Текст книги "Инферняня (СИ)"

Автор книги: Лилия Касмасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Лилия Касмасова
Инферняня

Из «РУКОВОДСТВА ДЛЯ ИНФЕРНЯНЬ»

Автор: Алисия Меллон, очень хорошая няня. С огромным опытом.

КАК СЕБЯ ВЕСТИ, ЕСЛИ РЕБЕНОК – ВАМПИР

1. Берегите пальцы, хорошие вещи, дорогие кожаные сумки, мебель… Впрочем, не берегите: все равно все будет погрызено и искусано, и вы в том числе.

2. Детские пюрешки и прочее, как вы сами понимаете, не для клыкастых.

3. Младенцы глупы. Ну, это вы и без меня знаете. И поэтому вместо крови вы можете спокойно вручить ему томатный сок!

(Я всегда так и делаю, но только не сообщайте их родителям, они ведь мне дают дополнительные деньги на, ну в общем, они думают, что я заарканиваю прохожих в темных переулках, выцеживаю из них кровушку и бегу с этой пятилитровой банкой к своим подопечным!)

КАК СЕБЯ ВЕСТИ, ЕСЛИ РЕБЕНОК – ИНОПЛАНЕТЯНИН

1. Немедленно наденьте на него шлем. Вы что думаете! Он – и – но – пла – не – тя – нин! У него всё – ино! Короче, они не любят наш кислород. Не то чтобы инопла задохнется, но будет орать как резаный! (Как объяснил мистер Грыыхоруу, когда вдыхаешь кислород, ощущение, будто тебе на голову вылили таз помоев).

2. Если ваш ребенок загрустит, он может перейти в желеобразное состояние, просочиться куда‑нибудь под дверь, и вы будете целый день бегать по городу в поисках фиолетового пудинга. Так что… Веселите его!

Дверной звонок задребезжал так хрипло и громко, как он звенит только когда на него изо всей силы давит Селия. Я помчалась открывать, потому что если не открыть Селии как можно быстрее, она закатит скандал, почему это ты так долго тащила свою задницу. Короче, между нами говоря, Селия – истеричка. Ну и вампирша, кроме того.

Селия ворвалась как ураган, закричала:

– Опять у тебя не прибрано, Алисия! Мосик любит чистоту!

Сидевший у нее на руках Мосик, будто в подтверждение, дико завращал глазами и издал протяжный рык. Я взяла Мосика, вздохнула:

– Хорошо, я сейчас уберусь.

Не станете же вы возражать человеку, который вам платит по пятьдесят долларов в час!

– Сейчас уберусь?!

– Хорошо, я прям немедленно.

– Ты будешь убираться вместо того, чтобы нянчить моего малыша?

Эти родители воображают, что нянчить ребенка – значит не выпускать его из рук и к тому же не сводить с него глаз. Ну пусть воображают. Кто ж им правду‑то скажет?

– Найми горничную, Алисия! – меж тем кричит Селия так громко, будто я глухая.

Нет, вы видали такое? Чтобы няня нанимала горничную?

– Точно! – радостно киваю я, будто она подала мне идею, как, пальцем не двинув, заработать миллион долларов. Или биллион. Что больше‑то?

– Пока, Мосик! – Селия послала воздушный поцелуй на прощанье.

Как только дверь за ней захлопнулась, Мосик внимательно посмотрел на меня и с пронзительным воем вцепился мне в волосы. Второй вой издала я:

– Мо – о-осик!

Когда я пыталась ласково (ну ладно, не очень ласково) убрать его когтистые ладошки, будто застрявшие намертво в моей шевелюре, в дверь опять позвонили. Видимо, Селия забыла дать важные наставления, типа: «Да! Не открывай окно, Алисия! Он увидит, как много на улице людей, захочет их выпить, и вывалится! И не округляй глаза! Он, конечно, бессмертный, но от полета с шестого этажа у него может быть шок! Он еще такой маленький, да, мой хороший?» Хороший в такие моменты обычно грыз потихоньку ножку у стола, чтобы чем‑то клыки занять.

Мосик от звука звонка настороженно притих, и мне наконец‑то удалось освободиться от его хватки.

– И кто же там пришел? Щас мы посмотрим, – шепотом сказала я, мягко ступая по коридору. Потому что звонок не захлебывался от страха, что его сломают за недостаточное усердие, а значит, там не Селия. Других детей сегодня не ожидалось, поэтому там мог быть кто угодно!!!

