Текст книги "Прыжок в прошлое"

Автор книги: Линда Бакли-Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Улыбка сошла с лица Гидеона, он вздохнул. Было очевидно, что от одного упоминания имени Дегтярника у него испортилось настроение.

– Он – плохой человек. Но это вы и сами поймете. Его боится каждый, кто знает, и на это есть свои причины. Он – прихвостень… могущественного человека. Если ему нужно кого-то найти, он обязательно найдет. И у него есть привычка немножко поиграть с тем, кого он нашел, как кот играет с мышью… Дегтярник очень упрямый. Господи, до чего же он упрямый! Начав какое-то дело, он всегда доводит его до конца. Вам следует быть осторожнее с ним. И не пытайтесь его перехитрить.

– Как все это ужасно! – воскликнула Кэйт. – И такого человека мы будем разыскивать? А если у нас нет того, чего он захочет? Что нам тогда делать? Ой, как все плохо!

– Только подумаю о нем – и у меня мурашки по коже, – признался Питер. – Мне вовсе не хочется снова с ним встречаться.

– Я хорошо знаю его жизнь, – сказал Гидеон. – Нет ничего удивительного, что он зол на весь мир.

– А почему? Что с ним случилось?

– В такой славный солнечный денек не хочется рассказывать эту жуткую историю.

– Нет, расскажите! – воскликнул Питер. Гидеон противился, но Кэйт, которая и сама была весьма упрямой, убедила его, что лучше знать правду, не то их воображение разыграется, и по ночам их будут мучить кошмары.

Все трое уселись на траву у живой изгороди, и Гидеон рассказал историю Дегтярника.

Дегтярник жил в маленькой деревне. Он был старшим в семье, и жизнь у него была нелегкой. В те дни его звали – Натаниель. Он был еще совсем маленьким, когда умер отец. Деньги зарабатывала только его мать, искусная вязальщица. Натаниель обычно был предоставлен самому себе и почти всегда хотел есть. Вскоре он начал воровать еду и к тому времени, когда стал подростком, уже был мелким воришкой. Он не жадничал, был весьма ловким и осторожным, старался, чтобы его не поймали: здесь – несколько пенни, там – старый пиджак, укутаться от холода, тут – цыпленок на обед, но его угрюмый вид настраивал людей против него.

Однажды январской ночью на окраине деревни кто-то напал на прохожего, избил, ограбил и бросил умирать несчастного. Когда пострадавший очнулся, он обвинил в преступлении Натаниеля. Тот клялся, что никогда в жизни не встречал этого человека. Однако, несмотря на отсутствие свидетелей, Натаниеля посчитали виновным и приговорили к повешению. Ни его мать, ни братья и сестры, боясь публичного стыда и вида страданий близкого человека, при казни не присутствовали. Натаниель встретил самый страшный момент своей жизни в полном одиночестве. Тогда ему едва исполнилось четырнадцать лет.

Юношу вешали в холодный январский день. Замерзший палач не стал ждать положенные тридцать минут, чтобы обрезать веревку и опустить на землю казненного. Тело Натаниеля по обычаю накрыли пропитанной дегтем тканью и привязали к столбу на окраине деревни, в поле, в назидание дурным людям.

На другой стороне поля, в освещенном свечами зале, плясали и веселились деревенские жители. На улице дул злой холодный ветер, в окна хлестал дождь. Уставший фермер, возвращавшийся с рынка, проезжал на лошади мимо Натаниеля и услышал стон. Фермер всмотрелся в темноту, увидел омерзительное грязное создание, качающееся на сильном ветру, и завизжал от страха. Больше всего ему хотелось поскорее уехать, но он решил, что должен хотя бы обрезать веревки и опустить негодяя на землю. Так он и поступил. Натаниель соскользнул вниз, а фермер в страхе помчался домой.

