чувства не откликались на него. Он был жесток и безжалостен, и невыносимо высокомерен, но она почувствовала его мужской интерес к ней, как к женщине, и это разрушало барьеры ее враждебности. Николас хочет ее. Это очевидно, и она могла бы сопротивляться этому, если бы не понимала, что он восхищается ее острым умом так же, как и не менее острым язычком.
Как бы то ни было, ее опасно тянуло к нему, она оказалась беззащитна перед ним до такой степени, что могла вот-вот влюбиться в него, и осознание этого оказалось ударом, сила которого превзошла потрясение от злобной газетной сплетни. Бледная, дрожащая, она уставилась на кипящий чайник, задаваясь вопросом, что же ей теперь делать. Как ей защититься от него? Джессика знала, что он не был человеком, который безоговорочно примет ее отказ, а кроме того, она знала, что в любом случае не сможет сказать ему “нет”. Но находиться в его компании означало испытывать еще большую боль, потому что он не предложит брак, а она не удовлетворится меньшим.
Наконец, пронзительный свист чайника вернул ее мысли к настоящему, и она поспешно выключила плиту и заварила чай. Она понятия не имела, пьет ли Николас чай, и решила, что нет, поэтому она налила кофе для него и для себя. Потом, не давая себе времени подумать, подняла поднос и понесла его в гостиную, пока не растеряла всё своё мужество.
Николас сидел, развалившись на диване, словно огромный кот, тогда как Чарльз присел на стул. Оба поднялись, когда она вошла, и Николас шагнул вперед, чтобы забрать у нее из рук тяжелый поднос и поставить его на низкий столик. Джессика бросила на него осторожный взгляд из-под ресниц, но он не выглядел сердитым. Он внимательно следил за нею, его пристальный взгляд был таким пронизывающим, что она вздрогнула. Николас сразу же заметил ее реакцию и изогнул рот в иронической полуулыбке. Он положил свою руку ей на плечо и мягко заставил ее сесть на диван, а затем сел рядом.
– Мы с Чарльзом обсуждали сложившуюся ситуацию, – легко сказал он, и она бросила отчаянный взгляд на Чарльза. Но тот лишь улыбнулся, и она ничего не смогла прочесть по выражению его лица.
– Что за ситуация? – спросила она, постепенно обретая некоторое спокойствие.
– Освещение прессой наших взаимоотношений, – спокойно объяснил он, когда она подавала Чарльзу чай. Каким-то чудом она сумела не уронить чашку с блюдцем, хотя почувствовала дрожь во всём теле. Чарльз спас свой напиток, а она подняла бледное лицо к Николасу.
– Что вы имеете в виду? – прошептала она.
– Я думаю, вы знаете, моя дорогая, вы далеко не глупы. Я предприму определенные шаги, которые ясно дадут всем понять, что мне не нужно вмешательство прессы для защиты от вас, и что всякий, кто сунет свой любопытный нос в мою частную жизнь, вызовет мое… раздражение. Вам больше не нужно волноваться о том, что вы станете предметом сплетен утренней воскресной колонки. Фактически, после того, как я закончу убеждать журналистов в необходимости поступать так, как я хочу, все симпатии, вероятно, окажутся на вашей стороне.
– В этом нет необходимости, – опустив ресницы, ответила она, подавая ему чашку кофе. Джессика чувствовала себя растерянной. Ей не приходило в голову, что Николас может использовать свое влияние, чтобы защитить ее, но вместо чувства благодарности она погрузилась в молчание. Она не хотела быть обязанной Николасу, чтобы он и дальше имел на нее влияние. Газетчики все поняли превратно: он был пауком [2]2
Черная вдова(Latrodectus spp.) – это вид ядовитых пауков, распространённых в Америке, печально известных своим нейротоксическим ядом – чёрные вдовы считаются одними из наиболее опасных пауков в мире, их укус может быть смертельным.
[Закрыть] , а не она! Если бы она только позволила, он опутывал бы ее всю шелковыми нитями, пока она не оказалась бы беспомощной перед ним.
