Текст книги "Инферняня (СИ)"

Автор книги: Лилия Касмасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Да он просто шпион!

– Это эксклюзивная модель, – сказала я, чтобы побыстрее закончить этот щекотливый разговор. – Она единственная в мире, – ну ладно, в этом я была не уверена, но зато была уверена, что Олимпус не собирается торговать ими направо и налево.

– Тогда не сообщите ли вы, кто ее разработал?

– Нет, – сказала я. И добавила: – Вы свободны.

Но он, видимо, нисколько не боялся потерять голову, и поэтому не убирал ее:

– Вы не представляете, какие они готовы заплатить деньги!

Я вздохнула и процедила сквозь зубы:

– Если вы не уйдете сию же минуту, я позову управляющего.

Голова исчезла. Я закрыла дверь на замок. Под дверь вползла визитка официанта. Вот приставала.

А Петер стоял у журнального столика. Стоял! Он опирался ручками о столешницу и неуверенно озирался, будто раздумывая, куда двинуться. Я протянула к нему руки:

– Ну, шагай… Иди ко мне.

Он шагнул раз, другой, потом потерял равновесие и я подхватила его на руки и закружила по комнате:

– Молодец, Петер! Умничка!

А он весело засмеялся.

Вдруг я заметила в окно, как над балконом мелькнула большая тень, а потом раздался шум, будто кто‑то плюхнулся прямо на перила. О, может, это Гермес прилетел!

Дверь на балкон была открыта, я выбежала туда, по всему балкону стояли квадратные кадки с деревьями, и у ближайшей из них я заметила какое‑то движение.

– Мистер Олимпус! – тихо позвала я.

До дерева было футов шесть, он должен был меня услышать. Но он молчал.

– Олипус, – сказал Петер.

На противоположном углу тоже зашуршало, затрещали ветки. Я всмотрелась и увидела еще одну черную тень, скрывавшуюся за кадкой. Не нравится мне что‑то все это.

Я отступила назад, продолжая всматриваться в ближайшее дерево. И тут, с протяжным глухим криком, огромная черная птица упала на нас прямо с неба, то есть, она упала бы прямо на мою голову, не шагни я за мгновенье до этого назад. Острые узловатые когти сжались, схватив пустоту, прямо передо мной, перед глазами промелькнуло длинное женское лицо с крюком – клювом вместо носа, и птица (да какая, ко всем святым, птица – чудище с крыльями!) снова взмыла в ночь.

Я, вся дрожа, кинулась обратно в комнату и закрыла стеклянную дверь, в нее тот час же ударилась всем телом птица – монстр, вынырнувшая из‑за кадушки, что была близко. Боже, боже мой!

Петер заревел. Непослушными руками я задвинула шпингалеты наверху и внизу. А если они разобьют стекло?!

– Тш – тш, – сказала я ему и сама не узнала свой голос – таким перепуганным он никогда не был!

Три черных грифа с женскими лицами уселись прямо перед дверью и щелкали клювами.

Не сводя с них глаз и одновременно пытаясь успокоить Петера, я пятилась к выходу из номера. Споткнулась о что‑то, но удержалась на ногах. А, это же сумка. Подняла ее и продолжила отступать. Какие эти пентхаусы огромные! Где же дверь?! Вот. Стукнулась о нее спиной, нащупала защелку замка. Грифы вытягивали шеи, недовольно постукивали о стекло, словно пробуя, трудно ли будет разбить его. А одна птица переместилась влево, чтобы удобнее было глядеть на меня – стены, смотрящие на балкон, были сплошь стеклянными.

А я открыла дверь и выскочила в коридор. Захлопнула дверь и помчалась к лифту. Но когда подъехала кабина, я подумала: и куда мне? Выйду на улицу, а там эти летающие монстры! Я так и стояла столбом у лифта, когда вдруг запел мой мобильник.

На экране высвечивается «Сосед – зануда», я жму кнопку и не успеваю завопить: «Томас! Помоги!», как он сам вопит:

– Где тебя носит, черт побери!

Я ошалеваю от его грубого тона, и поэтому рявкаю:

– Не ори на меня!

Он на секунду замолкает, и я говорю жалобно:

– Спаси нас, Томас. На нас напали какие‑то ужасные птицы…

– Напали? – его голос крайне напряжен. – Петер уцелел?