Почти без сознания и полуослепший от дегтя, Натаниель ухитрился подняться на ноги. Шагая на свет свечей и топот танцующих, он пересек поле и ввалился в зал. Музыка и разговоры мгновенно стихли. Раздались вздохи и крики, а потом наступила тишина. Сквозь слезы Натаниель увидел испуганных жителей деревни, которых он знал всю жизнь, но теперь они пятились от него с выражением ужаса и отвращения на лицах. Шея Натаниеля чудесным образом не сломалась, но была жестоко изуродована, и потому голова его неестественно клонилась набок. Ему было неимоверно трудно говорить, но он все-таки пытался что-то сказать. Он подошел к своим соседям, но ни одна живая душа не пожелала прийти ему на помощь. Вскоре собравшиеся со всех ног бежали в зимнюю ночь, прочь от появившегося с того света чудовища. Оставшись в одиночестве, Натаниель завыл, в полной мере осознав, как жесток мир.

Когда Гидеон окончил свой рассказ, дети некоторое время задумчиво молчали, даже в этот теплый солнечный день их пробирала дрожь.

– Вот почему, – в заключение сказал Гидеон, – его зовут Дегтярник. Он не ведает страха, поскольку лицом к лицу повстречался с самым худшим, с чем может встретиться человек, и все-таки выжил. Он никого не боится, и никого не жалеет. Ему не знакомо сострадание. Мне не хотелось бы вспоминать его поступки. Сердца многих негодяев не такие уж черные, но его сердце похоронено так глубоко, что вряд ли когда-нибудь о нем кто-то узнает. Остерегайтесь его, дети. Он всегда окажется на два шага впереди, в то время как вы ждете, что он на два шага сзади, к тому же у него могущественные покровители.

– Видно, вы о нем многое знаете, – улыбнулся Кэйт. – Как вы с ним познакомились?

– Я считаю, для одного дня хватит одной истории, – ответил Гидеон.

– Некоторые любят казаться таинственными, – заметила Кэйт.

– А некоторые бывают чересчур настойчивыми, – сказал Гидеон.

Кэйт вытащила шпильки, которые кололи кожу головы, и с облегчением тряхнула длинными распущенными волосами.

– Так-то лучше, – сказала она и улеглась на спину, подоткнув пышную юбку платья под колени. Ей хотелось бы и расшнуровать корсет. «Вероятно, нельзя лежать в этом платье на траве, подумала Кэйт, – но у меня сейчас просто нет сил подняться». Она зевнула, и ее глаза закрылись.

– Как вы думаете, Дегтярник ограбил того человека? – спросил Питер.

– Нет, – сказал Гидеон. – Вряд ли. По его словам, он невиновен в том преступлении, и я ему верю. Дегтярник до сих пор страдает от несправедливости приговора, ведь он лишил его семьи и будущего. Но с тех пор он более чем возместил эти убытки.

– А что вы… – Питер внезапно замолчал. – О, нет, – крикнул он, – посмотрите на Кэйт!

Гидеон повернулся. У них на глазах очертания девочки расплывались.

– Быстро, – поторопил Гидеон, – сядем перед ней так, чтобы ее не было видно из окон дома.

Питер и Гидеон сели рядом с тем, что осталось от Кэйт, и загородили ее.

– Кэйт! – позвал Питер. – Вернись!

Несколько минут они следили за прозрачной мерцающей фигурой, за текучим облачком цвета янтаря, сияющим в солнечном свете. Питер даже видел сквозь нее маргаритки на лугу. Внезапно очертания Кэйт сдвинулись, и хотя тело было прозрачным, стало видно, что она приподнимается на локтях. У нее были открыты глаза, и она что-то кричала в сторону дома. Питера охватило отчаяние.

– Кэйт, – выкрикнул он, – не оставляй меня здесь одного!

И Кэйт тут же вернулась назад, такая же телесная, какой и была. Выпрямившись, она села и спросила:

– Я расплывалась, да? Питер кивнул.

Кровь отхлынула от лица Гидеона, но он взял себя в руки и спросил:

– Как вы себя чувствуете, мистрис Кэйт?

– Я снова была в школе, – всхлипывая, ответила Кэйт, – и лежала между стойками футбольных ворот. Там был ливанский кедр, который гораздо выше, чем дом. Ко мне бежали три человека. Двое из них были в полицейской форме. Они меня видели, я знаю. Но наверное, я показалась им привидением. Я кричала и просила о помощи. Ох, зачем ты позвал меня обратно? Я была дома! Больше не хочу быть здесь! Я хочу домой! Просто хочу домой!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Путешествие в Лондон начинается

После этого происшествия Кэйт совсем упала духом. В тот вечер они с Питером ужинали вместе с детьми Бинг. Сидни за столом не было, потому что он должен был присутствовать на прощальном ужине вместе с мамой, преподобным Ледбьюри и несколькими гостями.

