Текст книги "Приблуда"

Автор книги: Линда Эванс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Линда Эванс – Приблуда

Когда объявился приблуда, доктор Скотт МакДаллан потел и ругался, пытаясь развернуть извивающееся тельце неблагодарного маленького демона – пытающегося родиться ногами вперед младенца.

Если бы не то, что все предыдущие роды миссис Цивоник были лёгкими и проходили без осложнений, он бы уже сделал кесарево сечение. Но повернуть младенца было несложно, и мониторы не показывали тревожных симптомов ни у матери, ни у ребенка, поэтому вместо того, чтобы сделать разрез и уложить женщину на больничную койку на несколько дней, он принял решение дотянутся до ручки ребенка и развернуть его в правильное положение. Миссис Цивоник держалась хорошо, даже отпускала шутки, несмотря на кативший градом пот, и раздававшиеся время от времени, когда наступали схватки, мычание, всхлипы и стоны. Скотт как раз достал до ножек ребенка и задался про себя вопросом, почему он вообще решил, что это будет просто, стараясь при этом не обращать внимания на издаваемые Эвелиной Цивоник звуки, когда на него обрушилась волна эмоциональных страданий, достаточно сильная, чтобы заставить его выпучить глаза.

Невольный всхлип и резкое движение вызвали у его пациентки изумленный возглас:

– Док?

Скотт моргнул, борясь с подступающей паникой, и сумел выдавить из себя:

– Э-э, простите. Никаких проблем, вы в порядке и ребенок в порядке.

“Ради Бога, Скотт, возьми себя в руки! Пока твоя пациентка не решила, что ты такой же псих, как и некоторые из твоих предков. Которых сожгли на костре...”

Эвелина Цивоник приподнялась достаточно, чтобы взглянуть поверх своего раздутого живота.

– Это хорошо. Но вывыглядите не очень.

За дверью спальни семьи Цивоник Фишер – которому дозволялось разгуливать по дому и кабинету Скотта, но непо домам его пациентов – начал очень взволновано мяукать. Скотт на самом деле никогда не слышал, чтобы древесный кот издавал подобные звуки, а эмоциональный поток, который обрушивался на него от спутника, был достаточно мощен, чтобы он признался.

– Я, точнее мой древесный кот, не в порядке.

– Ваш древесный кот? – повторила она. В этой фразе пробился оттенок страха. На своих соседей древесных котов люди смотрели с благоговением и немалой долей тревоги, поскольку практически никто не был уверен, как следует вести себя в их присутствии.

– Да. Он расстроен, очень расстроен. Я не понимаю почему. – “Осторожнее, Скотт... тут ты вступаешь на тонкий лед”. – Я никогда не слышал, чтобы он издавал подобные звуки, – добавил он, взволнованно оглянувшись на закрытую дверь спальни.

– Ну, у меня пока до серьезной стадии дело не дошло, – неуверенно заявила Эвелина, на этот раз с большей тревогой. – Если с древесным котом беда, вам следует пойти посмотреть, что произошло. Если он поранился или заболел... ну, я-то никуда не денусь, так что вам стоит сходить посмотреть.

Профессиональная этика, конечно, не допускала подобных поступков. Оставить пациента посреди операции только для того, чтобы успокоить друга было недопустимо. Но и острое беспокойство Фишера оставить без внимания было нельзя. Фишер, естественно, знал, как открываются двери, а дверь спальни была закрыта, но не заперта. Скотт заколебался, разрываясь между потребностью убедится, что его драгоценный друг не подвергается опасности, и необходимостью помочь появиться на свет этому ребенку.

– Почему бы вам не позвать его сюда? – предложила Эвелина, правильно истолковав его колебания. – Ирина рассказывала нам всем про Фишера и показывала фотографии, но я никогда не видела древесного кота вживую. – Задумчивая нотка в её голосе мгновенно разрешила сомнения Скотта.

– Спасибо. Фишер! Зайди, Фишер, здесь не заперто!