– Что значит уцелел? Он у меня на руках, – говорю я. – Но они сели на балкон и…

– Их несколько?? – он будто поперхнулся.

– Я видела трех…

– Ты в помещении?

– Да.

– Не подходи к окнам. Говори адрес.

– Гостиница Ритц, ну которая возле Бруклинского моста…

– Понял. Лучше выйди в коридор.

– Я уже.

– Молодец. В холл не спускайся, он стеклянный со всех сторон…

– Ты думаешь, они могут… атаковать гостиницу??

Тут рядом раздался громовой вопрос:

– Кто собирается атаковать гостиницу?

На меня полным паники взглядом смотрел мужчина в розовом галстуке.

– Никто… Папарацци, вот кто!

– А кто приехал? – тут же успокоился мужчина.

– Пэрис Хилтон.

– Но зачем ей тут останавливаться, когда у нее есть собственная гостиница?

– Да?

– Да.

– Ну откуда мне знать? – говорю я ему.

– Простите, – вежливо говорит он и спрашивает: – Вы не видели зажим от галстука, с большим розовым бриллиантом? Где‑нибудь тут, на полу, – и озирается на ковровую дорожку.

– Нет, – говорю. – На полу не видела.

И почему я всегда правду говорю? Он тут же настораживается:

– А где видели?

– На вас! – отвечаю.

Не думаю, что это его единственный зажим для галстука, а потому и не испытываю никаких угрызений.

– На себе я его тоже видел, – сник он. – Только час назад.

Вздохнул и побрел по коридору зигзагами, высматривая потерю.

А Томас в это время сказал в трубку:

– Я уже выехал. Буду через пять минут. Ты же на верхнем этаже?

– Да.

– Спускайся на первый…

– Но ты же сказал, что холл стеклянный…

– Не выходи из лифта, если меня еще не будет, а езжай снова наверх. А потом обратно. Поняла?

Ну чего тут непонятного. Сказал бы: «Покатайся в лифте, пока меня нет».

Мы спустились в лифте вместе с любителем лососевого цвета, который решил разузнать, где остановилась Пэрис. Когда лифт съехал на первый этаж, и я не увидела в холле Томаса, я сказала, едва мужчина вышел:

– Ой, я забыла в номере помаду, – и снова нажала кнопку, не успев ответить на его вопрос: «Сообщить вам потом, где она остановилась?»

Четыре раза я прокатилась туда – сюда, собирая по пути кучу народа и притворно ойкая, как только лифт оказывался в холле, и сообщая попутчикам, что забыла в номере «мобильник», «кошелек», «сережки» и даже «гантели». (Ну, случайно вырвалось.)

На четвертый раз я заметила, что на меня косится тот баран за стойкой, и собиралась сказать ему, что нельзя казнить человека за плохую память. Нет такого правила ни в одной гостинице!

На пятый раз я сообщила двум пожилым дамам, что забыла в номере «пистолет» и дамы округлили глаза так, что они по размеру стали соответствовать очкам, одинаково поблескивавшим на их носах. И, собираясь снова нажать на кнопку с буквой «PH», я увидела поверх седых буклей, как в холл вбегает Томас.

Едва я подошла к нему, он встал так, чтобы меня с Петером не было видно с улицы, и торопливо сказал:

– Мы не сможем уйти отсюда до рассвета. Над гостиницей кружит целая стая. Две или три сидят на деревьях прямо у входа.

– Но здесь же сплошные окна. Давай уедем…

– Если мы выйдем, они разорвут нас в клочья, только чтобы добраться до Петера. Тут и армия штата не спасла бы.

Его брови, ровные, как полоски, выражали такую решимость, что он и вправду стал похож на какого‑нибудь супер – агента. Вот бы его к тому же звали не так прозаично. Не Томас, а Джеймс. И не Дабкин, а Бонд.

– Где Петера увидели гарпии? – спросил он, снова ведя меня к лифту.

Ну, знаете, я не страдаю клаустрофобией, но если Томас – Джеймс скажет, что мне придется кататься в лифте до самого рассвета, я пошлю этого 007 куда подальше.

– В пентхаусе, – ответила я, выдергивая свою руку.

– Что ты? – нахмурился он.

– Мне надоело кататься в лифте!

Он усмехнулся, толкнул меня за одну из колонн:

– Стой и не шевелись. Я сейчас.