Повар приготовил для младших особое угощение. На столе дети увидели жареное мясо, тушеную рыбу, пудинг, сладкий творог, омлет и пирожки. Над едой летали мухи, но никто не обращал на них внимания. Кэйт с трудом заставляла себя говорить. Ее тело присутствовало здесь, но душа была где-то далеко. Питеру приходилось разговаривать за себя и за нее.

Готовясь к долгому путешествию, они рано отправились спать. Перед тем как подняться наверх, они попрощались с миссис Бинг, и Питер даже произнес маленькую благодарственную речь. Кэйт тоже пыталась присоединиться к нему, но в таком подавленном состоянии ей было сложно это сделать, и миссис Бинг остановила ее:

– Моя дорогая, необходимо как можно скорее доставить вас к дяде, чтобы он отправил вас домой. Я понимаю, что эта неожиданная встреча с разбойником очень расстроила тебя, как расстроила бы любую девочку.

Нежное участие миссис Бинг чуть не довело и Питера до слез, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, в то время как Кэйт покоилась в объятиях добродушной хозяйки.

– Спасибо вам, – искренне сказала Кэйт, она действительно была очень благодарна миссис Бинг.

В эту ночь Кэйт спала беспробудным сном, а Питер – урывками. В его сны вторгался образ чудовищной воющей фигуры, измазанной дегтем. Вскоре его разбудили голоса с улицы, и он подошел к окну.

Ночь была жаркой, почти безветренной, чистое небо усеяно звездами. Когда Питер взобрался на высокий подоконник своей комнаты на чердаке, его глазам открылось удивительное зрелище. Сад освещали двадцать или тридцать горящих факелов, отчего деревья казались громадными, а между деревьями лежали чернильно-черные тени. Длинный стол, расположенный двумя этажами ниже, блистал таким количеством свечей, что казался освещенным плотом, плывущим по темной траве. Питеру были хорошо видны парики, напудренные лица и роскошные бирюзовые, персиковые и желтые костюмы гостей за столом. Полусонный Сидни в смешном парике сидел рядом с мамой, которая каждый раз, как он начинал сутулиться, шлепала его по спине. За столом прислуживал лакей в белых перчатках, он доливал вино в бокалы и подносил гостям серебряные тарелки, наполненные разными яствами.

Питер прислушивался к течению беседы, перемежавшейся взрывами хохота. Один голос был особенно громким, его звучание эхом отдавалось от стен дома.

– Будьте прокляты, сэр! – воскликнул дородный, крепкий джентльмен, сдвинув парик и промокнув голову кружевным платком. – Спорим на десять, нет, на двадцать бутылок моего лучшего портвейна, что гнедая кобыла будет с жеребенком раньше, чем ее сестра.

– Принимаю ваше пари, преподобный Ледбьюри, чему свидетелями – весь стол, – заявил человек, сидящий напротив. – И поскольку вы хвастаетесь тем, что у вас лучший погреб в округе, то я с радостью предвкушаю, как воспользуюсь своим выигрышем.

– Джентльмены, – укоризненно сказала миссис Бинг, – надеюсь, ваша страсть к пари и азартным играм не заведет вас на ту дорожку, куда завела она приятеля моего мужа, лорда Арлингтона. В прошлом месяце он потерял огромную сумму, поспорив о том, что одна капля дождя на окне докатится до рамы раньше, чем другая.

Преподобный Ледбьюри восторженно захохотал.

– Что за жизнь без риска? Должен сказать, мадам, – это тоска. И сколько же проиграл тот молодчик?

– Три тысячи гиней.

– Ух, ты! – пробормотал Питер. – Вот это спорщики.

Преподобный хлопнул себя по ляжкам.

– Сидни, – воскликнул он, схватив руку мальчика своей мясистой лапой, – судя по неодобрительному выражению лица твоей дражайшей мамочки, думаю, она начала сомневаться, стоит ли доверять мне свои драгоценности. Моя дорогая Шарлотта, вы думаете, я в состоянии проиграть ваше бриллиантовое ожерелье в споре о каплях дождя? Миссис Бинг рассмеялась.

