Текст книги "Китайский алхимик"

Автор книги: Лин Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Неожиданно интересным оказалось посещение Фамэнь Си, буддистского храма примерно в часе езды к западу от Сианя. Во время правления династии Тан императоры отправлялись на богослужения в Фамэнь Си, а самая известная реликвия храма, фаланга кисти пальца, по утверждению священнослужителей, принадлежала самому Будде, и время от времени в сопровождении пышной процессии переправлялась в Чанань, ныне Сиань. Похоже, индийский принц, стремящийся попасть на небо еще при жизни, оставил после себя множество подобных реликвий, одна из которых и находилась в Чанани. Реликвия была почти позабыта, но когда в 1981 году обвалилась ступа в Фамэнь Си, нашли подземную комнату, а в ней эту реликвию.

Меня, а также, возможно, и Бертона, заинтересовал изысканный маленький музей, в котором я обнаружила множество серебряных шкатулок с круглыми крышками на петлях, где и должна была храниться та самая фаланга пальца. Когда шкатулки нашли, фаланга оказалась в каждой из них, но настоящая была лишь в одной. Эти шкатулки не походили на пропавшую шкатулку Дори, и я снова стала мучиться вопросом, хранилось ли что-нибудь в самой маленькой шкатулочке Линфэй. Когда она появилась на аукционе, то точно была пуста, но это еще ничего не значит. За прошедшие века этот предмет мог истлеть, или же это было нечто более весомое, например, какая-нибудь дорогая вещь, которую кто-то решил изъять из шкатулки. А может быть, кому-то было важнее содержимое шкатулки, чем она сама? Принимая во внимание палец Будды, я стала думать, что в серебряных шкатулках хранились какие-то реликвии.

И снова я пожалела о пропаже шкатулки. Мне хотелось выяснить, кем была Линфэй, частью потому, что она имела отношение к происходящим событиям, а частью из-за моего интереса к ее личности, если, конечно, мой вывод о том, что она была женщиной, оказался верным. Если она была принцессой, у меня был шанс разыскать ее, если же нет, все будет намного труднее. История оставляет нам имена знаменитых, победоносных, богатых и в основном мужчин. Если Линфэй не подпадала ни под одну из этих категорий, она может остаться безмолвной навсегда, за исключением слов и изображений на шкатулках. От этого они приобретали еще большую ценность.

Когда я благополучно вернулась в отель, то первым делом позвонила Руби в Пекин. Я спросила, не знает ли она человека в черном, который был тогда на аукционе. Она ответила, что нет. Я подумала, что кто-то же должен его знать, кроме полиции.

– Может, Дэвид знает? – предположила Руби.

– Вы не могли бы у него спросить? – произнесла я как можно небрежнее. Самой мне спрашивать не хотелось.

– Конечно. Я вам перезвоню.

Руби перезвонила, но только чтобы сообщить, что Дэвид уехал в Шанхай на пару дней. Они были не очень хорошо знакомы, и у нее не было номера его мобильного, поэтому она сказала, что перезвонит ему снова через день-два. Мобильный Дэвида был у меня. Он дал мне свою визитку на вечеринке, устроенной после аукциона доктором Се. Мне не хотелось звонить ему самой, но выбора не было. Я позвонила, но наткнулась на голосовую почту. Оставлять сообщение не стала.

Затем я отправилась в торговый центр и принялась искать информацию о Линфэй в Интернете. Как всегда, поисковик выдал огромное количество ссылок, но ни одна мне не подходила. Там был китайский производитель электроприборов, в чьем имени присутствовало «Линфэй», вот почти и все. Затем я попыталась ввести фразу «знаменитые китаянки». И снова Линфэй среди них не оказалось, были только Мэйфэй и Ян Гуйфэй. Эти последние были наложницами Просветленного государя, ради Ян Гуйфэй он забросил государственные дела, и она была его Первой супругой. Во всех трех именах присутствовал суффикс «фэй». Я знала, что две женщины были наложницами. Может, «фэй» обозначает вовсе не имя, а статус? Возможно, Линфэй тоже была наложницей. Вряд ли у компании, выпускающей электроприборы, в названии будет стоять слово «наложница», но, возможно, причиной тому послужила неточность в переводе с китайского на английский. Например, эта Мэйфэй могла быть Сливовой наложницей, но «мэй» могло означать и розу, так что у суффикса «фэй» вполне может быть два значения, которые на самом деле представляют собой два совершенно различных иероглифа с противоположными значениями.