– Я все улажу, – отрезал Николас. – Если бы вы сказали вчера вечером, почему вас так расстроил тот проклятый фотограф, то я смог бы предотвратить выход в печать и статьи, и фотографий. Вместо этого вы позволяете гордости взять надо всем верх, и посмотрите, что вам приходится в итоге незаслуженно терпеть. Теперь мне понятна суть проблемы, и я буду действовать так, как, на мой взгляд, будет лучше.
Чарльз мягко сказал:
– Будь благоразумна, Джессика. Нет никакой необходимости терпеть злобные сплетни. Ты страдала пять лет, пришло время изменить положение дел.
– Да, но…
Она остановилась, потому что хотела сказать: но не Николасу их менять, – но не была настолько уверена в реакции Николаса, чтобы рисковать. Она глубоко вздохнула и начала снова:
– Я имела в виду, что не вижу необходимости в каком-либо вмешательстве, потому что не будет другой возможности для повторения случившегося. Я должна быть полной дурой, чтобы позволить себе попасть в такую же ситуацию после того, что произошло вчера вечером. Я просто буду жить здесь так тихо, как только возможно. Мне нет никакой необходимости посещать те места, где меня могли бы узнать.
– Я не допущу этого, – мрачно заявил Николас. – Отныне вы будете рядом со мной, когда я устраиваю приемы или выхожу куда-то сам. Люди будут встречаться с вами, познакомятся с вами. Это единственно верный способ, чтобы навсегда разделаться со сплетнями, чтобы позволить этим людям узнать вас и понять, что вы им нравитесь. Вы милая девушка, несмотря на ваш мерзкий характер.
– Спасибо! – вежливо поблагодарила она, и Чарльз усмехнулся.
– Я готов убить себя за то, что пропустил вашу первую встречу, – посетовал он, и Николас хищно улыбнулся ему.
– Первая была не так интересна, как вторая, – сухо сообщил он Чарльзу. – И третья встреча тоже не началась так уж хорошо. Вероятно, у меня уйдет весь день на то, чтобы убедить ее не упрямиться в этом деле.
– Да, я вижу, – подмигнул Чарльз и поставил пустую чашку на поднос. – Я тогда оставлю вас, мне надо немного поработать.
– Позвоните мне завтра, и мы займемся акциями, – сказал Николас, поднимаясь и протягивая руку.
Джессика заподозрила неладное:
– Вопрос с акциями уже улажен, – заявила она с яростной решительностью. – Только рыночная стоимость! Я говорила вам, Николас, я не подпишу бумаги, если попытаетесь подкупить меня по нелепо высокой цене!
– Я, наверное, сверну вам шею еще до исхода дня, – ласково произнес Николас, но взгляд его при этом был тяжёлым. Чарльз громко рассмеялся, что являлось редкостью для него, и Джессика свирепо сверлила его взглядом, пока он и Николас шли к двери. Они обменялись несколькими тихими словами, и ее подозрения вспыхнули с новой силой. Николас проводил Чарльза и вернулся, став перед ней, уперев руки в бока и уставившись на нее сверху вниз с непреклонным выражением на суровом лице.
– Я имела в виду именно то, что сказала, – она вспыхнула, с трудом поднимаясь на ноги, чтобы стать перед ним, храбро встретив его горящий неистовством взгляд.
– Я тоже, – пробормотал он, поднимая руку и рассеянно поглаживая ее обнаженное плечо одним пальцем, прикосновением легким и нежным, будто крылья бабочки. У Джессики перехватило дыхание, и она стояла совершенно неподвижно, пока эта ласка не довела ее до потери контроля, и она задрожала. Палец переместился от её плеча к шее, а затем двинулся вверх. Взяв ее за подбородок, Николас приподнял ее лицо.
– Ты уже решила, хочешь ли поплавать со мной? – спросил он, в то время как его взгляд опустился к ее губам.