Например, какой‑нибудь борец с НЛО или проверяющий показания газового счетчика. И кто лучше, еще неизвестно! По крайней мере, борцов с НЛО я еще ни разу не видела, а вот проверяющих!

В глазке искажался, как в кривом вогнутом зеркале, высокий худой мужчина, на нем был светлый пиджак в клетку и шляпа – котелок. Не часто встретишь на улице мужчин в таких шляпах. Ну разве что извозчик, катающий туристов в украшенной цветами коляске возле Центрального Парка, носил что‑то похожее. Но мужчина, стоявший за дверью, на извозчика похож не был. Поэтому я как можно более низким голосом, очень строго спросила:

– Кто там?

В ответ раздалось совсем несуразное:

– Я.

Идиот. Хотя, если вдуматься, ответ прямой и честный. А может, он все же извозчик – в такой‑то шляпе?

– Вы извозчик?

– Нет, я посыльный.

А чего сразу‑то не сказал?

– Что вы принесли?

– Ничего.

Странно. Да что ему надо‑то?

– Что вам надо?

– Э – э… Вы няня?

Уф. Так бы и сказал, мол, порекомендовали, как отличную, да что там, превосходную няню. Так. Надо держать марку и не показывать, что жутко рада каждому новому подопечному, и тогда они, возможно, только чтобы заполучить меня, предложат неимоверную сумму оплаты.

Я неспешно открыла дверь:

– Здравствуйте, мистер..?

Он не назвался, зашел, затворил дверь, окинул быстрым взглядом прихожую. Я заметила у него небольшую золотую сережку в левом ухе. Не очень это сочетается со старинной шляпой, скажу я вам.

Он наконец представился:

– Гермес Олимпус.

– Как забавно, – я хихикнула. Нет, ну правда, смешно же звучит – Гермес Олимпус? – То есть, прекрасная фамилия, сэр.

– Да, я не жалуюсь, – ответил он странно.

Мосик сидел на руках необычно тихо и только таращил глаза на Олимпуса.

– Вампир? – спросил Олимпус.

Я отступила на шаг. Черт, может, это охотник на вампиров, и зовут его вовсе не Гермес Олимпус, а, например, Ван Хельсинг.

– Знаете, – сказал я веско, – малыш как раз собирался спать, когда вы позвонили…

– О, я думал, вампиры не…

– Я уложу его в кроватку, – сказала я твердо. И малыш Мосик не взбрыкнул при этом и не начал лягаться ногами, как он обычно поступал, заслышав слова «кроватка» и «манеж». А куда прикажете девать даже никогда не спящего малыша, когда вам надо… э – э… попудрить носик…. ну в общем, вы поняли, а этот малыш может покоцать всю мебель в комнате, и даже оторвать половину подола вашего любимого и самого дорогого платья, забытого на спинке стула!

– Хорошо, мэм, – сказал Гермес. – Я могу подождать здесь?

– Да, – важно ответила я.

Я усадила Мосика в кроватку с деревянными перильцами и вручила его любимую игрушку – погремушку из белых – пребелых косточек. Чьи это были косточки, я выяснять не стала – меньше знаешь, крепче спишь. В общем, когда‑то я решила для себя, что это был раздавленный машиной бурундук. Несчастный случай, ничего не поделаешь! Но зато теперь он служит людям, они ему благодарны, и память о нем, ну, типа, будет вечно звучать перезвоном погремушки. В общем, больше этот вопрос я не поднимала.

Мне послышалось, как хлопнула дверь. А через несколько секунд – еще раз.

Я бегом вышла в прихожую. Мистер Олимпус был теперь не один. Он качал коляску – невероятно красивую, расшитую золотом, и колеса – что, тоже золотые?? Сколько же с этого Гермеса можно запросить?? Так вот, в коляске кто‑то невероятно мелодично попискивал. Да, все было вот именно невероятным – и коляска, и писк!

– Я знаю, что вы привыкли нянчить необычных детей, – сказал Гермес, – но мой ребенок, он более чем необычен.

– Ну конечно! – я как можно более нежно и понимающе взглянула в сторону коляски – она, кстати, была плотно занавешена ажурной тюлью.