Я перенеслась мыслями в Нью-Йорк, к той минуте, когда Бертон покинул предварительный осмотр выставленных для аукциона вещей. Кажется, он сказал что-то вроде «прощай, моя наложница»? Может быть, он имел в виду не меня, а Линфэй и ее шкатулку? Знала бы я это раньше, но и теперь еще не поздно. Линфэй была наложницей императора!

Если это правда, то, как я поняла чуть позже, Линфэй грозила серьезная опасность затеряться в толпе. Судя по тому, что я прочла, у Просветленного государя был целый гарем приблизительно из сорока тысяч наложниц. Очевидно, существовало нечто вроде заднего двора, куда ссылали жен подданных, неугодных императору. Новые императоры часто освобождали женщин, удерживаемых прежним владыкой, но поскольку Просветленный государь правил более четырех десятилетий, с 712 по 756 год, ко времени его кончины в гареме собралось очень много женщин. Они находились там из милости, их привозили и от них избавлялись по блажи властителя. У такой феминистки, как я, мысль о гареме вызывала отвращение, но я продолжала читать.

Если не считать стремления окружить себя сорока тысячами женщин для своего удовольствия, во всем остальном Просветленный государь был хорошим правителем. У него было несколько имен, как и у всех императоров. При рождении его нарекли Ли Лунцзи. Танская династия была основана семейством Ли, поэтому он тоже был Ли. Его династический титул был Тан Минди, или Минхуан. Но лучше всего нам он известен под именем императора Сюаньцзуна. После смерти правители получали особые имена, отражающие суть их царствования. Плохой император получал плохое имя. Сюаньцзуна нарекли Просветленным государем, или Мудрым прародителем, что говорит в его пользу. Возможно, он не сам присваивал себе титул, как я думала прежде. По моему мнению, его правление ознаменовалось огромным расцветом культуры. Он любил музыку, и даже сам сочинял ее. Осталась песня, которую, по легенде, император написал во время своего путешествия на Луну.

Интересно поразмышлять о том, что надо было сделать, чтобы стать императорской наложницей. Люди разъезжали по всей империи в поиске красивых молодых девушек – как всегда, особенно ценились девственницы, – для своего императора. Отцы мечтали, чтобы выбрали их дочерей. Но если девушку выбирали или, возможно, предлагали императору, она попадала, так сказать, в общий котел, что-то вроде канцелярской службы. Там надо было мучительно пробираться вверх по служебной лестнице в надежде оказаться любимицей императора, чтобы получить роскошные личные покои во дворце и ежегодную сумму денег, достаточно щедрую, для покупки косметики и нарядов и, возможно, даже для оказания услуг семье, например, для наделения титулами или приобретения домов. Кроме нескольких избранных, остальным, возможно большинству девушек, никогда не суждено было увидеть императора. Значит, в Линфэй должно было быть что-то особенное. Может быть, она была певицей или танцовщицей, или же писала прекрасные стихи. Это бы привлекло внимание Сюаньцзуна. Кроме того, она должна была быть невероятно красива.

Примерно через час поисков я сдалась. Позже сделаю еще один заход. Однако я все-таки нашла информацию об аргирии. Да, она существовала, да, все симптомы соответствовали описанию доктора Се, и к тому же коллоидное серебро можно было приготовить самостоятельно при помощи дистиллированной воды и аккумулятора, чтобы между нею и серебром прошел электрический заряд. Я не стала вдаваться в подробности. По-моему, это не самый полезный навык в жизни.