Он пошел к стойке, обернулся, мне пришлось снова спрятаться. Мне было слышно, как он говорит с администратором, но слов отсюда было не разобрать. Может, он притворяется ФБРовцем и приказывает немедленно заложить все окна кирпичом. И вообще, грозит позакрывать все стеклянные гостиницы в городе.

Томас вернулся через минуту, показал ключ:

– Номер. На 11 этаже. Если ты желаешь подниматься по лестнице… – он улыбнулся.

Хм. Ладно, на этот раз прощу его насмешливость. Он берет мою сумку, и мы заходим в кабину.

Номер оказался скромным, но вполне просторным. И смотрел не на гавань, а на город. Томас зашел первым, задернул все шторы и только потом включил свет и пригласил меня с Петером.

– Вроде бы никого не видно, – сообщил он. – Правда, в темноте их трудно увидеть.

В номере было две небольших комнатки: гостиная с телевизором и диваном, и спальня с двумя кроватями.

Томас принес из ресторана кучу еды, причем основная ее часть предназначалась для Петера, например, корзина фруктов и гора булочек на блюде. Мы поели, я уложила Петера спать на кровать в спальне (с одного бока я положила как барьер подушки, а к другому поставила два стула из гостиной, чтобы Петер не свалился на пол), мы оставили открытой дверь и уселись на диване для разговора.

– Так Гермеса Олимпуса вы здесь не застали? – спросил Томас. – И, кстати, я так и не понял, зачем он тебе сегодня понадобился, если он должен заехать за сыном лишь завтра? Если из‑за отсутствия амброзии, так Петер спокойно ест и обычную еду.

– Да знаю я, – отмахнулась я. – Но я же тебе рассказала про автоответчик!

– Что Гермес поздравил тебя с Новым Годом?

– Это не главное! И, между прочим, Гермеса Олимпуса мы очень даже застали. Но когда он увидел меня и Петера – то улетел!

Брови – полоски удивленно поползли вверх. И тогда я рассказала обо всем: и о негодяйской записи на автоответчике, и о внезапно подросшем Мосике, и о сбежавшей неизвестно куда со всей семьей вампирше Селии Барментано.

Временами Томас Дабкин округлял рот, а временами хмурил брови, но слушал очень внимательно. Я сказала все, вздохнула и сложила крест – накрест руки на груди. И пока он ничего не ответил, спросила:

– А кто такие гарпии и зачем им Петер? – слово «гарпии» вроде бы звучит вполне безобидно, не то что «маньяк с топором», но я поежилась, произнося его.

– Обитательницы самых глубоких пещер. Как говорится, древние, как мир. Но такие древние они потому, что им удается время от времени поймать…

Я ужаснулась:

– Ты хочешь сказать, дети – полубоги им нужны, чтобы…

Он кивнул:

– Съесть их. И дети – боги, в основном. Потому что полубоги встречаются реже. Все эти дети питаются амброзией. Так гарпии получают свою долю бессмертия.

– Почему никто не сказал мне, что это так опасно! Я бы и носа из дома не высунула!

– Вообще‑то, считается, что если в инструкции, которую тебе оставляет родитель, что‑то запрещено, то этого достаточно. И дополнительные увещевания и призывы к ответственности являются излишними. Ты же подписала контракт – помнишь, что там по этому поводу написано?

– Да. То есть, сейчас уже подзабылось как‑то.

– Ты же недавно работаешь? – недоверчиво спросил Томас.

– Второй месяц.

Эти контракты с работодателями, или с телефонной компанией, например, всегда такие длинные, на несколько страниц, и написаны мелким шрифтом, и пункты в них всю дорогу какие‑то дурацкие, вроде: «Компания обязуется предоставлять Клиенту услуги связи…», как будто я и так не знаю, зачем в мою квартиру проведен телефон! Короче, вы поняли, такие бумажки я обычно не читаю. Ну разве что, бывает, развеселит фамилия лица, чья подпись там стоит. Однажды увидела спокойно так себе напечатанное и расписанное «Чингачгук», не смогла удержаться от дикого хохота, и пришлось потом объяснять, что это так мой организм реагирует на острый перец в хот – доге, который я купила у входа в банк.

– А ты знаешь, что там пишут? – спросила я Томаса.

– Я помогал их составлять… Я учился на юридическом в Принстоне.