Дверь распахнулась и через комнату по направлению к плечу Скотта метнулась кремово-серая пушистая тень. Он тихо охнул от толчка, так как одна его рука всё ещё была погружена в лоно Эвелины Цивоник, где под его пальцами брыкался и ворочался ребенок.

– Мяу! – Древесный кот коснулся его щеки обеими передними лапами и нетерпеливо показал на окно.

– Что? Снаружи какая-то опасность?

Но ощущение, которое ему передавал спутник, который был рядом с ним вот уже почти двенадцать стандартных месяцев, говорило о другом. Со временем Скотт стал лучше разбираться в эмоциональных “посланиях” Фишера. Благодарить за это надо было нечто вроде способности к эмпатии, доставшейся ему от кельтских предков. “Способности”, которая на рациональном, научном уровне всё ещё казалась ему бредовой. Когда это впервые проявилось с Фишером, он решил, что у него в буквальном смысле галлюцинации. Истина определилась позднее – и это было чуть ли не хуже, чем галлюцинации. На Сфинксе наследие, полученное им от длинной линии знахарей, фокусников-шарлатанов и прочих разнообразных психов, встретило бы только скептицизм и насмешки. Но были человеческие миры, где претензии на способности вроде тех, что заявляли его более... экстравагантные родственники (все по материнской линии, слава Богу, так что фамилия МакДаллан никоим образом с этим не связана), наказывались заключением под стражу за мошенничество – или прямо считались проявлением безумия.

То, что он сейчас получал от Фишера, было ощущением не столько того, что снаружи какая-то опасность, сколько того, что кто-то снаружи вопасности. Или, возможно, в беде. Также было предельно ясно, что Фишер хотел, чтобы онвышел наружу, и немедленно.

– Фишер, я не могу сейчас выйти. Я пытаюсь помочь ребенку родиться.

Травянисто-зеленые глаза огорченно сверкнули. Древесный кот издал жалостный звук. И тут в доме раздался хор детских голосов.

– Папа! Иди скорее!

– Это древесный кот, папа!

– Тётя Ира! Быстрее! Здесь древесный кот!

– Он болен или ранен, или ещё что-то! Скорее, папа! Скорее, тётя Ира!

Скотт и Эвелина Цивоник обменялись удивленными взглядами.

– Идите, – решительно заявила Эвелина. – Я уже родила шестерых. Этот родится нормально, будете ли вы сидеть здесь и изнывать от беспокойства, или оторветесь на пять минут и, может быть, спасете чью-то жизнь. Вы единственный доктор на сотню километров. Если там раненый древесный кот, то прямо сейчас емувы нужнее чем мне. Кроме того, – она криво, измученно ухмыльнулась, – я смогу передохнуть от этой пытки.

Скотт залился краской; он продолжал попытки развернуть младенца одновременно пытаясь понять, что происходит с Фишером и “пытка”, по-видимому, было правильным словом для описания ощущений бедной Эвелины Цивоник.

Фишер снова прикоснулся к его щеке.

– Мяу? – звук брал за душу, отказать было нельзя.

– Спасибо, – с искренней признательностью сказал Скотт. – Я никогда не видел Фишера настолько расстроенным. Только туда и обратно.

Он вынул руку из матки миссис Цивоник и потянулся за полотенцем. Замечание о том, что Фишер расстроен сильнее, чем когда-либо раньше, не было вполне правдивым; но Скотту не хотелось говорить о ранениях, полученных им в тот день, когда они с Фишером свели знакомство столь достопамятным способом. Древесный кот спас Скотту МакДаллану жизнь. Самое меньшее, что он мог сделать, это отплатить той же монетой попавшему в беду коту.

Поэтому он торопливо вытер руки и выскочил наружу, где дети Цивоников выплясывали вокруг отца, Александра Цивоника, и его младшей сестры Ирины Кисаевой. Александр и Ирина стояли в добрых двадцати метрах от дома, уставившись на нижние ветви частокольного дерева. Скотт едва ступил за порог, когда его пронзил самый наполненный болью звук, какой только он когда-либо слышал от какого-либо живого существа. Звук вздымался и падал, подобно сошедшему с ума баньши, его переполняла боль, выдержать которую было невозможно. Фишер, сжавшийся у него на плече, обернул хвост вокруг горла Скотта и беспрерывно дрожал:

– Мяу!