– Я всего лишь прошу, чтобы вы починили застежку ожерелья и вернули мне его к балу в честь урожая. В любом случае, если бы я сомневалась, доверить ли вам свое ожерелье, то вряд ли доверила бы два главных сокровища – моих сыновей.

Толстое лицо преподобного расплылось в проказливой улыбке.

– Согласен с вами, кузина. Хотя, сдается мне, Сидни – стойкий молодой человек. Теперь в Лондоне завелся такой обычай – если кошелек опустел, то ставят на кон какого-нибудь родственника. Так почему мне не проиграть на пари вашего сына и наследника?

Оскорбленный такими словами Сидни от оскорбления вскочил на ноги, и весь стол взорвался смехом.

– Преподобный шутит с тобой, Сидни, – ласково успокоила его миссис Бинг. – Ты же знаешь, он не может оставаться серьезным больше пяти минут.

Питер тихонько захихикал. Сидни был совсем другим, не тем лордом, каким он выставлял себя на завтраке с сестрами. Преподобный Ледбьюри дружески похлопал Сидни по плечу, отчего тот пролил вино из бокала. Питеру показалось, что преподобный этого и добивался. Из тени бесшумно появился лакей, чтобы осушить лужицу, и никто не удосужился его поблагодарить.

Питер увидел, что преподобный внезапно наклонился к миссис Бинг и стал очень серьезным. Он понизил свой рокочущий голос, хотя все равно его было хорошо слышно.

– Надеюсь, что вы, зная историю мистера Сеймура, не упоминали при нем об ожерелье?

Питер навострил уши. Интересно, почему преподобный настроен против Гидеона?

– Мой брат говорит, что нам с ним повезло, – ответила миссис Бинг. – Он вел большой дом в Лондоне, а также поместье в тысячу акров в Суррее. Ричард настаивает на том, что он хороший человек, но с ним плохо обращался лорд Льюксон.

– Леопард не меняет своих пятнышек, мадам. Я ему не доверяю, и мне он не нравится. Вы можете быть уверены, что я буду настороже.

– Вы слишком строги, – ответила миссис Бинг. – По моему мнению, мистер Сеймур вполне надежен.

– Мама, что сделал мистер Сеймур? – спросил Сидни.

– Ничего, мой дорогой, совсем ничего важного.

Преподобный что-то проворчал. Питеру так хотелось услышать все о Гидеоне, что он потерял равновесие, ударился подбородком об оконную раму и прикусил язык. Он задохнулся от боли, втянул носом пыль, которая собралась за рамой, и чихнул несколько раз подряд на весь сад. Когда он открыл глаза, то увидел, что все лица сидящих за столом повернулись к нему. Питер решил, что будет лучше, если он помашет им и что-нибудь скажет.

– Спокойной ночи! – крикнул Питер вниз. – Похоже, у вас превосходный ужин.

С этими словами он соскочил с подоконника, прыгнул в кровать и накрылся с головой простыней. До него донесся смех преподобного Ледбьюри.

Прощальный ужин закончился, и Бэслоу-Холл погрузился в тишину, нарушаемую лишь уханьем совы. Один Гидеон Сеймур не спал. На его кровати лежало скомканное письмо. Гидеон неподвижно стоял у открытого окна. Вместе с ночной свежестью в комнату доносился аромат лаванды и роз, в свете луны порхали летучие мыши.

– Только подумать – я сбежал от него лишь для того, чтобы это понять! – В глазах Гидеона сверкнула ярость. Казалось, будто он разговаривает с кем-то. Однако Гидеон находился один в комнате и был явно расстроен и раздосадован после чтения письма.

– Он лжет, Джошуа! Лжет! Его не заботит твоя судьба, им движет желание заманить обратно меня! Другого намерения у него нет! – воскликнул Гидеон. – Неужели Льюксон не успокоится, пока всего у меня не отнимет? Почему он не отпустит меня с миром?

Питеру снились мама и папа. Он пытался что-то им сказать, но они его не слышали, хотя он говорил очень громко.

– Питер! Питер! Вставай!

Кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и отчетливо увидел белые стены пустой комнаты.

