Текст книги "Все, что блестит"

Автор книги: Линда Ховард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Её нижняя губа задрожала от его резкости, но она быстро взяла себя в руки.

– Мы с Робертом сочетались браком по гражданской церемонии, а не церковной. Я имею право на белое платье, Николас!

Если он и понял смысл её слов, то проигнорировал его. Или, возможно, просто не поверил этому. Николас мрачно сказал:

– Учитывая твоё прошлое, ты должна быть счастлива, что я вообще женюсь на тебе. Я, должно быть, самый большой дурак в мире, но начну волноваться об этом позже. И одно я знаю наверняка – как моя жена, ты будешь самой благовоспитанной женщиной в Европе.

Джессика расстроено отвернулась, разглядывая из окна элегантных парижских прохожих и изящные кафе. Она не видела в Париже ничего, кроме мимолетных картинок через окно такси и весёлых ночных огней, своим светом дразнящее подмигивающих ей в окна номера в гостинице.

Уже было слишком поздно отступать, но в сознание вползала внушающая ужас мысль, что она сделала ошибку, согласившись на этот брак. Николас был не из тех людей, которые легко прощают, и даже осознание того, что она не вступала в беспорядочные связи, не заставит его забыть, каким образом он узнал об этом, и что она продала ему себя за большую цену – брак с ним.

Глава 9

– Там! – закричал Андрос Джессике, перекрывая рёв лопастей вертолёта. – Это Зенос.

Она наклонилась вперёд, нетерпеливо вглядываясь вдаль, как только маленькая точка в синем Эгейском море начала стремительно увеличиваться, приближаясь к ним, и вот они уже не над морем, а над совершенно бесплодными холмами, и впереди под ними, похожая на гигантского москита, скользит тень вертолёта. Джессика поглядела на Николаса, сидящего за штурвалом, но он не реагировал на её присутствие даже взмахом ресниц. Она хотела, чтобы он улыбнулся ей и показал достопримечательности на своём острове, но это Андрос коснулся её руки и направил внимание к дому, к которому они приближались, всего лишь Андрос.

Это был огромный вытянутый дом, построенный на крутой отвесной скале, с террасой из каменных плит, огибающей дом с трёх сторон, с крышей, крытой красной черепицей. Сам дом был белым и стоял в прохладной тени лимонных и апельсиновых деревьев. Глядя вниз, она могла видеть, как маленькие фигурки оставили дом и приблизились к вертолётной площадке, построенной справа от дома, на гребне невысокого холма. Выложенная плиткой дорожка соединяла дом с вертолётной площадкой, и Андрос сказал ей, что на острове было только одно транспортное средство – старый армейский джип местного мэра.

Николас посадил вертолёт настолько легко, что она даже не почувствовала удара, потом выключил двигатель и снял наушники. Он повернул мрачное, неулыбающееся лицо к Джессике.

– Прибыли, – сказал он по-французски. – Я представлю тебя своей матери и помни, Джессика, что ты не должна расстраивать её.

Он открыл дверь и вышел, наклоняя голову навстречу воздушной струе, поднимаемой всё еще крутящимися лопастями вертолета. Джессика глубоко вздохнула, чтобы успокоить биение сердца, и Андрос тихо сказал:

– Не волнуйтесь. Моя тётя – приветливая женщина, Николас нисколько не походит на неё. Он – копия своего отца, и, как ранее его отец, оберегает мою тётю.

Джессика послала ему благодарную улыбку, но тут Николас нетерпеливо позвал её, и она выкарабкалась из вертолёта, отчаянно хватаясь за руку Николаса, которую он протянул ей на помощь. Он слегка нахмурился, почувствовав холод её пальцев, потом подтолкнул Джессику вперёд к группе людей, которые собрались у края вертолётной площадки.

Миниатюрная женщина с осанкой королевы выступила вперёд. Она была всё ещё красива, несмотря на седые волосы, уложенные в изящном стиле, – как на картинах Гибсона, – и взгляд её ласковых, ясных голубых глаз был столь же открытым, как у ребёнка. Она посмотрела Джессике прямо в глаза пронизывающим взглядом, потом стремительно повернулась к сыну.