Я предприняла еще одну попытку поесть, и на этот раз она оказалась чуть более успешной, чем накануне. На автоответчике в номере было сообщение от Роба: он говорил, что его мобильный неважно работает, поэтому дозвониться будет трудно, но поскольку я задержусь еще на несколько дней – это мягко сказано, – они с Дженнифер отправятся в небольшой круиз. Роб добавил, что не знает, заработает ли там его телефон, но он все равно попытается связаться со мной. В конце Дженнифер сказала, как ей хочется меня увидеть и что я должна побыстрее приехать к ним. Я с трудом сдержала рыдания. Посмотрев китайский канал в надежде увидеть фотографию Сун Ляна, хотя я не понимала из сказанного ни слова, я снова решила попытаться заснуть.

Я вскипятила воды, чтобы заварить на ночь чай доктора Се. Запах у него был довольно резковатый, как он и предупреждал, но я спокойно выпила чай накануне, и он мне очень помог. Вынимая чайный пакетик из пластикового мешочка, в котором мне дал чай доктор Се, я внезапно вспомнила картинку: Бертон вынимает из кармана похожий пластиковый мешочек в тот день, когда мы пили чай на улице Люличан, где я поймала его на обследовании антикварных магазинов. Бертон взял с собой собственные пакетики.

Я вытащила увеличительное стекло и внимательно поглядела на пакетик. К нему была прикреплена веревочка, чтобы макать его в воду, с маленьким ярлычком на конце, где обычно указывается название фирмы-производителя и марка чая. Но этот ярлычок был пуст. Сам чайный пакетик не был запечатан со всех сторон. Скобка, прикреплявшая веревочку к пакетику, также соединяла и сам пакетик. Я с трудом сняла скобку, пытаясь не разорвать бумагу. Где же дырочки от скобки? Возможно ли, что пакетик прокололи дважды? Я внимательно исследовала дырочки через лупу. Да, вполне возможно, что пакетик был проколот дважды.

И тут я поняла, что Бертон был отравлен не по собственной глупости и не из-за своего трепетного, хотя и вполне понятного стремления сохранить здоровье. Нет, что-то ужасное было подмешано в чай, который он пил, что-то, чего там не должно было быть, что-то, чего он не заметил из-за резкого и горького вкуса и аромата чая. Оставался нерешенным вопрос: отравил ли его Се Цзинхэ?

Чай я пить не стала.

Глава 8

Прошение Линфэй о том, чтобы покинуть дворец и выйти замуж за выбранного ею человека, было отклонено. Обращаться еще раз было бесполезно. Причина: императорский оркестр Грушевого сада значительно пострадает без ее голоса и искусной игры на лютне.

Я вспомнил тот вечер, когда следил за выступлением оркестра, и мысленно попытался представить там Линфэй. Возможно, она видела меня, когда я вышел из тени, чтобы получше разглядеть и услышать. Возможно, именно потому она и выбрала меня.

Когда я в следующий раз отправился навестить Линфэй, я взял с собой сладости и цветы, пионы в память о сестре. Перед этим я решил, что не стану упоминать о ее прошении. Однако когда я появился, меня ожидал ужасный удар.

Линфэй стояла в комнате с растрепанными волосами, несколько прядей валялось на полу, на письменном столе лежали ножницы. В руке она держала большой нож.

– У Юань, – сказала она, – ты должен отрубить по одному пальцу с моих рук.

Я был в ужасе.

– Я не стану этого делать, госпожа!

– Я требую! Ты мой слуга.

– Вы не сможете играть на лютне, – наивно возразил я.

– Именно этого я и хочу.

Свет померк.

– И вы также попросите меня влить вам в горло кислоты, чтобы, вы не могли петь, госпожа? – спросил я, уже не опасаясь, что она догадается, что мне известно о ее прошении. – Или отрубить вам ступни, чтобы вы не могли танцевать? – я очень рассердился, почти как сама Линфэй. – Я не сделаю ничего подобного.

