Текст книги "Во власти любви"

Автор книги: Линда Фрэнсис Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Линда Фрэнсис Ли
Во власти любви

Часть первая

Как голубка поутру,

Она путь искала к дому.

Неизвестный автор

Из дневника Мэтью Готорна

Я повстречал ее в Африке, в поезде. Еще минуту назад я был один, и вот она уже здесь, и зеленые заросли джунглей мелькают по обеим сторонам нашего открытого вагона. Удивительно, как нежданно за какой-то миг может преобразиться жизнь, как несколько мгновений или часов способны нарушить ее привычный уклад! Заметь я ее, как только она вошла, уверен, мне сразу бросились бы в глаза ее непокорные огненные, словно лучи заходящего солнца, волосы, зеленые, будто африканские дебри, глаза и светлая кожа – сразу было видно, что она не из местных. И все же было в ней что-то дикое. Как и сам Черный континент. Эта женщина ничем не напоминала туземок, на которых я насмотрелся за полгода пребывания здесь, равно как и бостонских дам, знакомых мне с детства. Как ни странно, она и бровью не повела при виде глубокого шрама на моем лице. Вот, пожалуй, и все, что мне запомнилось при нашей первой встрече. Я оставался равнодушен. К ней. К окружающему миру. Ко всему. Я приехал в Африку забыться. В тот день я терзался тем, что так и не смог избавиться от воспоминаний.

Глава 1

Африка, 1891 год

Она едва не опоздала на поезд.

Финни Уинслет стремительно шагала по наскоро сооруженной платформе государственной железнодорожной компании Конго. Охотничьи штаны и хлопковая рубаха были забрызганы грязью, ибо последние четверть мили ей пришлось бежать. Джанджи, старинный слуга ее отца, едва поспевал за ней, пока они добирались до состава из допотопных вагонов, стоявшего в тропических зарослях.

Сквозь густое сплетение лиан и вечнозеленых деревьев пролегла длинная колея. Здесь пахло жасмином и тучной землей. Вокруг стоял невообразимый гвалт. Кричали торговцы, предлагающие свой товар, блеяли козы, кудахтали куры, ревели быки, на которых путники добирались до станции.

Повозки не могли проехать через труднодоступные районы Конго, лежавшие на пути в Матади, главный порт колонии, где Финни Уинслет должна была сесть на пароход, плывущий в Бостон. В Бостоне жили ее мать и брат, которых она не видела уже семнадцать лет.

– Тусансуалу, – произнес на киконго[1]1
  Язык Конго, широко распространенный на юге страны.


[Закрыть] Джанджи, поторапливая ее.

Слуга, мужчина огромного роста, пользовался среди своих соплеменников уважением. Его темная кожа резко контрастировала с белоснежной одеждой, а седые волосы блестели под лучами нещадно палящего солнца. Несмотря на преклонные годы, у него не было одышки.

– Если не поспешим, опоздаем на поезд и упустим провожатого, с которым я договорился, чтобы присмотрел за тобой.

Всего несколько минут назад Джанджи рассказал ей о мужчине, который должен сопровождать ее в пути. Это известие не очень-то ее обрадовало. Но она должна отправиться в Америку. Ни для кого не секрет, что одинокой женщине не место в Африке. А Финни осталась там совершенно одна. Отец недавно скончался от сыпного тифа.

– Он будет ждать тебя во втором вагоне, – сказал слуга. – Звать его Мэтью Готорн.

– Откуда ты знаешь? – спросила девушка на столь же беглом киконго.

– Поверь мне, знаю. Мы только вчера с ним договорились. А Мэтью Готорн – человек слова. – Джанджи поколебался и добавил: – Кроме того, он приятный мужчина.

– Но…

– Тебе пора идти, – перебил ее старик повелительным тоном и, смягчившись, добавил: – Я прослежу, чтобы твои вещи были отправлены в Америку.

Финни вдруг стало страшно. Что сулит ей эта новая, еще не изведанная жизнь, которая и пугала, и привлекала ее? Так не хочется покидать Африку! Может быть, остаться? Как-нибудь она устроит здесь свою жизнь.

Джанджи словно прочел ее мысли.

– Тебе надо ехать, – произнес он ласково. – Ты как та голубка, которая утром должна отыскать путь домой. Здесь тебя ничто не держит.

В глубине души Финни понимала, что Джанджи прав.

Она обняла старика, хотя знала, что это ему не понравится. Поезд дернулся и выпустил огромное облако пара.

– Мне будет недоставать тебя, родной.