Николас наклонился и коснулся нежным поцелуем её бледно-розовой щеки, а затем губ.

– Я соскучился по тебе, мама, – сказал он, обнимая и прижимая ее к себе.

– И я тосковала без тебя, – ответила она мелодичным голосом. – Я очень рада, что ты вернулся.

Всё ещё обнимая мать одной рукой, Николас подозвал Джессику, и, когда она подошла ближе, многозначительно посмотрел на неё, давая понять, чтобы она вела себя прилично.

– Мама, я хочу познакомить тебя со своей невестой, Джессикой Стэнтон. Джессика, это – моя мать, Маделон Константинос.

– Я очень рада, наконец, познакомиться с вами, – пробормотала Джессика, встречая этот ясный пристальный взгляд настолько смело, насколько смогла, и обнаружила, к своему удивлению, что она с мадам Константинос почти одного роста. Старая женщина выглядела настолько хрупкой, что Джессика чувствовала себя амазонкой, но теперь обнаружила, что их глаза находятся на одном уровне, и это явно поразило Джессику.

– И я рада познакомиться с вами, – сказала мадам Константинос, освобождаясь из объятий Николаса, чтобы обнять Джессику и поцеловать её в щёку. – Я была, конечно, удивлена неожиданным звонком Нико по телефону, да ещё и с такими новостями! Это было … неожиданно.

– Да, это было внезапное решение, – согласилась Джессика, но её сердце упало от прохладного тона пожилой женщины. Было очевидно, что та далеко не в восторге от того, какую невесту выбрал себе её сын. Однако Джессика удерживала на лице дрожащую улыбку, а мадам Константинос была слишком хорошо воспитана, чтобы открыто демонстрировать своё неудовольствие. Она говорила на очень хорошем английском, слегка растягивая слова, что могла перенять только у Николаса, но, когда она обернулась, чтобы представить Джессику другим людям, то перешла на французский и греческий языки. Джессика не понимала ни слова по-гречески, но все присутствующие говорили на французском языке.

Ей представили Петру – высокую, крупную женщину с тёмными волосами, чёрными глазами, классическим греческим носом и улыбкой, освещающей её лицо. Она была домоправительницей и личной компаньонкой своей работодательницы, поскольку они были вместе с тех пор, как мадам Константинос прибыла на остров. В этой крупной женщине присутствовало естественное изящество и гордость, которые делали её красивой, несмотря на почти мужские размеры, и материнский свет замерцал в её глазах при виде скрытого опасения и растерянности на лице Джессики.

Вторая женщина была низенькой и пухленькой, её круглое лицо было самым добрым из всех, когда-либо виденных Джессикой. Её звали Софией, она была поваром; София пожала руку Джессики с открытой приветливостью и готовностью немедленно принять любую женщину, которую kyrios  [3]3
  kyrios/kyria (греч.) – господин/госпожа


[Закрыть]  Николас приведёт в дом, чтобы объявить своей невестой.

Муж Софии, Джейсон Кавакис, был невысоким стройным мужчиной с серьезными тёмными глазами, он работал садовником. Они с Софией жили в своём собственном доме в деревне, но Петра была вдовой, и ей была отведена личная комната на вилле. Эти трое были единственным штатом в особняке, хотя все женщины из деревни помогали с приготовлениями к свадьбе.

Открытый добродушный приём, который ей оказали работники виллы, помог Джессике расслабиться, и она улыбнулась более естественно, когда мадам Константинос переплела руку с рукой Николаса и занялась организацией доставки их багажа в особняк.

– Андрос, пожалуйста, помоги Джейсону отнести сумки вниз, – потом она высвободила свою руку и слегка подтолкнула Николаса. – И ты тоже! Почему бы тебе не помочь? Я провожу миссис Стэнтон к её комнате, она, наверное, уже полумертвая от усталости. Ты никогда не научишься делать путешествие лёгким.

– Да, maman, – ответил он, обращаясь к её удаляющейся спине, но его тёмные глаза предупреждающе взглянули на Джессику.