Скотт перешел на бег, на ходу подняв руку, чтобы приласкать своего спутника.

– Где он?

Александр указал. Скотт уставился на высокое частокольное дерево, ближайшее к дому Цивоников, на одну из длинных, идеально горизонтальных ветвей, из-за которых частокольное дерево и выглядело так необычно.

– Вон там, наверху.

Скотту пришлось присмотреться, и он заметил возле ствола древесного кота, сидящего на задних лапах как земной хорек. Он выглядел тоньше и длиннее хорька, но голова и некоторые другие черты напоминали скорее кошачьих. За исключением, конечно, шести лап – характерной черты, общей у древесных котов и огромных смертоносных сфинксианских гексапум, на которых те были очень сильно похожи во всем, кроме размера. Древесный кот, вопивший на частокольном дереве на заднем дворе Цивоников, был крупнее Фишера, около семидесяти сантиметров в длину не считая цепкого хвоста, вместе с которым он был практически вдвое длиннее. Однако маленький древесный житель выглядел слишком тонким для своей длины. Он действительновыглядел больным – или раненым. Его шубка, как и у Фишера, была крапчатой кремово-серой, но даже с такого расстояния Скотт мог видеть грязь и темные потеки, подозрительно похожие на кровь.

– Фишер? – пробормотал он, пытаясь лаской унять бившую его маленького друга дикую дрожь. – Он ранен? Если я смогу забраться туда и обработать раны...

Вопли, от которых бежали мурашки по спине, оборвались. Странный древесный кот издал жалобный звук, еле слышный из-за расстояния, а затем, запинаясь, начал спускаться по стволу на землю. Пульс Скотта зачастил. Ему хотелось броситься вперед, к нему, но он боялся его спугнуть.

– Александр, – сказал он вполголоса, – Думаю, вам с Ириной следует увести детей назад в дом. Если что-то его спугнет, у нас может больше не оказаться шанса оказать ему помощь, а на мой взгляд помощь ему очень нужна.

Александр кивнул с мрачным выражением на лице.

– Пойдемте, дети. И никаких споров!

Ирина Кисаева невольно бросила взгляд в сторону Скотта. Её ярко-голубые глаза омрачала тревога. Из всех людей, встреченных Скоттом до того, как быть принятым Фишером, похоже только Ирина понимала глубину связи между ним и этим замечательным существом, вошедшим в его жизнь почти целый стандартный год назад. Овдовевшая, когда её мужа унесла эпидемия, опустошившая население Сфинкса, Ирина за последние пару лет стала ему близким другом. Скотту нравилось её общество, её быстрый, острый разум и способность заставить его чувствовать себя отдохнувшим и расслабившимся, даже после трудного дня. Однако когда у Эвелины во время последней беременности обнаружились проблемы, она переехала к брату в усадьбу Цивоников – тем самым лишив Скотта восхитительной компании и случавшихся время от времени интуитивных прозрений сути его связи с древесным котом.

– Ирина, – немедленно сказал он, – я был бы признателен за помощь.

Её прекрасные глаза потеплели.

– Конечно, Скотт. С удовольствием.

Она тоже подалась к медленно спускавшемуся по стволу большого частокольного дерева древесному коту.

Скотт ждал, пока Александр не загонит детей назад в дом. Хнычущий древесный кот спустился до нижней ветви частокольного дерева, где и остановился, жалобно мяукая. Фишер ответил и ткнул в него лапой. Скотт с надеждой истолковал этот знак:

– Ничего, если я подойду к нему?

– Мяу!