– Ох… это ты, – сказал он и упал обратно на подушку.

– Питер, я могу заставить себя растворяться! – сказала Кэйт. У нее были распущены волосы, и она все еще была в длинной белой ночной рубашке лицо горело от возбуждения. – Смотри!

Кэйт закрыла глаза и начала трястись, пока ее конечности не повисли так, будто были без костей. Питер лежал на кровати и наблюдал. Кэйт выглядела очень смешной, и он захихикал.

– Ох, ты меня сбил, – рассердилась Кэйт. – Это дело сноровки. Я знаю, что могу это сделать. Пытаюсь с самого рассвета. Знаешь, как с этими картинками – сначала все плоское, но потом, если расслабиться и упорно смотреть, то картинка постепенно выскакивает перед тобой, и ты не понимаешь, почему не видел этого раньше.

Кэйт подошла к окну, солнце освещало ее блестящие рыжие волосы.

– А теперь не мешай мне, – приказала она и снова постаралась расслабиться. Она закрыла глаза и наклонила голову чуть вперед. Кэйт была похожа на медитирующего ангела.

Через мгновение она стала растворяться в утреннем воздухе. Солнце светило прямо Питеру в лицо. Он поднял руку, чтобы заслонить глаза. В следующую минуту Кэйт исчезла совсем. Там, где она стояла, теперь лишь летала муха.

– Ой, нет! Кэйт! – крикнул Питер. – Нет!

У Питера бешено заколотилось сердце, и шестое чувство подсказало ему, что комната пуста. Кэйт ушла. Ужасно было ощущать свое одиночество в глубине времен. Конечно, Кэйт не без недостатков, но они были вместе, и она не могла просто так бросить его. Питер почувствовал себя безмерно обиженным, рухнул на кровать и стал колотить по подушке, с каждым ударом выкрикивая: «Нет!»

– Успокойся, успокойся, – сказала Кэйт от двери.

Питер застыл, не донеся кулака до подушки, и разинул рот:

– Ты где… была?

– Гуляла, – сказала она и прыснула от смеха.

– Перестань смеяться и расскажи, что произошло!| – раздраженно пробормотал Питер.

Но Кэйт не могла удержать смех, она бросилась на кровать и по ее щекам потекли слезы.

– Твое лицо, – выдохнула она. – А лица девчонок! – Она зарылась головой в простыни, тело ее сотрясалось от смеха.

– Каких девчонок? Кэйт, возьми себя в руки! Кэйт села, стараясь успокоиться.

– Я прошла всю классную комнату… – начала она, но снова рассмеялась, и чем серьезнее смотрел на нее Питер, тем больше она смеялась.

Почему она все делает назло, думал Питер, уже забыв, как он радовался ее возвращению. В конце концов Кэйт успокоилась.

– Ты знаешь, где ты спишь? В комнате 11 класса! Там кто-то накалякал по всем стенам что-то грубое про учителей, и все счищали надписи щетками. В классе сидела очень строгая мисс Ганн, заместитель директора. Она читала газету, но время от времени поглядывала поверх очков и говорила:

– Ну-ка, девочки, поживее. Насколько вам известно, у меня ведь сегодня тоже выходной.

Я увидела капитана нашей спортивной команды, она на прошлой неделе запустила в меня мячом из-за того, что я играла медленно. Когда она оглянулась, я показала ей язык. Она так завопила, будто увидела привидение, и все остальные тоже завопили.

– Им и вправду показалось, что они увидели привидение, – сказал Питер.

– Но я же не мертвая, – весело ответила Кэйт.

– Откуда им знать? Мы исчезли, теперь, может, и мертвые. И посмотри, во что ты одета – самый настоящий наряд привидения.

Кэйт расстроилась:

– Они скажут маме и папе, и те будут считать меня умершей. Что же я наделала!

– Мы просто должны вернуться и доказать им, что мы живы! – быстро сказал Питер, стараясь поднять Кэйт настроение. – Ты знаешь, – продолжал он, – из-за яркого света трудно было все точно разглядеть, но мне показалось, в этот раз ты полностью исчезла. А в классной комнате у тебя было настоящее тело?