Несмотря на прохладный приём мадам Константинос, Джессика почувствовала себя лучше. Старая леди не была деспотичной главой семьи, и Джессика ощущала, что под её сдержанностью скрывается весёлая и мягкая женщина, для которой Николас был прежде всего сыном, а не миллиардером. И сам Николас немедленно смягчился, став Нико, который вырос здесь и знал этих людей с младенчества. Она не могла представить его запуганным Петрой, которая, должно быть, пеленала его и наблюдала за его первыми неуверенными шагами, хотя Джессике было трудно представить себе Николаса младенцем или малышом. Наверняка, он всегда был высоким и сильным, с тем же неистовым светом в тёмных глазах.

На вилле было прохладно, толщина её белых стен защищала от жгучего греческого солнца, и тихий гул центрального кондиционирования подсказал ей, что Николас принял меры, чтобы постоянно поддерживать в доме комфортную температуру.

Она уже поняла, что вкусы Николаса были типично греческими, и весь вид виллы подтверждал это. Немногочисленная мебель стояла в огромных помещениях с перекрытиями в виде открытых балок, но всё было самого высокого качества и построено с расчётом на много лет вперёд. Пол был выложен плиткой тёплого кирпичного цвета, и по всему полу были разбросаны бесценные персидские коврики приглушённых зелёных тонов; обивка мебели представляла собой натуральное льняное полотно. Маленькие мраморные статуи различных оттенков выглядывали из ниш, здесь же красовались невероятно изящные вазы и удобно расставленная керамическая посуда – конечно же, местного производства.

– Ваша спальня, – проговорила мадам Константинос, открывая дверь в квадратную белую комнату с изящными арочными окнами и обстановкой в золотисто-розовых тонах. – Здесь ваша собственная ванная комната, – продолжала она, пересекая помещение, чтобы открыть дверь и указать на выложенную плиткой ванну. – Ах, Нико, ты должен показать Джессике виллу, пока Петра распаковывает её багаж, – тут же добавила она, когда Николас появился с багажом Джессики и установил его в середине комнаты.

Николас улыбнулся, глаза его сверкнули.

– Джессика, вероятно, хотела бы принять ванну вместо этого. Уверен в этом, потому что мне тоже хочется именно этого! Правда, дорогая? – спросил он, поворачиваясь к Джессике с улыбкой, всё ещё плескавшейся в глазах. – Что ты выбираешь – экскурсию по вилле или ванну?

– И то, и другое, – сказала она быстро. – Хотя сначала ванну.

Он кивнул и вышел из комнаты, небрежно бросив через плечо:

– Тогда я приду через полчаса.

Вскоре после этого и мадам Константинос ушла, оставив Джессику, которая стояла, оглядывая очаровательную комнату и чувствуя себя совершенно одинокой. Она сняла свою помятую в путешествии одежду и неторопливо приняла ванну. Вернувшись в комнату, она обнаружила, что Петра за это время умело распаковала её багаж. Джессика оделась в лёгкое летнее платье и стала ждать Николаса, но время шло, и через некоторое время она поняла, что он не собирался возвращаться за ней. Он просто предложил ей экскурсию по просьбе матери, он не имел никакого намерения проводить столько времени в её обществе. Она неподвижно сидела на кровати и спрашивала себя, помогут ли молитвы когда-нибудь завоевать его любовь.

Намного позже, после лёгкого обеда из рыбы и греческого soupa avgolemono – приправленного лимоном куриного рисового супа, который Джессика нашла восхитительным, – Николас приблизился к ней, когда она стояла на террасе, наблюдая, как внизу волны накатывали на песчаный берег. Ей хотелось избежать встречи с ним, но это выглядело бы странным, так что она осталась у стены террасы. Своими сильными пальцами он сжал её плечи и притянул к себе, склонив свою голову к её. Со стороны это, должно быть, выглядело так, как будто он шептал ей на ушко какие-нибудь нежности, но спросил только:

– Ты сказала моей матери что-нибудь, что могло расстроить её?

– Конечно, нет, – прошептала она громко, признавая силу этих пальцев и прислоняясь к его груди. – Я вообще не видела её с того момента, когда она привела меня в мою комнату, ещё до обеда. Я не нравлюсь ей, несомненно. Это ведь не то, чего бы тебе хотелось?