Он не мог получить какого-либо осмысленного ответа от Фишера, но в эмоциональном отклике ошибиться было невозможно. Скотт поспешно подошел к стволу дерева и с нетерпением поднял глаза. Странный древесный кот дрожал, прижавшись к нижней ветви. Темные пятна всё-таки быликровью, давно высохшей, склеившей когда-то прекрасный мех в ужасный колтун. Древесный кот был слишком худ. На самом-то деле выглядел истощенным от голода. Был ли это изгнанник, которого не принимала ни одна община древесных котов? Были ли у древесных котов изгнанники? Как бы то ни было, Фишер явно побуждал Скотта помочь пришельцу, так что в поведении его собственного кота ответов на это не содержалось.

– Привет, – тихо сказал Скотт, обращаясь напрямую к сидевшему над ним древесному коту. – Могу ли я помочь? – Он проецировал все теплоту и гостеприимство, какие смог в себе вызвать.

Реакция кота его ошеломила. Изможденный кот издал переливчатый, отрывистый звук, спрыгнул на землю и бросился прямо к Скотту, обхватив его ногу передними и средними лапами и сжав её так, как будто его жизнь зависела от крепости этой хватки. Фишер спустился наземь, соприкоснулся мордочками с пришельцем начал издавать тихое урчание, знакомое Скотту по тем случаям, когда он сам пребывал в эмоциональном расстройстве. Скотт нагнулся и протянул руку. Окровавленный древесный кот ткнулся в неё головой, прося ласки, из-за чего Скотт задался вопросом, не жил ли этот кот раньше с людьми. Он ласково погладил кота, пытаясь осторожными прикосновениями выяснить, насколько серьезны его раны.

Ран, которые могли бы объяснить пятна крови, не нашлось. Не нашлось даже следов воспаления или опухоли. Но древесный кот жался к нему, дрожал и издавал отрывистые звуки, которые ужасали Скотта ничуть не меньше Фишера, судя по эмоциональной ауре, излучаемой его собственным котом. Что-то воистину страшное произошло с этим древесным котом – и у Скотта было сильное предчувствие, что, чем бы оно ни оказалось, это означало серьезные проблемы для него и его спутника. Когда Скотт попытался взять древесного кота на руки, тот издал испуганный вопль, из-за чего Фишер обнял его передними лапами за плечи. Мгновением спустя грязный, испятнанный кровью древесный кот вскарабкался на руки Скотту и прижался к нему. Фишер запрыгнул на своё обычное место на плече Скотта, продолжая тихо урчать.

Ирина колебалась в некотором отдалении, неуверенно закусив губу. Скотт легким движением головы поманил её, и она медленно подошла, пока Скотт продолжал успокаивающе поглаживать болезненно худого древесного кота. Когда Ирина подошла к ним, приблуда издал странный, мяукающий звук, уставившись на неё травянисто-зелеными глазами, глубокими и исполненными боли, как у страдающего ребенка.

– Бедняга, – мягко прошептала она, осторожно протягивая руку.

Дрожащий древесный кот позволил её коснуться себя, и даже слегка выгнул спину оставаясь у Скотта на руках, когда она ласково его погладила. Но прижимался приблуда к Скотту, вцепившись всеми лапами в его рубашку.

– Интересно, позволишь ли ты занести себя внутрь? – спросил вслух Скотт, аккуратно направившись к дому Цивоников. – От тебя остались только кожа да кости. Тебе необходимы вода, еда и Бог знает что ещё. – Торчащие ребра говорили о длительном голодании, а потрескавшаяся, сухая кожа вокруг губ и глаз, а также на ладонях означала, что он также страдает от обезвоживания. Скотт нежно поглаживал несчастного кота и тихо шептал ему, пока они с Ириной медленно приближались к метровой толщины каменным стенам дома Цивоников. Беглое обследование показало, что древесный кот был самцом и – к счастью – не имел ран, не смотря на засохшую у него на шерсти кровь.

Ирина позвала брата.

– Алек, бедняжка умирает от голода. Найди для него остатки мяса, блюдце с прохладной водой, и что там у нас осталось от вчерашнего обеда!

– Карл, вытащи остатки индейки, – сказал Александр, шикнув на детей. – Нет, Лариса, потом посмотришь, когда с котом всё будет в порядке. Надя, пойди проверь, как там мама. Стася, найди коту воды. Грегор, налей горячей мыльной воды и прихвати стопку чистых полотенец.