Все родители заявляют подобное. Типа, уж такого чуда, как мой, вы и не видали. А вы голодного маленького оборотня ловили, когда он по стенам и потолку бегает?

– Познакомьтесь, – сказал мистер Олимпус и откинул кружевную накидашку. – Это мой сын Петер.

– О! – торжественно произнесла я. Хотя повода возвышать тон никакого не было: в коляске, к полному моему разочарованию, лежал и улыбался обычный человеческий малыш. На вид ему было не больше полугода.

– Привет, Петер, – сказала я ему и помахала рукой.

Малыш улыбнулся, протянул ладошку и сжал пальцы, как будто хотел схватить меня за руку.

Интересно, из каких же они необычных? А вдруг из самых обычных? Вдруг какая‑нибудь путаница произошла и ко мне направили простого малыша? А я, кажется, уже разучилась нянчить обычных детей.

Какой найти повод ему отказать? Пусть он даже и узнал о Корпорации, и вампира распознает с первого взгляда – мало ли, какие у людей бывают знакомства – но сам‑то обычный, и ребенок обычный.

– Понимаете, я очень загружена работой в последнее время, – честно сказала я. Да хоть на детекторе проверь! Вчера, вон, весь день с близнецами Грыыхоруу пронянчилась. А «вчера» – это как раз самое «последнее время».

– Конечно, – с уважением сказал Гермес и пригладил рыжеватые, совершенно английские усы. – Но я подумал, если я заплачу… сколько вы берете в час?

– Зависит от ребенка, – ответила я. И это тоже было чистейшей правдой. За оборотня была самая высокая ставка – 62 с половиной доллара в час. Да, вот так упорно торговались с толстухой Роксаной Бьерн, что не сходились даже на 63. Я стояла за каждый цент, потому что с оборотнями больше всего мороки. Ну, э – э… а еще потому, что увидела, какой толщины цепочка на шее у мистера Бьерна и какие перстни на пальцах его жены.

– То есть, чем младше ребенок, тем больше плата?

– Нет, зависит от его индивидуальных особенностей.

– О, конечно, – мистер Олимпус улыбнулся собственной наивности.

А что, он начинает мне нравится. Такой приятный, милый человек. Ладно, надо поговорить с ним начистоту.

– Не могли бы вы сообщить поподробнее, чем Петер отличается от обычных детей, – сделала я ударение на слове «поподробнее». Типа, и так вижу, что он не рядовой ребенок, но готова слушать о его способностях хоть целый день. Ладно, потом как‑нибудь вырулю на отказ.

– Он умеет летать и исполнять половину своих желаний, – беззаботно и легко сказал мистер Олимпус.

Я оглянулась – нет, окна я давно привыкла держать закрытыми. (Поэтому все заработанное в первую, самую тяжелую неделю, пришлось отдать за кондиционер. Который, кстати, то работал, то нет. Точно говорят, щас всю технику делают в Китае, а потом пишут всякое вранье на этикетках.)

– А почему только половину желаний? – задала я нелепый вопрос, ведь и половины было бы более чем достаточно для счастья! Правда?

– Потому что он полубог, – ответил мистер Олимпус.

Меня это слово почему‑то поразило.

– То есть, один из его родителей…

Ведь правильно же? Если бы он сказал четвертьбог, то значит, бабушка или дедушка, а если…

– Да, – сказал Олимпус. – Я.

Он – бог? Я вперила взгляд в лицо мистера Олимпуса. Да нет в нем ничего божественного, я вас умоляю! Ровные брови, ровные зубы, ровные усы, ну то есть, будто старательно расчесанные. А усы расчесывают? Ровные усы приподнялись – а, это он снова улыбается.

– Ну что же… – проговорила я. А может, он просто не в себе? Спросить документы? Может, в них так и написано: «Предъявитель сего – бог. Просьба верить». Ну то есть, не в него верить, а верить написанному. Бог Гермес. Гермес… Из каких‑нибудь богов инков или майя?

– Итак, сколько бы вы хотели получать в час? – спросил меж тем бог Гермес.

– Семьдесят пять, – скромно потупив очи, назвала я цену. Ведь все равно начнут торговаться, сбросят чуть не вполовину. Эх, надо было восемьдесят запросить! Бог он, в конце концов, или кто?