– Нет, – скривившись, с горечью ответил он. – Я вообще не хотел бы видеть тебя здесь, Джессика.

Её подбородок гордо поднялся.

– Так отошли меня, – бросила она ему вызывающе.

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу сделать этого, – грубо отрезал он. – Я живу с мучительной болью, и я или выберусь из этого ада, или утащу тебя с собой.

Потом он отпустил Джессику и ушёл, оставив её с горьким осознанием его ненависти.

В день её свадьбы рассвет занимался ясный, чистый и удивительно прозрачный, какой бывает только в Греции. Она стояла у окна и рассматривала бесплодные холмы, каждая деталь которых была такой чёткой и ясной, словно достаточно было просто протянуть руку, чтобы коснуться их. Чистый солнечный свет заставил её почувствовать, что, если бы она смогла открыть глаза достаточно широко, то узрела бы вечность. Она чувствовала себя здесь как дома, на этом скалистом острове, с его голыми холмами, в окружении безмолвной тысячелетней истории, с тёплым и, безусловно, искренним приёмом темноглазых людей, которые обнимали её, как будто она была одной из них. И сегодня она выходила замуж за мужчину, который владел всем этим.

Хотя враждебность Николаса всё ещё создавала барьер между ними, сегодня она чувствовала себя более жизнерадостной, поскольку именно сегодня мучительное ожидание должно было закончиться. Традиционная церемония и пышное торжество, которое последует за ней, смягчат его; он должен будет выслушать её сегодня вечером, когда они останутся наедине в его спальне, и узнает, наконец, правду, когда она отдаст ему бесценный подарок – своё целомудрие. Улыбаясь, Джессика отвернулась от окна, чтобы начать приятный ритуал купания и украшения своих волос.

В течение этих нескольких дней, проведённых на острове, она успела погрузиться в традиции этих людей. Она воображала свадебную церемонию в маленькой белой церкви, с арочными окнами и куполообразной крышей, солнечный свет, льющийся через витражные окна, но Петра опровергла её представления. Религиозная церемония редко проводилась в церкви, чаще в доме крёстного отца её жениха, или koumbaros, который также обеспечивал свадебное торжество. Крёстным отцом Николаса был Ангелос Паламас, полный мужчина с благородными и мягкими манерами, его волосы и брови над чёрными, как уголь, глазами были абсолютно белыми. Импровизированный алтарь был установлен в середине самой большой комнаты дома kyrios Паламаса, где она и Николас будут стоять у алтаря перед священником, отцом Амброузом. Им с Николасом возложат на голову венки из флёрдоранжа – венки, благословлённые священником и связанные лентой, так же как и их жизни будут благословлены и связаны между собой.

Неторопливыми, мечтательными движениями Джессика переплела свои волосы одной широкой лентой и уложила их на голове в прическе, которая подчеркивала её девственность. Вскоре должны были прийти мадам Константинос и Петра, чтобы помочь ей с платьем, и Джессика пошла к шкафу и достала белый полиэтиленовый пакет на молнии, в который было упаковано её свадебное платье. Она не видела его прежде, приберегая напоследок почти детское восхищение, и теперь действовала очень аккуратно, положив чехол на кровать и осторожно расстегнув на нём молнию, чтобы не зацепить кусочек материи застежкой.

Но, когда она вытащила изысканное, прекрасное платье, её сердце и дыхание остановились, и она отбросила его, как будто оно превратилось в змею, потом отвернулась, глядя вдаль невидящими глазами, и жгучие слёзы скатились вниз по щекам. Он сделал это! Он отменил её указания, пока с неё снимали мерки в примерочной комнате, и вместо белого платья, о котором она мечтала, сшили это, которое лежало, скомканное, на кровати и было бледно-персикового цвета. Джессика знала, что салон не допустил ошибки, она была абсолютно уверена, что заказала платье белого цвета. Нет, это было делом рук Николаса, и она чувствовала себя так, словно он вырвал ей сердце.