Линфэй подняла нож, словно желая отрубить себе палец. Но затем выронила его и разрыдалась, упав на кушетку. Я не знал, что сказать. Не знал, что сделать. Я просто сидел рядом и долго держал ее руку в своей. Уходя, я нагнулся, поднял с пола прядь волос Линфэй и забрал ее с собой.

Паспорт мне вернули на следующее утро. Очевидно, Майра и доктор Се были очень убедительны, поскольку токсикологическая экспертиза тела Бертона еще не была закончена. По словам Майры, в его крови был обнаружен целый букет токсичных веществ. Она сказала, что он мог бы быть идеальным примером для кампании по борьбе с самолечением. В его чемодане находился большой пластиковый пакет с различными веществами, от всяческих витаминов и минералов до размягченного серебра, чаев и настоек практически от любой известной и неизвестной болезни. В его крови кроме таких вредных веществ, как ртуть и свинец, которые есть у каждого жителя цивилизованной страны, присутствовали, конечно же, серебро, мышьяк, возможно, попавший в кровь вместе со свинцом вследствие плохой экологической обстановки, а также множество других веществ. Такое чувство, что Бертон слишком долго принимал эликсир бессмертия.

Однако причиной смерти, скорее всего, стал гепатит С. Бертон давно страдал от этой страшной болезни, неизвестно как и когда приобретенной. Возможно, это объясняет его чрезмерную заботу о здоровье. Очень печально, но многие вещества, которые он принимал, чтобы чувствовать себя лучше, лишь вредили ему. Как мне объяснил доктор Се, когда мы ранее обсуждали эту тему, организм Бертона принял все эти вещества, в частности, серебро, за чужеродные и, можно сказать, переключился на их уничтожение, в результате чего гепатит С и сделал свое черное дело.

Все это было очень печально, но я чувствовала себя полной дурой. Я подозревала доктора Се в отравлении Бертона. Он не жалел на меня своего времени, а я так отплатила ему. Я считала, что моя жизнь в опасности, потому что убили Бертона. А оказалось, что Бертон по глупости сам убил себя. Как хорошо, что я не оставила Робу истерических сообщений. Конечно, он слишком вежлив, но мое состояние его бы крайне удивило.

Что касается Сун Ляна, убитого в переулке, то разве мне доподлинно известно, что это тот самый человек, который был на аукционе в Нью-Йорке и похитил серебряную шкатулку в Пекине? Я стала думать, что это всего лишь мои предположения. Надо признать, что меня больше заинтересовал его костюм, нежели лицо, а в том переулке в Сиане он точно не был облачен в фальшивый «Хьюго Босс» или «Армани». Он был одет лучше большинства жителей квартала, но, возможно, потому, что он из Пекина. Я видела, что многие жители Пекина хорошо одеваются, особенно в той части города, где я остановилась, около отеля и аукционного дома. Единственным доказательством связи этого человека с китайским искусством была его должность в Пекинском Бюро культурного наследия, а принимая во внимание то, что умер он в Сиане, какое это имеет значение?

Чтобы забрать паспорт, мне пришлось пойти в полицию. Мне также позвонил брат Бертона, о котором я никогда не слышала, и спросил, не могу ли я просмотреть содержимое его чемодана, чтобы решить, есть ли там что-то ценное, что стоит отправить на родину. Этот брат нашел меня через Коттингем – очевидно, Бертон сказал своим сотрудникам, что я тоже охотилась за шкатулкой для клиента, – затем проследил меня до отеля в Пекине, где я оставила номер телефона для переадресации звонков, а уж оттуда до Сианя. Я привезла чемодан в отель и, просидев около него примерно час, приступила к этому неприятному делу.