– Не уверена – я же на себя не смотрела. Но я все видела сквозь свои руки. Наверное, я казалась им каким-то туманом. Судя по воплям все и правда приняли меня за привидение. Смешно, но я все время представляла тебя в этой комнате. Будто одной ногой я была в прошлом, а другой – в будущем.

– Почему ты вернулась обратно? – спросил Питер. – Ты разве не могла остаться там, если бы захотела?

– Ощущение такое, что чем дольше я там нахожусь, тем больше на это уходит сил. Не знаю, как это описать… Будто вокруг моей талии повязана гигантская эластичная лента, прикрепленная здесь на крючке. Я могу двигаться в зависимости от этой ленты – достаточно далеко и долго, – но рано или поздно все равно притянусь назад.

Питер рассеянно ударил по спинке кровати.

– Перестань. Сломаешь кровать, – сказала Кэйт.

Питер глянул на нее и продолжал колотить.

– Интересно, всегда ли ты могла растворяться? Даже когда не знала об этой способности? Или то, что с нами случилось, так тебя изменило?

Кэйт пожала плечами.

– Вот что! – внезапно воскликнула она. – Я напишу на листе бумаги: «Я – не мертвая» – и возьму с собой, когда в следующий раз буду растворяться. Тогда они будут знать, что со мной все в порядке.

Питер подумал-подумал и скривился.

– Привидение говорит: «Я – не мертвое»? Кэйт вздохнула.

– Ну… Как бы то ни было, я буду тренироваться. Если я много раз это проделаю, то, может, догадаюсь, как снять с крючка эластичную ленту, и тогда – пока-пока 1763 год.

– Как ты думаешь, а я смогу растворяться?

– Гидеон сказал, что ты это делал.

– Да? Я что-то не припомню.

– Попробуй! Ляг на кровать, расслабься и думай о доме. Представь себе мамино лицо и попытайся уйти отсюда.

– Хорошо, – не раздумывая, согласился Питер. – Попробую.

Он растянулся на кровати и заставил себя расслабиться. Попытался представить, как мама, присев на краешек кровати, подает ему перед сном стакан молока и разговаривает с ним, пока он пьет. Он сжал кулаки, будто заставлял себя вызвать этот образ, но в голове не появлялось никакой картины. В горле встал ком, и Питер растерялся. Почему он не может увидеть маму?

– Я даже не могу вспомнить, как она выглядит! – выпалил он. Кэйт видела, как сильно он огорчен.

– Ну ладно, ладно… тогда подумай о своей спальне, – предложила она. – Я считаю, важнее всего – расслабиться.

Питер сделал глубокий вдох и начал медленно выдыхать. Он вспомнил о том, как однажды Маргрит учила его загорать. Почти сразу послышался рокот прибоя. Плечи и шея, а затем руки и ноги стали тяжелыми и погрузились в плотный песок. Теперь он был спокоен. Сначала в голове возникло полосатое одеяло. Образ держался в сознании достаточно долго, и мальчик видел только темно-синие и белые полосы. Картинка странно успокаивала, и вскоре у него в глазах зарябило, будто где-то вдалеке заработал какой-то механизм. Немного погодя полосы превратились в спирали и стали поблескивать. У Питера было ощущение, что спирали проходят прямо через его тело и этот мир остается где-то позади. Вдруг перед ним появилось милое улыбающееся мамино лицо; она смахнула волосы с его глаз. Питер почувствовал прилив счастья. Как сильно ему не хватало мамы, как давно он не позволял себе поддаваться этому чувству. Вся тоска по маме, страстное желание, чтобы она вернулась домой, взорвались в нем острой болью.

– Ты в какой-то момент начал туманиться, – сказала Кэйт. – Думаю, у тебя получится растворяться.

Подошло время отъезда. Все семейство Бинг и большинство слуг сразу после завтрака столпились перед домом. Июльское солнце уже безжалостно палило. Кэйт и Питер томились в ожидании отъезда, и это ожидание казалось бесконечным. По спине Питера катился пот, но он не смел снять сюртук. Кэйт тоже страдала от тяжести своего сложного наряда и усиленно обмахивалась веером, который дала ей миссис Бинг. Хозяйка рассказала девочке о языке вееров: если ты держишь его так, это значит «вы мне нравитесь», если иначе – «подите прочь». В данный момент веер Кэйт явно говорил: «Я задыхаюсь, пожалуйста, позвольте мне расшнуровать этот дурацкий корсет».