– Да?? – тут уж мои брови потянулись вверх. Учился? Значит, бросил такой колледж?

– Да, – ответил он на мое недоумение. – Год назад меня завербовала Корпорация. Принстон – их университет. Они уже две сотни лет отбирают себе там сотрудников. Из лучших.

Все же он зазнайка немного. Хотя я бы тоже на его месте зазнавалась.

– А твоя мама знает?

– Нет пока, – нахмурился он.

Видимо, его это удручало. А кого нет? Я вот тоже от своих все скрываю. Они думают, я подрабатываю няней (обычной, разумеется) – зарабатываю деньги, чтобы пробиться на Бродвей, беру уроки танцев и пения. (За этим мы и рванули с Кэтрин в Нью – Йорк полгода назад). На семейных вечеринках нам приходилось исполнять номер из «Кошек». Мы завывали «Мэкавети, Мэкавети» от всей души, так что мои верили, а соседи пугались, что поблизости завелись дичайшие койоты.

Так что там Томас хотел сказать о контрактах?

– И что говорится о нарушении родительских инструкций? – спросила я.

– Неважно, – пробубнил он и встал, как будто чтобы размять ноги.

– Нет, важно.

– Да нет. Зря я поднял эту тему. Это не имеет значения.

– Эй, – я тоже встала. – Чего ты там темнишь?

Он обернулся, руки в карманах:

– В некоторых случаях… увольнение.

– Ничего себе! Как жестко! И ты это сост…

– А в некоторых – смертная казнь, – договорил он.

Я так и села. Меня могут казнить?? Ну, там уж наверное, я должна такое натворить! Так что ко мне это никакого отношения никогда иметь не будет. Спрашиваю спокойно:

– А за что смертная казнь?

– В том числе за то, что ребенка унесут гарпии… Извини, я не хотел тебя пугать, – он присел рядом и взял меня за руку. – Я ведь думал, ты и так знаешь, ты же подписала контракт. И ты так переживала, когда появились эти твари…

– Я испугалась за Петера! – сказала я.

Он погладил меня по руке:

– Извини.

– Да ладно уж, – сказала я.

Его ладонь была большая и теплая, и когда он задержал мою руку в своей, стало так спокойно и все страхи на свете исчезли. Вот странно.

– Ты передашь в агентство, чтобы они разыскивали Селию? – сказала я.

– Да, – ответил он.

Его ладонь ушла – он потер подбородок в задумчивости. Я вздохнула.

– С Селией Барментано и амброзией не все понятно, – произнес Томас, – зачем бы она оставляла бутылку, если забирала всю амброзию целиком? Зачем тратить время, переливать напиток в другую тару, когда в любой момент тебя могут застукать?.. У тебя никакая посуда не пропала?

Понимаете, я не стала рассказывать про сверток с деньгами. В событиях, о которых я сообщила Томасу, они не играли никакой роли. Да и вообще, говорить в приличном обществе о деньгах не принято, правда?

– У меня была одна кастрюля.

– Да? – оживился Томас.

– Она стояла в шкафу. Большая такая, с крышкой.

– Ну вот! – сказал Томас.

– Что – вот?

– Селия – если предположить, что это была она – плеснула туда немного амброзии.

– Немного? Да в эту кастрюлю я войду! Если бы она взяла немного, выбрала бы тару помельче – у меня там набор пивных кружек стоял, с удобными захлопывающимися крышками!

– Ты так любишь пиво? – поднял он одну бровь.

– Да не очень‑то. Это подруга подарила мне на День Рождения.

Кэт всегда дарит подарки не раздумывая особо. Зато никогда не знаешь, чего ждать. На мое 18–летие она приперла непонятной формы лук со стрелами, сказала, что он называется арбамет или араблет (не помню уж точно), и что когда она его увидела, то сразу поняла, это именно то, что меня обрадует. Я и правда тогда обрадовалась – тому, что на этот раз, это, слава богу, не огромный расписной керамический горшок (который я передарила тете Маргарет, а она вкопала его в саду и посадила туда огромный цветущий куст).

– Амброзию невозможно отлить в кружку, – сказал Томас. – Она как шампанское, которое хорошенько потрясли. Она разбрызгается на три фута вокруг… – а потом задумчиво добавил: – Значит, кроссовки ей понадобились для подросшего сына.