С минуту его жилистое, мускулистое тело оставалось в ее объятиях застывшим и неподатливым, но затем обмякло. Впервые в жизни, проведенной в заботах о ней, он позволил себе это маленькое проявление любви.

Отведя глаза, чтобы он не видел ее слез, Финни, подхватив ранец, бросилась к вагону. Не успела она вскочить на подножку, как поезд тронулся и поплыл вдоль грубо сколоченной платформы. Она оглянулась, к горлу подкатил комок. Джанджи стоял на прежнем месте со спокойным неприступным видом. Лицо его оставалось бесстрастным. И лишь когда поезд тронулся, он поднял руку в прощальном жесте.

Финни, стоя на ступеньках, тоже подняла руку. Она смотрела назад, пока станцию не поглотили зеленые заросли джунглей; по щекам ее текли слезы. Увидит ли она его еще когда-нибудь? Пришлет ли он, как обещал, то немногое, что имело для нее значение? Сумеет ли она обойтись без этих вещей, если он их не пришлет?

Решительно тряхнув головой, Финни смахнула слезы. Теперь поздно отступать. В тот же миг она осознала, что открывает новую страницу своей жизни. При этой мысли сердце ее сладко замерло. В нем не осталось места прошлому с его воспоминаниями.

В Африке ей и впрямь нечего делать. В далекой Америке живут ее родные. Финни родилась в Бостоне. Оттуда двадцать лет назад вся семья перебралась в Африку.

Но мать Финни невзлюбила Черный континент. Невзлюбила тамошнюю, по ее выражению, «первобытную жизнь». Как только захворал малыш Нестер, Летиция Уинслет увезла его в Америку, пообещав вернуться, как только мальчик выздоровеет.

Но шло время, а Летиция не возвращалась. С тех пор Финни ничего не знала ни о матери, ни о брате. И вот теперь через каких-то несколько месяцев ей предстояло встретиться с ними, по сути дела, совершенно чужими ей людьми.

Интересно, на кого похож брат? Такой ли он рослый, доброжелательный и веселый, каким был их отец?

А мать? Что она за женщина? Отец изредка рассказывал о ней. Но из отдельных жизненных эпизодов Финни трудно было составить о ней представление. Для этого надо было ее увидеть, узнать поближе.

Когда она входила в вагон, у нее от волнения стучало в висках. Она часто думала о матери и их бостонском доме, высоком, величественном особняке из желто-голубого камня с огромными окнами. Рассказы о нем Финни слышала от отца с самого детства. Особенно ей запомнилось, что лестница там была не из дерева, а из гранита. Она вела к парадной двери с блестящей медной ручкой. Именно медной. В этом отец готов был поклясться. Стоило нажать на ручку – и дверь открывалась. Внутри находилась еще одна лестница, мраморная, по ней поднимались с этажа на этаж, которых в особняке было четыре. Везде стояли светильники, почему-то называемые канделябрами, полы были устланы половиками, связанными из толстой шерсти, а не из выщипанной травы, как в Африке.

Этот дом казался Финни таким же далеким, как сама Америка. Сезон охоты за слоновой костью подходил к концу, и в вагоне должно было быть много свободных мест. Однако, к удивлению Финни, там яблоку негде было упасть. Финни старалась не думать о том, как доберется до речного порта.

Пробираясь сквозь толпу, она перекинулась парой слов с туземкой и протянула ее ребенку конфету. Обменялась несколькими шутливыми замечаниями с огромным негром, с которым ей приходилось торговаться на рынке, пошутила с коробейником, у которого долгие годы делала покупки. Проходя по вагону, она болтала и смеялась и даже не искала провожатого. Многие были ей знакомы, и она чувствовала себя здесь как дома.

Ей всегда было неуютно в прибрежных городах с небольшими колониями европейцев. Финни знала, что они считают ее странной, с причудами. Не то чтобы ее волновало мнение других, но по какой-то необъяснимой причине мнение матери, хотя Финни и не знала ее, не было ей безразлично. Девушке хотелось, чтобы мать ею гордилась.

Финни пробралась ко второму вагону. Поезд бросало из стороны в сторону, и порой так сильно, что в вагоне воцарялась зловещая тишина. Но как только состав выравнивался, разговор возобновлялся. На киконго и суахили, с вкраплениями португальского и других языков. И громкий заразительный смех вытеснял страх.

Подойдя к тамбуру, Финни невольно отпрянула, когда супружеская чета европейцев, а за ней вторая поспешно вышли из второго вагона. Ветер хлестнул Финни по лицу, у нее защипало в глазах, и, чтобы не упасть, она схватилась за ржавые поручни. О чем говорили иностранцы, не было слышно из-за стука колес. Однако Финни показалось, что эти люди чем-то встревожены.