Это было поучительное и очень прискорбное занятие. Туда, где все люди складывали одежду, Бертон поместил коробку с хирургическими перчатками, переносной очиститель воздуха, дезинфицирующий спрей, большую экономичную бутылку дезинфицирующего средства для рук и еще одну коробку с хирургическими масками. Также в чемодане было две упаковки салфеток. В гостиницах их выдают, но, наверное, Бертон не желал рисковать и пользоваться салфетками из ванной комнаты. В полиции мне сказали, что они оставили у себя большой пластиковый пакет с таблетками и настойками. Очевидно, набор для приготовления чая и чайные пакетики они тоже забрали, потому что в чемодане их не было.

Я считаю, что умею паковать вещи, и путешествую налегке, но можете мне поверить, Бертону каждый вечер приходилось бы стирать белье. Этого самого белья у него было меньше, чем в моей сумке, – единственное, что я взяла в Сиань. Там также было пять небесно-голубых шарфов, которые Бертон, похоже, считал более важным предметом туалета, нежели чистое белье. Да, погода стояла холодная, но мне как-то удавалось обходиться одним шарфом. Все было бы очень смешно, если бы не было так ужасно. Я отправила брату Бертона письмо по электронной почте, где написала, что в чемодане не было ничего стоящего и что я прослежу, чтобы его одежда послужила благому делу. Я прибавила, что постараюсь выяснить, не оставил ли Бертон багажа в пекинском отеле, когда улетал в Сиань. Хирургические перчатки, маски, очиститель воздуха, дезинфицирующий спрей и все остальное я выкинула в корзину для мусора.

Почти сразу же жизнь вернулась в нормальное русло. Я не меньше других склонна к самообману, и, похоже, в тот день моя способность была на высоте. Всего-то было нужно упоминание о несчастном случае, ставшем причиной смерти Бертона, и я была готова поверить, что все отлично, и я могу продолжать жить, как прежде. Я брошу искать серебряную шкатулку, сделаю что-нибудь, чтобы почтить память несчастного Бертона, и, как только мне позволят, отправлюсь на Тайвань.

Но прежде всего надо было разобраться со своими страхами. Была среда, очередной день работы антикварного рынка в Басянь Гун. Я решила туда отправиться. Я медленно шла по парку за городскими стенами, углубилась в кварталы позади уродливых небоскребов, то и дело уверяя себя, что мне это по силам. Я не была уверена, что смогу заставить себя вновь войти в тот переулок, но это не представляло трудности, поскольку я была совершенно уверена, что никогда не смогу его найти. Однако мне хотелось повидать торговку антиквариатом со шрамом на лице. Было совершенно ясно, что она не желала мне зла. Наоборот, она была моим ангелом-хранителем. Она вытащила меня из того переулка и отправила в отель, когда мои ноги стали свинцовыми. Если бы не она, я бы еще долго стояла там и, возможно, дождалась бы того, что полиция обратила бы на меня более пристальное внимание. Однако мне очень хотелось узнать, откуда этой женщине было известно мое местонахождение. Возможно, она этого не знала и просто отправила меня в ближайшую гостиницу. По крайней мере, мне стоило ее поблагодарить.

Сейчас, когда все уже позади, я вспоминаю свои тогдашние мысли и поражаюсь тому, насколько легко я могла найти всему рациональное объяснение. Я почти пребывала в состоянии эйфории, словно с известиями о том, что смерть Бертона была случайной, с моих плеч сняли тяжкий груз. Моей жизни вовсе ничто не угрожало.

В любом случае женщины со шрамом на лице на рынке не оказалось. Я искала повсюду, в том числе в магазинах вокруг маленькой площади. Поскольку мне не повезло осуществить задуманное, я принялась делать то, что всего час назад сделать не решилась бы. Я снова принялась искать серебряную шкатулку. Все равно ведь я оказалась на рынке, верно? Где-то в глубине души я, наверное, собиралась так поступить, потому что перед выходом на улицу положила в сумку копию фотографии из каталога «Моулзуорт и Кокс». Конечно, это был опрометчивый поступок, но поскольку мне сообщили, что Бертон совершенно случайно сам себя угробил, я решила, что угрозы не существует. Я вытащила фотографию и принялась протискиваться в узких проходах между палатками, под которыми я подразумеваю разложенные на земле листы бумаги, где были представлены различные экспонаты, и расспрашивать продавцов о шкатулке. Кто-то понимал мой вопрос, кто-то нет. Но все качали головой.