– Для Мосика? И швейцар их сказал, лет семи… Значит, она дала ему выпить ого – го сколько, если он так вырос!

– Амброзия действует по – разному – в зависимости от природы существа. Вампиру достаточно глотка, чтобы повзрослеть на несколько лет. Полубогу нужно пить ее несколько дней. А богу – и того дольше.

– Да? Ну… Если Селия взяла чуть – чуть, куда же делось все остальное? – спросила я.

– Не знаю, – и Томас пожал плечами. А потом вдруг спросил с улыбкой: – А ты что, всегда проверяешь, на месте ли кастрюли, когда приходишь домой?

– Да, – сказала я, немного смутившись.

Томас раскрыл мобильник и нажал кнопку, заговорил:

– Агент Томас Дабкин. Выдайте общий запрос о местонахождении семейства Барментано: Селии, Чарльза, и их сына Микеланджело, по – семейному – Мосика. Так? – обратился он ко мне.

Я закивала. А он продолжил говорить в трубку:

– Да. Попросить не уезжать и дождаться меня для беседы. Имеется информация, что Селия Барментано незаконно присвоила некоторое количество амброзии. Да, в Нью – Йорке.

Он положил телефон в карман пиджака, который лежал рядом на спинке дивана.

– Ты забыл объявить в розыск Гермеса Олимпуса, – сказала я и важно скрестила руки. А вы бы что чувствовали, подсказывая, что делать, агенту 007?

– Официально он не пропадал…

– А как же автоот…

– Запись на автоответчике могла быть шуткой…

– Но… – взвилась я.

– Нет, я‑то понимаю, что он был абсолютно серьезен, – он поднял руки вверх, словно защищаясь. – Но. Официально! до завтрашних, то есть уже сегодняшних, двух часов дня Гермес Олимпус имеет право быть где угодно. И никого, в том числе и тебя, это не касается.

– Значит, мы будем сидеть и ждать двух часов, а он в это время улетит… – я взмахнула рукой, – черти куда.

– Он и так уже черти где, – сказал Томас. – Не переживай ты. Не прижучим Гермеса, так у Петера еще и мать должна быть.

– А то я считала, что они размножаются делением, как амебы, – саркастично хмыкнула я.

Ну, вообще‑то, до того, как Гермес мне сообщил, что у Петера один из родителей бог (что подразумевало наличие и другого родителя), у меня были сомнения, откуда берутся дети у богов. Ну, знаете, есть же всякие легенды – кто из глины кого‑то лепил, кто еще как вытворял. Опять же Троица всегда меня запутывала – кто кому кто там есть? Если трое как бы едины… То похоже на деление, да?

– А кто, кстати, его мать? – спросила я.

– Гермес не сообщил эту информацию в агентство.

– Может, что‑то тут нечисто? Может, он украл Петера у матери?? – осенило меня.

– Зачем? – спросил Томас. – Петер и так принадлежит ему, в смысле, на равных правах с матерью.

– А вдруг его лишили родительских прав в… в… судебном порядке??

– Боги могут проиграть суд только таким же как они, то есть – богам. У других нет никаких шансов, – сообщил Томас и спросил: – Вроде в учебнике это было?

– В каком учебнике?

– Начальный курс для нянь.

– А – а, ну да…

Я отнеслась к новой работе очень ответственно и засела за чтение талмуда, который мне вручили в агентстве, в первый же вечер. Вступительная статья была о том, как нужен этот учебник каждой няне особенных детей. В этом авторам удалось меня убедить. А так же в том, что учебники пишут зануды. Я просмотрела некоторые картинки (больше всего хотелось узнать, как выглядят инопланетяне – ну и насмешили они меня!), после этого талмуд был похоронен в шкафу под грудой одежды.

А я решила облегчить жизнь последующим поколениям нянь, а так же родителям особенных детей, и написать для них Руководство. Там будет только важное и ничего лишнего. Думаю, двух страниц хватит.

– Тем более, это Гермес Олимпус, – продолжал Томас, – он и богам не проиграет – он известен своей хитростью. Читала мифы Древней Греции?

– А, мифы, – неопределенно сказала я и решила уйти от опасных тем: – А если выяснить, кто мать Петера, не удастся?

– Удастся.

– А если нет?

– Тогда Петера воспитает корпорация. В любом случае, тебе не придется взваливать заботу о нем на себя, – миролюбиво сказал Томас и снова взял меня за руку.