Вы только не подумайте, что я скряга. Просто ну разве не чудесно купить телевизор во всю стену? Сидеть на белом, полукругом раскинувшемся диване вместе с подругами и смотреть «Вам письмо»? И всем хватает места. А находится все это в огромной гостиной – куда же еще оно все впишется? А гостиная… В общем, мне всегда нравились большие дома. И замки. Да что там, замки даже лучше! Да, я люблю роскошь! Люблю красоту! Ну что в этом плохого?

– Думаю, этого будет мало, – сказал Гермес.

Что, пардон? Мне показалось, что я ослышалась. Так, срочно взять себя в руки. Надо спросить, с чего это он готов расщедриться – какие подводные камни меня ждут, да и вообще, откажусь брать слишком много. Я девушка скромная, достойная и все такое.

– Ну тогда сто, – выпалила я, пока он не передумал.

– Я хотел предложить тысячу в час, – скромно сказал Гермес.

Держите меня! Я сейчас или в обморок хлопнусь, или расцелую этого дядьку!

– Кхм. Что ж, эта цена меня вполне устраивает, – сцепив пальцы за спиною так, что они захрустели, ответствовала я.

– Отлично.

– А на сколько часов и сколько раз в неделю вы хотели бы его привозить?

Дело в том, что, я давно бы уже разбогатела, привози Селия или Роксана своих детишек хотя бы на пару часов каждый день. Но Роксана приводила сыночка только на три часа раз в неделю, по субботам, когда они с мужем ужинали у ее родителей. Маленькие оборотни совершенно неуправляемы и их появление в обычном обществе может обернуться для присутствующих людей катастрофой. Проще говоря, не съедят, так покусают. А родители Роксаны были обычными людьми. Как и она сама. Оборотнем был мистер Бьерн. Хотя я бы ни за что его в этом не заподозрила – маленький, тихий, скромный человечек. Ну разве что рыжие волосы на его голове странно топорщатся, будто щетка для обуви.

А Селия оставляла Мосика так и всего на полчаса, только чтобы сбегать, к примеру, в парикмахерскую. И попробуйте заявить, что оплата берется все равно за полный час. На вас хоть раз в жизни рычали вампиры?

– Понимаете, – сказал Гермес Олимпус, – у меня за последнее время накопилось столько работы, – он улыбнулся. – Я не мог отлучится от малыша ни на минуту.

– Понимаю.

Какой заботливый папаша! Что за прелесть!

– И поэтому, раз уж я вас нашел, то хотел бы быстрее разобрать все завалы корреспонденции. Могу я оставить с вами Петера на сутки?

У меня, видимо, округлились глаза, потому что в его взгляде мелькнуло беспокойство. Ну, челюсть‑то моя уж точно отвисла.

– Разумеется, я заплачу вперед, – спешно проговорил он и добавил: – За целые сутки.

24 тысячи долларов! 24 тысячи зеленых – зеленых долларов! Погодите…

– То есть, на двадцать четыре часа? – пропищала я не своим голосом. Ну вдруг в божественных сутках часов другое количество? Например, всего четверть часа?

– Разумеется.

Гермес ушел. Коляска осталась. И бумажный сверток с хрустящими новенькими купюрами – вот он, лежит себе тихонечко и скромно на старом стуле в прихожей.

Лежит тихонечко?! Мосик, как же ты там? Я бросилась в спальню. Мосик сидел на кровати, навострив уши.

– Мосик, – сказала я наставительно, – подслушивать нехорошо.

Ладно, хоть рассказать он никому не может, потому что еще не умеет разговаривать.

– Бу! – сказал Мосик. Да, вот это и было самое длинное слово в его лексиконе. Означало оно разное. Вот сейчас что‑то типа «Отстань со своими дурацкими нравоучениями!»

Я подошла, вытащила его из кроватки и понесла в гостиную. Усадила там на диван, потом принесла из холодильника бутылку с томатным соком и мною же самой криво приклеенной бумажкой с надписью «Кровь первого сорта» и вручила облизывающемуся младенцу. Он стал жадно пить, а я вышла в прихожую.

Ну – с, будем знакомиться. Новичок хитро смотрел на меня. Я откинула расшитое покрывало и взяла малыша на руки.

– Я – Алисия, твоя няня… Так, где же инструкция, которую оставил твой папа, – я извлекла завалившуюся за матрасик свернутую рулоном бумагу.