В ярости она хотела уничтожить платье и сделала бы это, если бы ей попалось под руку что-нибудь подходящее, но ничего не было. И при этом она не могла заставить себя взять его в руки и сидела у окна, чувствуя, как слезы жгут и слепят ей глаза, а горло сжимается от рыданий. Именно такой и застала ее Петра.

Сильные ласковые руки прошлись по ней, и она оказалась прижатой к груди женщины в нежном покачивании.

– Ах, это всегда так, – нараспев сказала Петра своим глубоким голосом. – Ты плачешь, хотя должна смеяться.

– Нет, – Джессика справилась с прерывающимся голосом и указала на кровать. – Это моё платье.

– Свадебное платье? Оно порвано, запачкано? – Петра подошла к кровати и подняла платье, осматривая его.

– Предполагалось, что оно будет белым, – прошептала Джессика, снова поворачивая несчастное, заплаканное лицо к окну.

– Ах! – воскликнула Петра и покинула комнату. Она возвратилась через мгновение с мадам Константинос, которая сразу подошла к Джессике и положила руку ей на плечо в первом тёплом жесте, который она себе позволила.

– Я знаю, что вы расстроены, моя дорогая, но это, тем не менее, прекрасное платье, и вы не должны позволить ошибке испортить день вашей свадьбы. Вы будете очень красивы в нём…

– Николас заменил цвет, – объяснила Джессика напряжённо, справившись с потоком слёз. – Я настаивала на белом, я пыталась заставить его понять, но он не послушал. Он позволил мне думать, что платье будет белым, но, пока я была в примерочной, заменил цвет.

Мадам Константинос вздохнула.

– Вы настаиваете на своих словах?

Джессика устало потёрла лоб, видя, что настало время всё объяснить. Пожалуй, мадам Константинос должна узнать истинную историю. Она не знала, с чего начать и, в конце концов, выпалила:

– Я хочу, чтобы вы знали, мадам, что ничего из того, что вы слышали обо мне, не соответствует действительности.

Медленно, мадам Константинос кивнула, глядя на неё грустными голубыми глазами.

– Я думаю, что уже поняла это, – сказала она мягко. – Женщина, так много повидавшая и познавшая так много любовников, которых ей приписывают, будет иметь на лице отпечаток бурной жизни, а ваше лицо говорит о невинности. Я забыла, что сплетня может распространяться, как раковая опухоль, и питаться сама собой, но вы напомнили мне, и я обещаю, что не забуду этого снова.

Поощренная, Джессика нерешительно продолжила:

– Николас сказал мне, что вы дружили с Робертом.

– Да, – признала мадам Константинос. – Я знала Роберта Стэнтона большую часть своей жизни, он был близким другом моего отца и любим всем нашим семейством. Я должна была бы помнить, что он видел вещи намного более ясно, чем остальные из нас. Я очень плохо думала о вас прежде, моя дорогая, и глубоко стыжусь самой себя. Пожалуйста, вы сможете когда-нибудь простить меня?

– Конечно, – воскликнула Джессика, вскакивая на ноги, чтобы обнять пожилую женщину и вытереть слёзы, которые хлынули снова. – Но я хочу рассказать вам, как всё было, как получилось, что я вышла замуж за Роберта. В конце концов, вы имеете право знать, так как я собираюсь выйти замуж за вашего сына.

– Если вы хотите рассказать мне, пожалуйста, сделайте это, но не чувствуйте себя обязанной объяснять мне, – ответила мадам Константинос. – Если Нико удовлетворён, то и я тоже.

Джессика снова погрустнела.

– Но он не удовлетворён, – сказала она горько. – Он верит всем рассказам, которые слышал, и он ненавидит меня почти так же, как хочет.

– Невозможно, – задохнулась от удивления мать Николаса. – Нико не может быть настолько глупым, ведь очевидно, что вы – не коварная авантюристка!

– О, но он верит этому, совершенно! Отчасти это моя ошибка, – признала она с несчастным видом. – Сначала, когда я хотела удержать его, то позволяла ему думать, что я… была испугана, потому что со мной плохо обращались. Я не раз пыталась все объяснить ему с тех пор, но он попросту не хотел меня слушать. Он отказывается говорить о моих прошлых делах и разъярён, потому что я не стала спать с ним… – она остановилась, ошеломлённая тем, чт? выболтала его матери, но мадам Константинос кинула на неё поражённый взгляд, а затем взорвалась смехом.