Но я выдернула руку:

– А я о себе и не беспокоюсь!

– Тш – ш, – сказал Томас и кивнул в сторону открытой двери спальни.

Я договорила уже тихо:

– Я переживаю за малыша – как он будет без родителей?

– Если так и получится – в чем я очень сомневаюсь – Корпорация его не оставит, не бойся. Он будет расти в довольстве и роскоши. А потом останется работать в Корпорации.

– И будет там работать всю жизнь?

– Нет, всего пятьдесят лет. Но большинство из них бессмертны, так что…

– А если кто‑то не захочет остаться?

– Не имеют права отказаться. Контракт.

– Тоже ты составлял?

– Не подозревай меня во всех злодеяниях мира. Это очень старый закон. Ему лет пятьсот. И потом, любой бы душу продал за работу в Корпорации. Если бы знал о ее существовании.

– Возможно, – сказала я.

Томас сказал:

– Я сделаю все, чтобы найти Гермеса или его жену, я тебе обещаю.

– Хорошо, – я посмотрела в его глаза. А они у него такие… Синие!

Я быстро отвела взгляд. Томас и не заметил моего смущения, он зевнул и потянулся:

– Извини. Я так устал. Ты, наверное, тоже.

– Да, – сказала я, вставая. – Я прилягу в спальне.

– Да, а диван мой, – сказал он и хлопнул ладонью по подушке дивана. – Довольно мягкий.

– Спокойной ночи, – сказала я и зашла в спальню.

Петер тихонько посапывал, уткнувшись в подушку. Я поправила у него одеяло, умылась и устроилась спать на второй кровати.

Проснулась я аж в девять часов (набегалась вчера предостаточно), было совсем светло, Петер еще спал.

Никаких страшных птиц ночью не было слышно. Только раз я проснулась – от глухого собачьего лая, и сначала подумала, что это та собачка, что я видела на руках у седовласой дамы. Но лай был низкий и хриплый, и собак явно было много. И, что показалось мне самым странным – были они где‑то за окнами. Помню, перед тем, как я снова провалилась в сон, в голове пронеслась бредовая фраза: «Собак называют стаей, потому что они, как стая гусей, летают…» И чего только во сне не придумаешь. Смехота. Наверное, городские дворняги пробегали мимо гостиницы.

Позевывая, я вышла в гостиную. Томас, совершенно свежий, выбритый и при галстуке, будто встал давным – давно, сидел в кресле у журнального столика, просматривал газету и пил чай. Он поднял голову:

– Как спалось?

– Прекрасно, – я улыбнулась.

– Присоединяйся, – он указал рукой на столик – там были чашки, чайник, бутерброды, джем.

Я беспокойно взглянула на окна – шторы раздвинуты и светит тусклое октябрьское солнце. Он понимающе сказал:

– Гарпии не показываются днем. При солнечном свете они слепы, как кроты.

– И когда пасмурно?

– Да…

Я села на другое кресло.

– Что пишут? – киваю на газеты, типа я светская девушка и завожу по утрам светские разговоры, вместо того, чтобы ворвавшись в комнату, завращать глазами и закричать: «Поехали скорее в погоню за Гермесом или за его женой!»

– Сегодня ничего интересного, – отвечает он спокойно и, сложив газету, бросает ее на стол. – Позавтракаешь, и я отвезу вас к тебе домой, – и, предупреждая мои вопросы, досказал: – А сам отправлюсь разыскивать Гермеса.

– Но если он «черти где», то как ты его найдешь?

– Есть место, где всегда знают, где он.

– И что это за место?

– Его работа.

– Он… – в памяти всплывало что‑то, вроде бы какая‑то незначительная смешная работенка, которую Гермес Олимпус назвал мне через дверь при нашем знакомстве. Ах, да! – Он сказал, что он посыльный. Обманул, наверное.

– Ты же знаешь, родители не имеют права врать при заключении договора с няней.

– Ну да, – сказала я неуверенно, потому что не помню я, кто на что там имеет право и когда.

– Он посыльный. У Зевса.

– Да? – Еще один бог майя? – А ты знаешь, где живут южноамериканские боги?

– Почему южноамериканские? – уставился он на меня.