Пошла в гостиную, устроилась в кресле, посадив малыша себе на колени, и развернула рулон. Там было всего три строчки:

«Кормить только из его бутылочки, когда проголодается – обычно каждые три – четыре часа. (Глиняная бутыль размером с настольную лампу лежала в корзине под коляской. Ну, это же на сутки. И может, боги много едят?) Гулять раз в день, и только с коляской, не выходить на воздух в темное время суток. (Гулять раз в день! Звучит так, будто он мне его на неделю оставляет. Бедный. Так заканителился с малышом, что не смог написать просто: погулять). Не давать журналы и не включать телевизор. (Сутки без телевизора я могу вытерпеть, так уж и быть. И журналы нельзя? Какие, он думает, журналы у меня водятся и какие каналы я смотрю, что запрещает их смотреть ребенку? У меня даже кабельного нет!)».

– Ы – ы-ы, – раздался обиженный рев Мосика.

Что случилось?!

Бутылка из его ручек исчезла и была в ручках малыша – полубога. Я мигом забрала ее. Вот оно, исполнение желаний! Ничего себе! А если он звезду с неба пожелает, или… чтобы его нос превратился в помидор – и как его возвращать в таком виде? Нет, это невозможно. У малышей мало фантазии и еще меньше желаний: им бы только поспать, поесть и поиграть с какой‑нибудь бренчащей дребеденью.

Я вернула сок Мосику, он хлюпнул носом и снова впился в соску бутылки. А полубогу сказала:

– Нельзя отбирать у других детей бутылки.

Полубожок улыбнулся. Да он же наверное, просто проголодался. Бедный ребенок, это у него такой способ просить еду. Говорить он не может, а плакать, наверное, богам не положено. Вот и приходится воровать!

Я посадила Петера на кресло и побежала в прихожую. Как же я ему дам эту бутыль, он ее и в руках не удержит! Да и я, наверное, не подниму! Я вцепилась в толстые глиняные ручки, обнаружившиеся по бокам бутыли, поднапрягшись, дернула ее вверх… и улетела в угол к двери вместе с бутылью в руках, которая ничегошеньки не весила!

Поднявшись и крепко обнимая одной рукой невесомый кувшин, другой я потерла ушибленное место. Какое место? Да какая разница. На которое приземлилась.

Узкое горло кувшина венчала глиняная пробка. Я выдернула ее, заглянула внутрь – но, конечно, ничего не увидела. Понюхала – аромат был приятный, молоко с медом.

Малыш – полубог сидел спокойно, привалившись к мягкой спинке кресла и Мосика больше не обижал, вместо этого он крутил головой и рассматривал обстановку в комнате. Как‑то жадно рассматривал. Не успела я с бутылью подойти к нему, как у него в ручках оказалось что‑то маленькое и блестящее, потом мелькнула еще одна такая же штучка и вот в ладошках его уже… целая горка разноцветных лампочек от моей новогодней гирлянды! – и они из ладошек начинают сыпаться на кресло и на пол.

Не подумайте, что сегодня 24 декабря, или хотя бы 20! Щас октябрь. И я не из тех фанатиков празднования Рождества, которые в июле покупают украшения для елки (ну разве что набреду на распродажу, тут уж всякий не упустит шанс), в августе пишут рождественские открытки, а в сентябре выставляют на зеленый газон деревянного оленя. Просто битый час ты развешиваешь десятиметровую гирлянду по всему залу, цепляя ее за настенные часы и гардины, и не будешь же снимать ее на следующий день после Нового года? В январе все как‑то некогда, в феврале ты про нее забываешь, а в мае думаешь – да сколько там осталось‑то до Рождества, глупо собирать ее, чтобы совсем скоро снова, как альпинист, ползать по стенам и вбивать крючки.

Я опустила бутыль на пол, пробку сунула в карман, кинулась к Петеру и аккуратно стала выбирать из его ладошек стеклянные лампочки – куда же их? Вытащила из‑под стола коробку с туфлями, и стала сбрасывать туда лампочки. Не мог он заграбастать ее целиком, с проводами! Оглянулась – ну конечно, не мог! Гирлянда висела на месте, только лампочки были аккуратно прорежены через одну. Одно желание исполняется, одно – нет. А он, видать. захотел получить вон те цветные блестящие штуковины. Я собрала все фонарики и закрыла крышку.