– Да, папа.

Дети разбежались.

– Кухня здесь, – проводил их в дом Алек.

Скотт осторожно зашел внутрь со своим неожиданным пациентом и идущей по пятам Ириной и оказался в ярко освещенной кухне, где Карл – старший сын – как раз нес блюдо с громадной, наполовину съеденной индюшкой. Мальчик поставил блюдо на широкий деревянный кухонный стол, сделанный с расчетом на растущую семью.

– Кушай, – застенчиво обратился мальчик к взъерошенному древесному коту, щеки его порозовели от волнения. – На здоровье.

Стася, средняя дочь Цивоников, с круглыми от изумления глазами тащила тазик с водой. Скотт опустил на стол тощего древесного кота. Тот помедлил мгновение, как будто убеждаясь, что предложение было искренним, а затем вгрызся в тушку с волчьим аппетитом. Дети не решались приблизиться, увлеченно уставившись на удивительное создание, сидевшее у них на кухонном столе; очень немногие люди на самом деле виделиодного из них собственными глазами. Даже флегматичный широкоплечий Александр Цивоник подошел посмотреть, как изголодавшийся древесный кот разделывает тушку удивительно изящными лапами, и явно был очарован видом миниатюрного разумного гостя.

Скотт мягко улыбнулся.

– Фишер, – сказал он, поднимая руку, чтобы погладить друга, – теперь я должен вернуться и помочь родам. Можешь остаться с ним?

Скотт не представлял, сколько из того, что он говорил, древесный кот на самом деле понимал, но у них с Фишером обычно не возникало проблем при общении на простые темы. Фишер просто спустился у него по руке и спрыгнул на стол, мягко урча потрепанному древесному коту, который усердно набивал пасть оторванными кусочками индейки. Скотт стянул с себя испачканную рубашку, благодарно улыбнулся Ирине, потащившей её в прачечную, вымыл руки горячей водой с мылом, продезинфицировал их и заторопился к миссис Цивоник.

– Мама в порядке, – немедленно заявила Надя, старшая из дочерей Цивоников. – Как там древесный кот? – с нетерпением добавила она, бочком двигаясь к гостиной.

– Ест вашу индюшку, оставшуюся от обеда. Иди, посмотри сама.

Девочка метнулась к двери. Когда Эвелина подняла на него глаза, Скотт понял, что его пациентка взволнована не меньше дочери.

– Он не ранен? – с тревогой спросила она.

Миссис Цивоник явно не меньше её мужа была встревожена внезапным появлением больного древесного кота. О них было известно так мало, что появления здоровогокота зачастую было достаточно, чтобы вывести из равновесия самых невозмутимых поселенцев; изголодавшийся кот с окровавленным мехом был источником неподдельной тревоги – и Эвелина Цивоник была не единственной, кого пугали мысли о причинах такого состояния кота. Скотт и сам был заметно обеспокоен, хотя почти целый стандартный год ежедневного общения с древесным котом приучил его к их временами странным привычкам и манерам.

И последнее, что было нужно Эвелине Цивоник, пока она не разрешится от своих трудных родов, было беспокойство по поводу такого неожиданного развития событий. Он попытался успокоить её, возобновляя прерванную работу с ребенком.

– Нет, я не нашел каких-либо ран. Конечно, я не рискну предположить, когда он последний раз ел или пил, но индюшку он пожирает так быстро, как только успевает отдирать мясо от костей, так что с аппетитом у него всё в порядке.

– Надя сказала, что он покрыт засохшей кровью? – беспокойство всё ещё бороздило её лоб морщинами.

– Да, но это не его кровь. Что бы там ни случилось, мы не можем достаточно эффективно общаться с древесными котами, так что я сомневаюсь, что мы когда-либо узнаем, откуда взялась эта кровь. Главное, – он уверенно, ободряюще улыбнулся ей, – что ваш маленький сосед в порядке, так что не стоит о нём беспокоиться. Поэтому давайте-ка расслабимся и произведем на свет вашего ребеночка, а?