– Да, я могу вообразить, что привело его в ярость, потому что у него характер его отца, – она захихикала. – Итак, вы должны убедить моего ослеплённого упрямством сына, что ваша искушённость является полностью вымышленной. У вас есть какие-нибудь идеи, как вы могли бы исправить это?

– Он узнает, – сказала Джессика спокойно. – Сегодня вечером. Тогда он поймёт, что я имею право на белое свадебное платье.

Мадам Константинос задохнулась, когда, наконец, поняла значение платья.

– Моя дорогая! Но Роберт… нет, конечно, нет. Роберт не был тем мужчиной, который мог жениться на юной девушке ради физического удовольствия. Да, я думаю, что должна услышать, как всё это вышло, в конце концов!

Джессика спокойно рассказала ей о том, что была молода и совершенно одинока, и Роберт хотел защитить её, и сколько злобных сплетен она вынесла. Она не утаила ничего, даже того, как Николас добивался её и какие предложения ей делал, и мадам Константинос была глубоко обеспокоена, когда рассказ закончился.

– Порой, – медленно проговорила она, – мне хочется разбить вазу о голову Нико, несмотря на то, что он мой сын! – она посмотрела на свадебное платье. – У тебя нет ничего другого, чтобы надеть? Ничего белого?

Джессика покачала головой.

– Нет, ничего. Я должна буду надеть это.

Петра принесла наколотый лёд, завёрнутый в небольшое полотенце, чтобы приложить его к глазам Джессики, и через полчаса все следы слёз пропали, но она была неестественно бледна. Она двигалась очень медленно, жизненные силы покинули её, все искры радости погасли. Мадам Константинос и Петра бережно одели Джессику в платье персикового цвета и закрепили такого же цвета фату на её голове, потом вывели её из комнаты.

Николаса здесь не было, он уже ушёл в дом своего крёстного отца, но вилла была заполнена родственниками, тётями, дядями и кузенами, которые улыбались, болтали и тепло приветствовали её, когда она вошла. Ни одного из её друзей не было здесь, она поняла это с самого начала, но, с другой стороны, их и было-то только двое: Чарльз и Салли. Это заставило её почувствовать себя ещё более одинокой и замерзшей так, как будто она никогда больше не почувствует тепла.

Андрос должен был сопровождать её вниз по дорожке, ведущей к деревне, и он уже ждал её, высокий и темноволосый, в смокинге, и на мгновение стал так похож на Николаса, что Джессика задохнулась. Андрос улыбнулся и подал ей руку; его отношение к ней слегка потеплело за прошедшие несколько дней, и теперь он был искренне озабочен, когда обнаружил, что она дрожит, а её руки холодны, как лёд.

Родственницы Николаса высыпали наружу, чтобы образовать проход с вершины холма вниз к деревне, стоя с обеих сторон дорожки. Когда Джессика и Андрос приблизились к ним, они начали бросать флёрдоранж им под ноги вниз на дорожку. Были здесь и деревенские женщины в традиционных платьях, которые бросали маленькие, ароматные белые и розовые цветы. Они начали петь, и Джессика пошла по цветам вниз по дорожке, чтобы присоединиться к мужчине, за которого выходила замуж, и, тем не менее, чувствовала, как внутри у неё всё застыло.

В дверях дома kyrios Паламаса Андрос передал Джессику в руки крёстного отца Николаса, который повёл её к алтарю, где ждали Николас и отец Амброуз. Алтарь – большая комната, украшенная свечами, – и сладкий запах ладана заставили её ощутить, что исполняется ее мечта. Отец Амброуз благословил венки из флёрдоранжа, которые были надеты им на головы, до того как они встали на колени перед алтарём, и с этого момента всё воспринималось ею, как в тумане. Она машинально говорила то, что нужно было сказать, и, должно быть, всё сказала верно. Когда Николас произносил свои клятвы, его глубокий, низкий голос проник в её сознание, и она немного растерянно огляделась.