– Это не игрушки, – погрозила я пальцем полубожку.

Он огорченно надул губки. Я пнула коробку обратно под стол.

Мосик полз по дивану на четвереньках, кувыркнулся с краю, и, как ни в чем не бывало, продолжил ползти дальше – по полу. Вот чем мне нравятся эти милые дети – монстрики. Обычный ребенок на его месте бы разорался, а этому хоть бы хны. (Да не роняла я детей с диванов! И не оставляла без присмотра! Вы что думаете, я няня или кто? Ну, может, в самом начале моей блестящей карьеры… В общем, не знала я тогда, что годовалый ребенок может быть таким шустрым и пока я бегу открывать дверь его мамаше, начать заниматься прыжками вниз. Хотите знать, не уволила ли она меня? А вы как думаете?? Заходит она к няне, я ее отпрыск орет как резаный. Я бы тоже больше его мне не оставила).

В дверь позвонили – нет, вернее, не позвонили, а просто сели на звонок, или встали, а потом стали топтать его ковбойскими сапогами с железными подбойками. Селия! Ничего, секунду подождет. У меня тут малыш с неограниченными способностями.

Чтобы занять его, вручаю ему лохматую игрушечную собачку. Но в ту же секунду собачка оказывается на столе, а в руках у малыша оказывается бутыль с божественной едой. Он держит бутыль уверенно и ловко, хотя она такая большая, что его за ней не видно. Ладно, не уронит. Я бегу открывать.

– А если бы ты жила в таком большом доме, как мой, ты что, завтра бы добралась до двери?! – вопит Селия, влетая в зал. – Ну, где моя лапочка? А это еще кто? – уставилась она на бутыль, за которой раздавалось громкое внятное чавканье и довольное похрюкивание. Нет, пора обучать маленького Петера манерам!

– Ребенок, – пожала я плечами.

– Да? – свела она брови. – Из каких он?

– Из… я не могу раскрывать тайны своих клиентов, – важно сказала я, как адвокат из кино.

– А я имею право знать, с кем водится мой сын!

– Ни с кем он не водится! Он вон, под шторой ползает!

Селия и не взглянула на сыночка, зато обошла кресло, чтобы посмотреть, кто там.

В это время Петер икнул и отставил бутыль. Я забрала ее. А он вдруг стал расти и прямо на наших с Селией глазах превратился в годовалого.

– Детская амброзия, – с придыханием сказала Селия.

Детская что?

Селия алчно глядела на глиняную бутылку.

– Алисия, милая, – нежно сказала она, – не продашь ли ты нам немного этого питания? Совсем чуть – чуть…

– Зачем оно вам? – вытаращила я на нее глаза, пораженная скорее ее необычным тоном, а не вопросом.

– Не мне, дорогая, а Мосику, – ласково и снисходительно объяснила она, как будто мне было года два.

– Разве вампиры могут есть то же самое, что и полу… – сказала я и прикусила язык. Тайна клиента, я же обязалась в тот день, когда подписала контракт на исполнение обязанностей инферняни, молчать о «природе происхождения малышей». То есть если кто сам догадался, я ни при чем.

– Но мы же едим пищу людей, – удивилась Селия.

– Ну и что, зато вы не едите то, что могут есть, к примеру иноп… – и я во второй раз прикусила язык. Да не буквально! Замолкла, короче. Закрыла варежку.

– Амброзию может есть любой, – сказала Селия.

– Но это же… детская анбро…

– Амброзия, – поправила Селия.

– Да, – сказала я. Как будто имеет значение, детская эта абракадабра или нет.

– Вот именно! – сказала Селия и посмотрела на меня с сомнением. – Взрослая‑то мне и ни к чему. Я и так вечно молода, – она встряхнула копной рыжих кудрей. Красиво, ничего не скажешь. А я не отращиваю длинные волосы, потому что возни с ними, спать неудобно – заматываются куда‑то, а на улице стоит подуть малейшему ветерку, лезут в лицо. Короче, я крайне практичная и современная девушка!

А Селия сказала:

– Мне бы хотелось, чтобы Мосик быстрее вырос.

А – а, так вот оно что! Это выращивающая амброштука. Но нафига мне выращивать Мосика? У меня же работы не будет.