Эвелина Цивоник ответила ему бледной улыбкой, кивнула, вцепилась в кровать и застонала, когда очередные схватки сотрясли её тело. Скот снова потянулся к непокорному младенцу, пытающемуся родится ногами вперед, и сосредоточенно нахмурился, действуя полагаясь на осязание и инстинкт. После нескольких минут неловкой борьбы, за время которых Эвелина простонала только несколько раз – терпеливая женщина, – усилия Скотта наконец-то увенчались успехом.

– Ага! Готово! – Скотт осклабился, когда ребенок, наконец, поддался его шарящей руке в достаточной степени, чтобы развернуть его внутри утробы его матери. – Головой вниз и готов к появлению. Так, Эвелина, давайте-ка наконец родим вашего очередного сыночка!

* * *

Человечество узнало о существовании сфинксианских древесных котов всего лишь пятнадцать стандартных месяцев тому назад, когда одиннадцатилетняя Стефани Харрингтон застала одного из них за набегом на теплицу своих родителей – с несколькими пучками похищенного сельдерея, закреплёнными на спине при помощи аккуратно сплетенной сетки* [ подробнее в повести Д. Вебера “Прекрасная дружба” (Beautifulfriendship)]. Никто не знал причин такой тяги древесных котов к сельдерею, но после той роковой встречи по всему Сфинксу древесные коты полезли, скажем так, изо всех щелей, выпрашивая у новых друзей каждый лишний росток сельдерея, который только могли предоставить человеческие огороды. Само число внезапно появившихся котов говорило о существовании разветвлённой и достаточно совершенной системы связи неизвестной природы. И всё это было только более примечательно в свете того факта, что древесные коты ухитрялись прятаться от высокотехнологичной цивилизации на протяжении полувека.

Понадобились одиннадцатилетний гений с камерой и разбитый вдребезги дельтаплан, чтобы пятьдесят лет скрытного наблюдения с верхушек деревьев подошли к концу и древесные коты вышли на свет в поисках спутников-людей точно так же, как древесный кот Стефани Харрингтон, будучи искалеченным, пришел ей на помощь и оставил своих родичей, чтобы жить у неё в семье. Хотя количество принятых людей в сравнении со всем населением было невелико, – примерно один на миллион или около того, – в сравнении с пятьюдесятью стандартными годами полной скрытности, когда человечество даже не подозревало о существовании древесных котов, внезапное изменение тактики котов было поразительным.

Очевидно, древесные коты были столь же ненасытно любопытны в отношении людей, как люди в отношении них – однако человечество всё ещё практически ничего не знало о своих новых соседях. Даже их уровень разумности не удавалось точно определить, хотя в этом отношении у Скотта начало формироваться собственное мнение. До некоторой степени благодаря причудливому генетическому наследию – он скорее позволил бы поджарить себя на медленном огне, чем признался в этом кому бы то ни было, тем более одному из изучающих древесных котов ксенологов – Скотт каким-то образом оказался “настроен” на эмоции этих мыслящих инопланетных созданий, которые, как он начал подозревать, были куда разумнее, чем готов был предположить кто-либо из людей на Сфинксе. Также он заподозрил, что одиннадцатилетняя Стефани Харрингтон тоже не сказала всей правды о еёдревесном коте, во всяком случае, если опыт общения с Фишером мог служить образцом. И он начинал подозревать, что знает причины её молчания.

Одним из самых интенсивных ощущений, которые вызывало близкое общение с древесным котом, было непреодолимое желание защитить, практически подсознательное знание того, что о чем быпринятый не узнал в отношении своего кота, это ни в коем случае не следовало торопиться доводить до всеобщего сведения. Древесным котам, несомненно, требовалась помощь друзей, чтобы избежать судьбы многих туземных низкотехнологичных исконных культур, с которыми человечество сталкивалось на протяжении своей истории. Осторожность и скрытность казались достаточно мудрой политикой, пока не станет известно больше об основах биологии, социологии и культуры древесных котов. Не говоря уже о том, как будет реагировать человечество в близкой – а уж тем более в дальней – перспективе.