Пытаясь догадаться, чем именно, она сняла ранец с плеч, повесила на руку и, распахнув дверь, вошла в почти пустой вагон.

Тут она и увидела его. Финни в замешательстве склонила голову, и сердце у нее замерло.

В вагоне находился всего один человек, в то время как остальные были набиты до отказа.

Мужчина стоял словно воин, беспощадный и властный, и смотрел на густые заросли джунглей, равнодушный к тому, что поезд бросало из стороны в сторону при спуске с горы. Если в первом вагоне пассажиры тряслись от страха, словно игральные кости в стаканчике, этот мужчина оставался спокоен, словно способен был противостоять могущественной силе.

Она видела только его профиль, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять: мужчины красивее она никогда не встречала.

Высокий, широкоплечий, с узкой талией и упругими бедрами, обтянутыми плотно облегающими охотничьими штанами. Светлые волосы, выгоревшие под солнцем, зачесаны назад и ниспадают на ворот белой рубахи. Волевой подбородок, высокие скулы, глаза голубые, словно небо над африканскими просторами.

Мужчина повернулся, и тут Финни увидела шрам. Длинный и багровый, он прорезал его прекрасное лицо, как железнодорожная колея, проложенная в девственном лесу.

Финни поняла, кто перед ней. Джанджи сказал, что его зовут Мэтью Готорн. Но местные жители звали его Дикий белый мужчина со шрамом.

Уже давно по Конго ходили легенды про белого мужчину со шрамом, безрассудно презревшего опасности Черного континента. Он без оружия ходил в селение воинственных масаи, а также в глухие дикие места и, что самое удивительное, всегда возвращался целым и невредимым.

Одну из историй, рассказанных о нем, Финни никак не могла забыть: однажды этот мужчина заночевал в каком-то поселке и ночью испугал его жителей громким криком – ему что-то привиделось во сне. Утром, когда туземцы проснулись, он, не сказав ни слова, ушел, весьма щедро поделившись с ними своими припасами.

Что это было? Жест благодарности… или извинение? Этот вопрос долгое время не давал Финни покоя.

За проведенные в Африке годы она поняла, что далеко не всем историям, которые рассказывают туземцы, можно верить. И уж тем более легендам, ходившим об этом мужчине. Однако, увидев его сейчас, в этом мечущемся из стороны в сторону поезде, Финни готова была поверить тому, что слышала о нем.

– Простите меня, – промолвила она на хорошем английском, хотя и с едва заметным акцентом.

Мужчина повернулся к ней, ни единый мускул не дрогнул на его бесстрастном лице.

Финни присмотрелась к шраму. Сильный удар рассек бровь, чудом не задев глаз, обезобразил щеку и навсегда придал его лицу недовольный вид.

Однако для Финни шрам был не в диковинку. В Африке трудно сыскать мужчину с гладким, как у младенца, лицом. А он в этом жестоком мире, судя по рассказам о его многочисленных и дерзких похождениях, выделялся отчаянной смелостью.

– Мэтью Готорн? – осведомилась Финни, боясь утвердительного ответа.

Он ответил не сразу. Сначала внимательно посмотрел на нее и лишь после этого произнес «да».

В его низком, тихом голосе прозвучали неприязненные нотки. Видимо, она ошиблась. Это вовсе не ее провожатый. Но она не вернулась в первый вагон. Гордыня. Упрямство. Она готова была посмеяться над собственной глупостью.

Девушка шагнула вперед, и как раз в этот момент поезд накренился, и ее бросило в глубь вагона. Она попыталась схватиться за поручень, но промахнулась. Теперь единственная надежда на этого мужчину. Только вряд ли он придет ей на помощь.

Но в следующую секунду он, чертыхнувшись, подхватил ее и невольно прижал к себе. Финни могла поклясться, что при этом он поморщился, но тут увидела, что лицо его оставалось таким же непроницаемым.

От него пахло кожей, дикими травами, африканскими просторами и солнцем. Мускулы на его предплечье были твердыми, как гранит. А рубашка на редкость мягкая.

Он по-прежнему испытующе смотрел на Финни, и она, глядя на него снизу вверх, улыбнулась ему, подалась назад и сказала:

– Простите! И не подумайте, что я такая уж неловкая.

Он продолжал смотреть на нее.

– Вы, должно быть, сердитесь потому, что я задержалась, – предположила она, не понимая причины его недовольства. – Но я уже здесь, и, надеюсь, вы не пожалеете, что согласились сопровождать меня. – Девушка потрепала его по руке, словно собаку или кошку. – Мне не надо было опаздывать.