– Я… да. Я хочу сказать, да, я решила, и нет, я не хочу этого, – объясняла она в смятении, и уголки его рта приподнялись в кривой улыбке.
– Тогда я предлагаю пойти прогуляться, чтобы хоть чем-то отвлечь меня. Если мы останемся здесь на весь день, ты знаешь, что произойдет, так что, решать тебе, Джессика.
– Я вообще не приглашала вас оставаться, тем более на целый день! – заявила она с негодованием, отпрянув от него.
Он уронил руку и внимательно смотрел, как ее щеки заливает румянец.
– Ты боишься меня, – заметил он с некоторым удивлением.
Несмотря на смелое, дерзкое противостояние, в ее глазах отразился настоящий страх, и он нахмурился.
– Что есть такого во мне, что пугает тебя, Джессика? Ты боишься меня как мужчину? Твой опыт с другими оказался настолько скверным, что ты боишься моих любовных ласк?
Она в оцепенении уставилась на него, будучи не в состоянии сформулировать ответ. Да, она боялась его, как никогда раньше никого не боялась. Он был настолько вне закона – нет, не то. Он устанавливал собственные законы, его влияние было огромным, он являлся практически неприкосновенным для любой власти. Она уже знала, что слишком уязвима в своих чувствах к нему и у нее нет никакого оружия против него.
Но он ждал ответа, и его лицо каменело, по мере того как она невольно отодвигалась. Она сглотнула и испуганно прошептала:
– Вы… вы не поймете, Николас. Я думаю, с вами женщина будет в хороших руках, если можно так выразиться, ведь так?
– Мне нравится думать, что так, – протянул он. – Но, если дело не в этом, Джессика, то что во мне такого, что заставляет тебя вести себя настороженно, будто испуганная лань? Обещаю, что не стану тебя бить.
– Не станете?
Произнесенные дрожащим шепотом слова едва слетели с ее губ, как он в два гибких шага сократил расстояние между ними и схватил ее. Джессика издала встревоженный крик и попыталась вырваться. Обняв ее за талию левой рукой, он решительно притянул ее к себе, правой одновременно схватив горсть ее рыжевато-каштановых волос, и потянул за них, запрокидывая ее лицо вверх.
– Теперь, – проворчал он, – скажи мне, почему ты боишься.
– Вы делаете мне больно! – закричала она в гневе, который немного изгнал из нее инстинктивный страх. Она ударила его в голень, и он издал приглушенное проклятие, выпустив ее волосы, но взамен хватая за плечи. Держа ее в плену, Николас сел на диван с нею на коленях, прижимая сопротивляющееся тело. Борьба была крайне неравной, Джессика, наконец, исчерпала силы и, покоренная, тихо замерла на его руке, такой твердой и неподатливой за ее спиной.
Он хмыкнул.
– Независимо от того, в чем состоят твои страхи, ты определенно не боишься сражаться со мной. А теперь, маленькая тигрица, расскажи, что тебя беспокоит.
Джессика устала, слишком устала, чтобы бороться с ним прямо сейчас. Она начинала понимать, что, в любом случае, делать это бесполезно. Он был полон решимости поступить по-своему. Вздохнув, она уткнулась лицом в его плечо и втянула носом теплый, грубоватый мужской аромат, немного отдающий потом в результате их борьбы.
Что она могла сказать? То, что она боялась его физически, потому что не знала еще ни одного мужчины, и это был инстинктивный страх девственницы? Николас никогда не поверит ей, ведь он предпочитает верить байкам, что многие мужчины имели ее в любовницах. И она не могла сказать ему, что боялась своих чувств к нему, что слишком уязвима перед его властью над нею, иначе он использует это знание против нее.
И тут ее осенило. Он сам подкинул ей идею. Почему бы не позволить ему поверить, что с ней настолько плохо обращались, что теперь она боялась всех мужчин? Кажется, он готов принять такое объяснение.
– Я не хочу говорить об этом, – пробормотала она, пряча лицо у него на плече.