А это было трудной задачей, даже для принятого. Даже для такого, как Скотт, у которого оказалось несколько неожиданное преимущество в виде наличия раздражающей приверженности его предков к “внутреннему взгляду” и вспышек эмпатии, или что это было, ежедневно происходивших между ними с Фишером. То, что древесные коты до какой-то степени обладали телепатией или эмпатией, было очевидно из сообщений “принятых” людей. Но инструментов, способных измерить что-то вроде телепатии, а тем более эмпатического дара, не существовало. Понятно, что ксенологи в своей массе пребывали в расстройстве.

В настоящий момент это относилось и к Скотту МакДаллану.

“Приблуда”, как дети Цивоников окрестили изможденного древесного кота, набил свой бездонный желудок и немедленно завалился спать. После благополучного появления на свет вопящего маленького Льва Цивоника приблуда милостиво дозволил Скотту засунуть себя в горячую мыльную воду, чтобы удалить запекшуюся кровь и грязь. Но после того он – а приблуда однозначно был самцом – не позволял оторвать себя от Скотта, чем бы его ни пытались приманить. Он просто вцепился в рубашку Скотта, которую Ирина тщательно выстирала, пока рождался маленький Лев, и принялся дрожать.

А Фишер передавал Скотту срочную потребность выйти наружу. Скотт подозревал, что Фишер транслирует ему чувства приблуды; хотя возможно Скотт улавливал ощущение неотложности от прижавшегося к нему тощего кота. Но вот чего он не мог постигнуть, так это почему древесный кот так настоятельно хотел, чтобы он отправился в гущу частокольных деревьев. Долгие и трудные роды вымотали его настолько, чтобы хотеть отправится прямо домой, и прилечь на остаток вечера.

Однако каждый раз, как он тихо предлагал отправиться назад в город, а сюда вернуться позже, Фишер приходил практически в неистовство, а странный древесный кот начинал издавать полузадушенные мяукающие звуки, словно котенок попавший в челюсти собаки-убийцы. Скотт сглотнул и попытался призвать их к благоразумию.

– Но Фишер, через пару часов станет темно, а мне действительно надо поспать. Я не хочу лететь в темноте, во всяком случае настолько устав.

– Мяу...

– Можете вы понять, насколько далеко они хотят, чтобы вы пошли? – спросил Александр.

Скотт помотал головой.

– Я не могу получить такие детали. Никто не может. Всё, что кто-либо на самом деле может уловить, это что-то вроде подсознательного ощущения разумных чувств, – не краснея, солгал он под острым взглядом Ирины. – Ну, временами знаки или пантомима могут передать смысл вполне четко, но попытки общения с разумным существом, которое не может говорить на твоём языке, зная, что и его язык ты тоже не в силах выучить, могут свести с ума.

Он какое-то время обдумывал проблему и после этого предложил:

– Фишер, можем мы туда полететь?

Он получил сбивающую с толку вспышку перемешанных эмоций и закрыл глаза, пытаясь их рассортировать. Беспокойство, острый страх, ярость... Скотт моргнул и уставился на своего друга. Ярость? Фишер свернулся перед ним на столе и выглядел мрачно и одиноко.

– Не знаю почему, – медленно произнес он, – но я не думаю, что древесные коты хотят, чтобы мы использовали аэрокар. Они его боятся. Не Фишер, конечно, он летал со мной десятки раз, но, если я читаю его реакцию правильно, – а это большое “если”, скажу я вам – приблуда безумно боится этой идеи.

Алек приподнял одну из мохнатых бровей.

– Правда? Ну, мы можем отправиться пешком. Если ничего не найдем в течение часа, можем вернуться, устроить вас в комнате мальчиков, хорошенько выспаться, а завтра утром начать сначала.

– Мяу! – одновременно выдали оба кота.

– Думаю, они одобряют, – улыбнулась Ирина.

– У меня есть лишнее ружье, – добавил Алек. – Вряд ли мы наткнемся на гексапуму, а скальные медведи обычно не спускаются настолько низко в долину, но я не хожу на прогулки без доброго ружья в руках.