– Вам не надо было входить в этот вагон. Разве вы не видели, что все его покинули?

– Это из-за вас? Вы вынудили бедняг европейцев бежать из этого вагона?

Лицо его потемнело, глаза стали какими-то пустыми.

– Вынудил? – проговорил он наконец, пожав плечами. – Ошибаетесь. Просто я плохой попутчик.

Она не знала, какой он попутчик, но поняла, что в провожатые явно не годится, хотя и неотразим.

Финни попыталась объясниться, но слова замерли на устах, когда он шагнул к ней, сверля ее взглядом. Она совершенно не знала этого человека и вовремя спохватилась, решив, что лучше ничего не говорить. Он был так же неприветлив, как те европейцы, которых ей доводилось встречать в прибрежных городах.

Он прошел к скамье, где стоял пухлый парусиновый саквояж, расстегнул его, достал сигару, откусил кончик, сплюнул, но не закурил и стал смотреть на проплывающий мимо пейзаж.

Она больше для него не существовала. Словно ее вообще тут не было. Властный по характеру, он не терпел возражений и требовал от окружающих беспрекословного повиновения. Минутное восхищение этим странным незнакомцем сменилось раздражением и обидой.

– Я бы не стала заходить в этот вагон, – холодно проговорила она, – если бы слуга отца не велел мне вас найти.

Мужчина изумленно уставился на нее, и Финни с трудом сдержала улыбку, невольно залюбовавшись им. В его голубых глазах, казалось, отражалось само небо, волосы отливали золотом, а лицо было таким прекрасным, что его не мог испортить даже шрам. Резкий, порой грубоватый, он в то же время вызывал грешные мысли. Что бы ни думали о Финни европейцы, она хоть и отличалась от них, однако безрассудной не была. Головы никогда не теряла. Однако не так-то легко избежать опасности.

– О чем вы? – спросил он.

– Джанджи. Туземец, долгие годы служивший моему отцу, велел мне отыскать во втором вагоне Мэтью Готорна. – Она вскинула бровь. – К сожалению, им оказались вы.

Он прищурился, швырнул в саквояж сигару.

– Проклятие! – бросил он в сердцах. – Маленький мерзавец.

– Не понимаю.

– А вам и не нужно понимать. – Он помолчал, и лицо его приняло жесткое выражение. – Вкратце объясню. Я задолжал Джанджи, и он попросил меня в счет уплаты долга сопровождать в Матади важный груз, ни словом не обмолвившись о том, что это женщина.

Она вскинула голову.

– Либо ваш киконго не очень хорош, либо вы неправильно поняли его слова, – парировала девушка.

Он нагло, словно раздевая, принялся разглядывать ее. Финни под его пристальным взглядом покраснела. А Джанджи так расхваливал его, подумала она.

– Проклятие! – повторил он. Казалось, в нем борются противоречивые чувства. – Как вас зовут?

– Финни Уинслет.

– Так вот, Финни Уинслет, до Матади вы будете под моей опекой, и ни одной милей больше. Ясно?

Девушка гневно взглянула на него:

– А теперь послушайте, что я вам скажу: вы можете изойти желчью, но вместе с вами я и шага не сделаю, что уж тут говорить о миле.

Он изогнул бровь, губы тронула усмешка.

– Да ну?

– Именно так, – сказала, как отрезала, она. Ей не нравился его взгляд.

В глазах Мэтью полыхнуло пламя. Не успела она и пальцем шевельнуть, как он очутился перед ней и ладонью прижал ее голову к металлическому брусу. Он был так близко, что Финни ощущала тепло его тела.

– Да, я, пожалуй, изойду желчью, – произнес он, но уже не так мрачно, – однако по долгам надо платить.

Его лицо просветлело, на тонких губах заиграла улыбка. У нее сильнее забилось сердце, гнев утих, и она подумала, что этот мужчина не всегда такой неистовый. «Что с ним случилось? Откуда у него шрам?»

– Что за долги? – выпалила она, не в силах отвести взгляд от этого странного человека.

Его глаза снова потемнели, и в них вспыхнули опасные огоньки. Теперь Финни больше не сомневалась, что это тот самый смельчак, о котором аборигены долгими африканскими ночами рассказывают друг другу.

Перед ней был Дикий белый человек со шрамом.

– О вас ходят легенды, – тихо промолвила Финни, – но, полагаю, это лишь ничтожная доля того, что вы сами могли бы рассказать о себе. Это правда, будто вы выбрались из селения племени масаи невредимым?