О, черт, кажется, я ошибалась. Ну и ладно. Я что, обязана знать всех богов всех народов? Я не этот, как его… фиолог, телолог, ну, неважно.

– А что, нет?

– Греческие, – улыбнулся он.

Вот уж тем более! Где Греция и где мы! А где, кстати, эта Греция? Да нет, знаю я, что в Европе, за кого вы меня принимаете! Или ближе к Азии? А может, в самой Азии? Или на островах… Мои лихорадочные вскапывания знаний по географии прервал голос Томаса:

– Это на юге Европы.

– Я знаю, – обиженно сказала я.

– Извини. Мне показалось…

– Значит, они живут в Греции?

– На горе Олимп. Только жить они могут по всему свету, а на горе Олимп работают.

Прикольно. Жить, к примеру, в Америке, а на работу к восьми утра являться в Грецию. Или, вообще, в Австралию! Я спросила важно:

– Ты полетишь в Грецию?

– Нет. Я постараюсь связаться с боссом Гермеса отсюда. По специальному каналу. Из центра.

– А – а.

Я пожевала хлеб со сливочным маслом. И вспомнила:

– Но если родители не имеют права врать, тогда почему Гермес сказал, что придет за Петером сегодня в два часа?

– Так и сказал? – прищурился Томас. – Дословно?

– Дословно я не помню. Хотя… – что же он тогда сказал? – Вроде бы… э – э… Он спросил, может ли он оставить Петера на сутки. Да.

– Значит, он не врал, – одна бровь полоска поднялась. – Он просто не договорил. Например, на сутки… и еще двадцать лет.

Я возмущенно покачала головой:

– Вот обманщик!

– Да.

Я допила горячий чай, съела лимонную дольку из него, отряхнула крошки с ладоней, заметила со вчерашнего дня оставшийся лежать на столе «Элль», взяла его, чтобы сунуть в сумку и дома полистать на досуге. Из журнала выпало что‑то, стукнулось об пол, да так, что во все стороны полетели разноцветные искры, и укатилось под кресло, где сидел Томас. Я запищала от испуга, Томас соскочил с кресла, сказал:

– Не бойся.

Пошарил под креслом рукой, отодвинул его немного в сторону и вытащил из‑под него маркер.

– Всего лишь маркер? – с сомнением спросила я, но ближе, чем на полметра, не приблизилась. (И ничего я не трусиха, но и маркеры ведь не должны плеваться огнями!)

– Точнее, небесный маркер. Я только читал о них, – Томас рассматривал находку с любопытством. Открыл колпачок, и провел несколько линий… в воздухе. За маркером, словно след от самолета, повисли огненно – оранжевые полоски. Томас прикоснулся к ним пальцем, они подернулись рябью, подул на них, они превратились в дуги, но не рассеялись и не исчезли. А так и висели посреди комнаты.

– Ух ты, – сказала я. – А мне можно?

Томас протянул мне маркер:

– Сбоку кнопки – выбирай цвет.

Я нажала на зеленую, нарисовала в воздухе улыбающуюся рожицу и сама рассмеялась.

– Но зачем он нужен?

– Развлечение богов. Дорисовывать закаты, например…

То‑то мне иногда казалось, что облака ну никак не могут сами по себе получиться такой забавной формы. Типа верблюда с вопросительным кошачьим хвостом.

– Не знал, что и у богов его класса они могут быть… – пробормотал себе под нос Томас. – Посылка, наверное.

– Какого класса?

– Гермес Олимпус – бог второго круга.

– Да?

– Угу. Бог – служитель богов.

– О, – сказала я. – А он может дослужиться до первого?

– Нет, – Томас засмеялся. – Боги не меняют своих… э – э… сущностей. Никогда. Хотя, если случится большая заваруха. Революция, бунт…

– Все как у людей, – сказала я.

– Вернее, у людей все как у богов.

– Да какая разница, – сказала я.

– Боги были первыми… – удивился Томас моему безразличию. – Надо убрать следы.

Он вынул из кармана зажигалку, щелкнул ею, и поводил огоньком по едва колыхавшимся в воздухе линиям. Огонек стирал их, как ластик.

– Это журнал… Гермеса? – спросил Томас.

– А что? – ну вот, сейчас он заберет его, как улику.

– Не знаю, – Томас взял журнал, стал его листать. – Мужчины обычно не читают такие журналы.

– Ну, может, боги читают.