Блестящая черная карета была запряжена четверкой сильных гнедых лошадей. Лошади терпеливо стояли, пожевывая удила, в то время как забравшийся на крышу кареты лакей привязывал там чемоданы. У одного чемодана оторвалась ручка, и лакей чуть не уронил его на землю. Когда же он все-таки поймал чемодан, то в нем что-то звякнуло.

– Хорошо, что поймал, Эндрю, – крикнула миссис Бинг. – А то были бы большие неприятности. – Она глянула на старших детей. – В этом чемодане находится запас портвейна преподобного Ледбьюри. Он считает, что хозяин каждой таверны разбавляет вино водой.

Питер наблюдал за мальчиком, который привел двух лошадей. Гидеон, закончив с багажом, подошел к лошадям. Не спеша обошел их, погладил по головам и даже что-то сказал им. Он обследовал глаза, копыта, задрал им губы и внимательно осмотрел зубы. Затем Гидеон велел мальчику пробежаться с лошадьми по двору, удерживая их на длинном поводе так, чтобы можно было оценить, каковы они в легком галопе.

– Я возьму черного жеребца, – сказал Гидеон. – Как его зовут?

– Полуночник, сэр. Он быстрый и выносливый, это уж точно, – ответил мальчик, – но на конюшне нет ни одного парня, которого бы он не лягнул.

– Вот и хорошо! – сказал Гидеон. – Я люблю животных с характером.

Было ясно, что бедняжка Джек Бинг не очень-то хочет ехать в Лондон. Несмотря на все усилия сестер, подбадривающих младшего брата, он схватился за мамину юбку так, как схватился бы матрос за мачту в бушующем море.

– Дядя Ричард пишет, что повезет тебя в шлюпке на Змеиный остров, и ты будешь кататься на пони в Воксхолл-Гарденс, и увидишь там прекрасных леди и джентльменов, – сказала одна сестра. – Нам так завидно, всем хотелось бы туда поехать.

– И король Георг дотронется до тебя и вылечит от золотухи, – сказала другая.

– Мне и так уже лучше, – возразил Джек сквозь складки маминой юбки.

Он упорно отказывался отцепиться от мамы, и миссис Бинг приходилось таскать его за собой, как третью деревянную ногу. Только когда Питер предложил ему поиграть в футбол, тот высунулся из складок платья. Джек, будто загипнотизированный, следил, как Питер ведет мяч по газону. Миссис Бинг поблагодарила Питера и предложила Сидни присоединиться к игре. Сидни выставил ногу вперед, уперев руку в бок и задрав подбородок, и снисходительно глянул на Питера. «Ну и воображала», – подумал Питер и послал мяч точно в Сидни, чтобы тот его поймал.

– Потише, сэр! – воскликнул Сидни. – Вы могли испачкать мой жилет!

Джек немедленно принял ту же позу, что и старший брат, и повторил своим тоненьким голоском:

– Потише, сэр, вы могли испачкать мой жилет!

Сестры громко рассмеялись, слуги прикусили губы, чтобы не присоединиться к девочкам, а Сидни, надувшись, потопал в дом.

Питер внезапно почувствовал руку Кэйт в своей руке.

– Я через минутку вернусь, – прошептала она ему на ухо.

– Куда ты? Что ты собираешься делать?

– Я собираюсь оставить информацию моей подруге Миган, – ответила Кэйт.

– Что ты задумала? – спросил Питер.

– Ничего особенного. Это, конечно, может и не сработать…

Кэйт пошла за дом и нашла лестницу, которая вела в угольный подвал. Она осторожно спускалась, держась за грубые кирпичные стены, и удивлялась, какими новенькими и чистыми они выглядят сейчас. Она привыкла видеть эти стены черными, пропитанными вековой пылью и сыростью. Кэйт вспомнила, при каких обстоятельствах она попала в этот подвал. В первую же неделю ее появления в школе, девчонки из восьмого класса набросились на новенькую. Они говорили, что от нее пахнет фермой и ее туфли со шнуровкой такие немодные, что их даже бабушки не носят… А потом ее нашла Миган в этом подвале. Кончилось тем, что они пропустили урок, прыгая через веревочку, и их оставили после уроков. Этот подвал стал их секретным местом. Кэйт присела как раз там, где они всегда садились на рюкзачки, если им хотелось побыть в одиночестве.