– Селия, но он же такой милый маленький карапуз. Пусть побудет таким подольше! То есть, сколько положено, – а сколько положено‑то? Я как‑то до сих пор не успела поинтересоваться.

– Ты бы хотела нянькаться с ним двести лет? – взвыла Селия.

Двести? Ну, это она образно. Ведь люди столько и не живут.

– Хотя люди столько не живут, – добавила Селия сквозь зубы.

Что, и правда двести?? А когда ему стукнет двести, он моментально станет взрослым?

Селия, видимо, прочитав недоумение на моем лице, недовольно пояснила:

– Годам к ста он будет выглядеть как ваш трехгодовалый, а к двумстам как первоклашка.

– А… умственно? – нет, ну правда, он что, еще сто лет будет только гугукать, бубукать и таращить глаза?

– Умственно он и сейчас умнее тебя, – отрезала Селия.

Вот нахалка! Хотя, его айкью я не проверяла. Вдруг и правда? Я оглянулась, штора у телевизора вздымалась холмом, и оттуда доносилось тихое гундежное подвывание. Интересно, что он там делает. Я пошла было к шторе, но Селия схватила меня за руку:

– Так что? – спросила она. – Сколько ты бы хотела получить?

Сегодня день такой? В астрологическом прогнозе поди так и написано: «Некоторым близнецам, а именно тем, которых зовут на букву А, с фамилией на М, будут беспрерывно предлагать деньги – такие, каких они за всю жизнь не видывали». Интересно, что же там написано дальше: «Ловите шансы!», «Скажите нет» или «Скажите нет один раз, а да два раза».

– Селия, – сказала я как можно внушительнее, – я не могу ее продать.

– Да ее вон как много, никто и не заметит!

– Но это же на целые сутки, – каким же он вымахает спустя эти сутки!

– На сутки? Ты шутишь, милая? Да здесь же минимум на месяц!

Ну э – э… Вот это да. Но может, мистер Гермес так мне доверяет, что принес амброзии не меряя. Может, не было дополнительной посуды под рукой, чтобы разделить ее. Нет, версия о доверии мне больше по душе.

– Потому что мне доверяют, – я гордо вздернула подбородок.

– Вот и прекрасно, – сказала Селия. – Значит, никто и не подумает проверять, исчезло там две унции или нет. Я подарю тебе один из наших домов на побережье.

Что она сказала? Дом на побережье?? У меня сердце заколотилось о ребра, будто хотело вырваться из груди и полететь на это самое побережье, устроиться в шезлонге на белой веранде и пить холодный шоколадный коктейль через соломинку.

Но я сказала чужим равнодушным голосом:

– Спасибо, Селия. Это восхитительное предложение. Но я не могу. Поймите, – я умоляюще сложила руки. – Я бы рада. Но это не мое.

Чертово воспитание! Ну почему иногда я бываю такой порядочной! Сама бы себя сейчас за это отколошматила веником.

– Понятно, – с присвистом выцедила Селия.

Ну все, сейчас она прокусит мою сонную артерию. Но вместо того, чтобы зашипеть или что там у них полагается выдать перед тем, как приняться за ужин, она тенью метнулась к шторе, из‑за которой уже минуту как выглядывал хитрый черный глаз, вытащила обладателя этого глаза наружу и, с надменным видом прошествовав мимо меня с сыном на руках, скрылась в прихожей. Я даже не успела рта раскрыть, чтобы сказать что‑то вроде: «Что ж, останемся друзьями», хотя, впрочем, мы ведь никогда ими и не были. Ну, я могла бы сказать что‑нибудь примирительное. Но входная дверь хлопнула через секунду, не оставив мне никакого шанса.

За этим нервным разговором я и следить забыла за Петером. Оборачиваюсь – а на кресле один кувшин и никого рядом. И в зале тоже никого. Мило. Ладно, за пределы квартиры он не уползет. А вдруг он пожелает, чтобы открылось окно? То есть все окна – их всего три. А значит, одно или два обязательно откроются!

Пробудив таким образом в себе дикую панику, я побежала по квартире. Окна, слава богу, закрыты. Но ребенка‑то нигде нет! Я и в шкаф сунулась, и в ванную, и даже в комод. Пусто! Я упала на кресло в полном отчаянии.