Скотт взглянул вверх.

– Не стану порицать вас за это. Я видел, что гексапума или скальный медведь могут сделать с плохо вооруженным человеком. Спасибо, однако у меня в аэрокаре есть собственное ружьё. – Они пригладил волосы и подставил плечо Фишеру, который легко запрыгнул на свой обычный насест. – Только достану его.

Приблуда даже не подошёл к аэрокару Скотта. Тот доставал оружие, бросая тревожные взгляды на истощенного древесного кота, сидевшего и обеспокоено мяукавшего на ближайшем дереве, и задавался вопросом, почему древесный кот так нервно реагирует на аэрокар. Конечно же, никто не стал бы пугать колонию древесных котов аэрокаром? Котов защищало Элиссейское Правило и неистово покровительственная реакция их новых соседей, большинство которых всерьез желало, чтобы этот последний, личный для них случай межрасового контакта проходил в наилучших условиях. Но Скотт не мог себе представить никакой другой причины такой реакции древесного кота, так что его изрядно беспокоило, кто бы это мог так “развлечься” с колонией древесных котов. Пока он собирал всё необходимое даже для краткой прогулки по дикой природе Сфинкса, его посещали всевозможные мрачные подозрения.

Ирина Кисаева вызвалась пойти вместе с ними, и Скотт всерьез подумывал согласиться; её помощь во время первых месяцев его привыкания к обществу Фишера была неоценима. Но Эвелина Цивоник всё ещё приходила в себя после родов, и Александр беспокоился, оставляя её одну, без других взрослых в доме, поэтому Ирина неохотно согласилась остаться.

– Будь там осторожнее, Скотт, – торопливо произнесла она, прежде чем вернуться в дом. – Мы не знаем, что случилось, или что древесные коты хотят от тебя. Я встревожена.

Скотт кивнул и нежно её поцеловал.

– Я тоже. Поверь, я буду очень осторожен.

– Ладно. – Она ему улыбнулась. – Тогда иди. Раскрой для нас эту тайну, Скотт. Я знаю, что тебе не терпится.

Он застенчиво потер нос. Ирина знала его слишком хорошо.

– Мы свяжемся с тобой, если что-нибудь найдем, хорошо?

– Буду сидеть возле динамиков, и ждать, – улыбнулась она, снова целуя его.

Спустя ещё четверть часа, они наконец-то направились в лес. Впереди шёл Александр Цивоник. Его старший сын Карл, который в свои пятнадцать лет был отменным стрелком, составлял арьергард. Скотт шёл в относительно более безопасной позиции посередине. Его собственное ружье вместе с аптечкой было закинуто за спину. Он на горьком опыте научился брать с собой хорошо укомплектованную аптечку, куда бы ни шёл – особенно в поход по сфинксианскому частокольному лесу, который, благодаря экзотическому способу размножения частокольных деревьев, представлял собой мешанину переплетенных ветвей и узловых стволов.

Частокольное дерево размножалось выпуская параллельно земле на высоте примерно от трех до десяти метров четыре длинные прямые ветви, которые напоминали спицы примитивного колеса и располагались друг относительно друга примерно под прямым углом. Периодически эти ветви пускали вниз “корни”, которые врастали в землю и образовывали новый узловой ствол, от которого выше и ниже отходили совершенно обычные, расположенные в случайном порядке ветви. Одно частокольное “дерево” могло разрастись непрерывным зеленым ковром на сотни километров во всех направлениях, покрывая речные долины, карабкаясь по склонам гор и безудержно распространяясь по равнинам тысячами генетически идентичных друг другу “индивидуумов”. Соответственно, поход по частокольному лесу был вызовом умению ориентироваться, поскольку переплетённые между собой заросли не позволяли выдерживать хоть что-то напоминающее движение по прямой на протяжении более чем пары метров за раз. Сумасшедший метод размножения, но он обеспечил идеальную среду обитания для древесных котов. Частокольные деревья создали что-то вроде системы “суперхайвэев” во всех, насколько можно было судить, уголках Сфинкса, где только могли расти деревья.