В среднем ряду я наткнулась на продавца, выставившего довольно занятные вещицы, в том числе прелестный нефритовый диск, который, по моему мнению, представлял собой уникальный предмет искусства, несмотря на трещину. Я взяла его в руки и взглянула на продавца, собираясь купить диск, а также показать ему фото серебряной шкатулки.

Продавец по причине холодной погоды был одет в довольно неопрятный набивной пиджак, поношенные ботинки и штаны. На голову нахлобучена шапка, лицо чуть запачкано грязью. Но это был Лю Дэвид, адвокат и бизнес-консультант из Пекина, тот самый человек, который не мог перезвонить мне, потому что находился в Шанхае, или, если не Дэвид, то его брат-близнец. Я уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но он еле заметно покачал головой. Я закрыла рот, положила нефритовый диск на место и пошла дальше.

Все это было крайне странно. Наверное, присутствие Лю Дэвида на рынке можно было объяснить разными причинами, но лично мне нравилась лишь одна. Совершенно очевидно, что я увидела то, чего не должна была видеть, и лучше всего мне было бы убраться отсюда. Пытаясь не спешить, я шла между рядами, время от времени останавливалась, чтобы взглянуть на разложенный товар, вышла на улицу как можно медленнее, хотя мне ужасно хотелось побежать, и вернулась к городским стенам. Приятно было осознавать, что высокие стены отделяют меня от антикварного базара в Басянь Гун.

Однако далеко уйти я не успела. Примерно в квартале или двух от рынка ко мне приблизился мужчина, один из тех, кому я показывала снимок серебряной шкатулки. Говорил он по-английски вполне сносно, по крайней мере мы понимали друг друга, хотя, конечно, не смогли бы беседовать о глобальных проблемах. Он намекнул, что у него есть предметы, которые мне интересно будет увидеть. Я спросила его про серебряную шкатулку.

– Да, – ответил он. – Тан. Идемте со мной. Я отведу вас к шкатулке.

– Почему вы мне не ответили, когда я спрашивала? – с легким подозрением осведомилась я.

– Слишком много ушей. И за нами следит полиция. Они все подкуплены. Им надо платить, чтобы они оставили меня на свободе.

Я не знала, говорит ли он правду, хотя, как ни печально, скорее всего, так и есть на самом деле. Какой-то голос подсказывал мне, что это всего лишь разновидность того, что я называю сбором дани: продавец видит, как вы восхищаетесь каким-то товаром, шепчет вам на ухо, что может продать его вам по особой цене, поскольку рядом стоит сборщик налогов, после чего жестом указывает в неопределенном направлении, говоря, что ему придется заплатить этому человеку, иначе он попадет в беду, а у него семья и так далее, и тому подобное. Я сталкивалась с этим во всем мире.

Я не была уверена, насколько далеко готова зайти в данном случае, моя вновь приобретенная уверенность в собственной безопасности не доходила до того, чтобы отправиться с этим человеком в какой-нибудь глухой тупик, но все же я последовала за ним. Он придерживался людных улиц и болтал со мной, от чего я постепенно стала чувствовать себя спокойнее.

Мужчина остановился у крошечного домишки на маленькой улочке, открыл дверь и жестом пригласил меня войти. Я подумала, что это не очень хорошая мысль, но все-таки заглянула внутрь и увидела женщину, игравшую с маленьким ребенком. Она тоже поманила меня рукой. Пожилая женщина, наверное, бабушка, тут же подошла к висевшему над огнем чайнику и принялась заваривать чай. Все выглядело вполне безобидно. Строго говоря, тут было то же самое, что и во время других моих поездок, когда ко мне подходили на улице, приглашали выпить чаю в доме продавца, а затем доставали товар, который и предлагали по особой цене специально для меня.