Ой! Селия‑то открывала дверь, когда выходила! Вдруг он успел выскользнуть следом! Я бросилась было в подъезд. И вдруг слышу – в зале кто‑то радостно смеется, аж заливается.

Влетаю: нате вам – под потолком, махая ручками и ножками, совершенно неуклюже кругами парит Петер и хохочет. Вспоминаю, что на потолок‑то я в своих поисках и не глядела. Машу ему:

– Петер, спускайся вниз.

А впрочем, зачем? Пусть себе резвится, лишь бы не плакал. О, как раз два часа, через пять минут мой любимый сериал «Поп – звезда»: он об одном парне, который был как бы слабаком и ботаником (как бы, потому что там такой милый актер снимается, ни на какого ботаника он не похож, и мышцы даже под рубашкой видно!), и вот, он тайно мечтал стать звездой сцены…

Ох, Петеру же нельзя смотреть телевизор! А мне нельзя отлучаться от Петера, то есть усадить его с игрушками в спальне, например, и пойти смотреть сериал. М – да… И у меня всего пять минут, чтобы решить эту дилемму. Надо просто из двух зол выбрать меньшее.

Не имею я права оставлять беспомощного, вернее, слишком большой мощи ребенка без присмотра! И потом, ничего неприличного, чего детям нельзя, я смотреть не собираюсь (не знаю, что за няни там попадались Олимпусу до меня), так что я с чистой совестью включила телевизор и уютно устроилась в кресле. Пока мелькала реклама, я вспомнила, что я так и не решила, как потратить 24 тысячи долларов. Начать с одежды или с обуви? Давненько я не покупала новые туфли, да и двух джинсов для гардероба явно маловато. Если я полностью поменяю гардероб, останется еще на дом? Ну, на маленький уютный домик с клетчатыми занавесками и соломенной крышей, где‑нибудь в Мексике или Бразилии, на берегу океана?

– Ням – ням, – раздается лепет малыша – он уже приземлился на пол, смотрит в экран и тянет к нему ручки.

Там шла реклама – моя любимая актриса Вивиан Джемисон втирала в подбородок и щеки какой‑то новый увлажняющий крем.

– Это не молоко, – сказала я.

Ой, он же амброзией питается.

– И не амброзия, – добавляю. – Это крем, глупышка, его не едят, а мажут на кожу, чтобы она была молодая… И ты ведь только что поел.

Реклама закончилась, и зазвучала знакомая музыка моего сериала.

– Мя – а, – сказал малыш плаксиво.

Я спустилась на пол, притянула поближе игрушки, разбросанные по всей комнате, и давай вертеть их перед ним и то басить то пищать несуразным голосом всякую чепуху вроде: «Я косолапый мишка, я по лесу брожу…» Или «Здравствуй, Петер, я лягушонок, я припрыгал к тебе из болота…» Все зависело от того, какая игрушка попадалась мне в руки.

Малыш отвлекся, успокоился и мы оба снова уставились в телевизор.

– Видишь, – говорю, – это Зак. Он сидит на берегу пруда и ждет Кэри. Это типа первая красавица в колледже, и она его водит за нос. Только скажу тебе, никакая эта Кэри не красавица. Плоская, как доска, и нос кривой.

Петер весело захлопал в ладоши. Пожалуйста, сидит себе прилично, ничего не вытворяет, вид радостный. Вот и выполняй все родительские инструкции. Мне‑то виднее. У меня, как никак, опыт. Я вернулась в кресло, устроилась поудобнее, забравшись на него с ногами.

М – да. И что же теперь – вдруг Селия откажется от моих услуг? Я вздохнула. Ладно, денег у меня пока что навалом. И есть еще двое работодателей. А если Олимпус будет время от времени завозить Петера, так я вообще буду жить припеваючи. Вот по Мосику буду скучать.

Вдруг прямо передо мной захлопали большие белые крылья и меня обдало лавиной брызг. Лебеди! У меня, в гостиной, две большие белые птицы плывут по глади… пруда?! Настоящего, водяного пруда со всеми полагающимися деталями: кувшинки, ряска, лягушки… Лягушки?! А Петер сидит на большом плавучем листе королевской виктории.

Мне в нос стукнулась пролетающая мимо стрекоза.

– Петер, прекрати это сейчас же!