– Ну да, – хмыкнул Томас. – Смотри‑ка…

Он раскрыл страницу с портретом Вивиан Джемисон. Обожаю эту актрису. Никто лучше нее не играет в романтических комедиях. Но Гермес явно ее терпеть не мог: на фото небесным маркером были пририсованы фиолетовые усы и борода, а в волосах торчали кривые рожки. Они переливались и горели огнем. Томас перевернул страницу – там была статья и около нее фотографии помельче. Их Гермес тоже не пощадил: тут был копьеносный хвост, там толстый зад, а одну, самую мелкую фигурку, неугомонный художник вообще повесил за шею на тут же сотворенную им ветку дерева.

– А Олимпус‑то с фантазией, – сказал Томас.

– Да – а.

Больше ничего интересного в журнале не обнаружилось, и Томас отдал его мне с глупой наставнической фразой: «Никому не показывай».

– У него к ней определенно какие‑то чувства, – сказал Томас.

– Да, она точно не его любимая актриса, – сказала я.

– Угу.

Меня осенило:

– Она, знаешь, наверное, кто?! Его… нелюбимая жена. То есть, когда‑то любимая!

– Это вряд ли, – отмахнулся Томас.

Да, предположение выглядело неправдоподобно. Но я всегда думала, неужели есть простые смертные, которые женятся или выходят замуж за всех этих красавцев и красавиц? А теперь понятно: они выбирают себе в пары богов там всяких.

Томас сказал:

– А маркер я передам в корпорацию.

– Зачем? – я не спешила вытаскивать его из кармана – забавная все же штука. Можно детишек отвлекать от всяких глупостей.

– Затем, что он принадлежит не нам. А кому – можно выяснить.

– Знаешь, как говорят, что с воза упало, то пропало, – сказала я. Надоело мне во всем слушаться этого праведника и всезнайку.

Я думала, он начнет меня стыдить или угрожать не очень хорошими вещами, типа казни, но он только сказал:

– Как хочешь.

На кровати, где заснеженными Андами громоздились подушки, Петера не было. Почему‑то меня это уже не удивило.

Потолок. Пусто. Под кроватями. Никого. В ванной комнате и внутри самой ванны – ноль.

На подоконнике за шторами! Нет.

Я начала тихо нервничать. Вышла в гостиную.

– Томас, ты не видел Петера? – а сама быстро окидываю взглядом и эту комнату.

– Нет, – он обеспокоенно вскочил.

Может, за телевизором? Я ринулась туда – пусто.

– Когда ты вышла завтракать, он оставался в спальне? – полуутвердительно сказал Томас.

– Ну да.

– Тогда зачем ты его ищешь тут?

– Потому что там его нет! – я почувствовала, что из моих глаз вот – вот брызнут слезы.

Томас ушел в спальню. Я за ним. Мы снова осмотрели каждый сантиметр спальни. Окна оставались зашторены и закрыты – с вечера.

– Наверное, он все же вышел из спальни в гостиную, – сказала я.

– Я бы не пропустил, если бы эта дверь открылась.

– А… А может, он просто пожелал очутиться где‑нибудь, вот и все…

– Боги не могут просто желанием перемещать самих себя, только вещи… Твой? – Томас поднял с пола у окна полосатый кофейно – синий шелковый шарф. – Ты вчера вроде была без шарфа?

– Не мой, – сказала я. – Может, предыдущий жилец забыл.

– Нет, вечером шарфа здесь не было, – твердо сказал Томас. – Я осмотрел весь номер, прежде чем вы с Петером зашли.

Дрожащим голосом я сказала:

– Это же не гарпии?

– Конечно нет.

Томас сунул шарф в карман, присмотрелся к окну:

– Точно.

– Что? – я подскочила к нему.

Он показал на поднятый шпингалет:

– Окно всего лишь прикрыто, – и он открыл створку и мы выглянули наружу.

Перед нами раскинулся Нью – Йорк. В утреннем светло – сером небе никого вроде гарпий или человека в сандалиях не было. Тихо жужжа, летел вертолет, сине – перламутровый, с золотой полосой вдоль корпуса – он удалялся от гостиницы.

– Похитители могли быть на вертолете? – проговорила я.

– Могли. На крыше есть вертолетная площадка.

– Может, это они? – я показала в сторону уже скрывшегося за зданиями вертолета.