Когда Кэйт вытаскивала заколку, на пол упал длинный рыжий волос. Закусив губу, Кэйт начала выцарапывать заколкой буквы на мягком кирпиче.

Ох, Миган, думала она, что бы ты сказала, если бы увидела меня в этом дурацком платье? Я бы хотела, чтобы и ты тут оказалась… Нет, не хотела бы. Тогда ты тоже застряла бы в этом 1763 году. Кэйт закончила писать свое послание и сдула красную пыль с рук.

– Миган, я на тебя рассчитываю! – громко сказала Кэйт. – Скажи моему папе!..

К тому времени как Кэйт вернулась, все приготовления были окончены. И только тогда из входной двери появился преподобный Ледбьюри, вытирая носовым платком с веселого раскрасневшегося лица остатки завтрака. Он пожелал всей компании доброго утра, и миссис Бинг поблагодарила его за столь раннее появление.

– Великолепно! – воскликнул преподобный, обозревая нагруженную багажом и провизией, запряженную четверкой ухоженных лошадей карету. – Может ли быть в мире что-либо более приятное, чем несколько славных деньков путешествия в хорошей компании? – спросил он. – Следите за той лошадью, – посоветовал он кучеру, – она в прошлом месяце шарахнулась от курицы и чуть не вывалила нас в канаву.

Когда миссис Бинг представила ему своих гостей, он низко поклонился Кэйт и, пожалуй, слишком крепко пожал руку Питеру.

– Надеюсь, ваш насморк уже прошел, мистер Скокк, хотя вы чихаете так громко, что мы могли бы использовать вас в тумане для предупреждения других путешествующих о нашем присутствии.

Питер слегка покраснел, а преподобный дружески хлопнул его по спине, отчего тот чуть не упал.

– До чего же досадно, что у вас произошла эта неожиданная встреча с разбойником. Но молния дважды не бьет в одно место.

Преподобный Ледбьюри наклонился и поднял маленького Джека, который с радостью забрался к нему на плечи и принялся изображать, что скачет на лошади.

– Похоже, – продолжал преподобный, – у нас для путешествия в Лондон собралась достойная компания, и честно говоря, трудности и опасности дороги меня не очень беспокоят. Мы устроим хорошенькое представленьице любому разбойнику, который станет у нас на дороге, разве нет? – Здесь он замолчал и глянул на Гидеона. – У нас достаточный запас прочности, хватит на целую армию, правда, мастер Джек? – прорычал он так, что малыш закрыл руками уши, а Питер и Кэйт, ухмыляясь, переглянулись.

– Запас прочности? – переспросил Питер.

– А ты не знаешь, что это такое? – воскликнул преподобный. – Ты, видно, приехал из какого-то весьма странного места. Запас прочности – это смелость. И я надеюсь, каждый из нашей компании проявит ее во время путешествия.

Преподобный опустил Джека на землю и направился к Гидеону, оставив Питера и Кэйт тихонько хихикать по поводу сказанного.

Они заметили, как напряженно смотрел Гидеон на преподобного, не подавшего ему руки. Затем преподобный очень спокойно и серьезно произнес:

– Я не спускаю с вас глаз, мистер Сеймур, не забывайте об этом. Вам доверяет миссис Бинг, но не я. Шаг в сторону – и вы будете сожалеть о том дне, когда ступили на землю Дербишира.

Гидеон побледнел, а миссис Бинг тяжело вздохнула. В какой-то момент все подумали, что Гидеон сейчас ударит преподобного, и замолчали. Гидеон справился с собой, но не сводил глаз с преподобного.

– Поскольку судьей мне является только Бог, – сказал Гидеон, – семейство Бинг, будучи столь великодушно ко мне, не может ждать от меня ничего, кроме преданности и верности. И ради миссис Бинг и ее доброго брата сэра Ричарда на этот раз я ничего дурного вам не сделаю. Но знайте, преподобный, я в ответе лишь перед Богом и перед собственной совестью. Если вы опять подобным образом оскорбите меня, будьте готовы к определенным последствиям.