Наконец, церемония закончилась, отец Амброуз соединил их руки, положил поверх свою и повёл за собой. Они трижды обошли вокруг алтаря, в это время маленький Костис, один из бесчисленных кузенов Николаса, шёл перед ними, размахивая кадилом, так что они двигались сквозь облако ладана.

Почти немедленно переполненная комната взорвалась приветственными криками, все смеялись и целовали друг друга, и крики "Бокал! Бокал!" нарастали. Молодожёнов со смехом толкали к очагу, где стоял бокал, перевёрнутый вверх дном. Джессика вспомнила, что должна была сделать, но, вследствие царившего в ее душе смятения, реакция ее оказалась вялой, и Николас легко опередил её, его нога разбила бокал, и сельские жители приветствовали то, что kyrios Константинос будет хозяином в их доме. «Как будто это когда-нибудь могло быть по-другому», – оцепенело подумала Джессика, отворачиваясь от дьявольского блеска в чёрных глазах Николаса.

Но он прижал её спиной к себе, его руки крепко обхватили её талию, а глаза заблестели, когда он поднял её голову.

– Теперь ты моя по закону, – пробормотал он, склонил голову и захватил её губы.

Она не боролась с ним, но ответа, который он всегда получал, не последовало. Николас поднял голову, и нахмурился, увидев слёзы, дрожащие на ресницах.

– Джессика? – вопросительно произнёс он, беря её за руку, его хмурый взгляд потемнел, когда он почувствовал её холод, хотя день был знойным и солнечным.

Так или иначе, хотя позже она и удивлялась своей стойкости, она выдержала этот долгий день пиршества и танцев. Ей помогали и мадам Константинос, и Петра, и София, которая мягко поясняла, что новая kyria слишком перенервничала и поэтому не может танцевать. Николас окунулся в празднование с энтузиазмом, который удивил её, пока она не вспомнила, что он был греком до мозга костей. Но даже за всем этим весельем, танцами и стаканчиками узо  [4]4
  Узо (греч.????) – это алкогольный напиток, производимый и распространяемый повсеместно в Греции. Его также можно сравнить с абсентом, французским пастисом, часто называемым Перно, по имени одного из производителей. По вкусу напоминающий ципуро (виноградная водка), этот напиток, однако, имеет другую технологию производства.
  Узо – это дистиллят смеси этилового спирта (алкоголя) и различных ароматических трав, среди которых всегда присутствует анис. Узо, в отличие от ципуро, только в небольшой степени является продуктом перегонки винограда. По закону, этот процент составляет по крайней мере 20 %. Однако производится узо, имеющее и более высокий процент перегонки. Перегонка осуществляется в специальных дистилляторах (котлах), которые изготовлены предпочтительно из меди. После перемешивания составляющих частей наступает черёд «брожения» смеси, от одного раза и больше. Конечный продукт имеет как правило от 40 до 50 градусов.


[Закрыть] , которые он опустошал, он часто возвращался к своей молодой жене и пытался разбудить её аппетит разными деликатесами, которые приносил ей. Джессика пыталась отвечать, пробовала вести себя как обычно, но правда состояла в том, что она не могла заставить себя смотреть на своего мужа. Как бы она ни спорила сама с собой, но не могла игнорировать тот факт, что она была женщиной, и её женское сердце было разбито. Николас этим платьем персикового цвета разрушил всю радость в день её свадьбы, и она не думала, что когда-нибудь сумеет простить ему это.

Стемнело, на небе уже высыпали звёзды, и свечи оставались единственным освещением в доме, когда Николас приблизился к ней и мягко поднял на руки.

Никто ничего не сказал, никаких шуток не прозвучало, когда широкоплечий мужчина оставил дом крёстного отца и понёс свою молодую жену на холм, к собственному дому, и после того, как он исчез из вида, празднование началось с новой силой, поскольку это была не просто обычная свадьба. Нет, kyrios, наконец, взял жену, и теперь они могли с нетерпением ждать наследника.