Он повернулся так, чтобы не было видно шрама. Поезд вновь качнуло, но мужчина, сделав усилие, устоял на месте.

Спустя мгновение он обернулся.

– Кто вам сказал? – спросил он, гневно вскинув бровь.

Пропустив его слова мимо ушей, она повторила вопрос:

– Скажите, это правда?

– Я просто поспорил с одним благородным масаи. Только и всего.

– Масаи – и вдруг «благородный»? Как-то не вяжется. Это безжалостные воины. Они гордятся своей жестокостью. Уверена, вы не долго пробыли в Африке. – Она задумчиво посмотрела на него. – Но успели прославиться. Все только о вас и говорят.

Глаза его недобро сверкнули.

– Что еще вам известно?

– Многое. – Девушка вызывающе вскинула бровь. – Вы не только схватились с воином масаи, но еще и вырвали туземца из когтей леопарда.

– Полно вам.

– Этот человек вас никогда не забудет. И я тоже.

– Забавно. Как же, по-вашему, я должен был поступить?

– Большинство белых и пальцем не шевельнули бы для туземца.

– Проклятие! – воскликнул он, взъерошив волосы. – Откуда вы, черт возьми, об этом узнали?

– Тут быстро распространяются слухи.

– Надо же, а я думал, что убежал от сплетен.

Финни всем телом подалась вперед.

– Вы самонадеянны, ищете опасность и готовы заплатить за нее любую цену.

Не проронив больше ни слова, Финни высвободила руку и устремилась к двери, чувствуя на спине его пронзительный взгляд. Ей хотелось быть подальше от его темных помыслов, от его ярости.

– Черт побери! – проговорил он грубо. – Ну и куда вы сейчас?

– В Америку, – с вызовом ответила она.

Он бросился к Финни, когда она уже отворила дверь. Резкий порыв ветра ударил в лицо, и грохот колес оглушил их. У Финни разметались волосы, и она едва удержалась на ногах. Девушка оглянулась:

– Я не нуждаюсь в вашей помощи, Мэтью Готорн, да и в чьей бы то ни было. Могу сама о себе позаботиться.

Мэтью долго смотрел на нее и уже хотел что-то сказать, когда пронзительно заскрипели тормоза и мир вокруг завертелся.

Финни не сразу осознала, что произошло. Состав дернулся, ее швырнуло в сторону, и она вцепилась в поручень.

– Нет! – крикнула Финни, ударившись о металлический брус. Мэтью бросился к ней, полный решимости спасти ее. Но не успел: состав сошел с рельсов и Финни рухнула навзничь. Над ней распростерлось голубое африканское небо.

Секунды казались часами, вокруг грохотал металл. Наконец поезд вздрогнул и остановился.

Воцарилась тишина.

Часть вторая

Бегство – это корзина,

В которую поймано сердце.

Падет неприступная цитадель,

И жизнь проиграна.

Эмили Дикинсон

Из дневника Мэтью Готорна

После того дня и последовавшей за ним ночи я не видел эту женщину несколько месяцев.

Не хотел. Для меня был дорог каждый день, когда я не видел ее лица и не слышал ее имени. Драгоценное время текло, как песок сквозь пальцы. Быстро, не причиняя боли.

Именно по этой причине я и отправился в Африку – заглушить боль. И это мне удавалось, во всяком случае, пока. Картины жестокости и нищеты на Черном континенте притупили чувства, и я стал забывать, что было время, когда люди отворачивались при виде моего лица.

Но в тот день, в Африке, Финни Уинслет вернула меня к жизни. И хотя с тех пор прошло много времени, ее лицо мне по-прежнему снится.

Я хорошо помню, как извлек ее из-под обломков. Осмотрел ее раны. Поддерживал в ней жизнь, пока спасатели не пробрались к нам сквозь зеленые заросли джунглей.

Затем ее увезли, но я так ослаб, что даже не смог воспротивиться этому.

Мне никогда не забыть, как я сжимал ее теплое тело в своих объятиях.

Но однажды вечером она, будто выйдя из моих снов, вновь вошла в мою жизнь так же стремительно и нежданно, как и исчезла в тот роковой день. Вот она сидит напротив меня за столом на торжественном обеде в Бостоне, такая же прекрасная и живая.

Одета подобающим образом, будто всю жизнь провела здесь. Она не сказала мне ни слова, не объяснилась, не поздоровалась.

Будто и не встретила меня тогда, в поезде, в Африке.

Но я видел: она узнала меня. Я понял это по ее глазам. Только они и остались в ней неприрученными.