Китайская версия этого давнего и почти повсеместного ритуала включала отличные маленькие блинчики с зеленым луком, которые испекла бабушка и которые пришлись как раз к месту: их с успехом могли бы подать к столу продавцы в любой части света. Довольно напыщенная речь продавца, единственного из всей семьи, говорившего по-английски, была мне очень знакома. После обмена любезностями меня провели через черный ход в маленький дворик, а затем к запертой на висячий замок двери строения. Я не собиралась дальше следовать за этим человеком, о чем прямо сказала ему.

Он схватил меня за руку.

– Прошу вас. Тан.

Я заглянула в комнату, стараясь оставаться в дверях, чтобы при случае можно было убежать. Да, там было действительно несколько предметов танской эпохи, в том числе саньцай, или трехцветная глазурованная керамика, в данном случае четыре фигурки женщин-музыкантов высотой примерно в восемь дюймов каждая. Керамика носит название саньцай, но на самом деле в ней часто используется больше трех цветов, как было в данном случае. Красный, зеленый, синий, желтый и нежно-лиловый уже выцвели, так же как стерлось выражение лиц, но это лишь еще больше подчеркивало их красоту. Вне всякого сомнения, это были подлинные вещи. На них был налет пыли и грязи, что легко может вызвать у непосвященного уверенность в том, что это старинная работа. Но в данном случае я совершенно точно знала, что так оно и есть. Почти наверняка можно было сказать, что это краденые вещи.

– Тан, – повторил торговец, вытаскивая калькулятор. Это было его любимое слово. Он набрал несколько цифр и показал мне результат.

Несмотря на мою уверенность в том, что это были краденые предметы искусства, потому что иначе и нельзя было подумать в данной обстановке, мне очень захотелось их приобрести. Вынуждена это признать. Я бы даже отдала за них своего первенца. Я могла бы поторговаться с продавцом, чтобы сойтись на приемлемой цене, в этом я была уверена, учитывая названную им начальную стоимость, несколько сотен долларов за все. Фигурки были потрясающими. Женщины изящные и грациозные, лица очаровательны и выразительны, маленькие инструменты выполнены с изумительной точностью. От Дори я узнала, что подобные фигурки бывают стройными и более округлыми. Дори говорила, что последние вошли в моду, потому что один император предпочитал более пухлых наложниц. Однако фигурки этих женщин были изготовлены по традиционной модели, они были стройными.

Кто узнает, что я их купила? Этот вопрос я задала сама себе. В Северной Америке открыто продаются множество предметов из раскопок танской эпохи. Если их вывезти из Китая, они станут совершенно законными. Более того, если Бертон был прав, я с легкостью смогу вывезти их из страны. Я была почти уверена, что в любой момент мой новый друг предложит мне экспортную марку как часть сделки. Я с трудом взяла себя в руки. О чем я думаю? Во-первых, мне очень хорошо на свободе, особенно учитывая тот факт, что я нахожусь в чужой стране. Более того, можно лишь представить, что подумает Роб, если узнает. Я ведь сама всегда считала себя торговцем антиквариатом, который строго придерживается этических норм. Похоже, моя приверженность этим нормам не столь уж сурова, как я думала.

– Откуда они у вас? – поинтересовалась я.

– Гробница. Сколько вы заплатите?

Я ответила, что не собираюсь покупать эти фигурки, хотя они очень красивы. Мне было нелегко это сделать, и продавец, как я и ожидала, воспринял мой ответ как первый шаг сделки, нежели твердое решение.

– Сколько? – снова спросил он. – Тан. Очень красивые.