Пока Николас без видимого усилия нёс её по дорожке, Джессика пыталась собрать разбегающиеся мысли и забыть о своём несчастье, но, тем не менее, холодное страдание лежало, как глыба, в её груди. Она цеплялась руками за его шею и желала, чтобы до виллы были мили и мили, и, возможно, тогда она сможет взять себя в руки, когда они дойдут до места. Прохладный вечерний воздух успокаивал лицо, она слышала ритмичный грохот волн, которые бились среди камней, и всё это казалось ей более реальными, чем мужчина из плоти и крови, который нёс её на руках.

Когда они подошли к вилле, он понёс её вокруг одной стороны террасы, пока они не достигли двойных раздвигающихся дверей из стекла, ведущих в его спальню. Двери тихо открылись от его прикосновения, и он вступил внутрь, позволяя ей мягко соскользнуть на пол.

– Твою одежду принесли сюда, – сказал он нежно, целуя её в висок. – Я знаю, что ты испугана, дорогая, ты очень странно вела себя весь день. Просто расслабься, я принесу тебе вина, пока ты надеваешь ночную рубашку. Не то чтобы она тебе понадобится, но тебе действительно нужно какое-то время, чтобы успокоиться, – сказал он, усмехаясь, и внезапно она задалась простым вопросом, сколько же стаканчиков узо он выпил.

Николас оставил её, и она обвела комнату растерянным взглядом. Джессика не могла сделать этого, она не могла разделить с ним эту большую кровать, находясь в таком состоянии. Она хотела кричать, визжать, выцарапать ему глаза, и во внезапном взрыве слёз и неподдельного гнева Джессика сорвала с себя платье ненавистного персикового цвета и осмотрелась вокруг в поисках ножниц, чтобы уничтожить его. Но никаких ножниц в спальне она не нашла и тогда стала дергать его по швам, пока они не разорвались, и тут она бросила платье на пол и стала топтать его ногами.

Наконец, она глубоко, прерывисто вздохнула и стерла со щёк слезы ярости. Жест был ребяческий, она знала это, но почувствовала себя гораздо лучше. Она ненавидела это платье и Николаса за то, что он разрушил день её свадьбы!

Он должен был скоро вернуться, и Джессика не хотела оказаться перед ним одетой лишь в нижнее белье, но при этом не имела никакого намерения надевать соблазнительную длинную ночную рубашку, чтобы уважить его. Джессика открыла дверцу шкафа и схватила слаксы и топ, которые привезла с собой. Она торопливо надела топ через голову, и как раз в это время дверь открылась.

В комнате воцарилась плотная тишина, когда Николас увидел неожиданную картину и её, сжимающую пару слаксов и уставившуюся на него с гневом и явным опасением в огромных глазах. Пристальный взгляд его чёрных глаз блуждал от изодранного в клочья свадебного платья на полу назад к ней.

– Успокойся, – сказал он мягко, почти шёпотом. – Я не причиню тебе боли, любимая, я обещаю…

– Побереги свои обещания, – закричала она хрипло, опуская слаксы на пол, и прижимая руки к щекам, потому что слёзы снова полились из глаз. – Я ненавижу тебя, ты слышишь? Ты… ты погубил день моей свадьбы! Я хотела белое платье, Николас, а ты сделал так, чтобы был взят этот ужасный персиковый цвет! Я никогда не прощу тебе этого! Я была так счастлива этим утром, но потом открыла чехол и увидела эту уродливую вещь цвета персика и я… я… о, будь ты проклят, я достаточно плакала из-за тебя, я больше никогда не позволю тебе снова заставить меня плакать, ты слышишь? Я ненавижу тебя!

Николас стремительно пересёк комнату и подошёл к ней, положил руки ей на плечи и схватил её, не причиняя боли, однако очень крепко.

– Это действительно было настолько важным для тебя? – пробормотал он. – Именно это причина того, что ты не смотрела на меня весь день – из-за этого дурацкого платья?

– Ты не понимаешь, – настаивала она сквозь слезы. – Я хотела белое платье, я хотела сохранить его и отдать нашей дочери на её свадьбу… – её голос прервался, и она начала рыдать, пытаясь отстраниться от него.