– Нет, – ответила я, вынимая из сумки фотографию. – Серебряная шкатулка.

– Тан, – опять повторил он и взял в руки одну из девушек-музыкантш. – Тан, есть экспортная марка. Я вам дам.

– Да, но это не серебряная шкатулка. Мне нужна она.

Я подумала, во сколько мне обойдется экспортная марка по сравнению с ценой самих фигурок.

Продавец продолжал размахивать фигуркой у меня под носом.

– Для вас особая цена, – повторял он. – Скажите, сколько можете заплатить.

В ответ я тыкала ему в лицо фотографию серебряной шкатулки. Мы оба размахивали руками.

Однако с обеих сторон это были бесполезные потуги. Несмотря на всю прелесть фигурок, мне стало очевидно, что меня просто обманом затащили в этот дом. Шкатулки у продавца не было. В противном случае он бы ее уже принес. Пора уходить. Мужчина с отвращением смотрел, как я зашагала по двору, прошла через дом, остановившись, чтобы поблагодарить обеих женщин и улыбнуться ребенку. Я дала жене торговца несколько монет, надеясь, что она передаст их своему мужу.

Только выйдя из дома, я поняла, что нахожусь близко от того места, где убили Сун Ляна, в другом конце переулка в форме угла. Когда я свернула направо, то увидела, что в конце переулка была натянута ленточка полицейского оцепления. Я быстро огляделась и поняла, что это именно то места, откуда я наблюдала за убийством. На земле, в месте, где упал Сун Лян, темнело пятно. Просто я вышла с той стороны, откуда появились мотоциклисты, а не как в первый раз, что было не так уж плохо, потому что отсюда я бы никогда не последовала за человеком в переулок. В этом случае я бы никогда не узнала о том, что где-то поблизости находятся разграбленные танские гробницы.

Близость к месту преступления навела меня на некоторые интересные размышления. Предположим, что Сун Лян действительно был тем самым мистером Подделкой, который похитил шкатулку, и если она была у него в день смерти, как я предполагала, то, возможно, он нес ее на продажу человеку, у которого я только что была. Находится ли эта шкатулка до сих пор у него, хотя он отказался мне ее показать? Известно ли что-нибудь продавцу или Сун просто пытался как можно быстрее сбыть шкатулку с рук? Я о многом хотела бы спросить продавца, но не думала, что он мне ответит, и потом, я не была уверена, что это в моих интересах, поскольку я хотела покинуть страну целой и невредимой.

Вернувшись в номер, я отыскала визитку Лю Дэвида и снова позвонила ему на мобильный. Не хотелось с ним связываться напрямую, но выхода не было. Нельзя сказать, что это было для меня неожиданностью, но он не ответил, но его сообщение было записано на английском и китайском языках.

– Рада была вас видеть, – произнесла я после гудка как можно более спокойно. – Пожалуйста, перезвоните мне. Это мой номер мобильного. Здесь он работает с перебоями, но если вам не удастся дозвониться с первой попытки, продолжайте и, пожалуйста, не стесняйтесь оставить сообщение. Я регулярно их проверяю. Мне кажется, вы должны мне одно. Возможно, мы могли бы обсудить и кое-что еще: например, убийство, свидетелем которого я была, в переулке, недалеко от того места, где я вас сегодня видела. Полагаю, Сун Лян – это именно тот человек, который пытался купить серебряную шкатулку в Нью-Йорке и похитил ее на наших глазах в Пекине. И опять вы мой должник. Вы можете расплатиться со мной следующим образом. Мне бы хотелось знать имя армейского офицера, который был в зале, когда похитили шкатулку. Я устала от того, что все вокруг твердят мне: вам не нужно этого знать. С нетерпением ожидаю вашего звонка.

Я оставила номер мобильного телефона, не сообщив, где я остановилась, на случай, если неправильно оценила ситуацию, и повесила трубку. Вероятно, Дэвид и так знал, в какой я гостинице. Похоже, это было известно всем.